— Хм, не дурно, — спокойно вымолвил воевода, — а теперь ты мне покажешь, как умеешь управляться с ножами.
Я, молча, согласно кивнул.
— Что выберешь?
— Мне всё равно. Любые ножи, пять, шесть штук.
— Опять пять, шесть?
— Не опять, а снова... Просто одной рукой я больше шести ножей не ухвачу.
— Дайте вятичу шесть ножей, — потребовал Сфенальд.
Ватажка подошёл к кметам и отрокам и собрал необходимое количество ножей. Люди своё оружие отдавали неохотно, но отдавали. Когда Ватажка передал мне собранные ножи, я повернулся к воеводе:
— Куда швырять?
— А вон, видишь стена, в неё и кидай.
До стены было метров пятнадцать. Я прикинул на руке каждый из ножей. Только один из шести был метательный, остальные же были больше похожи на здоровые кухонные.
— Ничего, — подумал я, — мы и с этим не пропадем. Ни при войне, так при кухне.
Метательный нож я оставил напоследок и зажал его в зубах, а затем один за другим всадил три 'кухонных', лезвие к лезвию, в ряд. Оставшиеся два я бросил с обеих рук одновременно. Один воткнулся над, другой под рядом первых трёх ножей. Оставался последний нож, — боевой, метательный.
Узкий, граненый красавец, который, как стрела из лука, мог пробить кольчугу, раскалывал деревянные щиты и стальные шлемы. Этот стилет был достоин большего, чем дырявить стены. Я ещё раньше, когда шёл по двору, заприметил, что на высоком дощатом заборе, который что-то от чего-то отгораживал, висело несколько кольчуг, начищенных до блеска. Со стилетом в зубах я направился в их сторону и, не доходя пятнадцати метров, сильно метнул его в одну из кольчуг. Его полёта никто не заметил. Он, как будто мгновенно переместился в то место, куда его направили. В двойную кольчугу он вошёл, как в масло, по самую рукоятку.
Я вновь стал ждать, как поведет себя Сфенальд. Он и Ватажка о чем-то говорили. Ватажка что-то горячо доказывал, а воевода качал головой и хмурился. Кметы и отроки уважительно посматривали на меня, но поздравлять не спешили. Я был чужой, а что решит суровый старик, никто не мог предположить. Наконец, Сфенальд поднял руку, и разговоры разом умолкли.
— У меня к тебе последнее испытание. Выдержишь, — будешь среди кметов, а нет, так нет. Бой на любом виде оружия, до первой крови. А поединщиком тебе станет Ватажка.
Мне стало не по себе. В чём-то я прокололся, если этот дьявол решил проверить меня и на поединке. Этот хитрец поставил передо мной дилемму. Он, как бы говорил мне:
— Если ты не врал, что недостаточно хорош, проигрывай, а я решу потом, взашей тебя гнать или куда пристроить. Ну, а, если тебе очень нужно попасть на княжескую службу, то придётся, паря, показать мне всё своё умение, потому что против тебя выставляю лучшего, который не позволит себя победить, даже брату не поддастся, потому как для Ватажки честь дороже всего. А если во владении оружием ты окажешься лучше моего лучшего, то, значит, ты не так прост, как хочешь показаться. Следовательно, и отношение к тебе будет особое.
— Хорошо, старый хрыч, ты ставишь передо мной задачки, но и я не лыком шит. Ты спрашивал меня про то, как я умею владеть мечом, да конем. И я тебе не соврал. Но ты зря надеешься, что я воспользуюсь мечом. У меня есть лазейка, которой придется воспользоваться. Ты не спросил меня о мужицком оружии. Поэтому ты увидишь, как я умею работать, чем под руку подвернётся. Сам, дурень, сказал на любом виде оружия...
Я не подал вида, что нашел лазейку из хитро расставленной ловушки. Огляделся. Шеста Волхва со мной не было, его я оставил в доме у кузнеца. Поэтому мне необходимо было найти ему достойную замену. Копий, которые могли послужить хорошей заменой шесту, на дворе я не увидел.
