— Ну, ты и силён, киянин! — восторженно произнёс я, подходя к Ватажке. — Ещё никто не мог меня сшибить до помрачения в голове, а приходилось биться и с хазарами, и с викингами, и с византийцами, и с новогородцами.
Ватажка, горделиво улыбнувшись, ответил:
— Да и ты, вятич, первый, кто смог так приголубить меня. До тебя мне тоже не было равных. Теперь я убедился, верно говорят, что нет самых сильных, найдутся сильнее. Нет самых ловких, найдутся ловчее. Нет самых достойных, есть просто достойные.
— Ого, ты, я вижу, не только кулаками, но и познаниями силен, — польстил я киянину.
Моя лесть попала в точку, потому что Ватажка, расправив плечи и, уже открыто улыбаясь, произнес:
— А не померяться ли нам с тобой силами за столом, вятич?
— Отчего ж не померяться, пошли в корчму, какую скажешь, там за столом и продолжим наш поединок.
— На равных пить собираешься?
— Не, в этом 'бою' я, верно, слабже тебя окажусь, но сражаться буду до последнего.
Весело рассмеявшись, Ватажка, я и его друзья, дружно зашагали к корчме, которая, как оказалось, была неподалеку от места нашего поединка. По пути я познакомился с остальными тремя дружинниками и приятелями Ватажки.
Ввалившись в корчму всей компанией, мы быстро заняли стол, который находился немного в стороне от всех остальных. Несмотря на то, что народу там было много, этот стол не был никем занят. Сначала я удивился этому вслух, но мне объяснили, что хозяин специально оставляет его свободным для них. Да и те, кто здесь частые гости, уже знают это, и не пытаются оспорить данную привилегию их компании.
Только мы расселись, как к нам подлетел сам хозяин заведения и, радостно улыбаясь, спросил подавать как всегда, или как по случаю?
— Ты что, старый хрыч, аль не видишь, что мы не одни? — попенял ему Ватажка.
— Вижу, — ответил, ничуть не обидевшись, ещё совсем не старый хозяин корчмы. — Но спросить, не помешает. Язык-то, он без костей.
— Ты нас разговорами не корми, подавай на стол, что положено, — поторопили его дружинники.
'Старый хрыч' 'испарился', а Ватажка обратился ко мне:
— Ну, давай знакомиться. Как меня называют, ты знаешь, а вот как тебя звать-величать из нас не знает никто.
— Зовите меня Никитой.
— Что и всё?
— А что ещё?
— Ну, кто ты, откуда, как попал в Киев? Давай рассказывай, мы любим новых людей расспрашивать, всегда что-нибудь новое услышишь. Наша жизнь скучная, одни драки, да потасовки, бабы, да пьянки. Редко когда куда-нибудь пошлют с наказом, да и то неподалёку. Я в вятской земле, почитай, лет двадцать не был. Как ушёл в Киев десятилетним парнишкой, так и ни разу боле на родину и не заявлялся. Какая она теперь, родимая сторона?
— Вот оно откудова ветер дует! То-то я смотрю, у тебя прозвище на вятское смахивает. Ты сам, с каких мест будешь? Вятская земля-то большая.
Ватажка заулыбался, любил этот кмет сюрпризы.
— Сам я с Ростова. Пращуры мои были на службе ещё у вождей наших Вятко и Радима, а отец мой был Ростовским болярином, одним из вождей болярского конца на Ростовском вече. Да, видимо, что-то не заладилось у него с остальными его соратниками. Был он за твёрдую княжескую руку, подспорьем которому были бы боляре, ан по его тогда и не вышло. Потому и отъехали мы с Ростова в Киев.
— Да, не сладко, поди, отъезжать с вотчины, да идти на поклон к чужому князю.
— Да уж. Радости по началу было мало. Но отец смог верной службой завоевать доверие княгини Ольги, а потом и молодого князя Святослава. Да и я к тому времени вырос, и в Святославовой дружине был не из последних.
