Лэйтиан

— Что, и майар тоже?

— С майар не бывало, — признал Горт. — А вот люди и квенди — случалось.

— Как, разве у вас живут квенди?

— Живут, Лютиэнь, живут. Из Оссирианда, из-за Эред Луин... даже и вашего народа есть, и из нолдор.

Лютиэнь задумалась.

— Я бы хотела с ними встретиться.

— Тогда тебе будет дорога в Твердыню. В Ангбанд, как вы ее называете.

Её глаза на миг расширились.

— Я так понимаю, если я смогу встретиться с Береном, то только там. Если вы дадите.

— Посмотрим, — сдержанно ответил Горт. — Не думаю, однако, что Берену будет приятно увидеть тебя там. Ты окажешься там раньше него: мы отнесем тебя туда, или я сам, или Тхурингветиль. Для нас это расстояние — не более часа полета.

— Мне тоже не будет приятно его там увидеть, — отозвалась Лютиэнь. — Однако выбор, как я понимаю, небольшой: либо так, либо никак.

— Ты все правильно понимаешь. Тогда — как стемнеет, отправимся.

...К концу пешего пути в Ангамандо Берен измучился совершенно. Вода, припасенная с собою, закончилась, подходить к проторенным дорогам через Анфауглит, где должны были быть колодцы, он боялся, чтобы его не заметили "темные". Выжженная равнина до горизонта, пыль, негде укрыться, постоянный страх, что тебя обнаружат, жалкие укрытия вроде попадавшихся местами груд камней... В начале пути Берен умудрился кое-как вымыться в водах Сириона, а теперь — снова был похож скорее на орка, чем на человека. Что он будет делать у Врат Твердыни — Берен не представлял. Может, попробовать найти тайную лазейку внутрь. Может, попытаться убить кого-то из стражей, и проникнуть внутрь, надев его одежду. Что еще придумаешь?

Ангамандо вырастал на горизонте, как символ мощи Врага. И человеческой беспомощности.

И вот уже — черные стены совсем рядом. К гигантским Железным Вратам вела лишь одна дорога — по ее сторонам были пропасти, в которых клубился черный туман. Иначе не пройдешь. Хорошо придумано, ничего не скажешь, грамотно. И вот — либо назад, либо по дороге... а сверху наверняка смотрит дозор... либо в пропасть прыгай. Невелик выбор.

Деваться было некуда. И Берен пошел по дороге, сам отказываясь признавать, что его сердце замирает от страха. Было бы оружие — достал бы оружие, так ведь с Острова — даже кинжала не было, не говоря уже о мече.

У Врат было пусто. Никого. Только волк — гигантский, совершенно невозможных размеров черный волк лежал у ворот, и, кажется, спал.

Почему-то от всего этого стало и вовсе — не жутко даже, а словно находишься в кошмарном сне. Что-то подобное Берен испытывал только там, в Долине Ужасов, да и то — там по крайней мере было ясно, чего бояться — паучьих тварей, засевших в белесом тумане; а здесь словно сам страх клубился в проклятых пропастях за спиной, и нависал черными стенами так, что, казалось, сейчас они упадут — и раздавят ничтожного человека, осмелившегося подойти к вратам преисподней...

И вдруг — не пойми откуда, скалы отразили эхом — полился голос, как тихий серебристый ручей, дарящий сон, покой... Здесь не было слов, только завораживающая, чарующая мелодия, будящая память о тихих ночах без страха, о звёздах, отражающихся в бессонной воде...

Невдалеке возникла тонкая девичья фигура в простом сером платье.

Берен стоял, замерев — не понимая, что происходит. Лютиэнь? Здесь? Но как, откуда? Или это — вражий морок? Но почему тогда так красива, так знакома ее песня, та самая — откуда бы Враг мог ее знать...

В замешательстве Берен сделал шаг навстречу фигурке.

— Берен! — тихо, но чётко. — Это я! Он спит, он не тронет. Я усыпила его. Идём!

Она подбежала, вгляделась в родные черты. Улыбка, в глазах — слёзы, радость, тревога...

Он поверил ей — сразу. Как она оказалась здесь, что с нею было — все это рвалось из груди, но когда, когда задавать эти вопросы? Обхватил ее. Прижал к себе — да, живая, во плоти, отнюдь не призрак, дорогой до боли, до отчаяния облик...

— Куда? — едва слышно, чтобы не спугнуть чудовищного волка, прошептал Берен. — Ты знаешь дорогу?

-Да, да, — срывающимся шёпотом. Схватила его за руку, потянула.— Здесь сбоку есть вход, бежим! Да скорее же, скорее...

