У тебя семья, ты несешь ответственность перед гражданами города, как выбранный в совет старейшин, а я далек от всего этого. Я один, в смысле семьи. Тебя я повидал, у тебя всё хорошо, слава Богу! Повидался я и со Стеллой и с племянниками. Даже с матерью удалось повидаться и поговорить. Я спокоен за своих родных, но внутри меня живет голос, который зовет в путь.
— Вот уж не думал, что у нас в роду появится путешественник!
— Ну, ничего удивительного здесь нет. Если бы среди эллинов отсутствовали такие люди, то они никогда бы не колонизировали понтийское побережье, да и средиземноморское тоже. Никто не построил бы Херсонес, не случилось бы великой Троянской эпопеи, не родилась бы Великая Римская империя, и Александр Великий не решился бы на индийский поход к последнему морю. Гомер никогда не написал бы Одиссею, никто не поплыл бы за золотым руном в Колхиду. Представь только, как обеднел бы мир!
— Смотри, как хорошо ты когда-то познал риторику! Я заслушался тебя, и твои доводы мне кажутся верными. А на мой вопрос: 'Почему ты?' Ты, конечно, мне ответишь: 'А, почему кто-то другой?' Так ведь?
Я обнял своего 'брата' и растроганно произнес:
— Как хорошо иметь умного родича, который всегда тебя поймет.
Анестис горько усмехнулся, но больше не возвращался к этой теме.
Тем временем, спущенные на воду суда совместно с обученными экипажами в течение трёх дней прошли обкатку по полной программе. И корабли, и люди выдержали её вполне достойно.
'Главнокомандующий эскадрой' капитан Тимор, в принципе, остался доволен ходом своих плавучих 'домов' и действиями экипажей. Оставалось произвести погрузку лошадей, пополнить запасы пресной воды и продуктов, запастись провиантом для лошадей.
В общем-то, всё это уже находилось на складах, следовало только перевезти на суда.
Кстати, о кораблях. Каждый из них теперь имел своё имя. Флагманский корабль, который имел подобие военного судна, назывался 'Барс', а второй носил имя, 'Волк'. Оба корабля были оснащены одинаково, за исключением числа катапульт. На 'Барсе' их насчитывалось четыре, а на 'Волке', три. Орудия представляли собой мощные сооружения, стреляющие валунами или каменными ядрами, весом до пятнадцати килограмм. Такой снаряд преодолевал расстояние до двухсот метров. Более легкий предмет пролетал все триста. Катапульты были снабжены планками пристреливания от тридцати до трёхсот метров. Каждое из них обслуживало три человека, два заряжающих и один стреляющий.
Стреляли катапульты и глиняными шарами, в которые было залито воспламеняющееся вещество. Воспламенялось оно при взаимодействии с воздухом, в течение пяти секунд, после того, как глиняный шар разбивался на палубе или о борт чужого корабля. Запасы камней, ядер и шаров проводились с учетом полной нагрузки, так, чтобы судно не погрузилось в воду ниже своей ватерлинии.
Численность экипажей и воинов поделилась почти поровну. На 'Барсе' было больше на одну катапульту, на одну лошадь и на тринадцать человек. На каждом корабле находился свой капитан, который до абордажа, был для всех царем и богом. Правда, командование боем, возглавляли мои ребята. На 'Барсе', — Родомысл, а на 'Волке', — Кувалда. Там же, на 'Волке', находились: Рогдай, Владимир, Добронрав, Болек и Борислав с Венедом. На Барсе: Мстислав, Вольга, Ратибор, Птах и два брата-ниндзя, — Богумил и Мирослав.
Каждый из моих супервитязей имел в подчинении по два десятка, подготовленных ими же, великолепных бойцов. В зависимости от обстановки, каждый десяток мог действовать самостоятельно или в составе сотни. У каждого бойца имелось своё место на палубе или корме судна, откуда, до момента рукопашной, он был обязан поражать врага из своего личного самострела. Причем, по периметру бортов, с внутренней стороны, крепились щиты с прорезями, которые во время боя поднимались, и из-за них бойцы могли вести прицельный огонь по противнику, оставаясь малоуязвимой мишенью для стрел врага. Щиты были большие и очень прочные, — деревянные, толщиной в два пальца, со стальными вставками, обитые по периметру стальным обручем.
