Лэйтиан

Наверное, это диколесье и вправду было зачарованным... потому что, когда, плача от страха, Эйлинель попыталась найти дорогу обратно к своим... как ни старалась, как ни кричала — не нашла. Вокруг был бесконечный лес, начало уже рассветать. Одна в диком лесу...

Она понимала, что это смерть. Долго ли она здесь протянет? Волки оборотни, призраки, кто знает, какие Вражьи мороки ещё здесь найдутся... Идти... Идти, пока не упадёшь, или оставаться на месте — какая теперь разница... Сил идти не было, усталость подкашивала. Она тяжело опустилась на землю, прислонилась к дереву и обречённо закрыла глаза. Будь что будет...

Усталость взяла свое — вскоре она заснула.

...А разбудили ее голоса. Мужские голоса, человеческие, впрочем, среди них выделялись и несколько грубых, хриплых.

— ...откуда такое чудо взялось?

— Дортонионская, смотри, по платью видно...

— И что с ней делать? — спросил грубый голос.

Эйлинель дёрнулась, заоглядывалась... и в ужасе сжалась: ОРКИ. Смерть внезапно оказалась так близко, что она не сразу её узнала. А может, что и похуже смерти.

Двое точно были орками. Грубые лица, черные волосы, напоминавшие звериную шерсть, приземистые мощные фигуры. Остальные — люди. Но все — в черных одеждах, в черных доспехах. И два огромных — аж дух захватило от страха — волка рядом.

Один из черных воинов шагнул к Эйлинель, нагнулся над ней.

— Ты кто такая? — спросил он. — Как здесь очутилась?

Она смотрела на него — огромные, распахнутые глаза, в которых плескался ужас — и не могла выговорить ни слова.

— Говорить со страху разучилась, — сказал один из орков. Засмеялся — как заржал. Человек на него коротко оглянулся — орк замолчал.

— Ты из Дортониона? — снова спросил человек. — Не бойся, мы тебя не тронем.

От оркского голоса она вжала голову в плечи, как будто её ударили.

Человек распрямился.

— Ладно, — сказал он, — толку с ней говорить, я смотрю, никакого — в ступоре она. Вы двое, — он кивнул своим товарищам, — берите волков, отвезете ее в форт, и возвращайтесь. Пусть Гортхауэр решает, не наше дело с девицами возиться.

Он взял Эйлинель под локоть, поднял — и она тут же оказалась в руках у его товарища. И волк рядом. Настоящее чудовище...

Гортхауэр, — ужасом отозвалось в душе. Правая рука Властелина Тьмы. Вот оно — хуже смерти... Она обречённо поникла. Не выбраться. Не вернуться. Не увидеть Горлима. Не увидеть никого. Стать игрушкой чёрного майа...

Волки у _этих_ оказались вместо коней. Один из воинов просто сгеб Эйлинель в охапку — она даже не сопротивлялась от страха — и усадил на волка перед собою.

И понеслись. Волки мчались с огромной скоростью, как будто летели над землей. Скоро ровный лес стал переходить в холмистую местность, предгорье, и наконец впереди показалась крепость в ущелье. Темная. Надежно укрепленная... Открылись ворота, и волки влетели внутрь.

Эйлинель слышала, как один из привезших ее волчьих всадников говорил с местными, такими же черными, одинаковыми. Потом исчез, а Эйлинель снова взяли под руки — и куда-то повели.

Комната с одним высоким узким окном, скамья у стены, стол. Каменные стены.

Когда её оставили одну, она прерывисто вздохнула: присутствие "тёмных" давило неимоверно. Бросилась к окну: дотянуться, выглянуть, — что там?

Высоко... Хотя в такое узенькое окно при всем желании пролезть было невозможно. Расстилался лес, бесконечный, холмистые предгорья, поросшие лесом... Душа так и рванулась — туда, на свободу... но где там. Она замерла у окна, не в силах оторваться. Было тяжко и страшно.

Время тянулось томительно медленно. За окном наступил день, пасмурный, серый. Потом начало вечереть. Эйлинель уже совсем было решила, что о ней забыли, как вдруг дверь отворилась.

Ужас снова скрутил душу, она вжалась спиной в камень стены. Кто там?!

