Однако, переправившись на лодке через Днепр и, подойдя к городу на расстояние, примерно, в сто метров, я понял, что ошибался и не оценил его истинные размеры.
Это была не просто большая, а очень большая и, казалось, неприступная по тем временам крепость. Я увидел насколько маленькими кажутся мельтешившие под стенами людишки, а сторожевые башни были ещё выше.
Приблизившись к городу на расстояние ста метров, я представил себя одним из завоевателей, которые не раз, видимо, подступали под эти стены, и понял, что только от одного вида этих построек у многих врагов Киева, в особенности степняков, пропадала охота сражаться.
Однако у меня не было другого выхода, — я должен был в одиночку завоевать эту великую средневековую столицу.
Ворота в Киев были давно открыты, и стражники пропускали в город повозки селян и купцов, пеших, конных, скрупулёзно проверяя товар и забирая пошлину на пользу города. Впрочем, с тех, кто шёл без товара, пошлина не бралась, на многих входящих и выходящих стражи вовсе не обращали внимания.
Не дойдя до ворот, я уточнил у одного, по виду торговца, а не эти ли ворота зовутся жидовинскими, на что он с затаенной горечью ответил:
— Да, хотя я предпочёл, чтобы они звались по-другому. Издалека будешь?
— Ох, мил человек, где меня только не носило! А сейчас иду из вятских земель. Приходилось тебе там бывать?
— А то, как же! В ихем стольном граде, Дедославле, бывать приходилось раза два, да и окрест много потопал. Нам, торговым людям, много путешествовать приходится. А ты, часом, не из наших, не из торговых будешь?
— Нет, я сам по себе. И к вятичам меня занесло по родовым делам.
— Так ты что, вятич? Ну, совсем непохож.
— Да, это я уже слышал. Однако вятич я наполовину.
— А на вторую половину?
— Ромей.
— Ну, ничего, здесь таких, как ты, через одного. Да и ромеев хватает. Они ведь, как и мы, иудеи, торговлей больше промышляют. Есть, правда, некоторые и на службе у князя. Ну а ты сюда, что пытать пришел?
— Да так, на город посмотреть, да на службу наняться. Я ведь много лет караваны торговые охранял, вот и подумал, где, как не в Киеве, смогу найти караван, который в Херсонес пойдёт'.
— Это ты точно угадал, только в Херсонес сейчас из Киева караваны не пойдут, дороги туда печенегами перекрыты. А их разогнать сейчас некому. Был князь Святослав, да и тот погиб в сече с Курей на порогах. А Ярополк, да Олег, сыновья князевы, ещё молоды.
— Это что ж, акромя князей не найдется на Руси витязя, который разогнал бы этих степняков? Что-то не верится.
— Ну, найдется, конечно, и не один. Я сам двоих знаю, которые смогли бы разогнать печенегов. Один из них Добрыня, но он далеко отсюда, в Новогороде с племянником Владимиром, побочным сыном Святослава. Другой, воевода киевский, Сфенальд, но у этого иное на уме. Ему ратиться надоело, ему Киева и окрест простора хватает. Ну да ладно, разговорился я что-то, а наше дело болтунов ох как не любит.
— Лады, задерживать не смею, только скажи ты мне напоследок, как мне отсюда в кузнечный край города попасть?
— Кузнечных краев у Киева два. Один расположен на стороне детинца, а другой за рекой. Тебе, который нужен?
— Вот незадача! Не спросил я Ракиту, где он обитает. Он мне сказал только, что в Киеве его всякая собака знает.
— Если ты говоришь про мастера Ракиту, то кто ж его не знает. Один из самых искусных оружейников в Киеве. И его дом находится недалеко от Детинца. Это как войдёшь в ворота, так никуда не сворачивай, иди до торговых рядов, а как пройдешь их наскрозь, так вертай ошуюю и через пару улиц упрёшься как раз в дома бронников. Ну, а тама тебе всяк покажет, где дом Ракиты. Только дома ты его в это время навряд ли застанешь, скорее всего, он сейчас в своей кузне, хотя, иди к дому, а там тебе и расскажут, и покажут где сыскать Ракиту.