В экстренных случаях, например, при безветрии или в бою, все, кто был свободен от дел, садились на весла.
При отборе моряков, Тимор постарался на славу. Набирались, действительно, бывалые мореходы. Половина необходимого состава состояла из бывших соратников Тимора. Остальные набирались с миру по сосенке. В основном к нам приходили те, кто остался без корабля. Причины назывались различные, но основными были, либо разорение бывших хозяев, либо гибель судна, на котором раньше служил тот или другой матрос. Только с десяток нанятых показались Тимору, явно пиратского происхождения. Он сразу же поставил меня об этом в известность, но я его успокоил, как мог, хотя знал наверняка, что он прав.
Ещё с десяток мореходов оказались списанными на берег по здоровью матросами Императорского флота. Тимор брать их тоже не хотел, но я вновь уговорил его принять и этих полукалек, потому что знал, именно на них, как ни на кого другого из набранных экипажей, можно будет положиться впоследствии.
Когда экипажи были укомплектованы, я собрал их вместе и ещё раз повторил то, что обговаривалось отдельно с каждым из них, исключая оплату каждого. Базовым условием службы на наших судах являлось беспрекословное подчинение мне, капитанам кораблей и старшинам команд. Каждый из экипажей делились на команды из десяти или двадцати человек, во главе которых были поставлены мои парни. Военная подготовка входила в личный договор каждого нанятого моряка и в общий устав экипажей. Отлынивание от военных обязанностей, неподчинение приказам вышестоящих командиров, грозило немедленным отчислением конкретного моряка, или команды, без содержания, в ближайшем порту или любой иной местности, где было возможно высадить людей на берег. Неподчинение приказам в бою, вело к немедленной казни на месте без суда и следствия.
Договора были составлены в письменной форме, зачитаны неграмотным людям, и подписаны мной, капитанами и каждым мореходом, из набранного состава. Все подписи были заверены магистратурой города-порта, где экипажи и набирались.
Отдельно от остальных я, в одиночку, переговорил с пиратами, которые нанялись с целью взбаламутить людей и захватить корабли. Беседа прошла жестко, но откровенно. Я сразу объяснил разбойничкам, что, во-первых, каждый из них будет в отдельной команде, довольно узком кругу преданных нам людей. Кроме того, за каждым из них будут внимательно следить и, если кто-нибудь даст, хоть малейший повод подозревать себя в организации бунта, церемониться с ним не станут. Если по близости окажется берег, то высадим, если случится такое в открытом море, за борт.
— Подумайте, пока не поздно, вы вправе отказаться сейчас и уйти, но, оставшись, каждый из вас подтверждает дословно весь текст договора. Со своей стороны я могу обещать, что, став достойными членами экипажей, вы ни разу не услышите от меня напоминания о своем прошлом. На раздумье я даю вам время до утра следующего дня.
Утром вся десятка решила остаться на кораблях. Они не врали.
С инвалидами прошло всё значительно проще. Целый день я специально отвел на врачевание их увечий и болезней. Кто оказался моложе, излечились быстрее, с двумя сорокалетними ветеранами я провозился до самого вечера. Результат оказался стопроцентным, а излеченные были в шоке и смотрели на меня, как на Асклепия или мага.
Такое событие не могло не привлечь внимания остальных. Тимор, так тот вообще долго допытывался, у какого мага и медика я обучался. Пришлось немного соврать, но получилось это у меня довольно складно, потому что Тимор удовлетворенно заткнулся. Остальные, конечно, не осмелились подкатывать ко мне с расспросами и просьбами, но, благодаря капитану, скоро всем всё стало известно. Отношение ко мне сильно изменилось в лучшую сторону, в независимости от вероисповедания моряков.
Кстати, необходимое внимание уделялось в терпимости каждого к вероисповеданию остальных членов экипажей. Нельзя было допустить, чтобы на религиозной почве в собранной команде начались распри. С этим согласился весь командный состав наших судов. Поэтому при приеме в команды моряки предупреждались, о терпимости к людям иной веры.