Отворилась... в комнату вошел человек. Вернее, в первый момент она подумала, что человек. В черном, конечно же, высокий, красивый... Бледная кожа, жесткие черты лица, длинные черные волосы — и зеленые глаза. Эйлинель на миг показалось — с вертикальными зрачками; моргнула — нет, зрачки обычные... или изменились?

Она застыла: поняла, кто это.

— О Эру... — вырвалось у неё. — Гортаур...

Он закрыл дверь.

— Да. Будь добра, перестань трястись, я не питаюсь юными девами. С утра, значит, здесь сидишь?

Она смотрела на него исподлобья: и чего спрашивает, как будто не знает, что ли?

Майа подошел, всмотрелся в ее лицо.

— Я недавно вернулся в крепость, и мне только сейчас сообщили о тебе, — пояснил он. — Есть хочешь?

Она поняла, что хочет, и очень... Да что это за существо такое?! спрашивает, спрашивает... душу выматывает... лучше бы уж сразу пытал, а то вот так, время тянуть... Она знала, что по её лицу запросто читаются все её мысли без всякого осанве, — с детства говорили, — но ей было уже всё равно.

Гортхауэр отошел к столу, щелкнул пальцами — на столе возникла деревянная миска: хлеб, ломти мяса... Кувшин.

— Ешь, — в голосе звучал приказ. — Ешь и слушай меня. Вижу, ты перепугана и ожидаешь от нас самого худшего. Мучить тебя никто не будет, да и держать здесь — тоже, если, конечно, ты скажешь, откуда ты родом. Ваши беженцы идут в Бретиль; их много, из разных селений. Если бы я знал, откуда ты — просто велел бы отвезти тебя к ним.

Эйлинель чувствовала, что если немедленно не поест, то просто упадёт в обморок. Очень хотелось закричать, броситься на него... но ясно же, что бесполезно. Тем более, безоружной. Она проскользнула боком, схватила кусок хлеба и снова забилась в угол, как зверёк. Вцепилась зубами.

Горт отошел в сторону, отвернулся от нее — смотрел в окно.

— Я знаю, ты будешь думать: вражье коварство, хитрость. Переубеждать бестолково. Да, идет война, но мы не хотим воевать с вашим народом, и не ваша вина в том, что нолдор успели замутить вам голову своими рассказами. И уж тем более, мы не тронем таких, как ты... женщин и детей.

— Неужели ты всерьёз думаешь, что я тебе поверю, — невнятно сказала Эйлинель с набитым ртом. — После всего, что я видела!

— И многое ты видела? — спросил Горт, по-прежнему глядя в окно, а не на нее.

— Много. И перевязывала тоже многих. Так что не надо.

Горт повернулся — он смотрел на нее с открытой усмешкой.

— А ты, видимо, всерьез считаешь, что Гортаур Жестокий станет тратить время, чтобы переубедить жалкую смертную девчонку?

— Я не думаю. Я жду, когда... — у неё перехватило дыхание.

— Что — когда? Когда я стану тебя пытать? Или насиловать?

Она не ответила — только кивнула. В глазах была безнадёжность.

— Должно быть, ты важный военачальник, знающий нечто, мне необходимое. Или эльфийская принцесса, способная разбудить голод плоти даже в майа... — теперь насмешка почти исчезла из его голоса. Он хотел было добавить что-то еще, но тут дверь приоткрылась — и в нее заглянул один из черных воинов.

— Извини, что отвлекаю, Горт, — в голосе черного воина не было и следов подобострастия или даже почтительности, с которой люди обращались к эльфийским лордам. — Важные сведения. Наши взяли одного из отряда Барахира.

— Имя назвал? — коротко спросил Гортхауэр.

— Да. Горлим.

— Неееет! — Эйлинель вскочила, выронила недоеденный кусок, набросилась на пришедшего. — Где он?! Пустите меня к нему! Пустите, пустите!

Черный воин явно не ожидал такой реакции: он просто схватил девушку, не подпуская к себе — на вытянутых руках.

— Смотри-ка, она его знает, — заметил Горт. Он перехватил ее за плечо — и развернул к себе. — Кто он тебе?

Она дёрнулась, пытаясь вырваться, забилась, впилась ногтями в руку Гортхауэра.