— Я не могу похвалиться родовитостью своих пращуров по материнской линии, а по отцовской знаю только, что его родня проживала где-то в Армении, а кто они и чем занимались, не ведаю. Отец об этом не говорил, а мать, видимо, тоже не знала. Отец её выкупил на торгу у хазар. Дал вольную, а затем и в жены взял. Зато могу сказать, что лучше моего отца кожи никто не выделывал. Получались они у него мягкие и прочные, сносу им не было. Жили мы тогда под Корсунью, хорошо жили. Но приходит беда, — отворяй ворота. Как-то раз поехал отец в Корсунь товар продавать, так и не вернулся. Сгинул. Я и в Корсунь ездил, и по дороге у людей выспрашивал об отце. Никто его не видел, никто о нём не слышал. В Корсуне он тоже не появлялся. Пропал человек, как в воду канул. Может, лихие люди его встретили, а, может, отряд хазар налетел, да стрелами побил, потому как его в рукопашную, ой как не легко было одолеть.
Я сделал вид, что пригорюнился, вспоминая, не собираясь выкладывать свою 'легенду' всю сразу. Сочувственно молчали и мои сотрапезники. Появился служка с закусками, да брагой, что вызвало некоторое оживление за нашим столом. Разлили по чарке, выпили за знакомство, закусили. Я ждал, пока не попросят продолжать. Дружинники не спешили с расспросами. Они смачно пережёвывали угощения. Разлили по второй, выпили. Тут один, из более сердобольных дружинников, который, видимо, был годами постарше других, спросил:
— Так и не нашёл следов бати?
— Так и не нашёл... Остались мы с матерью, да старшим братом. Он и взял в свои руки дело отца. Тоже кожи мять мастер. Потом женился. А мне не давала покою мысль об отце. Ну не мог такой человек бесследно исчезнуть, решил я доискаться его следов.
Дела у брата шли хорошо, мать с невесткой ладили, та послушной оказалась, да домовитой. Поэтому я отпросился у своих, попрощался со всеми и пошёл на поиски. Так и брожу уже лет пятнадцать. Много чего повидал. Многому научился, много чего пережил. К хазарам раз в полон попал, да быстро сбежал от них. Раза два с большими караванами ходил в Булгарию. Но года два тому назад всё нарушилось в тех землях. Победили окончательно печенеги. Хазарского каганата не стало. Купеческие пути дороги пресеклись. Мои услуги оказались никому не нужными. Потому потянуло меня на вятскую землю, на родину матери. Благо оказался я в то время недалеко от Чернигова. Она рассказывала мне, что где-то род её там остался, на реке Оке. Ну, как я туда добирался и её род искал, — это отдельный сказ. Только рода её я там не нашёл, как мне сказали, в Дедославле, он отошел севернее к Белоозеру. Туда я не стал добираться, а наткнулся в лесах на пещеру отшельника, который жил в трёх-четырёх днях пути от рода Мосха. Может, слышал кто из вас о таком?
Первым ответил Ватажка:
— Я и о Мосхе слышал, да и отшельник твой мне известен. Года два назад о нём нам рассказывал наш княжеский посыльный. Тоже случаем наткнулся он на его пещеру. Сбился, как-то с дороги, да и заплутал в вятских лесах. И, если бы не отшельник, так до сих пор и бродил бы наш киянин по лесу. Правда, о тебе он не упоминал.
— Не мудрено, я с отшельником прожил несколько последних месяцев. И в Киев он меня довёл. Значит, о вашем посыльном он всё время поминал. И его рассказами пичкал. А ведь ваш посыльный с дороги не просто так сбился. Его с дороги 'неведома зверушка' согнала. Вот он и заблудился с перепугу.
— Верно, говоришь, — не выдержал один из сотоварищей Ватажки. Тот на него зло зыркнул. Я сделал вид, что ничего не заметил.
Ох и не прост был этот Ватажка, ох, не прост.
Какие-то виды он на меня имел. Ведь не просто так выспрашивал о моём житье-бытье. Простых сотрапезников, даже 'сокулачников', так внимательно не слушают, так доброжелательно не подливают в чарку.