— А спасибо тебе, мил человек, за разъяснения. Да, а чем тебе не нравятся эти ворота? Ты давеча сказал, что название их тебя не устраивает.
— Да название как название, все уже к нему привыкли, но ведь за него и платить ещё приходится. Ведь всем иудеям и тем, кто исповедует нашу веру, наказано содержать эти ворота в исправности и неприкосновенности.
— Да бремя верно не легкое. Ну что ж, прощевай, может, ещё и свидимся, — сказал я купцу и пошагал в указанном им направлении.
Дом кузнеца Ракиты я нашел легко, пользуясь полученными разъяснениями иудея. Пройдя богатые купеческие ряды, свернув направо и проскочив две улицы, я, действительно, уперся в микрорайон кузнецов, где первый встречный киянин мне сразу указал на подворье Ракиты. Оно было просторным. Вместе с большим добротно скроенным домом на нем находилось несколько хозяйственных пристроек, птичник и сарай для домашнего скота. Первый попавшийся мне дворовый на мой вопрос, где я могу увидеться с Ракитой, посмотрев на меня, как на полоумного, ответил:
— Где ж ещё, знамо дело в мастерских!
— А далеко ли мастерские?
— Знамо дело, за городом! — и наскоро объяснил мне, как туда добраться. Как говориться, 'язык до Киева доведет', а поскольку я уже находился в данном городе, то мне не составило труда выбраться из него и найти мастерские кузнеца. Мастерские совсем не походили на сарайчики. Скорее это были небольшие, хорошо оборудованные механические цеха, где трудилось порядка пятнадцати человек. Было два здания. Как я понял, одно было подсобным, другое головным. Кстати, внутри каждого помещения было всё настолько хорошо продумано, что, на мой взгляд, ни один пожарник не смог бы ни к чему придраться.
В главном здании наконец-то удалось увидеть самого хозяина.
По современным книгам и фильмам у меня сложилось ложное представление о главном кузнеце. Почему-то я готов был увидеть широкоплечего, мускулистого, но уже пожилого, заросшего бородой, мужика, а увидел молодого, как потом оказалось моего ровесника, с коротко подстриженной бородкой. Если бы на него мне не указал один из подмастерьев, я никогда не подумал бы, что это и есть хозяин. Однако, увидев, как он работает, я, не разбирающийся в кузнечном деле, и то невольно залюбовался его умением и сноровкой, его четко выверенными движениями и уверенностью в себе. Так работают только профессионалы, мастера своего дела, независимо от того кузнец это или портной, воин или компьютерщик. Ракита в работе походил на моего проводника — Волхва, когда тот управлялся со своим шестом, несмотря на большую возрастную разницу. Мастер, он и есть мастер, а годы, наверное, берут свое над такими людьми только под конец их жизни. Только несколько дней спустя, узнав о том, что Раките сорок, я задумался, а откуда же Отшельник знает его? Ведь, по его же словам, в пещере он сидел с полсотни лет! Получалось, либо не сидел, либо кузнец сам к нему захаживал. Правда, уточнять у хозяина я этого так и не стал.
Закончив работу над изделием, Ракита отошёл, как я понял, от пресса, которым сделал только что какую-то форму, и заметил меня:
— Будь здоров, добрый человек! — добродушно улыбаясь, сказал он.
— И тебе мастер, доброго здоровья.
— Чей будешь?
— Да ничей, скорее... от кого.
— Это как же?
— А вот мастер, Ракита, погляди на вещицу, что в этом мешочке. Мне сказывали, что ты враз смекнёшь от кого, — и я протянул ему мешочек, который мне дал Волхв при расставании.
Вытряхнув из мешочка на свою широкую ладонь что-то наподобие бляхи, Ракита быстро посмотрел на меня, несколько мгновений всматривался, а затем, широко и по-доброму улыбнувшись, сказал:
— Разве возможно не признать того, что сам когда-то ковал для дорогого мне человека. А где хозяин этой вещицы сам-то?