— Пустите, пустите!!!

Короткий резкий удар — по щеке. Почти не больно: Эйлинель помнила, так делали многие, чтобы унять у другого истерику.

— Замолчи. Считаешь нас врагами — веди себя достойно, а не как истеричный ребенок.

И снова — черному воину:

— Идем. А ее — к целителю, пусть приведут в себя и дадут успокаивающего.

Она замолчала, только судорожно всхлипывала.

— Я... он... Это мой муж.

— Вот и хорошо. Может, сговорчивей станет.

Он вышел в коридор, крепко держа Эйлинель за руку: ей ничего не оставалось, как последовать за ним. У витой лестницы, ведущей вниз, девушку перехватили два воина в таких же черных одеждах; похоже, уже ждали. Эйлинель видела, как черный майа в сопровождении первого воина идет вниз — туда, где, наверное, сейчас Горлим...

Горт спустился по лестнице, все ниже, ниже... Темный коридор. Взял со стены факел; огонь в нем зажегся сам. Черный воин следовал за майа. Длинный коридор... Решетчатая дверь камеры. Фигура внутри, человек лежит, скорчившись в три погибели.

Горт вставил факел в держатель на стене и подошел вплотную к двери.

— Горлим, значит, — проговорил он.

— Да! — как хлёсткой плетью. — Ты, конечно, будешь скрывать своё имя, раб Моргота?

— Взгляни получше — ты сам узнаешь меня.

Ярко вспыхнул факел. Тенью в свете огня за спиной Горта — силуэт огромных крыльев.

— Нетопырь! — Горлим не удержался от сдавленного вздоха ужаса. — Тху, значит. Отвечай, ты её убил, тварь?! И послал её призрак, чтобы заманить меня?!

— Здесь отвечать будешь ты.

Горт распахнул решетчатую дверь камеры, вздернул человека на ноги.

— Ты и сам знаешь, что мне нужно. Сведения о вашем отряде. Впрочем, я узнаю их в любом случае; или ты расскажешь мне сам, или я прочту твою память.

Человек засмеялся, — неестественно, с вызовом, из последних сил.

— Ты прочтёшь. Но тебе никогда не достать их. У них нет никого, чьими призраками ты мог бы их заманить. Читай, тварь.

Майа ничего не ответил. Стянул перчатку; ледяные пальцы коснулись лба Горлима. Вместе с этим прикосновением в сознание ворвалась боль, выворачивающая наизнанку, до последней капли души, словно вампир высасывает кровь... Долго.

Отпустил. Горлим мешком рухнул вниз; в теле осталась страшная слабость, но вся память почему-то была такой четкой и ясной, словно ее омыли этой болью, словно все было только вчера.

— Озеро Аэлуин, значит, — проговорил Горт негромко. Он повернулся к ожидавшему воину: — Уничтожить их.

Ожидавший снаружи черный воин кивнул было, и уже повернулся, чтобы идти, но Горт вдруг произнес:

— Постой... Впрочем, иди: и подождите пока.

Горлим молчал. Ненавидел себя — за то, что попался, за этот морок, когда почудилось, что она там, ждёт... а вместо Эйлинель наткнулся на засаду. За то, что не смог сопротивляться... а кто смог бы? — слабое утешение...

Горт склонился над ним.

— Она жива, — сказал он. — Она у нас.

Горлим с болью закрыл глаза. Зачем он говорит это — теперь?

— Что тебе ещё нужно от меня? — выговорил хрипло. — Ты уже всё знаешь.

— Я собирался вернуть ее к остальным вашим, к беженцам. Только вот что мне делать с вами теперь... Отпустить тебя я не имею права, а она не захочет жить без тебя.

Это было правдой, — Горлим знал, что будет с Эйлинель, случись что с ним... И от того, что враг знает эту правду, становилось только тяжелее. Смерть страшила его, всё же к своей смерти он был готов, — но только не к её. Душа рванулась — увидеть её, хотя бы напоследок... Нет.

Предатель, пусть и невольный, обречённый, смертник... Почему он говорит всё это?! почему не убьёт сразу?..

— Зачем ты говоришь всё это? Что тебе от меня нужно?

