— Чегой-то они?
Я не успел ответить, получив мощный удар по ребрам ногами. Успели среагировать только мои сабли, потому что ударивший остался без ног. Кровь из него хлестанула фонтаном. Он ещё с минуту, наверно, кричал дурным голосом, затем затих...
Кувалда тоже кого-то приложил или убил, но, вдруг упал на колено. Я успел только услышать:
— Меня подсекли, берегись!
И всё. Что-то ударило меня в затылок, я успел взмахнуть по привычке саблями...
Больше ничего не помню. Но, если мы живы, то только благодаря Кувалде.
К концу рассказа очнулся и Кувалда. Он посмотрел на меня виноватым взглядом, перевел его на Мстишу и заплакал, молча, содрогаясь всем своим мощным телом. Чтобы не впасть в истерику и не завыть вместе с ним, я отвернулся и зашептал молитву:
— Иже еси на небесех. Да приидит царствие твоё, Да будет воля твоя!
Нет, не то, не то, не то! А что? Что мне делать? Кого мне просить о помощи: дьявола, Ящера, Рода, Сварога, Перуна? Разве они смогут помочь, разве им под силу воскресить этих юношей, цвет Руси!
Я резко повернулся к Кувалде:
— Кто-нибудь из этих, остался жив?
— Да, — ответили его глаза.
— В какую сторону они ушли?
Молчаливый кивок за мою спину, дескать, в том направлении.
— Ждите меня здесь, я скоро вернусь, — жестко проговорил я и взял след. Запахами врага был пропитан воздух вокруг, след был достаточно свежим для меня, поэтому не приходилось останавливаться и рыскать по сторонам.
Я нагнал их через час и покрошил всех, но перед тем, как убить последнего, долго пытал того, вытягивая из него жилы. Он рассказал мне всё. Они не были новогородцами, этот отряд состоял из наемников всех мастей и национальностей, специально обученных для диверсионной работы. Они называли себя 'воинами Перуна'. В принципе, они были подготовлены не хуже ниндзя, но обучали их какие-то греки и албаны, которые знали древнее искусство убийц.
Обучали их в монастыре, во Фракии, откуда их вывез Владимир, заплатив уйму денег хозяевам центра и им самим. Сам же центр содержался на деньги сект, подобных секте 'богумилов'. И послали их, действительно, для убийства Ярополка.
Подобных отрядов у Владимира в войске больше не было, а он последний из отряда.
Про себя я произнес только одну фразу:
— Как же эта сраная Фракия меня достала!
Затем я изрубил диверсанта так мелко, что никакая современная экспертиза не смогла бы определить, кто был этот человек.
Шагнув назад, вновь очутился на поляне, где оставались Кувалда с Вольгой, — живые и мертвые: Мстислав, Добронрав, Птах и Ратибор.
Я собрал их тела, счистил кровь, прикрыл раны, привел всех коней, которые стояли привязанными к деревьям. Посадил каждого на его лошадь и отправился в Киев.
Увидев нашу процессию, нам приоткрыли ворота. Смотрели с сочувствием, а я шёл черным вестником к домам своих ребят, и сердце моё обливалось кровью. Однако родовые гнезда уже опустели, и нам пришлось ехать через весь город к Днепру, где ожидали нас дракары.
Я не стану рассказывать, как рыдали и выли матери, как у отцов заострились носы и лица, как отплыли мы вниз по Днепру к Роденю, где и придали убиенных героев, кого земле, кого костру.
После тризны я исчез на пару часов, а во Фракии, один из монастырей превратился в мавзолей, где остались непогребенными полторы сотни тел. Были ли среди тех, кого я убивал, женщины и дети, я не заметил. В Содоме и Гоморре женщин и детей, верно, было больше?
Скорее всего, это место стало считаться проклятым, и люди стали обходить его стороной.
Впрочем, это только мои предположения...
В моем распоряжении оставалось две недели, но я так и не понял, что же должно произойти, когда наступит день превращения. Начнет ли меня колотить в лихоманке, и на глазах у всех я стану чернеть и вырастать до гигантских размеров?
