— И это говоришь ты — после всего, что вы сделали с Островом? После того, как вы выжгли Ард-Гален, после того, как в вашем пламени сгорело заживо столько эльдар и людей? Даже не смешно.

-Когда ты вернёшься, то увидишь, что никто из вас не погиб, — из тех, кто был на Острове, — терпеливо сказала Тхури. — Ард-Гален — да. А считаться потерями... Я могла бы показать тебе — наши. Это, конечно, ничего не изменит и никого не воскресит. Хочешь?

— Нет, — резко сказал Аэглор. — Не хочу. Вы могли бы прекратить эту войну в любой момент — вернув Сильмариллы. И до тех пор, пока вы этого не сделаете, все ваши разговоры о мире будут пустым лицемерием.

Она усмехнулась.

-Помнится, мы предлагали вам это, и Маэдрос счёл это предложение пустым лицемерием. Результат налицо.

— Не надо, Тхурингветиль. Хотели бы вы этого — дали бы Камни ему, и отпустили восвояси. Вы предпочли отправить его на скалы Тангородрима.

Тхурингветиль пожала плечами. Сотни раз, сотни раз — одно и то же. Очередной.

-Я не буду спорить с тобой, Аэглор. Словами ещё никто никому ничего не доказал. И я не буду показывать тебе память этих событий, — если ты захочешь, то попросишь об этом Маэдроса. Увидишь, кто, что и за что.

Она встала.

-Ладно. Три-четыре дня, и ты уйдёшь отсюда.

Аэглор ничего не ответил. Не верил, конечно же.

...Лютиэнь ступила на мост. Жестом велела Хуану держаться позади. Шагала быстро, страх скрутила в душе, загнала подальше: не время. Нельзя.

Крепость нависала впереди. Ближе. Ближе. Дальше — каменный мост закончился, перед ней был провал, и где-то далеко внизу катил быстрые серые холодные воды Сирион: деревянная часть моста была поднята.

Она подняла голову — не видела, но чувствовала, что там, за стенами, смотрят на неё.

-Я хочу говорить с Гортхауэром!

Она постаралась, чтобы голос звучал спокойно.

Самого майа она не увидела — но вскоре раздался голос, показавшийся почему-то странно знакомым — как будто она слышала его где-то во сне.

— Я ждал тебя. Говори.

Она вздрогнула. Она не могла его знать, не могла... от этого на душе сразу похолодело.

-У тебя мой жених, Берен. Я пришла, чтобы освободить его,— она на миг закрыла глаза. — Я принцесса, а он — рядовой твой враг. Отпусти его, прошу. Я пойду вместо него в заложники.

Тхурингветиль в это время парила на безопасной высоте — следила и за самой Лютиэнь, и за ее псом, Хуаном.

— А после он станет ошиваться у крепости, чтобы вызволить уже тебя? — в голосе прозвучала усталая насмешка. — Я впущу тебя. Здесь, внутри, и обсудим. Если ни о чем не договоримся — клянусь, я не стану тебя удерживать силой.

— Там, внутри, — это твоя земля и твоя власть. Сирион ничей. Пока я свободна, я хотела бы говорить с тобой на ничьей земле.

— Лютиэнь, стоит мне захотеть — мы достанем тебя и на мосту так же, как если б ты была уже внутри.

— Я понимаю, — она опустила голову, но всё же тут же подняла взгляд снова. — И всё же я прошу тебя выйти сюда. Нас двое, с Хуаном, — так пусть с тобой выйдет кто-нибудь из твоих воинов.

Хатальдир, наблюдавший за всем этим, осторожно тронул Гортхауэра за руку.

— Послушай, ну что тебе стоит? разве ты слышишь, что она врёт или что-то задумала?

— Хуан — очень опасная тварь, — вполголоса ответил Горт. — Мне однажды пришлось повидать этих песиков в деле. Одного такого хватит, чтобы перервать глотки и десяти воинам так, что они не успеют, да и не сумеют защититься. Это майа, причем майа Ороме, понимаешь? Для них есть лишь одно — враг. Убить. Разорвать. И при этом — острый рассудок.