— А кто ж его сейчас знает. Оставил он меня недалеко от стен Киева, а сам куда-то подался в одну ему известную сторону.
— Да, да, да, узнаю Ведуна по делам его. Не успел одного сделать, спешит иное свершить, не успел с одним познакомиться, глядь, другое что-то изучает.
— Век живи, век учись!?
— Во-во, его слова. Ну да ладно. Как тебя звать-величать-то, мил человек?
— Зови меня Никитой.
— Ну, как меня прозывают, тебе ведомо. А не гоже хозяину гостя вдали от дома держать. С делами я покончил, а с остатным и без меня управятся. Пойдем-ка, Никита, в дом. Там я тебя со своим семейством познакомлю и поговорим.
Расскажешь, как это тебя угораздило с Ведуном познакомиться, да такое расположение его снискать, — сказал Ракита.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — х — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Прошло два дня с того момента, когда я вошел к Мастеру в дом. Всё в его доме меня радовало и подчас удивляло. Но более всего устраивала атмосфера доброго отношения и уважения друг к другу. Этой атмосферой ведала Хозяйка дома, сильная, симпатичная женщина, жена Ракиты, Жива. Очень приветливая и добрая, как всякая счастливая женщина, она успевала повсюду и приготовить, и за младшими детьми присмотреть, и чистоту в вотчине своей блюсти. А детей у кузнеца было не мало, аж пятеро: три парня и две девочки. Старшему, Мудру, исполнилось двенадцать, второму, Нраву, на год меньше. Эти два парубка уже во всю помогали отцу, а две девочки, двойняшки, которые совсем были не похожи друг на дружку, Зоряна и Доряна, девяти лет от роду, хлопотали по дому вместе с матерью. Только один человек в этом доме жил, как барин: гулял, ел, да спал. Его звали Мирон. Мирон был очень серьёзный молодой человек и зря слов на ветер не бросал. Ему уже исполнилось полтора года, а всего с месяц тому назад он произнес первые слова. Поэтому парень больше молчал, а уж если начинал говорить, то произносил слова чётко, веско и основательно.
Самые часто употребляемые им слова были 'Не!' и 'Да'. Плакать Мирон не плакал, но уж если его обижали или делали не так, как он этого хотел, то парень начинал так реветь, что все сразу сдавались. Правда, это касалось только женской половины дома.
Не смел он себя так вести с отцом и старшими братьями. Этим людям он 'в рот смотрел' и старался всячески угодить.
Меня, как мужчину, он тоже зауважал, но, понимая, что я гость, позволял со мной некоторые вольности. Например, мог свободно забраться ко мне на колени или потребовать покачать на ноге, но черты не переступал, свято следуя закону гостеприимства.
На третий день я решил, что настала пора выходить на 'княжью тропу'. Точнее на разведку.
Раките я сказал, что пойду, пройдусь по городу и поищу торговых людей, которые, может быть, пойдут караваном на Корсунь. Тот, в сомнении покачав головой, пожелал мне удачи и удалился в свою кузню.
Я с юных лет 'терпеть ненавижу' когда мне желают удачи. Удача — удел дураков и пьяниц.
Я признаю слово 'успех', потому что его можно достичь только своим творческим подходом к делу, которому ты считаешь необходимым посвятить часть своей жизни.
Несколько раз я пытался воспользоваться своим третьим глазом. Не раз я воспарял над стольным градом, чтобы познакомиться с расположением его улиц и переулков. Особенно внимательно обследовал пути подхода к Детинцу и отступления от него. Но более всего я искал случая, возможности познакомиться с кем-либо из людей близких к княжьему двору. Только благодаря протекции таких людей, мне выпадало бы попасть на княжескую службу, что гарантировало бы мне относительную устойчивость в этом мире. Не мог же я сидеть на шее у Ракиты! Однако за два дня и три ночи мне такого случая не представилось.
