Я объяснил, что мои ребята, — это не простые смерды, а сыновья высшего сословия столицы Руси, Киева. Да, они воины, великолепные бойцы, потому что, как и их отцы, служат своему князю. Но они, — элита княжеской дружины, которой не чуждо образование и чувство прекрасного. Кстати, подытожил я, у многих людей Руси, даже неграмотных смердов, присутствует врожденное чувство прекрасного, дар гармонии человека с природой.
Но тотчас же, словно опровергая мои слова, в дом ввалилась другая группа моих учеников, которую возглавлял Ратибор. Группа была небольшая, всего из трёх человек, но шума и воплей наделала столько, что хватило бы на десятерых эллинов. С Ратибором, как ни странно, был Рогдай и Болек, которые криками ни в чем не уступали лидеру компании. Все трое были до крайности возмущены тем, что их не впустили ни в одну из палестр и гимнасий, где они хотели посмотреть на обучение и подготовку юных горожан. Правда, учитывая их грозный вид, им вежливо объяснили, что никто из иностранцев, то есть 'варваров', не имеет права даже переступать порог палестры, а не то, что присутствовать на занятиях.
На ехидный вопрос Болека, а что ж такого таинственного происходит с юношами за этими стенами, его даже не удостоили ответа, а просто захлопнули дверь. И не будь моего запрета на применение силы, эта троица наверняка бы выбила дверь и устроила в учебно-спортивном здании погром. Анестис попытался объяснить, что такие законы приняты в давние времена, чтобы предотвратить попытки врагов познать систему физической подготовки защитников города. Кстати, заметил Анестис, во многом, благодаря подготовленности херсонеситов, город так ни разу и не был захвачен врагом.
Ребята сделали вид, что поверили, хотя им трудно было представить, что за почти полторы тысячи лет ни один завоеватель, так и не взял с боя города. Однако, интересуясь в своем мире историей, я знал, что слова Анестиса правдивы. Знал и когда наступит закат этого города, но об этом не стоило говорить, потому что никто из здесь присутствующих не могли дожить до четырнадцатого века. Единственно, что я сделал, это подтвердил слова хозяина дома. Мне не поверить ребята не решились.
Анестис, глядя на обескураженный вид моих ребят и довольно улыбаясь, пригласил всех ополоснуться перед обедом. Я невольно бросил взгляд на левую руку, но вспомнил, что часов там больше нет. Мои биологические часы подсказали мне, что сейчас около часа дня, а, значит, по эллинским меркам, действительно, наступил обеденный перерыв, после которого наступят часы сиесты.
Итак, на еду и отдых у нас было три часа, потому что только после четырёх пополудни, в городе вновь появлялись признаки жизни. Конечно, климат Эллады и Таврии немного разнился, но понтийцы строго придерживались распорядка жизни прародины.
Из дома я выбрался часов в шесть, сказав 'брату', что хочу поболтаться по Херсонесу и посмотреть, что нового в нем появилось в моё отсутствие. Ребятам я дал задание, как следует разобраться со своими вещами, да и отобрать из добычи всё, что пойдет на продажу. Работы, по моим расчетам, им должно было хватить дотемна. Поэтому с чувством выполненного командирского долга я отправился в первую вылазку по городу. Заблудиться не представлялось возможным. Что мне, жителю мегаполиса, был этот городишко, так, огороженная высокой и мощной стеной деревня. Ну не деревня, крепость, конечно, но, чтобы в ней заплутать!
Итак, я шагал уже по третьему средневековому городу. Правда, два первых были деревянными, а вот третий, — каменный. Известняк, местный ракушечник, бутовые камни и мрамор, вот тот строительный материал, из которого был возведен Херсонес. Впрочем, мрамор здесь был привозной, поэтому и здания из него строились неординарные. Мраморным было здание совета старейшин города, да и то не всё. Мраморным, когда-то, был храм Артемиды, но сейчас, в десятом веке, от всего прекрасного здания, остались только колонны, да мозаичный пол. И, все равно, античные архитекторы знали толк в строительстве, потому что даже в полуразрушенном состоянии, здание притягивало и завораживало своей открытостью. Было очевидным, что оно, будучи под крышей, всё пронизывалось солнечным светом и воздухом. Наверняка, люди с особым восторгом наблюдали здесь восходы и закаты.