И сказал уже громко, обращаясь к Лютиэнь:

— Клянись, что ни ты, ни Хуан не попытаетесь напасть на меня или моих людей, или причинить нам вред как-либо иначе. После — пусть Хуан уберется с моста: пусть вернется туда, на берег, на тропу в скалах, которой вы пришли сюда. Тогда будем говорить. Твоей клятве я поверю; майар Ороме я здесь не потерплю.

Лютиэнь подняла руку.

-Клянусь! Но знай: Хуан по доброй воле ушёл от своих хозяев, феанорингов, и стал защищать меня от них. Если мне будет грозить опасность, он встанет на мою защиту.

Она повернулась к собаке и что-то сказала ему — тихо. Пёс заворчал, ткнулся мордой ей в руку. Она нахмурилась, секунду подумала — и вместе с ним пошла к берегу. Когда почти уже пересекла мост, остановилась, и только тогда пёс одним прыжком пересёк оставшееся до берега расстояние.

Лютиэнь обернулась, сделала два шага вперёд... обернулась на берег, сделала ещё шаг. Остановилась. От неё до берега было расстояние — где-то то ли треть, то ли четверть длины моста, каменной его части.

Хатальдир прищурился.

— Да, пёс дружит с головой и долг свой знает. Ты пойдёшь один?

— Один, — ответил Горт. — Я не доверяю ей. Лютиэнь — дочь майа, и способна на многое. Не нужно вам рисковать.

"Тхурингветиль, — позвал он. — Следи за псом. Прегради ему путь на мост, но не вздумай подлететь настолько, чтобы он тебя достал: сама помнишь, на что способны эти существа в ближнем бою... "

Горт дождался, когда Хуан отойдет на почтительное расстояние, и, приняв крылатый облик на несколько мгновений, слетел вниз — перемахнув воды Сириона. У обрыва моста он остановился.

При виде крылатой тени Лютиэнь вздрогнула, но овладела собой: не время.

— Я готова остаться у тебя в заложниках, лишь бы ты отпустил Берена, — повторила она. — Я бы хотела выкупить из плена и эльфов Нарготронда, однако могу говорить только за себя, к тому же с ними их король, Финрод, и только он вправе решать их судьбу.

— Я и так отпустил бы их — они не нужны мне, — ответил Горт, пристально разглядывая Лютиэнь. — Что ж... Пусть будет так. Я отпущу Берена и эльфов, ты же останешься здесь. Итак, я клянусь: их выведут сейчас. Ты увидишь все это с ворот.

Лютиэнь молча кивнула.

Горт вновь принял крылатый облик, подхватил Лютиэнь — и взмыл вверх, на арку. Пара секунд, не больше — и под ногами Лютиэнь уже снова были твердые камни. Она сжалась во время этого короткого полёта: было жутковато. Едва Гортхауэр отпустил её, — отпрянула. Обернулась.

— Где они?

— Сейчас, — ответил Горт. — Подожди.

Мост опустился — не сразу, прошло некоторое время. И Лютиэнь увидела сверху — как на мост несмело, еще не понимая, что происходит, не веря, щурясь от дневного света — успели отвыкнуть — вышли эльфы... Десять нолдор. И человек.

При виде Берена она улыбнулась, — словно забыв напрочь о присутствии врага, о том, что сама теперь занялась место любимого в плену... глаза засияли. Потом — как будто властно сама себе сказала: хватит. Исчезло сияние, лицо снова стало строгим. Снова — к Гортхауэру.

— Теперь я твоя заложница. Надеюсь, ты не будешь мешать мне сказать об этом отцу?

— Говори, — равнодушно ответил Горт. И громко — остальным, тем, кто стоял внизу: — Вы свободны. Уходите!

Сказал — и снова повернулся к Лютиэнь:

— Идем.

Она на несколько мгновений закрыла глаза: похоже, Тингол то ли не сразу понял, что именно она сделала, то ли попросту потерял дар речи. Там, внизу, — едва бывшие пленники пересекли мост, к ним кинулся Хуан — пытался что-то объяснить.

Лютиэнь последовала за Гортхауэром.

