— Да, плохо получилось. Но княгиня посоветовала пригласить монахов, чтобы волхвы меня совсем не заклевали, — сокрушенно произнес Ярополк.
— Да, хотелось, как лучше, а вышло, как всегда, — пробормотал я, усмехнувшись. — Пойду, попытаю счастья, вдруг, да удастся сменить гнев волхвов на милость.
— Попытайся, Никита, ну а не повезет, знать судьба моя такая.
Из детинца я выходил степенно, но, как только вышел за ворота, сразу же перешёл в сверхтемп и догнал Волхва со товарищи у Ляшских ворот. Чего его туда понесло, мне спрашивать было некогда, но выглядел он уже слегка поостывшим, что на первый взгляд показалось хорошим предзнаменованием. Но Богой оказался, действительно, человеком упертым. Подстать ему были и его коллеги. А ведь Владимир на них не потратил и грошика!
Я нарисовался на пути у волхвов, как бы из ниоткуда, но это их не обескуражило, наоборот, они сразу поняли с кем имеют дело. И пошло, поехало. На меня обрушился целый шквал проклятий и угроз за то, что это я, якобы, подставил их с попами, что сам ошивался хрен знает с кем, хрен знает где, а их выставил на поругание и посмешище. Я даже не возражал на такую явную несправедливость. Внутренне я надрывался от смеха, но стоял с покорно склоненной главой и ждал удобного момента, чтобы перейти в контрнаступление.
И дождался. Поток брани иссяк. А Богой, наконец-то спросил:
— И чего прибег?
— Не прибег, а прилетел, — возразил я, — чтобы понять, из-за чего такой базар приключился.
— Что, понял?
— А то, я понятливый, только от кого-кого, а от вас, волхвы, я такого не ожидал. Умные, убеленные сединой жрецы веры, которая старше народившейся христианской, чуть ли не на несколько тысячелетий, повели себя, как дети малые.
Обиделись, разозлились и на кого? На своего же князя. Что он вам плохого сделал? Прогоняет, притесняет, лютует? Может, он какое капище осквернил или идола, какого изрубил и сжег? Может он запрещает праздники стародавние или требы богам? Что этот князь-христианин вам лично плохого сделал?
— Он вынес из своего терема всех наших богов, — произнес кто-то из толпы волхвов.
— Но он вынес из своего терема ваших богов. Он не издал указ, чтобы все кияне выносили из домов своих богов?
— Нет, — тихо ответил все тот же голос.
— И, что он с ними сделал?
— Вынес и оставил их у стены.
— И?
— И теперь дворовые, кто придерживается веры прадедов, устроили там капище.
— А князь, что же, гоняет дворовых, не дозволяет им разговаривать с богами?
— Да нет, никто не жаловался.
— Так в чем же дело, чем Ярополк вам так не угоден?
— Он подает плохой пример другим. Если князь отказывается от богов предков, то и другим захочется того же.
— Вы это серьёзно? Это вы так разуверились в своих богах, что считаете, будто за вами могут последовать и остальные?
— Ты, случаем, не ученик Сократа? — поинтересовался Богой.
— А кто это? — наивно удивился я, чем разрядил окончательно напряженную ситуацию. Волхвы вдруг дружно рассмеялись.
— Лады, — произнес Богой, — пойдем потолкуем, не здесь же стоять, да языками чесать. Я наслышан о тебе, Никита, от одного Хранителя, догадываешься о ком я?
— Конечно, я его две седмицы тому назад видел в Новогороде, когда он с Владимира клятву брал.
— Так ты там был? И что скажешь?
— Хорошего ничего. Да и Хранитель убедился, что этому князю доверять не след, извернется ужом, продаст и обманет.
— Ну, это они все такие!
— Не все, Ярополк не такой.
— Ой, да что он может! Как княгиня скажет, так он и сделает.
— А вы на что?
— Мы не той веры, нам ходы закрыты, да и слушать нас никто не станет, мы варвары, язычники.
— Варвары Рим разрушили, а ты прибедняешься.
— Ну, вот ежели что-нибудь разрушить!