Наконец мои глаза нашли то, что по моим представлениям, могло послужить мне достойной заменой. Я увидел небольшой загончик, верно, для свиней или каких других домашних животных, который был сделан из довольно ровных, средней толщины жердей. Высота загона не превышала двух метров. Если учесть, что сантиметров на тридцать-сорок жерди были вкопаны в землю, то длина их достигала почти двух с половиной метров, то есть, как раз то, что было нужно. Пройдя вдоль изгороди, мне удалось найти, почти идеальный вариант, — жердь сантиметра три в диаметре, без сучков, ещё в меру влажная. Видимо, изгородь недавно подновляли. Я двумя рывками вырвал жердину из земли, и испытал её на гибкость. Затем опробовал хваты. Практически всё отвечало моим требованиям. Конечно, жердь не была моим шестом, тем более, шестом, который был у Отшельника, но оказалась достаточно ровной и длинной.
Жердь и меч, что может быть нелепее такого противостояния? Однако жердь была в моих руках, а я превосходил своего противника в скорости движений раза в три. Единственно, что было сложно — не показать этого другим.
Спокойно возвратившись в круг, где стоял Ватажка с мечом, я с вызовом посмотрел на Сфенальда. Тот не скрывал своего удивления и разочарования. Как опытнейший боец он прекрасно понимал, что поединок не равноценен, а потому был раздосадован, но что-либо изменить уже не мог. 'Слово не воробей, вылетит — не поймаешь'.
Он, конечно, не догадывался, какой сюрприз я ему готовлю, но справедливости ради Сфенальд попытался остановить меня от опрометчивого поступка.
— Парень, ты бы лучше взял всё-таки меч или секиру, более подходящую для поединщика.
— А почему я должен брать в руки то, чем плохо владею? А в умелых руках, как говаривал один мой знакомый индус, даже женский веер или княжеское опахало может стать грозным оружием.
— Твой знакомый индус соврал.
— Да? А я так ему доверял... Ну, ничего, сейчас и проверю, обманул он меня, али нет.
— Ну, ну! Валяй, проверяй, на судьбу не пеняй.
— Ага, мы ребята хер-сонские, не сорок первый прорвёмся.
— Чего, чего?
— А это присказка такая.
— Ладно, хватит огород городить. Пора настоящим делом заняться.
— А кто против? — изумился я, и пошёл к центру круга, образованного людьми.
Как я заметил ранее, у Ватажки был меч очень похожий на самурайский. Скорее всего, клинок его не был из дамасской или толедской стали, может быть, он не был даже русским булатом, но по виду оружие было добротным и грозным, хорошей закалки, а уж, чтобы срубить мою жердину, и говорить не приходилось. Да и какой, уважающий себя ратоборец, возьмет в свои руки плохое оружие?
Ватажка смотрел на меня с уважением, но снисходительно, понимая своё превосходство в оружии.
— Ты что же, взаправду решил биться вот этим? — с усмешкой произнес кмет.
— А чем не оружие? Я ведь привык обходиться малым. Меч штука дорогая, а дубьё и кольё всегда под рукой. Так что лёгкой и быстрой победы не жди, сразу предупреждаю. Ты не первый с мечом на моём пути, может, те были и не такие мастера, как ты... Но и я не промах, потому как до сих пор жив, как видишь.
— Спасибо, что предупредил. Может, начнем, а то вокруг уже зубоскалить начали.
Действительно, народ вокруг ждал кровавых развлечений. Поэтому от нетерпения в наш адрес из толпы летели сальные колкости. Особенно усердствовали те, кто ожидал увидеть не бой, а игру в кошки-мышки. Роль мышки отводилась, конечно, мне.
Мы одновременно отступили по шагу назад и, началось...
То есть, конечно, ничего особенного не произошло. Мы оба мягко стали передвигаться по площадке, делая обманные движения, выбирая удобный момент для атаки. И я, и Ватажка понимали, что поединок будет состоять из одной-двух атак. Я знал, что атаки на меня не последует, пока Ватажка будет от меня на расстоянии моей вытянутой руки и жерди. Так же понимал, что ни в коем случае не следует предоставлять кмету возможность, срубить мою жердь. Однако одно дело понимать, что необходимо делать, другое дело добиться того, чего ты хочешь. Ватажка понимал, что первая атака за ним, кто ж атакует первым с палкой в руках?