— Мне жаль ее, — ответил Горт. — От тебя мне больше не нужно ничего. Разве что — если ты хочешь жить — клятва не поднимать оружия против Севера. Клянись — и я отпущу тебя.

-Нет, — тяжело, после долгого молчанья. — Один раз ты уже заманил меня в ловушку — её призраком. Во второй раз тебе это не удастся.

— Даже увидеть ее не хочешь?

— Я уже видел, — кривая горькая усмешка. — Хватит с меня призраков.

Горт молча поднял Горлима на ноги. Толкнул вперед перед собой: иди.

Тот коротко обернулся на него. Идти, оставаться, — какая разница. Что бы сейчас ни ждало впереди, конец один.

Наверх по витой лестнице... Выше уровня земли.

Крытая галерея, потом снова — внутри... Окованные железом двери.

Горлим вдруг почувствовал, что его руки свободны. А Горт отворил дверь — и подтолкнул человека внутрь.

Увидев Эйлинель, он сначала рванулся — как тогда... и тут же замер на месте. Обернулся к Гортхауэру.

— Очень. Очень похоже, — проговорил с горькой усмешкой. — Правда.

Эйлинель, сидевшая у стены на скамейке, вскрикнула и бросилась к Горлиму. Схватила его за руки, вгляделась в глаза... И вдруг заплакала, всхлипывая.

Он отстранился, высвободился. Прислонился к стене, — его трясло.

— Ты действительно Жестокий, — сказал с глубокой ненавистью. — Хуже пытки придумать было нельзя.

Эйлинель не могла остановиться — она вытирала слезы руками, зажимала себе рот... но при этих словах подняла голову — и взглянула на Горлима со страхом и непониманием.

— Горлим... ты что? Это же я... что они с тобой сделали?! Ты что — меня не узнаешь?!

— Очень. Очень похожа, — повторил Горлим.

Смотрел не на неё — на Гортхауэра.

Эйлинель наконец обрела дар речи. Вздохнула поглубже. В глазах впервые за все часы, проведенные здесь, появилась решимость.

— Ах ты стервец... — она вдруг с размаху залепила мужу пощечину. — Я сижу тут... я думаю, что его пытают... а он! Вместо того, чтобы сказать мне хотя бы "здравствуй" — заявляет, что я — не настоящая! И кто ты сам после этого?!

Горлим вздрогнул.

— Я уже видел... тебя. Хотел подойти... И вместо Эйлинель наткнулся на его засаду, — кивнул в сторону Гортхауэра. — Что же до пыток... можешь радоваться, я уже предал своих. Радуйтесь оба.

Эйлинель побледнела. Хотела что-то сказать... но слова у нее застряли в горле. Она несколько секунд смотрела на Горлима широко раскрытыми глазами — а потом схватилась за грудь, и бросилась прочь — в незапертую дверь, наружу.

Горт не стал ее останавливать, только проводил взглядом.

— Ну и слепец же ты, Горлим, — проговорил он. — Жестокий слепец. Видел бы ты, как она кричала, когда узнала, что ты здесь. А ты ей, значит, вместо "здравствуй"...

-Что у тебя ещё припасено? — тихо, со сдерживаемой яростью спросил Горлим. — Может, мать мою покажешь? Или других, кого убил?

— Не знаю, кто твоя мать, — устало проговорил Горт, — но я не феаноринг, чтобы убивать женщин.

Оглянулся на ожидавших в дверях воинов. Бросил коротко:

— Ладно. В камеру его пока... Посмотрим.

Эйлинель сидела в коридоре, лицом в угол, вжимаясь в стену, как будто хотела слиться с камнем, спрятаться от всего мира. Никто из "черных" ее не тронул.

Горт коснулся ее плеча... осторожно, одними пальцами.

Она медленно подняла голову, — взгляд, полный беспросветного отчаяния.

-Что... что ты с ним сделал?

— Он решил, что ты — всего лишь морок. Или — темная майа, принявшая вид погибшей Эйлинель. Прости. Если сумеешь его переубедить — попытайся.

-Да как же... да как же так...— она говорила, не замечая, что по лицу текут слёзы, даже не пыталась их вытирать. — Ты заманил его на мой призрак? Ведь так?