Буквально одновременно с приходом Ватажки на княжье крыльцо вышли Сфенальд и его сын. Гороподобный Лют был одет в кожаные доспехи с нагрудными бляхами, на его поясе висело два метательных ножа. Ему подвели коней, на одном из которых были приторочены длинный обоюдоострый меч и большой квадратный щит с тарчем, а так же боевой скандинавский лук и два колчана стрел. Жеребец, на котором должен был ехать посол Киева, был покрыт красной попоной с вышитыми золотом головами драконов. Он был похож на своего хозяина.
Его отец выглядел заспанным, но от меня не укрылось, что, несмотря на такой свой вид, он внимательно и быстро охватил весь посольский поезд и наше снаряжение. Ни одобрения, но и неудовольствия нашей экипировкой Сфенальд не выказал.
Показалось странным, что не вышел провожать посла князь Ярополк.
Не прощаясь с отцом, Лют, одним прыжком вскочил на своего огромного жеребца. Почти одновременно с ним, мы тоже оказались в седлах. Его конь сразу же перешёл на крупную рысь, отряд последовал примеру ведущего, и уже через несколько секунд, миновав ворота детинца, посольский поезд скакал к городским воротам, от которых начинался путь в древлянскую землю.
Улицы Киева оставались пока безлюдными, хотя во многих дворах домов, уже слышались голоса хозяев и прислуги или рабов, скрипели ворота конюшен и сараев, овинов и погребов, — начинался ещё один из многих дней города, просыпалась Мать Руси.
Однако этими мыслями был озабочен только я один из всего нашего отряда. Остальные отнеслись к пробуждающемуся городу с глубоким безразличием, толи по привычке, толи им всем было наплевать на будни и жизнь большинства киян, потому как впереди их ждала дорога, а, значит, приключения.
Что им всем было до тех, кто, зачастую, за стены Киева ни разу не выходил!?
Посольство быстро миновало ряд улиц и улочек и подскакало к воротам, от которых начинался путь в землю древлян. Ворота были ещё закрыты, однако за ними уже слышался многоголосый людской гомон тех, кто, видимо, собирался сегодня попасть в стольный град, кто зачем, но обязательно по делу.
Стражи ворот сразу узнали и Люта, и Ватажку, кто-то даже признал и меня, поэтому нашему отряду быстро приоткрыли одну из огромных створок, куда свободно мог заехать слон с седоком на спине. За воротами заволновался народ, но, увидев наш отряд, быстро успокоился, — государевы слуги едут, этим ребятам всегда и везде на Руси была зеленая улица. Сами князья не столько пользовались своими льготами и полномочиями, сколько по их молчаливому согласию, их льготы использовали слуги и отпрыски, а при случае и иная родня, которая уж точно не имела никакого права на что-либо претендовать. Так, правда, было везде, но до поры до времени. Затем в западной Европе произошли серьёзные изменения, и отпрыски с родней уже не отождествлялись с главами рода, но на велико-бесправной Руси всё осталось 'по-брежнему' — это уж я точно знал.
Что ж, каждый народ достоин своих правителей.
Русь нельзя завоевать, но, что самое интересное, всего этого не стоит и делать, не надо, главное, подобрать нужного правителя, а затем можно, если захочется, его же руками уничтожить хоть все население, потому как чиновничья власть на Руси всегда ненавидела свой народ.
Говорят, чем покорнее народ, тем больше ненависти он вызывает у своих правителей. Не потому, что таким народом сложно управлять, наоборот, — прикажешь ему (народу этому) концлагеря для себя строить — будут строить, да ещё говорить:
— Ах, как правильно наш отец родной делает, так им, гадам, и надо!
А ненавидят власть имущие эту толпу потому, что, находясь сверху, всё-таки, начинают видеть и понимать, что и они сами такие же вяло-ленивые, завистливые мерзавцы и, что, несмотря на высоту, на которую им удалось взобраться, они остались такими же рабскими душонками, какими были их прадеды и деды, и отцы.