За 'легенду' о Корсуне я не боялся, проверять меня там никто не будет, долго слишком. Потом, как-нибудь при случае, проверят, купец какой с весточкой от Никиты заявится. Расскажет о моём житье, да и сам вызнает всё, что необходимо у обрадованной матери и брата. Однако Волхв мне сказывал, что рассказ мой о Корсуне правдив, а на младшего из братьев я очень даже похож. К тому же столько лет минуло. К сожалению, тот Никита уже не сможет вернуться в родной дом, умер от печенежской стрелы на руках у Волхва. Но перед смертью успел поведать о своей жизни подробно, как на исповеди и, даже просил, при случае, передать матери оберег, который она сама дала ему перед странствием. Этот оберег теперь находился у меня, и я 'случайно' собирался дать рассмотреть его Ватажке 'со товарищи'. А уж рассказывать об отшельнике я и вовсе не боялся.
Теперь предстояло выяснить серьёзность намерений Ватажки на мой счёт.
— Но теперь, — как ни в чем, ни бывало, продолжал я, — можно не бояться ездить из Киева, хычь в Ростов, хычь в другие земли. Нет боле 'неведомой зверушки' на том пути, даю в том своё слово.
— Это как же тебя понимать? Аль мёртвой её видел?
— Не токмо видел, но самолично с Волхвом мы эту 'зверушку' завалили.
— Будя врать-то! Нам посыльный расписал енту 'зверушку'. Победить это чудовище немыслимое дело, — воскликнули сразу все дружинники. Ватажка молчал.
'Хотите, верьте, хотите, нет, только моё слово булат. Говорю, что можно теперь без боязни ездить, значит можно. Хотите, проверьте. Тело ентой зверюги находиться в пяти-шести днях пути от Киева, по лощине с рекой. Если её мясо уже и съели звери лесные, то уж остов остался, да и когти с клыками сохранились. Головой своей ручаюсь, потому как с того времени дён семь прошло'.
— Ну, ну, — протянул Ватажка, — путь не долог, проверим. Но смотри, если обманул, быть тебе битому нещадно на дворе у князя.
Такое обращение с собой я терпеть не собирался.
— Не много ли на себя берешь, кмет? Я ведь человек вольный, на службе у тебя и князя твоего не состою. Так что ты прикусил бы язычок свой, а то, неровен час, снова дух из тебя выбью. А веришь ты мне или не веришь, наплевать и растереть, понял? Проверять он меня будет!
Ватажка понял, что перегнул палку и то, что он для меня или со мной задумал сделать, вот-вот сорвется, и пошёл напопятную.
— Ты, Никита, не серчай. Я, конечно, погорячился, но и ты сказки сказывать силен. Ты же не Святогор, чтобы эдак, походя, чудовищ разить, да и оружия при тебе нет никакого. Поэтому я и озлился на тебя. Парень ты хороший, а выдумываешь тут...
Во мне 'взыграла гордость', и неожиданно для своих сотрапезников я встал, приложил руку к груди и произнес:
— Клянусь Богом своего отца и всеми древними богами моей матери, что говорю правду. Видел я то чудовище и бился с ним голыми руками. Умертвил его не я. Отшельник своим кинжалом ударил ему под лопатку. В том клянусь и, если хоть слово соврал, пусть меня покарает гнев небесный, земной и подземный.
Это была довольно сильная клятва, не поверить в которую, значило кровно обидеть того, кто давал её. Недоверие к этой клятве, смывалось только кровью. Поэтому Ватажка и его товарищи призадумались. Поверить им мне было трудно, а драться со мной не на жизнь, а на смерть, не входило в их планы. Поэтому Ватажка, как бы доверяясь мне, но, не желая явно показать, что он верит, проворчал:
— Ну, коли ты такой боевой, я хочу тебе предложить настоящее дело для мужа.
— Судьбу не пытал, а от дела не лытал. Предлагай, а я подумаю.
— Если я предложу, отказываться поздно будет.
— Э, погодь предлагать. Если что тайное хочешь сказать, так мне это ни к чему. Не соглашусь. От таких дел попахивает ядом и кинжалом. Это не по мне. Не смогу я из-за угла даже врага своего прикончить, а тем паче, человека мне незнакомого. Поэтому мне такого лучше не предлагай. Вот, если по нашему знакомству, ты меня пристроишь охранять какой ни какой караван с купцами, на это я со всей душой. Весьма хорошо было бы, если этот караван пойдёт в Корсунь. А то я давно уже своих родных не видал. Небось, мать уже все глаза проглядела. Она, да брат, верно, думают, что и я, как отец, где-нибудь сгинул без вести.