Во всяком случае, я ничего не ощущал, кроме горя и разочарования, которое не оставляло меня с потерей моих учеников.
Когда же до меня дошла весть о гибели и Болека, и я побывал там, мрачное настроение не покидало меня даже во снах. Владимир стоял под стенами города, осадив его по всем правилам средневековой военной науки. Ярополк отсиживался за стенами Роденя, а две реки, Днепр и Рось, сливались воедино и неслись в безумной любовной страсти в Понт.
Вся моя дружина находилась на дракарах и хеландиях, на Днепре, но Владимир ни разу не сделал попытки даже узнать, чьи это суда. Этот парень точно знал, кого трогать можно, а кого нет. Кто-то, знающий меня, подсказал ему, что лучше не трогать медведя в берлоге, потому что мгновенно охотник мог превратиться в жертву. И нас не трогали, правда, не трогали и Родень.
Прошла неделя, прошла свою середину вторая. Штурма города не намечалось, велись тайные переговоры, причем без участия Ярополка.
Я участвовал в них, но как сторонний наблюдатель с помощью 'ока'. Киевского князя, скорее, теперь просто Великого князя, прекрасно заменил Блуд, который с легкостью сдавал всех, чтобы заслужить место под солнцем.
Конечно, одним из первых был сдан Ярополк, затем бояре, которые оставались верными князю, старшие кметы, среди которых прозвучало имя Ватажки.
Блуд рассказал, что в Родене трудности с водой, много раненных, но дружина крепкая и сдаваться не собирается. Владимир объяснил, что его, Блуда, задание, как раз и заключается в том, чтобы уговорить Ярополка явиться на переговоры, а остальное не его дело.
— Но дружинники не позволят ему выходить за стены города, они не верят тебе, Владимир. Особенно против тебя настроен Ватажка, который говорит, что знает тебя с детства. Он и остальных подговаривает пробиваться из Роденя в Чернигов или Перемышль, где сейчас правят ляхи во главе с Мешко Первым.
— Ватажка, говоришь! Как же, помню я этого вятича. У Сфенальда в любимчиках всегда ходил, — процедил сквозь зубы, Владимир.
— А сейчас он в любимчиках у твоего братца, — поддакнул Блуд.
— Вот и хорошо, обоих и ..., — начал, было, Владимир, но не договорил, потому что в его походный шатер вошёл Волхв.
Давно уже Хранитель не появлялся на сцене. И его прибытие в стан Владимира могло означать только одно, наступает момент решительных действий.
Одежды Ария не изменились с новгородского суда, будто он и не снимал их с того самого памятного дня. Вошёл Хранитель, как к себе домой, нисколько не смутившись присутствием Блуда, вернее, не обратив на того никакого внимания.
— Что, Владимир, как идут переговоры с Ярополком? Когда прекратишь лить кровь?
— Что ты говоришь, Хранитель, я сразу же начал вести переговоры, приглашая Ярополка к миру. Но тот не хочет со мной говорить, прислал своего тысяцкого, Блуда, — с неподдельным возмущением вскричал тот.
— Тогда утихомирь своих викингов, не то к моменту, когда вам с Ярополком удастся встретиться, вокруг Киева не останется ни одной веси, ни одного смерда, — сурово наказал Арий.
— Я уже призывал Ингельда прекратить разорять селения, но по договору я не в праве запрещать ему распоряжаться добычей, захваченной с боя, — тихо произнес Владимир.
— Какого боя, князь? Опомнись! С кем это воюет Ингельд, с уже твоими смердами?
— Ещё не моими, но он уже обещал мне, что будет нападать на веси, принадлежащие боярам, верными Ярополку. Может это скорее заставит противную сторону быть более сговорчивыми.
— Да вам всем наср... наплевать на селян, — зло произнес Арий.
— Ну не стоять же здесь, у Роденя, вечность?! — воскликнул князь. — А по иному, не вижу способа. Вот сам поговори с Блудом.