Особенно они ненавидят и мстят всем тем, кому не пришлось за свою жизнь пресмыкаться и лизать задницы у начальников, не заводить нужных связей, от которых хочется блевать, жить с теми, кто мог обеспечить им карьеру и продвижение по лестнице вверх. Дорвавшись до власти, эти существа пытаются заставить и других испытать чувства унижения и страха, пытаются заставить и других перестать уважать себя.
Их жизненный девиз: 'Цель — оправдывает средства'. Им плевать на идеи, на человеческие жизни, на Родину, если эту Родину можно продать за большие деньги. Алчность, ханжество и страх, — вот три составляющих их жизненного кредо.
За нахлынувшими на меня размышлениями, я и не заметил, как мы миновали толпу у ворот, а, оглянувшись назад, очень удивился тому, что мой 'праведный гнев на чиновничью рать' длился столько времени, потому что увидел, что наш отряд отдалился от киевских городских стен на довольно приличное расстояние. Мы уже приближались к лесному массиву, не к сплошной стене густого леса, как это было при путешествии с Волхвом, а, именно к массиву, то есть довольно большому участку леса, прореженному активной деятельностью человека, а проще, вырубленному во многих местах. Дорога была одна, и она терялась из виду, достигнув леса.
Переговорив ещё вчера в конюшне с конюхами, я знал, что в течение всего дня нам нечего опасаться нечисти и татей. Во-первых, потому, что днем таковые просто не появлялись. Во-вторых, в радиусе одного конного дневного перехода (приблизительно сорок километров) вокруг Киева, таких попросту не было, извели родимых, а кто выжил, сам убрался по добру, по здорову.
Поэтому я не стал напрягаться и всматриваться за каждый поворот дороги или заглядывать под каждый куст, но, следуя неписаному правилу походной жизни, отрядил в дозор двух своих ребят, наказав им не удаляться от нас более, чем на расстояние окрика. Ватажка оглянулся на меня, и молча кивнул головой, дескать, правильно делаешь паря! Я, благодаря за молчаливую поддержку, скромно улыбнулся ему в ответ:
— Мол, не беспокойся, я начеку и помню, для чего меня послали с посольством.
Так, на рысях, мы проехали километров пятьдесят с одним часовым привалом на лесной полянке. Лошади наши подустали, но Лют, не останавливался. Мы протрусили ещё километров пять или семь, и только тогда, когда в лесу началось смеркаться, сын воеводы, приказал разбивать лагерь и кормиться. Нам как раз попалась ещё одна поляна, видимо, Лют, уже не раз проезжал по этой дороге, и заранее знал, где здесь можно остановиться, а где и проехать мимо. Я, не слезая с коня, крикнул дозору остановиться и вернуться к отряду. Мстишу с Кувалдой я послал за сушняком, а трёх ребят, Рогдая, Болека и Добронрава, посадил в 'секрет' наблюдателями.
Снеди мы с собой набрали много и отужинали, как полагается, с аппетитом, затем позвали ребят, которые были в охране и дали насытиться им. Всё это заняло, вроде бы и не так уж много времени, но на полянке стемнело. Лют и Ватажка завалились спать, а я распределил кому, как и где, охранять нашу стоянку. Отъехали мы уже довольно далеко от города, поэтому можно было ждать неприятностей. Правда, моё 'шестое' ничего такого не ощущало, но чем чёрт не шутит, может быть, есть такие твари, которым на моё чувство наплевать и растереть, ну и, конечно, ему тоже... на них. Ну и зачем из-за таких между ними отношений страдать другим?
Поэтому я больше надеялся на себя самого и свою команду. Ребята, я был уверен, не подведут. С самого начала пути они 'землю рыли', лишь бы не 'ударить лицом в грязь'. Я улыбнулся игре слов и подумал, что если чувство юмора меня не покидает, то всё обойдется. В этом мире, где мне всё чуждо, но одновременно и уютно, всякий раз замечал, что перед решением трудных задач, меня посещает хорошее настроение.