Всё это я отмечал, походя, стремясь попасть в бухту, в порт. У меня уже давно назрела задумка дальнейшего нашего путешествия, но теперь её следовало воплощать в жизнь. К тому же я не знал, как много времени уйдет на неё, а время поджимало. Потому что постоянно помнил о тех силах, которые противостояли мне на моём пути в Тибет. В том, что они себя ещё покажут, сомневаться не приходилось, хотя мне казалось странным, что степь не стала таким местом. Её бескрайние просторы могли бы оказаться огромной безымянной могилой для всего отряда. Но, видимо, кто-то заботился о нас. Не зря лешие сказали тогда, что переговорят с Велесом и Перуном о божественной 'крыше'. На Перуна, правда, я особых надежд не возлагал, а Велес мог походатайствовать о нашем временном спокойствии. Но, как говорится, 'на Бога надейся, а сам не плошай!'
В порт я попал без досмотра таможенников и стражи, потому что был только при мечах, хотя за них они и удостоили меня подозрительным взглядом. Но обошлось. В порту, как, оказалось, ходило много людей при оружии. И кого там только не было! Арабы, тюрки, персы, индусы, китайцы, скандинавы. Черные, различных оттенков, — от иссиня черных, до, почти бледнолицых.
Корабли тоже были разных мастей. Правда, все парусно-весельные, но формой и водоизмещением настолько разнящиеся, что глаза разбегались. Шаланды, боты, лодьи, дракары и триеры, — все они были наполовину купеческого, наполовину военного предназначения. Даже суда, похожие на каравеллы, без сомнения имели двойное использование. Не секрет, что по всем морям процветало пиратство, поэтому купцы готовились в каждый поход, как на бой, а, может, и сами пополняли свою казну за счет пиратства. Уж за дракары я мог поручиться, что все товары на них чужие, и когда-то находились в трюмах иных кораблей.
Недалеко на рейде стояли три военных судна, довольно больших, но двухпалубных. Я вспомнил, что такие суда византийцы называли хеландиями. Кстати, если мне не изменяла память, именно на этих кораблях устанавливались метательные машины, которые стреляли 'греческим огнем'. Однако, помня о том, что этот секрет византийцы так никому и не открыли, засомневался, что на военных судах Херсонеса, 'огонь' существует.
Поглядывая вокруг, я, наконец, увидел то, что искал.
Похоже, оба судна, когда-то служили Великому Риму, или были созданы для флота Византии, но строили их по образу и подобию древних кораблей.
Суда, вытащенные на берег, казались ещё крепкими. Оба явно когда-то использовались не только для перевозки людей, животных и прочих грузов. О том, что их срок службы истек, догадался даже я. А вот о возможности отремонтировать оба судна, я судить не решился, впрочем, как оказалось, этого не знал никто, даже его хозяин, которого я нашел в портовом кабаке.
К счастью он не успел нализаться до умопомрачения и сразу же понял о чем с ним собираются говорить. После первого моего вопроса, ему ли принадлежат два корабля, которые стоят там-то, он, утвердительно кивнув, спросил:
— Ты хочешь нанять или купить?
— А это зависит от цены, которую ты запросишь, — не раздумывая, ответил я.
— Ха, мне понравился твой ответ, — хитро прищурился судовладелец, — я чувствую, что мы с тобой договоримся.