Они помчались по темным, для Берена беспросветным коридорам — Лютиэнь здесь, наверное, видела что-то, а для Берена был кромешный мрак, он спотыкался, пару раз едва не упал. Точно, кошмарный сон. Наверное, она сумела пробраться сюда тайком раньше, и умудрилась где-то прятаться, ожидая его... Проклятье! Они ведь здесь вдвоем могут погибнуть...

Вдруг — по глазам ударил свет. Открытое пространство... а впереди, как видение из самых жутких кошмаров — Цитадель.

— Там, — проговорила Лютиэнь и остановилась. — Нам — туда.

— Эру всемогущий, — прошептал Берен, невольно остановившись — и зажал рот ладонью. Спросил через несколько секунд, едва совладав с собой: — Они знают о нас? Или тебе удалось отвести им глаза?

-Отвести глаза? — она в замешательстве смотрела на него. — Надеюсь... Идём, идём... Только, прошу тебя — доверься мне!

Деваться было некуда. Берен шел за ней, ожидая в любую секунду, что вот сейчас, сейчас откуда ни возьмись появятся орки, или живые мертвецы, или иные чудовища, которым даже и названия-то нет, и все закончится так же быстро, как начиналось...

Путь оказался долгим, долгим едва ли не бесконечно, словно само время здесь замедляло свой ход. Наверное, их просто ведут. Наверняка о них знают. Проклятый волчий оборотень наверняка сообщил своему хозяину. Никто не встретился по дороге, пусто, пусто, пусто, миля за милей по пустым, словно вымершим черным проходам-ущельям... так не бывает — ведь не могла же Лютиэнь, будь она хоть и сама даже майа, приказать всем местным уйти! О них знают, Враг ждет их, наверное, Гортаур для того и выпустил их с Острова — чтобы здесь вволю поглумиться над его слабостью... Все глубже — в бездну.

Солнце садилось где-то вдалеке, над черными скалами, над пропастями, над стальной Цитаделью, и, когда они вошли в ее стены, снаружи наступила тьма.

Дальнейший путь Берен плохо запомнил. То ли от слабости, то ли от усталости и голода, то ли от здешних черных чар, которыми была пропитана вся земля — но у него начала кружиться голова, трудно было даже стоять на ногах. Красный свет факелов, и мертвенный, синеватый, словно из разрытой могилы, и снова чернота...

В глаза ударил яркий, до боли яркий, режущий, отчаянно белый свет, и Берен сразу понял, что это такое.

Сильмариллы.

Враг.

Пришли.

Лютиэнь на миг сжала его руку... и пошла вперёд. Одна.

Под ногами — тёмный камень, по сторонам — колонны, уходящие ввысь... светильники с мечущимся пламенем, — живое, слишком живое...

Она остановилась.

Свет Сильмариллов не слепил её, она видела полные боли узнавания глаза... резко, как ножом по сердцу, в памяти: "ты вылитая Иэрне".

Берен замер у входа. С трудом разглядел — в стороне от черного трона, справа, стоит знакомая фигура. Черный оборотень, Гортаур... Значит, и вправду знали. Что она делает, безумная?!

Он сделал шаг... Другой. Третий. И бросился к Лютиэнь едва ли не бегом — откуда только силы взялись. Догнав, сжал ее руку. Нет уж: что бы ни было, все будет вместе. Он прямо взглянул в глаза Морготу, забыв о том, как, должно быть, они сейчас смешны и ничтожны. Лютиэнь вздрогнула, обернулась на него, — умоляющие глаза: да что же ты делаешь, я же всё-таки наполовину майа...

— Не бойся за него, — услышала она голос Мелькора. — Говори.

Она медленно повернулась к сидящему на троне. Как странно, — она совсем по-другому представляла себе этот голос, вовсе не так, чтобы — как сама ночь, живая, которая зажгла ласковые свечи, и стало тепло...

-Мы пришли к тебе, о Властелин Мрака, потому что мой отец назначил цену нашей любви — камень из твоей короны...

Она замолчала: говорить было тяжко. Справилась с собой.

— Я готова сделать всё, лишь бы мы были вместе.

— Мы знаем, и знаешь ты... Враг Мира, — заговорил Берен. — Мы ничтожны перед тобой. Ты можешь убить нас, можешь вышвырнуть вон, можешь сделать все, что угодно... И нам нечего отдать тебе, потому что мы и так целиком в твоей власти. Бессмысленно и просить у врага, чье сердце, говорят, не знает жалости. Моргот... Моринготто, чье имя некогда было — Мелькор! Ведомо ли тебе, что значит — любовь?

Лютиэнь вздрогнула от взгляда Мелькора. Ох, Берен, зря ты это спросил...

-Лютиэнь, твой голос может дарить покой... Спой мне.