С Волхвом это было легко, но вот уже несколько месяцев его нет со мной рядом, а жить-то надо! И живу, ничего, даже сам стал воспитывать подростков, да и о своем развитии не забываю. Правда, очень сложно заниматься самосовершенствованием. Некогда и много посторонних глаз, но каждый день мне всё же удаётся урывать час, а то и два, на занятия. Я уже не тот Никита, который еле успевал за Волхвом и даже не тот, который дрался с чудовищем у костра. Сейчас, даже чудо-юдо более сильное и быстрое не смогло бы со мной сладить, а мне понадобились бы доли секунды, чтобы разорвать его на куски. Об этом никто не знал и не догадывался, но я теперь умел перекачивать всю свою силу даже в волосок, а силой себя не обидел. Позаботился и о своей защите, закалив свой кожный покров и костный каркас. Даже мои ребра могли выдержать сейчас прямой удар тарана с бараньей головой, что уж говорить о каких-то там стрелах из лука или дротике. Поэтому в бою я мог обходиться тонкой кольчужкой, которая являлась для меня дополнительным подспорьем.
Правда, с той реакцией и скоростью, с которой я мог заставить себя двигаться, одновременно убивая и калеча, сама защита моих органов, находящихся в теле, была практически не нужна, так на всякий случай.
Как-то я начал экспериментировать и со своим жеребцом, Вороном, которого мне по дружбе присоветовал Вольга, но вскоре убедился, что его возможности ограничены из-за строения мозга. Как оказалось, у лошади в тысячи раз меньше количество нейронов, чем у человека, а это сразу резко снижало и потенциальные возможности развития данной особи, впрочем, как и других животных. Только человек оказался способным развиваться до невероятных пределов, которых я ещё не знал, которые мне удалось зацепить только краешком, по касательной. Перед походом удалось нащупать путь предвидения без необходимости прорываться в космические ипостаси, типа астрала и более высокие материи сверхчувственности.
Но заняться этим не удалось, Сфенальд протрубил поход.
И сейчас я сидел у костра и вслушивался в звуки леса, которыми была наполнена эта ночь. Я слышал малейший шорох на расстоянии нескольких сот метров, я чуял и видел в темноте не хуже волка и совы, даже под землю проникал мой взгляд, правда, пока на небольшую глубину, на метра два-три.
Кстати, такое умение однажды спасло мне моего Ворона. Мы с ним как-то, в очередной раз, выбрались за городские ворота, и жеребец, почуяв волю, рванул с места 'в карьер'. Он мчался, как пуля, а я не стал сдерживать и направлять его, положившись на чуткость животного. Сначала Ворон мчался по дороге, но, разогревшись, решил посвоевольничать и, резко свернув на опушку, поскакал к лесу. Поначалу я тоже ничего не имел против его озорства, но когда конь вломился в высокие кусты и понесся дальше в лес, я понял, что, либо какая-нибудь ветка выбьет мне глаз, либо, споткнувшись о корни или сук, мой жеребец сломает себе ногу, а, может, даже шею. Не резко, но я начал сдерживать Ворона, когда, вдруг посмотрев вперед и вниз, увидел большую и глубокую яму, 'волчью яму'. Ворон летел прямо на неё, ещё три его прыжка и...
Я резко натянул поводья, моего жеребца аж подняло на дыбы, но умник сразу успокоился. Потом, чтобы он на меня не обижался, я показал ему яму, умело замаскированную зелеными ветками, и в ответ Ворон только покачал головой, дескать, — ну не видел я её.