Поэтому моя атака была для него полной неожиданностью. Именно поэтому, я достал его жердью в солнечное сплетение, а когда он согнулся, немного отведя руку с оружием в сторону, мне удалось двойным ударом по руке и оружию выбить у него меч. Следующий и завершающий удар был проведен по ногам. Удар жерди пришелся Ватажке под колени. Парень рухнул, а я приставил к его горлу конец жердины, так, чтобы Ватажка не мог пошевелиться. Победа была быстрой и чистой. Никто из болельщиков не успел даже реплику подать, как поединок был окончен. И воцарилась тишина.
Среди разлившейся тишины раздавалось только надсадное сиплое дыхание Ватажки. Он ещё ничего не успел понять и отдышаться от удара в солнечное сплетение.
Поза, в которой он лежал, была классической — раскинутые руки, ноги. Одно слово, — поверженный.
Я не стал торжествовать по поводу своей победы. Зафиксировав на три секунды положение Ватажки, я убрал с его горла своё оружие и протянул ему руку, чтобы помочь подняться.
Когда протягивал руку, ожидал, что Ватажка может отвергнуть мою помощь. Парень он был самолюбивый, а здесь такое поражение от малоизвестного чужака! Однако кмет охотно принял протянутую руку, и в его глазах не было ни досады, ни злости, ни смущения. Он принял своё поражение как должное. Много позже я понял, почему так среагировал Ватажка, но сейчас мне показалось, что этот человек имеет огромное самообладание, и я опять недооценил его душевные и умственные способности. Впрочем, так оно и было. Впоследствии мне не раз приходилось убеждаться в его уме и умении собраться в нужную минуту.
Правда, удивляться долго не пришлось. За своей спиной я услышал приближавшиеся шаги. Я и раньше-то не любил, когда ко мне приближаются сзади, а здесь, ещё находясь под властью схватки, в кругу вроде бы не врагов, но ещё и не друзей, особо резко прочувствовал неприязнь к тому, кто глядел мне в незащищенный затылок. Поэтому я молниеносно повернулся на девяносто градусов.
Приближался Сфенальд. Он, действительно, глядел мне прямо в затылок, как будто намеревался просверлить его своим взглядом. На его физиономии я ничего не смог прочесть, но моё шестое чувство просто завяло от волны неприязни, которая исходила от этого человека ко мне. Шестым чувством не разберешь в силу, каких причин человек или животное испытывает к тебе то или иное чувство. Но в то время телепатией я ещё не владел в достаточной степени, поэтому не смог и понять Сфенальда. Да и не до того было. Хотя, если бы я успел пораскинуть мозгами, то осознал бы, что в его неприязни скрывается целый комплекс противоречивых чувств и мыслей.
Ну, например, ему могло нравиться, что я по матери вятич, но не нравилось, что я наполовину ромей. Или наоборот. Не нравилось, что он обо мне практически ничего не знает, но нравилось, что для дружины есть возможность приобрести умелого бойца. Нравилось и не нравилось одновременно, что очень ловок. Наверняка не нравилось, что не сумел перехитрить и навязать мне свою игру, но ему нравилось, что, как ему казалось, он убедился, что мечу я, предпочитаю дубину.
И все-таки, что-то у него не сходилось, не вытанцовывалось до конца. И это, судя по его выражению лица, ему очень не нравилось!
Но Сфенальд, по рассказам Отшельника, был опытным бойцом и политиком. Он умел проигрывать сражения, ставя конечной целью — выиграть войну в целом. Этот могучий боец в молодости и славный воевода в зрелом возрасте, к преклонным своим годам стал и государственным мужем, с которым, пожалуй, не мог тягаться ни один боярин или князь на Руси.
Так рассказывал о нем Отшельник.