— А о чем мне с ним разговаривать? Вы и так, вижу, обо всем договорились.
Блуд молчал, не смея поднять глаз на Волхва. А презрительный взгляд Ария ещё больше заставил того опустить голову. Владимир наслаждался сценой, видимо, не питая даже жалости к Блуду. Этот подонок, оказывается, тоже не любил предателей. Арий вновь обратил свой гневный взор на князя, и тому пришлось стереть улыбку с лица и разыгрывать светского повелителя, покоряющегося верховной волховской власти.
Арий прекрасно видел и понимал, что Владимир уже готов выйти из под его влияния, но я-то знал, что князь никогда и не был под его или чьим бы то ни было контролем. Он сам всегда всех использовал, поэтому ложь, жестокость и хитрость всегда сопутствовали этому человеку в его делах.
Однако Хранитель был ему нужен, поэтому в планы князя не входило ссориться с Волхвом, но и хранить клятвенное слово, данное в Новгороде, Владимир не собирался. Скорее всего, у него уже имелся план, каким образом, убив Ярополка, обелить себя и подставить кого-нибудь из своего окружения.
Но то, что задумал этот змееныш я и представить себе не мог, даже в кошмарном сне.
— Послушай, Хранитель, — воскликнул Владимир, будто только что осененный идеей, — а если воспользоваться тем, что ты находишься сейчас здесь и в твоем присутствии мы, два князя, станем вести переговоры друг с другом. Сами переговоры проведем на ничейной территории, на середине пути от Роденя до моего стана, а ты выступишь третейским судьей. К тому же присутствие Хранителя, убедит любого недоверчивого из советников Ярополка, что моему брату на переговорах ничего не грозит.
Для всех, то, что предложил сейчас Владимир, это, действительно, было выходом. Арий задумался.
Но я-то точно знал, что младшенький обязательно убьёт старшенького, если не на переговорах, то до или после. Главная задача, которая стояла перед Владимиром, выманить Ярополка из Роденя, остальное было 'делом техники'.
Арий думал долго. Зная его башковитость, я надеялся, что он сейчас просчитывает варианты. Однако просчитать всё до мелочей и случайностей оказалось невозможным, даже для него. Думаю, он понимал это, но пошёл на риск, потому что не захотел увидеть иного, более простого и действенного решения, — поставить на Ярополка.
Как в Античные века при смене веры, жрецы Рима, так ныне и ведуны Руси, ставили не на того правителя. Мне даже показалось, что эту ошибку делают одни и те же люди, потому что не могут смириться с поражением, которое потерпели много веков назад.
Наконец, Хранитель решился. Он поднял глаза на Владимира и сказал:
— Лады, пусть Блуд передаст Великому князю Ярополку Святославичу, что я, согласно провозглашенным клятвам его младшего брата, князя Владимира Святославича, данным принародно в Новогороде, заверяю его в искреннем желании последнего вести переговоры без злого умысла.
— Ты слышал, Блуд? — спросил Владимир.
— Да, князь. Я запомнил всё дословно и передам это Великому князю Ярополку и всем его ближним людям, — с готовностью согласился тысяцкий.
— Иди, Блуд, не медли. Мы и так потеряли слишком много времени на противостояние, пришла пора действовать, — патетично произнес Владимир.
Арий дождался пока Блуд уйдет и оставит их с князем один на один. Немного помолчав, Хранитель, глядя в глаза князю, спросил:
— Значит, ты всё-таки решил убить Ярополка?
Владимир артистично закатил глаза и с возмущением сказал:
— Ну почему, почему ты мне так не веришь, Хранитель?! Чем я заслужил такое отношение к себе? Разве мало той клятвы, разве мало того, что Ярополк до сих пор жив, хотя представлялось много возможностей покончить с ним ещё в битве. Много времени было порешить его и в Киеве. При чем, заметь, я был бы совсем не причастен к его смерти. Но он, как видишь, жив! Почему же сейчас, когда я сам, лично, стану встречаться с братом, его должны убить? Разве мне выгодно, чтобы потом обо мне говорили, как о братоубийце?