— Послушай меня, Богой. Разговаривай со мной напрямик, не надо юродствовать и скоморошничать. Ты же не считаешь меня недоумком? Нет? И я тебя не считаю. Поэтому предлагаю говорить откровенно, нам обоим легче будет.
— Ой, ли?
— Поверь, на этот раз только открытый разговор сможет помочь и волхвам, и боярам, и князю, и Руси.
— Я не русич и не русин, никогда таковым не был и не буду. А потому мне глубоко наплевать на так называемую Русь. Я муж черниговский, из племени северов, из рода Турова. А северы, да будет тебе ведомо, ведут свою родословную от антского корня, произрастающего из самого Коринфа!
— Видишь, снова тебя повело на родословную. Что ты ею передо мной, худородным, кичишься. Конечно, я не могу позволить себе на неё наплевать, как сделал ты на только что зарождающуюся Русь. Но, поверь, будь ты хоть сыном Геракла или Гомера, Словена или Гота, я судил о тебе по делам бы твоим, а не по тому, чей ты сын. Для людей важно действие, а не пустые слова.
— Ты прав, но русы, — это вообще не племя, не род. Русы, — это самоназвание сословия всадников, это братство воинов, которые уже века не ведают, чьих они кровей, но точно знают, что они русы. Нельзя называть государство по имени ордена варягов!
— Хорошо, давай назовем все земли от Карпат до Ладоги, Словенией.
— Нет, нельзя. Кияне и мы, северы, никогда не станем называть свои земли Словенией.
— Пусть будет Полония.
— Нет, такого не допустят вятичи, радимичи, словене, да и остальные.
— А станут ли люди называть себя дрягвой, древлянами? Может, мурмянами или вятичами? Тоже нет? А, вот подыскал, родовлянами. Все племена склоняются к Роду, несут ему требы. Любое племя состоит из родов. Слово привычное для всех, уважаемое всеми. С этим словом родятся, им называют детей, его защищают, с последней мыслью о нем умирают! Опять нет! Почему?
— Потому что мы потомки Сварога и внуки Даждь-бога. Именно они наши боги! Род, — он стоит отдельно, он начало и конец. Он одновременно близок каждому, но и бесконечно далек.
— Получается, что большинство племен, которые сейчас заселили земли от Киева до Ладоги, Свароговы потомки?
— Именно!
— Хорошо, давай плясать от Сварога! Свароги, Вароги, Рароги, Роги, Руги, Ругены, Рутены. Я слышал, было такое племя? А если Рутены, то, почему не Русены, Русины, Русы, Росы, а? Вот и получается, от чего ушли, к тому и пришли. Получается, всадники те, кто придумал название ордену, далеко вперед заглядывали, нет?
Богой выглядел ошалевшим, он никак не ожидал, что наш спор закончится таким выводом. Видимо, прокручивая в голове наш диалог, он никак не мог понять, как же это он сам подтолкнул меня к слову Русь. Но я, не давая ему сосредоточиться, продолжал нанизывать один факт на другой:
— Кстати, уже издревле на этих землях протекают реки под названиями Рось, Руса, Русава, Рута. И уже многие племена называют себя чужеземцам русами, а те, в свою очередь, уже и не хотят иного названия, потому что оно легко произносимо, многим народам знакомо, например, армянам, которые считают себя потомками государства Урарту. А там владычествовали, аж два царя с именами Руса. Становление Рима проходило под водительством этрусков, поэтому в Европе хорошо известен корень, — рус. Здорово звучит, по боевому коротко. Нет, что не говори, а всадники умело увязали и предков, и веру в одно слово.
— Ну, ты и словоплет! Ну, нагородил! Да я такого отродясь не слыхивал!
— Теперь услышал. И попробуй возрази! Вот даже тебе умудренному волхву, не под силу возражать слету. Надо покопаться в летописях, посоветоваться с Хранителями, почитать Велесовы записи племен и родов. А на это ты потратишь год, может, боле. И, может быть, тогда ты сможешь, что-то возразить и доказать. А, может так статься, что как раз убедишься в правильности моих слов.