Поэтому, памятуя поговорку, 'тише едешь, дальше будешь', я и решил на третий день пойти своими ножками людей посмотреть, себя показать, да и казалось надежнее так-то, глаз глазом, а 'не потопаешь, не полопаешь'.
Улочки переулочки мне были уже знакомы, поэтому, пользуясь мысленно составленной схемой маршрута, я быстро вышел на площадь, на которой не раз примечал 'оком' людей, собиравшихся на ней. Они о чем-то спорили, что-то обсуждали, мирились, рядились, дрались и снова мирились. Все их мировые заканчивались кабаками и попойками. В общем, жизнь в Киеве на этом пятачке била ключом, и мне необходимо было понять и своими ушами услышать, о чем это спорят, да рядятся кияне. Конечно, у меня сложилась своя гипотеза по поводу этих сборищ, но убедиться в этом было необходимо, хотя, по правде, я не представлял до конца, как смогу воспользоваться ситуацией, если моя догадка подтвердится.
Как не спешил я, но, выйдя на площадь, понял, что опоздал. Веселье было уже в самом разгаре.
Смешавшись с толпой, я быстро разобрался в ситуации. Мои предположения оправдались, я оказался свидетелем спорных кулачных боев различных классов, сословий, рядов и краев Киева. Сегодня ставки были высокими, а 'банковали' княжеские кметы. Они выставили на поединок своего товарища против любого кулачного бойца.
Победой считался глубокий, но бескровный нокаут одного из поединщиков, причем, бились под закладную, если побеждал кмет, то побежденный, вся его семья и всё его добро на целый год переходило в руки победителя и его товарищей, если, конечно, побежденный не мог заплатить равноценного выкупа.
Из разговоров в толпе я узнал, что трое бойцов уже пытали счастье в поединке, но проиграли, однако кметам этого было явно мало. Наконец вышел четвертый боец, которого выставил кожевенный ряд, но и этот продержался не долго. Пятым на поединок вызвался свей, у которого за душой не было ни гроша, но он был опоясан мечом, а, значит, у себя на родине слыл викингом. По закладной, в случае проигрыша, свей, обязался в течение года исполнять княжескую службу в качестве гридня за еду и питьё. Заморский гость продержался две минуты. Больше желающих не оказалось.
Я понимал, что боец кметов не промах, коли сумел 'уложить' уже с пяток здоровенных мужиков. По его фигуре было видно, что он очень силён, быстр и гибок. Да я и сам видел его в деле в двух схватках. Каждого из противников он опрокинул различными приёмами, следовательно арсенал его рукопашного боя состоял, как минимум, из пяти-шести приёмов, отработанных до совершенства. Хорошо владел он кулаками, хорошо держал удар. Правда, ногами в бою он почему-то пользовался редко, в основном ставя блоки или делая обманные движения перед ударом рукой.
Прикинув на глаз его вес, я решил, что весит он килограммов девяносто не более, но на теле я не заметил следов жира. Были одни мускулы и витые сухожилия. Рост под метр восемьдесят. Красивый, могучий, классный боец. После пяти боёв он даже не вспотел. В наше время далеко не всякий мастер кикбоксинга устоял бы перед ним.
Многие зрители, собравшиеся посмотреть на бои княжеских дружинников, видимо, тоже знали, чего на самом деле стоит этот кмет. Потому что, когда он, гордо подбоченясь, спросил о желающих с ним сразиться, таковых не нашлось. Правда, кто-то из толпы выкрикнул:
— Экий, ты смелый, когда все самые сильные богатыри на заставах, да при деле. Небось, если был здесь Добрыня, не стоял бы тут, напыжившись, как петух!
Кмет, резко повернувшись в сторону крикнувшего, зло оскалился и ответил:
— С Добрыней, конечно, мне биться не приходилось, а вот тебе, горлопан, я с удовольствием бы сейчас намял бока. Или ты только из толпы языком молоть можешь?