И с места в карьер назвал мне такие цифры, от которых у меня глаза на лоб полезли. Цены на наем и покупку корабля мне были известны от Анестиса, которого я, между прочим, спросил об этом сегодня после обеда. Те цены, которые назвал мне 'брат', вполне подходили под наш кошелек, но то, что я услышал сейчас, перекрывало наши финансовые возможности в три раза. Почувствовав подвох, я внимательно присмотрелся к собеседнику. Мужчина был уже немолодой, лет пятидесяти пяти — шестидесяти. О его национальности мне трудно было судить, стандартное средиземноморское или черноморское лицо. С одинаковым успехом он мог быть евреем или грузином, армянином или персом, эллином или итальянцем.
— Называй меня Никитой, а тебя мне как называть?
— Меня зови Тимором, я финикиец, вернее, их потомок.
— Тогда мне понятно, откуда появились такие цены. Ведь все финикийцы, бесспорно, отличные мореходы, но и хитрые купцы. Ты на что рассчитывал, Тимор? На то, что я не знаю цен на твои лоханки?
— Ладно, ладно! Я же пошутил! Ну и, конечно, мне надо было понять, с кем я имею дело, с полным лохом или человеком, смыслящим в морском деле.
— К сожалению, в морском деле я ничего не смыслю, но в ценах на корабли немного разбираюсь. Я понимаю, что суда на берегу, ждут ремонта. Ты же прохлаждаешься в кабаке, значит, денег на ремонт у тебя нет. Так ведь?
— Ну, допустим. И что же?
— А то, что я тебе хочу сделать предложение, от которого ты не сможешь отказаться. А если откажешься, то потом будешь себя корить всю оставшуюся жизнь.
— Говори!
— Я предлагаю тебе самую обычную цену за каждый из твоих кораблей, плюс деньги на их ремонт. При этом оставляю тебя главным капитаном обоих судов с соответствующей твоему ранжиру оплатой. Плюс к этому, я поручаю тебе найти в течение месяца команды, с которыми можно ходить, хоть на край света, хоть за край. С ответом не тороплю. Я найду тебя здесь через два дня. Договорились?
Тимор только кивнул. А я, со спокойной душой, пошёл досматривать Херсонес.
Прошло два дня.
Я снова пришёл в портовый кабак. Было около десяти утра. Два человека сидели за столиком в самом углу, а рядом с дверью занимал место всего один посетитель — Тимор. Ему только, только, при мне, поставили кружку зелья, в связи с этим он был трезв, но зол, поскольку ещё не опохмелился.
— Привет, Тимор! Как твои дела, как здоровье, что нового в порту и городе?
— Привет, — буркнул Тимор и поспешно приложился к кружке, пропуская мимо ушей все мои вопросы. Опорожнив её, почти наполовину, он оторвался от пойла, чтобы перевести дух и прочувствовать, как по каждой жилочке во всем теле разливается тепло, как отступает шум в ушах и головокружение, и мерзкое ощущение во рту и желудке. Посидев с минуту, вкушая блаженство, Тимор, наконец, осмысленно посмотрел на меня и спросил:
— Ты, что-то говорил давеча?
— Не важно, если ты помнишь, мы назначали встречу сегодня. Я пришёл за ответом.
— Ответ, да! Но, прежде чем мы приступим к обсуждению деталей нашего договора, я, всё же, допью до дна это пото'.
— Главное, чтобы ты смог после этого что-либо обсуждать.
— О, не сомневайся! После всего нескольких капель столь легкого зелья, я, как раз, созрею для серьёзных разговоров.
Я знал, что пото', — это самогон, который гонят из выжимок винограда, как чачу. А кто пил чачу, тот знает, что она по крепости достигает семидесяти шести градусов. Поэтому мне не верилось, что после кружки, хоть и небольшой, такого пойла, при чем натощак, человек окажется способным что-нибудь понимать. Однако я ошибся. У Тимора только слегка засветились глазки, лицо порозовело, голос его окреп, и он сразу закидал меня вопросами, в которых угадывался профессиональный моряк и пройдоха-купец одновременно.