Так вот, сидел я у костра и вслушивался в ночную жизнь леса. Ворон подремывал невдалеке и иногда всхрапывал во сне. Ведь снилось же что-то этому 'коблу', я точно знал, что снилось. Мы с ним не раз переговаривались о том, о сем, конечно, говорил только я, а он больше кивал: то соглашался, то нет. Жаль, что у него начисто отсутствовали способности к телепатии, но зато удалось развить у него колоссальные силы, выносливость и скорость. Да и умом от своих сородичей он здорово отличался, однако, несмотря на всё это, не зазнался, был дисциплинирован и не капризен. Но самое главное, Ворон был очень добрым и преданным существом, именно поэтому я и холил его, и лелеял, постепенно создавая из него сказочного богатырского коня, которому не страшны ни Соловьи-разбойники, ни колдовские травы, ни орды степняков со стрелами.
Было радостно видеть, как из хорошего, красивого жеребца вырастает зверь неописуемой красоты и необузданной мощи. Скрыть его перерождение было невозможно, поэтому пришлось сочинять сказку о том, что одна ведунья мне посоветовала испробовать старые способы кормления и тренировки лошадей, а также заговоры, которые она наложила на талисман и одела на коня. Многие приставали ко мне с просьбой указать на ведунью, но я сначала долго отказывался под различными предлогами назвать её имя, а затем услышал, что недалеко от кузнеца Ракиты, действительно, умерла одна очень старая знахарка. Воспользовавшись этим, я, наконец, раскрыл её имя одному из конюхов, но когда многие кинулись к ней за заговорами и амулетами для своих коньков, было уже поздно. Практически все люди, с которыми мне приходилось встречаться и разговаривать, верили в колдовство и волшбу. Кому-то это помогало, кому-то портило жизнь, поэтому моему рассказу поверили безоговорочно, тем более, видя, как я ухаживаю за своим Вороном, кормлю его и разговариваю с ним.
Даже Сфенальд, который на лошадей не очень-то и внимания обращал, прощал мне мои отлучки из города, зная, что я в очередной раз поехал закалять своего зверя. Прощал он меня ещё и потому, что его сын Лют, так же питал слабость к своему жеребцу, Торану. Этот тоже был зверь, но жестокий и своенравный, в своего хозяина. Его боялись все жеребцы на конюшне, да и конюхи не жаловали Торана. Только от моего коня этот зверь держался на расстоянии. Один единственный раз он попытался обидеть его, но Ворон так оскалил зубы и так страшно захрапел, что лютый жеребец, так и не решился напасть на него. Но и мой 'кобёл' не задирался — 'ошень умная была'.
Я встал, и решил пройтись проверить посты, когда словно тень летучей мыши промелькнула над кустами, на другом конце полянки.
Во-первых, сразу не понравилась тень и то, что 'шестое' во мне тихонечко, но шевельнулось. Тень была большой, а киевская земля — не Африка, не Австралия и не амазонская сельва. Я сразу же собрался и бесшумно заскользил на перехват, и вовремя. Через двадцать метров, совсем рядом за кустами, шла борьба моего парня с могучим мужиком. В этом месте в 'секрете' находился Рогдай. Одним прыжком я оказался рядом со схваткой, и рывком левой руки оторвал мужика от своего ученика. Держа его на вытянутой руке, так, что его ноги не касались земли, я убедился в правильности своих предчувствий — это был упырь, или вампир. Его я крепко держал за шею, поэтому этот живой мертвец не мог даже пошевелить головой. Этой же рукой я собирался раздавить его горло, но решил не спешить. Мужик шипел, как рассерженный кот, пытаясь обеими своими руками как-то разжать пальцы моей руки, но тщетно. Рожа у него была очень неприятная, почти, как в фильмах, клыки присутствовали тоже.
Я повернулся к Рогдаю и спросил:
— Он тебя успел укусить?
Парень внимательно осмотрел себя, показал мне руки и шею. При свете луны было очень хорошо видно, что укусов нет, есть легкие царапины от когтей вампира, но это было не страшно. Облегченно вздохнув, я посмотрел на нечисть и спросил:
— Ну что с тобой, гад, делать?
За это время мужик понял, что попал... и уже не сопротивлялся, но на мой вопрос только опять зашипел.