Не так уж давно по счету эльдар эта крепость принадлежала им — и Лютиэнь, оглядываясь по сторонам, видела: многое, должно быть, здесь изменилось... но сохранилась вся прежняя резьба на стенах, сделанная руками нолдор, местами сохранились даже их светильники — полупрозрачные рассеивающие свет кристаллы.

Коридор, ряд дверей... Горт распахнул одну из них перед Лютиэнь.

— Надеюсь, эта комната устроит тебя, хотя, конечно, это не палаты Менегрота, к которым ты привыкла. Если захочешь — можешь выбрать любую из соседних, они все равно пустуют. Заходи, располагайся.

...Похоже, в этом ярусе крепости все осталось, почти как было. Единственное, что сильно ощущалось — присутствие чужой силы, чужих чар, мощных, неодолимых, высасывающих собственные силы из того, кто владел чарами, враждебными здешним. Отсюда не сбежишь, отрастив волосы дикой длины... Никакой охраны — а действительно, зачем, какой в ней прок? И так не выскользнешь.

А в одной из комнат оказалась небольшая библиотека, причем в ней были уже не только книги нолдор — но и написанные на Севере...

Время тянулось медленно. Сутки, другие... третьи...

Лютиэнь прошлась мимо книжных рядов — видеть знакомые названия здесь, в крепости, которая стала вражеской, было больно. Рядом — чужое... что это?

Взяла наугад, раскрыла.

Листы книги были исписаны тонким, мелким и четким почерком. Похоже на тенгвар... не совсем, однако; но смысл Лютиэнь уловила.

"...эльдар считают мир плоским; если же подняться в Ильмен, где ныне пролегают пути Ариен и Тилиона, то становится ясным очевидное для любого из майар Твердыни, да было бы очевидным и для прочих, если б они не закрывали себя от реальности: в действительности мир имеет форму шара, вращающегося вокруг своей оси, и, в свою очередь, вокруг светила, дарящего ему жизнь.

Беда в том, что квенди были созданы таким образом, что не могут воспринять очевидное людям — расе, созданной Мелькором. Свет подлинного солнца, свет подлинных звезд не воспринимался их зрением вовсе, и мир для них лежал во тьме, озаряемой лишь блеском тинви — звезд-светлячков, созданных Вардой Элентари. Звезды эти — действительно прекрасное творение, и их сфера окружает Арду в области, располагающейся за Ильменом; однако тинви не имеют ничего общего с подлинными звездами — светилами иных миров.

Мы поняли все это, лишь когда столкнулись с первыми из квенди. Всем известно — ничто живое не может расти без света; без него хиреют и чахнут растения. Никто из эльдар, насколько нам известно, не задумывался и не задумывается по сей день, как же в кромешной тьме Эпохи Звезд выросли леса, как же в этой тьме цвели цветы, созревали плоды...

Однако оказалось, что особенность восприятия, свойственную квенди, легко объяснить. Для любого из майар, способного анализировать свои ощущения, при достаточной наблюдательности становится ясным, что свет представляет собою потоки волнообразно бегущих частиц, а орган зрения живого существа воспринимает эти частицы. Увы, органы восприятия эрухини оказались очень ограниченными по сравнению с теми, что некогда мы создавали для своих тел, стремясь сохранить все то, чем обладали, будучи существами духа. К счастью, оказалось, что это не так уж сложно исправить — легкое воздействие силы, и мир представал перед квенди уже не во тьме, а таким, каким был в действительности — днем озаренным сиянием Солнца, ночью — светом Луны и не только тинви, но и подлинных звезд.

Изменения эти передавались и детям, и дети первого поколения наших друзей-квенди рождались уже измененными.

Мы старались помочь квенди и в том, чтобы расширить их восприятие, приблизить к нашему: это желание возникало потому, что мы рассказывали им множество вещей, которые тяжело объяснить лишь только словами.

Увы, тогда мы и помыслить не могли, что это будет названо Искажением, и станет поводом к тому, чтобы убить всех измененных, как случилось в Войне Стихий..."

Лютиэнь ошеломлённо прочитала всё это раза три подряд, затем стала искать, — да кто же это написал-то, ТАКОЕ?!