В принципе, к беседе с ним я подготовился, хотя на некоторые вопросы пришлось давать уклончивые ответы, особенно по теме, касающейся дальнейших планов похода. Единственно, на что я ответил без утайки, что пиратствовать мы не будем, но команда должна состоять из моряков, которым не раз приходилось участвовать в морских сражениях и, которые умеют владеть оружием.
— Интересно, зачем же тебе морские воины, коль ты не собираешься никого грабить? Мой тебе совет, если хочешь ходить по морю спокойно, не набирай много сорвиголов, тебе же выйдет боком.
— Во-первых, спасибо за совет, а, во-вторых, у меня есть отряд, которому не страшны подобные напасти. Помимо тебя, я сам буду проверять каждого, кого ты сочтешь нужным для похода. Так, думаю, будет правильно, что избавит нас от случайных попутчиков.
— Ха, умно! Ну, а как быть с деньгами?
— Необходимая сумма для выкупа судов у меня будет сегодня к вечеру, а для ремонта и возможных переделок, будет через два дня. Остальные деньги, для оплаты трудов капитана и команды, поступят к нашему отплытию из Херсонеса. Кстати, прошу тебя заняться ремонтом, поскольку ты, как никто другой, знаешь слабые места судов. И не скупись, пусть всё будет сделано на совесть! Нам предстоит дальняя дорога.
— Прослежу! Скупиться не стану, потому что оба корабля требуют очень серьёзного ремонта, но и спуску не дам, если что. Скажу честно, лучше было бы построить новые парусники, но я понимаю, ты спешишь? Впрочем, остовы твоих пентекондоров, ещё очень крепки и надежны. Те, кто их делал, строили для себя! А подновить днище, заменить борта, заменить некоторые весла, особого труда и времени не составит. И, всё-таки, может, скажешь, куда мы направимся?
— Скажу, обязательно скажу, но не раньше, чем закончится ремонт кораблей.
— Значит, договорились?
— Да, но чтобы всё было честь по чести, мы закрепим наш договор на бумаге в местной магистратуре.
— О, я не против, только, когда будет составляться купчая, мы зафиксируем меньшую сумму, против оговоренной. Здесь дерут такие налоги, что можно остаться без штанов.
— Я пойду тебе навстречу, хотя это и немного противозаконно, только сумма должна быть правдоподобной, чтобы нас не заподозрили в сговоре, с целью уйти от налогов.
— За это не беспокойся! Я буду продавать корабли с местным оценщиком, которому придется немного отстегнуть, чтобы он правильно провел оценку судов.
— Учти, все отстегивания вычитаются из оговоренной суммы, потому что мы следуем в соответствии с твоим желанием.
— Об этом можно было и не говорить! Конечно, всю сделку оплачиваю я, из своего кошеля.
— Тогда я пошёл, у меня ещё много дел в городе, а через три дня мы встречаемся вновь.
— Никита, а ты не хочешь обмыть наш договор?
— Когда сделка будет заключена официально, тогда мы с тобой и выпьем за успех нашего совместного дела, а пока рано.
— Э, да ты боишься сглазить! Хотя, скорее всего, ты прав.
Мы распрощались, и я оставил Тимора в трактире, а сам поспешил на встречу с купцом, который должен был прийти к Анестису в дом, чтобы посмотреть товар. Проходя по многолюдным улицам города, я ловил себя на мысли, что чего-то в облике херсонеситов нехватает, недостает. И, наконец, понял! На людях не было хитонов, туник, хламид, даже на женщинах! К сожалению, передо мной уже не было древних эллинов, которые без стеснения показывали свои тела природе и людям. В этом христианском городе мужчины и женщины одевались в плотные одежды, которые закрывали не только тело и ноги, но и руки. Некоторые женщины, идя по улице, прикрывали тонкой кисеей половину лица, когда встречались с мужчинами. Для меня было дико видеть это, но я понимал, что влияние церкви распространилось и на быт понтийцев. И не мне на это обращать внимание и сожалеть. Есть задачки и посложней, и более неотложные.