— Некогда мне копаться в вивлиофиках, когда вера рушится!
— Да где ты видишь, что она рушится? Христиан и других иноверцев, даже в Киеве, горсточка. Но если ты и твои собратья сейчас не помогут князю Ярополку, а встанут на сторону Владимира, то поверь мне, Богой, через десять лет этот младшенький Святославич, сплавит по Днепру всех твоих древних богов, ни одного не останется. По всем городам Руси будет стон стоять и слёзы литься, но сил не будет защитить.
— А чем Ярополк лучше? Вон он, за несколько лет, сколько христианских храмов понастроил!
— А сколько он капищ разорил?
— Да хто ж ему такое святотатство позволит?
— А Владимиру ты сам и дозволишь. Да и Ярополку бы дозволил, если бы он был под стать младшенькому.
— Ярополк христианин, нет ему моей веры, нет и поддержки.
После такого ответа мне очень захотелось свернуть шею старому козлу и всем его коллегам, которые согласно кивали. Матерясь, про себя, на чем свет стоит, я, не церемонясь, вскрыл их мысли и обомлел.
Эта толпа жрецов, участвуя в разговоре, поддакивая и кивая, думала о жратве и ни о чем другом. Матерное слово застряло у меня в горле, запутавшись в голосовых связках, настолько вдруг мне стало всё противно. Я ещё раз взглянул на этих ребят, повернулся и ушёл.
Удаляясь от волхвов, я поймал себе во след, только одну короткую мысль Богоя:
— Боги! Что же сейчас свершилось?
Но тут же, главарь жрецов успокоил себя:
— Авось, утро вечера мудренее, а на голодный желудок мозги не варят.
Всё, я проиграл этот бой. Конечно, можно посворачивать им шеи, можно каждого превратить в зомби и заложить в их уста фразу: 'Голосуйте за Ярополка!' Но свой разум, свою душу мне так и не удалось в них вложить. Может быть, в другое время, в иной ситуации, они оказались бы и восприимчивей, кто знает...
Не хватало времени для анализа, не хватало информации и опыта политических интриг и приемов. Попытка договориться по-простому, по-человечески, — провалилась. Что-то обещать им от имени князя я не смог, язык не повернулся, а логика оказалась бессильной. Весь диалог свелся к одной фразе:
— Веришь, — не веришь.
'В Россию можно только верить!'
Но такие слова дозволительны для красного словца, нельзя же их воспринимать всерьёз?!
А, если поэт — провидец и весь его гений умещается в этой единственной фразе?
Нет, только не это!
Неожиданно я почувствовал тревогу. Нет, никому из моих учеников, побратимов и друзей ничего не грозило. Я вспомнил, что заканчивается мой второй день пребывания в столице, а, значит, мне необходимо перемещаться на пороги.
Не выходя из подпространства, огляделся. Вход в шатер кагана находился в шаге от меня, но с боков располагалась стража, которая подняла бы переполох в лагере, заметив тень, промелькнувшую к их хозяину. Но, поскольку визит мой, на дипломатическом языке, назывался неофициальным, то и шум поднимать не стоило. Пришлось оболванивать охрану, а, зайдя внутрь, создать силовое поле, 'на всякий пожарный'.
Куря, спал. Один. Но сон старого вождя чуток и непродолжителен. Толи от моего взгляда, толи от какого предчувствия, толи от присутствия чужого у себя в доме, но вождь проснулся и первым делом схватился за верную саблю. Я, наблюдая за ним, не шелохнулся, хотя понял, что каган видит в темноте, как кошка.
— Кто ты? — тихо произнес Куря. — Зачем пришёл, я тебя не звал.
Не зная, на каком языке прозвучал вопрос, я на том же и ответил:
— А меня все зовут самозванцем.
— Это твоё имя, — усмехнувшись, прокомментировал Куря.
— Хм, а ты смелый, каган. Испугался, но виду не подаешь, даже пытаешься язвить. Приятно разговаривать с такими людьми.
— Ты тоже не трус. Явился ко мне в шатер, один, не испугавшись моих богатуров. Кстати, как тебе это удалось?