Имя написавшего обнаружилось только в самом конце книги. В ней, впрочем, было много всего: рисунки, причем не простые, а — Лютиэнь удивилась — с запечатленной на них магией; какие-то схемы, множество записей, смысла которых она, пролистав бегло книгу, просто не поняла.

На последней странице была надпись: "В году триста сорок седьмом я, Тхурингветиль, заканчиваю эту запись, и передаю ее в книгохранилище Твердыни".

— Тхурингветиль, — Лютиэнь не заметила, что сказала это вслух. — Всё наоборот...

— Читаешь? — раздался за спиной голос Гортхауэра. — Да, Лютиэнь: темные майар тоже умеют писать книги... и не только майар, кстати.

Она обернулась.

— Очень странно, — то, что тут написано, — проговорила сдержанно. — Зачем вы это пишете? Для кого?

— Для себя, для других... — Горт пожал плечами. — Невозможно ведь поведать свои размышления каждому из тех, кому они интересны. Проще записать единожды, и сделать несколько копий, а дальше всякий сможет взять — и прочесть.

— У вас всё наоборот — от того, как считаем мы, — это был не вопрос, а утверждение.

— Я знаю. Здесь Тхурингветиль как раз и пыталась отследить все причины, приведшие к подобной разнице мнений. Почитай потом, если будет желание.

— Оно уже есть... Хочется понять.

— Чтобы понять, в первую очередь нужно перестать считать тех, кого слушаешь — обманщиками. Иначе любые объяснения будут бесполезны.

— Это сложно, — медленно произнесла Лютиэнь. — Некоторым — и вовсе невозможно.

— Во многом можно убедиться самой. Кроме того, Лютиэнь, знаешь... переубеждать тебя у меня нет ни желания, ни времени. Я, собственно, пришел, чтобы сообщить тебе — Берен на пути к Твердыне, и через пару дней он будет там.

Лютиэнь опустила голову.

— Всё-таки он туда пошёл... Зря.

— Бессмысленно. Выкрасть Сильмарилл или взять его силой... Безумие. Хотя Мелькор и может отдать его сам.

— Отдать?!

— Тебя это удивляет? Да, отдать. Хотя видит Небо — лучше бы Сильмариллу не покидать Твердыни: если он, покинув ее стены, не попадет к феанорингам — вам не миновать войны.

— Я знаю, — видно было, что она страшно встревожена. — Именно поэтому я и здесь.

Она остановилась: ему-то как раз война между эльдар выгодна.

— Мы не хотим резни между вами. Но ты должна признать, Лютиэнь: твой отец сам навлек на вас беды. Мы здесь не при чем.

— Что тут признавать?! Я это знаю лучше тебя, я там была. Я сбежала из дома, чтобы всё это остановить, только, боюсь... Боюсь, не получится.

— Если мы не отдадим Камень — Берен будет вынужден уйти восвояси, и вам останется либо отказаться друг от друга, либо презреть ваши правила, и жить вместе, забыв о клятве. Если же Камень будет в руках Берена... Единственное, что будет разумным — убедить Тингола отдать его феанорингам. Только я сомневаюсь, что он пойдет на это.

Лютиэнь кивнула.

— Всё это я уже передумала много раз.

— И что же надумала в итоге?

Она задумалась — стоит ли говорить, и если стоит, то что. "Мы не хотим резни между вами"... Трудно поверить.

— Теперь это уже неважно. Всё поменялось, когда я узнала, что Берен в плену.

— Бестолково действуете, Лютиэнь. Самопожертвование... Он ведь даже ничего не знает о том, что ты у нас. И не думаю, что обрадуется, это услышав.

Она нахмурилась.

— А что бы ты сделал на моём месте?

— "Выслушай совет врага и поступи наоборот..." Я бы послушал голос сердца. Вы боитесь ступить даже шаг в сторону от установленных правил. Этот страх на вас — как цепи. Вас уже соединила любовь, вы верите в свою правоту — так живите, не оглядываясь на опрометчивые слова. Эндоре велико, в нем всем хватит места.

Она усмехнулась.

— Когда-то именно так поступила мама.

— И, как видишь, мир не обрушился. На Севере браки, подобные вашим, не такая уж редкость, и такая любовь не приводит к трагедиям.