Ни Игорь, ни, тем более его сын, 'неистовый' Святослав, как государственные мужи, рядом не стояли со Сфенальдом, по умению управлять княжеством, договариваться с врагами на выгодных для Киева условиях. Именно Сфенальд, а не как принято считать, Ольга, управлял киевской Русью. Княгиня, хоть и отличалась острым умом и статью, но в старости обратилась к Богу и фактически отошла от государственных дел, переложив все хлопоты на болярство. К тому времени заматеревший в государственных делах и интригах Сфенальд и подобрал власть на киевщине. Кстати сказать, хозяйствовал он славно. Поэтому уже на протяжении трёх лет в киевских владениях всё было спокойно и мирно. Удалось ему сохранить и границы княжества. Процветала пограничная торговля, которая захирела при Святославе из-за его постоянных свар с соседями. Наладились 'сухие пути' в Византию, правда, в Херсонес, в Багдад и далее, пути перекрывали печенеги. Но, несмотря на это, русские лодьи сновали по всему Русскому, или Понтийскому морю: Пантикапей, Феодосия, Питунда, Трапезунд, Синоп, Ольвия, Одесс.
Не забывал Сфенальд и о киевской дружине, которая осталась лучшей на Руси. В неё отбирались не просто опытные войны, а лучшие со всех городов и весей, и не только Руси, а и с чужеземных стран. Охотно набирал он на воинскую службу из викингов: свеи, норманны, даны. Не боялся брать и варягов, то есть профессиональных воев-русичей. Приходили служить Киеву и витязи из ляхов, чехов, угров, аланов и других народов.
Вся эта разношерстная и разноплеменная толпа через некоторое время становилась, на удивление киян, очередным боеспособным отрядом киевского воинства. Сфенальд не терпел расхлябанности и авторитетов. Он сам был авторитет. И, если имена всех иноземных бойцов киевляне переиначивали на свой лад, то Сфенальд для всех был Сфенальдом и не кем более.
Однако, несмотря на, казалось бы, многие достоинства, его мало кто любил.
Уважали? Да. Боялись? Безусловно. Завидовали? Конечно.
Всё это я узнал и понял значительно позже, спустя месяцы службы. Сейчас же, когда он смотрел на меня, не мигая, я видел, что передо мной стоит недюжинного ума мужик, который обязательно вытянул бы из меня всю подноготную, если бы я заранее не был предупрежден Волхвом об его уме и византийском коварстве.
— Неплохо ты, парень, наловчился драться, охраняя купцов-то... — наконец произнес Сфенальд, продолжая сверлить меня своим взглядом. — Может, и ещё что умеешь?
— Всё что умею, покажу, воевода. Ты только прикажи. Мне скрывать нечего. Только купцов я охранял время от времени, а в остальное время учился и ещё раз учился. И наставники мне попадались хорошие. Видимо, чему-то, да научили.
— Вижу, вижу, не дурак! Ну и чего же ты от меня хочешь услышать?
— Ты знаешь, воевода, ничего особенного. Ты мне доставил удовольствие встретиться с достойными бойцами. Я в грязь лицом не ударил, надеюсь. Правда, может, и не доставил тебе удовольствия зреть себя побежденным, но уж, ты меня извини, — не привык поддаваться. Да и потом, мы же друг друга понимаем...
Это Ватажка подумал, что я смогу попасть в княжеские кметы. Он по доброте душевной, радея за дружину княжескую, восхотел пополнить её ещё одним, на его взгляд, умелым бойцом. Я же просил его пристроить меня к какому-нибудь каравану купцов, который бы следовал в Херсонес. Наверно, Ватажка успел тебе сказать, что у меня там мать и брат?
— Успел.... Да... — снова, растягивая слова, произнес воевода.
— Но Ватажка ни в какую не хотел слушать моих просьб. Так вот, я и подумал, я же не дурак, что я не понимаю, что меня в княжью дружину не возьмут, а так посмеяться надо мной позвали. Вот я и решил, что мне обязательно нужно победить. Во-первых, смеяться никто не будет, а, во-вторых, желание победителя, как последнее желание приговоренного к казни — обычно выполняется.