— Всё настолько просто, что об этом не стоит рассказывать. Я пришёл к тебе, каган, по более важному вопросу.
— Давай-ка я зажгу факел, а то в темноте разговаривать с человеком по важному делу, не годится.
Я не стал возражать, хозяином здесь был он. К тому же, что с огнем, что без огня, мне было всё едино. Каган поджег факел, и шатер наполнился чадным дымом.
— Вижу, по одеждам ты рус, но по лицу смахиваешь на ромея, кто ж ты на самом деле? Я теряюсь в догадках о целях твоего появления здесь.
Старый вождь, действительно, был смел и умен. Но более всего его разбирало любопытство. Он сразу смекнул, что к нему прибыл не простой посол и звать на помощь или махать саблей, которая находилась в его руке, бесполезно или преждевременно. Не стал он и чваниться перед незнакомцем.
Да, Куря по достоинству владел ордой и, видимо, не зря выбрали именно его противником Святослава. Потому до сих пор и владел он его черепом.
Дав, как следует разглядеть себя, я начал говорить:
— Думаю, что не столь уж и важно, кто я на самом-то деле. Все мы когда-то были близкой родней. Сейчас важнее иное, грядут великие перемены на Руси, а какими они будут, зависит и от тебя, и твоего рода. По здравому разумению, а не по слабости, князь Ярополк подарил тебе и твоему роду эти доходные земли и выход к порогам Днепра. Если ты скажешь мне, что и ранее без его дозволения владел ими, я возражу и скажу, что ты лукавишь и понимаешь разницу между набегом и полноправным владением.
Куря только коротко кивнул, а я продолжил:
— Сейчас князь Ярополк в сложной ситуации. Против него ополчился его сводный брат, Владимир, рожденный от рабыни. Он умен, хитер, быстр, властолюбив и любвеобилен. Не пропустит ни одну смазливую девку или бабу, чьей бы она не была. Понимаю, для тебя все, что я только что сказал, — это сплошные достоинства. Могу добавить, что он подл и жесток, почти идеальный князь, не в пример Ярополку, которого сами же кияне зовут бабьим 'подкаблучником'. Но...
Я сделал паузу, чтобы Куря проникся мыслью, что все его достоинства сейчас померкнут перед его недостатками, и сказал:
— Но главное его достоинство, как правителя, заключается в том, что он не держит слово. Даже поклявшись прилюдно, через какое-то время, Владимир, откажется ото всего.
Каган довольно долго молчал, обдумывая и выстраивая свою ответную речь, но, наконец, заговорил:
— По твоим словам, я понял, что ты знаешь о посещении моего становья, доверенными людьми Владимира. Конечно, они приезжали, чтобы уговорить меня выступить на его стороне, но я отказался. Тогда они попросили меня не выступать, хотя бы на стороне Ярополка, и я согласился.
Приезжали ко мне и от киевского князя Ярополка, принудить меня повести свою орду против Владимира. Я им ответил, что в родственную распрю ввязываться не стану, потому что обещал князю защищать только границы Руси, а слово своё держу крепко.
А теперь скажу тебе, потому что ты приехал убедить меня принять сторону Киева. Ты не сможешь убедить меня, потому что я и так склонен поддержать Ярополка, и мне очень не нравятся правители, которые не держат своего слова. Но, увы, посол самозваный, я не в силах помочь князю. Поверь, мне трудно признаваться в этом, но я сам нахожусь сейчас почти в том же положении, что и Ярополк. Все мои силы здесь, у меня слабые союзники, а враги, один сильнее другого. Пока я ещё каган, но, если я ввяжусь в свару братьев, то потеряю не только власть, но и свой род. И зачем тогда мне нужны эти земли? За последние два года у нас умерло от голода и болезней много женщин и детей. В постоянных сражениях убито ещё больше мужчин. Есть и такие, которые ушли к моим врагам, но род жив и возродиться, если дать ему передышку. Расплодятся табуны, часть рода займется земледелием, мы породнимся с другими, женщины народят нам сыновей и лет через десять я, или мой старший сын, вновь будем непобедимы и опасны для своих врагов.