— А что, может, со временем и пристрою. Только сейчас у меня иная задумка на твой счёт имеется. Муж ты крепкий, на кулачках биться, горазд, а вот как с мечом, луком, ножом или, там, с палицей, обращаться знаешь? А с боевым конём знаком?
— Я с конём не справлюсь, я всё пешим привык биться на кулачках, либо палицей, либо кольём. Купцы, с кем приходилось мне ходить, дорогого оружия не давали. А супротивников, у которых можно было забрать с боя меч, я не встречал. С ножом и кинжалом я обращаться умею. Учитель хороший был. А против меча или сабли, я и голыми руками справлюсь, али колом отобьюсь.
— Ну, опять тебя, Никита, заносит. А что, если я тебя сейчас приглашу показать своё умение сражаться против меча голыми руками?
— А пойдём, Ватажка, сам увидишь. Да и как ножом действую, посмотришь. Только давай сначала доедим и допьём всё, что нам подали на стол. Тут немного осталось.
— Нет, сегодня мы не будем ничего показывать и проверять. Только хочу сказать, что ты не прав, пренебрегая мечом. Он не только рубит и колет, но и удлиняет удар руки или ноги. К тому же он железный, а руки и ноги из кожи и плоти.
— Ты прав, меч помогает, как и любое другое оружие, но всё-таки я предпочитаю надеяться на свою плоть. Меч может сломаться и, если очень надеяться на него, то его неожиданная потеря приведет к заминке, пока ты будешь соображать, что тебе делать без оружия.
— Булатный не ломается, не тупится, его не берет ржа. Если он пришелся тебе по руке — это твой друг, а друг не подводит.
— Ватажка, давай не будем продолжать этот спор. Прав и ты, и я. Давай сойдемся на том, что владеть мечом нужно уметь, но и без меча тоже надо знать, как сражаться. Согласен?
— На том и порешим. А сейчас хрюкнем по последней, да и пойдём. Мы сегодня поработали, надо и отдохнуть.
— Опять ты прав! А ты когда-нибудь бываешь не правым?
— Наверно, бываю. Да вот, спроси у ратоборцев, они врать не станут. Козак, бываю я не правым? — обратился Ватажка к самому старшему по возрасту из дружинников.
— Скрывать не стану, бываешь, особливо к бабам. Уж как они подле тебя увиваются, ластятся, а ты на них сверху поплевываешь. А бабы самый опасный народ, если на них так-то сверху. Я тебе уже не раз это говорил.
— Да говорил, говорил. Ну не встретил я ещё такой, чтобы за душу взяла, да всю наизнанку вывернула. Вон спроси Никиту, он тоже, чай, не нашёл себе по сердцу?
— Нашел. Только видно не судьба ещё раз свидиться.
— Ну, опять загрустил. Да что ты за человек такой? О чем с тобой не заговоришь, всё у тебя через одно место!
— Да я не жалуюсь, просто правдиво смотрю на жизнь свою.
— Довольно, я, думаю, что мы ещё не раз в своей жизни и порадуемся, и покручинимся. Всё, пошли. Пить тут больше нечего, жрать тоже.
Дружно поднявшись, мы всей компанией вышли на воздух. Меня удивило, что мы ничего не заплатили, а хозяин с нас ничего и потребовал. Однако это была не моя забота. Видно у княжеских дружинников были свои счёты с хозяином этой корчмы.
Я уже было, собрался распрощаться со своими новыми знакомыми, но Ватажка спросил:
— А ты где остановился-то? У знакомых каких, аль на гостевом дворе, а то, может, вдовушку какую приласкал?
— Остановился я не надолго у кузнеца Ракиты. В Киеве, что в Новограде, купцов много, думаю, вскорости к кому-нибудь устроюсь. Свою сноровку всегда смогу показать.
— Ты, вот что, погоди-ка сноровку показывать. Может, тебе на роду, что более сурьёзное написано. Приходи завтра по утру на княжий двор, там и посмотрим, что тебе выпадет. Ну, будь здоров!