— Видишь, ты уже подготовил себе оправдание, довольно стройное и правдивое, которое сможет убедить большинство, но только не меня. Я поверю в правдивость твоих слов, только если, действительно, Ярополк придет на суд Хранителей живым.
Владимир с каким-то сожалением посмотрел на Ария, но промолчал. Я счел этот его взгляд за подтверждение правильности выводов Волхва, но тогда получалось, что Хранитель и иже с ним, готовы и к такому исходу. То есть, Ярополку оставалось, либо умереть, либо... умереть.
'Разыгрывается карта, которая уже бита, — подумалось мне, — хорошую же партеючку разыгрывают ребята! А я-то такой чистенький, такой невинненький, нейтральненький, аш, удавиться хочется.
Чего я жду? Почему не передавлю всех этих 'крыс', которые захватили 'замок'? Может, взять волшебную дудочку и утопить их всех? Воды много, Днепр полноводная река, всем хватит.
Боюсь? Боюсь, страшно, а вдруг не сумею остановиться, вдруг Ящер как раз и ждет, что я от пролитой мной чужой крови пойду вразнос. Тогда всё, капец! Был Никита, нет Никиты. Был, — Идущий, стал, — Черный Волот.
Ой, ли! А не обманываешь ли ты себя? Ящер, по сравнению с 'Потусторонними', тьфу на постном масле! Просто я очень хочу вернуться в свой мир, а потому боюсь, что, вмешавшись, прогневаю всесильненьких и добреньких, которые разочаруются во мне и осудят в трех словах: ' Испытания не прошёл!'
Может, даже и вернут домой, но уже не Идущим, а тем 'сирым' и слабым, каким я был три года назад. А мне не хочется уже быть слабым, отвык.
Как подруга-то напоследок мне сказала:
'Они все там живые, Никита!'
Они-то живые, а мои ребята, — мертвые. Конечно, не лично Владимир убил их. Исполнители наказаны, ребята отмщены, даже уничтожен центр подготовки киллеров. Я и так уже пролил много чужой крови, но...
Нет, не обманывай себя, вся кровь тех ублюдков, не стоит и капли крови моего Мстиши, Добронрава, Болека, Птаха, Ратибора.
Мстиша, самый близкий мне человек, который чувствовал меня на расстоянии, считывая мысли, упреждая мои повеления и поступки. Человек, который не убил ни единого воина просто потому, что в бою следует убивать. Если была хоть малейшая возможность сохранить жизнь противнику, Мстислав не убивал. Талантливый во всем, добрый, отзывчивый, даже с малознакомыми людьми! Разве его можно поставить рядом с кем-нибудь?
А Птах? Гениальный сочинитель и певец, который своими словами мог унять гнев воинов, или заставить задуматься даже самых отъявленных головорезов. Он мог заставить рыдать и смеяться равнодушных!
Добронрав, — спокойный и рассудительный, умеющий найти подход к любому, не пользуясь своим преимуществом силы, а только словом. Молодой мудрец и прирожденный дипломат, который, даже в разговоре со смердом, проявлял уважение к его личности. А здесь это высоко ценилось!
Самые гордые и непокорные, Болек-Огонек и Ратибор, по своим душевным качествам, были близки к идеальным рыцарским понятиям чести.
Какие князья или жрецы, хоть мало-мальски напомнили бы мне тех, кого я считал своими Учениками, но главное, которые считали меня своим Учителем.
И что, после гибели таких Человеков, я должен продолжать считаться с кем-то? Почему я должен уважать факты истории, которые изобилуют Иудами и Иродами?
С кем поговорить, с кем посоветоваться? Я в тупике, я не могу принять правильного решения. Родомысл, Владимир, Рогдай, Кувалда и Вольга смотрят на меня, как на Бога, потому что не понимают моих сомнений, потому что они из этого времени, как и четверо братьев, которые рвутся в бой'.