К моему удивлению таковых оказалось всего один процент от общего числа, прошедших передо мной.
Один был византиец, который пытался скрыть свою, буквально патологическую нетерпимость к мусульманам и язычникам. Причины были, но они в данном случае меня не интересовали, поскольку я не собирался перевоспитывать людей, особенно в части религиозных убеждений.
Второй оказался иудеем, великолепным лекарем, но настолько агрессивно уверенным в превосходстве своей веры над другими, что и от его услуг пришлось отказаться, с сожалением.
Третьим и последним был русин из Чернигова, язычник, который до фанатизма поклонялся Велесу, и мог спокойно зарезать любого, кто посмел бы пренебрежительно отозваться об этом божестве. Когда я ему отказал и объяснил свой отказ, он внимательно посмотрел на меня и произнес:
— Может, ты и прав, ромей, но Велес, — это самый близкий ко всему живому из богов, который когда-нибудь был или будет на Земле.
— Ты вправе так говорить, и я уважаю твою веру, как с большим уважением отношусь и к Велесу. Но речь идет не о твоем боге, не о твоей вере в него, а о твоем опасном неприятии иноверцев, о твоей нетерпимости к мнению других.
— Я спокойно отношусь к иноверцам, лишь бы они не оскорбляли моего бога!
— Как может человек оскорбить бога? Подумай, о чем ты говоришь! Как смеешь ты ставить на одну доску Велеса, древнейшего из богов, и человека?
— Я не думал об этом, но все равно, я не могу терпеть, когда мой слух оскорбляют пренебрежительным отношением к моему божеству.
— А я не могу постоянно следить за тобой, чтобы ты, не дай Бог, из-за случайной насмешки или по какой иной причине, не вспорол кому-нибудь живота.
Впрочем, несмотря на то, что состав оказался многонациональным и поликонфессиональным, в дальнейшем я убедился, что подбор людей удался на славу. Среди христиан эллинов и скандинавов, среди язычников готов, затесался даже один мусульманин, араб, или сарацин.
Этот человек произвел на меня впечатление.
Во-первых, он был мореходом, но не моряком. Юсуф, был путешественником, исследователем, философом, поэтом, астрономом, математиком, знал немного медицину и ботанику. Юсуф владел шестью языками: эллинским, фарси, словено-болгарским, латынью, уйгурским и одним из китайских диалектов. Он оказался удивительно прогрессивным человеком, с критическим взглядом на Коран, но с ещё более критическим взглядом на проповедников Корана и его защитников. Когда я заметил ему, что с таким мнением, ему опасно жить в мусульманском мире, он с удивлением посмотрел на меня и поинтересовался:
— Почему? Что может произойти со мной из-за моей критической оценки служителей Аллаха, или из-за моих замечаний по поводу некоторых сур Корана? Коран писали люди, а людям свойственно ошибаться. Наша вера тем и сильна, что она на шесть веков моложе христианской, поэтому ещё не так закостенела в своих догматах.
— Но уже сейчас появились секты исмаилитов, которые убивают и за меньшее прегрешение. А пройдет ещё шесть веков, и у мусульман начнутся такие же гонения, какие сейчас мы можем наблюдать в Византии, в Риме?
— Очень может быть! Интересное замечание, надо бы записать, чтобы обмозговать сей постулат. Предупредить потомков о грядущеё опасности закостенения веры. У нас, у арабов, много истовых фанатиков, значительно больше, чем в Европе. Следовательно, больше и опасность возникновения нетерпимости к иноверцам, к инакомыслию внутри мусульманского мира. Отсюда возможно жесточайшее подавление и физическое уничтожение, как просвещенных мусульман, так и инородцев-иноверцев. Тогда непременно возникнут религиозные войны, где бойцам Аллаха станут говорить о святом долге везде и повсюду убивать гяуров.
— Ты, Юсуф, нарисовал страшную картину будущего, которая, к сожалению, сбудется. У христиан начнутся походы за гробом Господнем в Иерусалим, а через три-четыре века под зеленым знаменем священной войны с неверными, большую кровь, свою и чужую, начнут проливать и мусульмане.
— Ты знаешь это? Откуда? Ты ясновидящий?
— Слишком много вопросов, Юсуф, но мы слишком мало знаем друг друга.
— Да, да, прошу прощения! Моё любопытство и нетерпение часто играют мною. Из-за этого частенько приходится краснеть и извинятся.
— Любопытство — плохо, любознательность — хорошо.
— Иногда сам шайтан не разберет, что превалирует в моих вопросах, — любопытство или любознательность.
— Ничего, познакомимся лучше, разберёмся. Одна голова — хорошо, а две — лучше.
— Интересный афоризм!
— Этот метод часто используют наши ведуны, когда необходимо свежее, неординарное решение какой-нибудь проблемы. Такой метод называют 'мозговой атакой'.
— Потрясающе, я о таком впервые слышу, хотя диваны эмиров, шахов, султанов и падишахов тоже можно назвать, иногда, мозгом страны. Впрочем, это весьма условно.
— Скажи, а известно ли тебе, что Земля, — это сфера? А звезды, — солнца, подобные нашему?
— О, это уже давно ни для кого не секрет. Мне, как астроному, известно ещё о семи планетах, которые вращаются вокруг солнца.
— Уточню, кроме Земли, их восемь. Им даны даже названия по именам греко-римских богов.
— Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Нептун, Плутон и...
— Уран.
— Есть и Уран, отлично!
— Говорят, когда-то была и десятая планета, но по невыясненным причинам, она взорвалась.
— Да, да, я тоже слышал от китайских и греческих ученых, что взрыв планеты, привел к всемирному потопу на Земле.
— Это только гипотеза.
— Послушай, откуда ты это всё знаешь? Везде, где я бывал, россов считают варварами, в смысле необразованными, не достигшими того уровня цивилизации, которого достигли в Византии, Риме, Китае.
— Если быть точным, то и арабов в Европе считают варварами, а вы считаете варварами европейцев. Так ведь?
— Не совсем. Франков, галлов, кельтов и всех, кто восточнее, мы, действительно, считаем варварами. Но, только не греков и римлян.
— А, знаешь ли, что и те, и другие, и третьи имеют прямое отношение к ариям. У этих народов индоиранские корни, впрочем, как и у остальных народов Европы.
— Ну, это очень спорный вопрос!
— Отлично, поспорим, когда нам всем в паруса будет дуть попутный ветер. А сейчас несколько вопросов и ответов по твоим боевым навыкам.
Тимор, молча слушавший нас на протяжении всего разговора, и не пытавшийся перебить, глубоко вздохнул, посидел, подумал о чем-то и покачал сокрушенно головой. Он так и просидел, не сказав ни слова, порываясь, что-то спросить, но всякий раз, отказывая самому себе в праве на это. Когда Юсуф ушёл, я посмотрел на своего капитана, и сказал:
— Что-то тебя мучает, Тимор?
И Тимора прорвало! На меня вылилось столько вопросов, что я еле успевал запоминать их. А поток не ослабевал. Наконец, моё терпение иссякло, я взял Тимора за плечи и хорошенько встряхнул его. Клацнув зубами, мой капитан замолчал, а мне пришлось долго и нудно 'переводить' и растолковывать наш разговор с Юсуфом. Мои объяснения, чуть было не вызвали новый поток вопросов, но я, наученный горьким опытом, не позволил Тимору набрать темп. Сразу прервав его, заявил, что, либо он сию же минуту идёт в библиотеку города и начинает читать труды ученых и философов древнего мира, либо верит мне на слово, потому что обманывать его у меня нет никакого резона. После такого ответа пыл 'морского волка' иссяк, но поверил он мне или нет, я не понял, даже покопавшись у него в мозгах. Там был такой хаос, что мне стало страшно за рассудок своего капитана, поэтому я, как мог, попытался успокоить его, сказав, что, в общем-то, людям, не занимающимся наукой, не обязательно знать всё это, достаточно иметь общие представления о мироздании, о Земле, о добре и зле. Вовсе не обязательно знать, как кузнец выковывал меч, главное знать, что ковал его мастер и доверять ему.