И добавил мысленно:

"Гортхауэр, пожалуйста. Оставь меня с ними."

"Мелькор... Ладно. Я все понимаю..."

Берен увидел — тот, черный, оборотень, вдруг развернулся и исчез в темноте за троном.

Спеть ему. Издевается он, что ли?.. Покой... Берену казалось — от напряжения дрожит даже сам воздух.

Она запела. Никогда ещё не пела она так прежде — и, знала, никогда не удастся ей повторить этой песни. Творить — прозрачные чары, которые ткут серебристую нежную паутину сновидений, которые дарят покой и уносят тревогу, и могут приглушить даже боль... Она вдруг почувствовала: да, боль от ожогов, и ещё, — не заживает... Её душу остро пронзила жалость.

Мелькор шагнул к ним, — Лютиэнь замерла. Миг — и яркие тревожные глаза закрылись... он тихо осел на землю.

Лютиэнь мгновение стояла, не веря своим глазам.

-Быстрее, — шепнула Берену. — только быстрее, забери Камень, и уходим. Только корону не снимай, вдруг проснётся.

— Лютиэнь! — отчаянным, еле слышным шепотом зашипел Берен. — У меня же оружия нет! Этот, оборотень, на Острове — все забрали...

Берен отчаянно огляделся по сторонам. Сильмариллы теперь освещали пространство рядом с ними — и Берен вдруг увидел, что рядом с троном еще фигуры... упавшие — люди, черные воины. Он нагнулся, вытащил у одного из них кинжал.

Вырезать Камень... проклятье, а ведь он, оказывается, красив — Враг, и эти раны на лице... странное лицо, не похож ни на эльфа, ни на человека, ни на этого своего, волчьего оборотня...

Сильмарилл поддался, начал выскальзывать из железных креплений, Берен нажал посильнее — и вдруг кинжал сорвался, ударил Мелькора по лицу, и на рассеченной коже проступила и побежала вниз свежая кровь, а Берена словно самого обожгло резкой болью. Камень наконец выскользнул из короны, Берен распрямился.

— Бежим!

И тут чья-то рука легла ему на плечо. Резко дернула, развернула... Горящие ненавистью глаза Гортхауэра.

И удар в висок, от которого у Берена все померкло перед глазами.

Разжалась рука, сжимающая Камень. Сильмарилл упал на пол, покатился... замер у ног Горта. Следом на пол мешком рухнул сам Берен, наконец-то потерявший сознание. На этот раз, похоже — надолго.

Лютиэнь бросилась к Берену, — вмиг позабыв и про Сильмарилл, и про Мелькора, и про всё на свете. Песнь вымотала её, она знала — чтобы помочь ему, сил почти нет, и всё же рука тянется к виску. Эру, помоги мне...

Краем глаза она видела — Горт так же точно склонился над Мелькором, и, кажется, стирал кровь у него с лица... А тот, похоже, и вправду — спал.

Берен, конечно, был жив — но в себя пока не пришел; а Горт выпрямился, встал, и Лютиэнь увидела — вокруг них кольцом сомкнулись черные воины.

— Бери своего... мэльдо, — Горт произнес это слово с невыразимым презрением. — Надеюсь, чтобы донести его, сил у тебя хватит. Туда, в твои комнаты. Пока. Может, Камень и будет вашим, но этот сукин сын надолго запомнит Твердыню.

Лютиэнь очень глубоко вздохнула. Собрала все силы, легко коснулась лба Берена.

— Очнись...

Тот застонал... приоткрыл глаза. Черные вокруг. Оборотень — рядом. Вскочил на ноги — мигом, и тут же оказался в кольце обнаженных клинков.

— Идите, — приказал Гортхауэр. Голос его в этот момент был холоден и бездушен — Лютиэнь впервые стало страшно по-настоящему. Там, на Острове, она не видела в нем — Жестокого; лишь теперь поняла, что, похоже, не просто так он заслужил это прозвание.

Она заледеневшими пальцами взяла Берена за руку. Вот и всё... теперь не будет ничего, их просто не выпустят. Напрасные надежды... Развернулась, пошла к выходу — из тронного зала, прочь, прочь... только не думать, не думать о том, что будет, — и о тех, кто остаётся за спиной.

Черные воины не оставили их; молчаливый эскорт следовал за ними вплоть до дверей отведенных ей комнат.

Закрылась дверь... лязгнул замок.

Берен обвел глазами комнату, застонал тихо и осел на пол.

— Ты знала, куда идти, — проговорил он, и сам поразился — до чего глухо, хрипло прозвучал его голос. — Ты здесь давно... я вижу. Глупая... Нам обоим теперь здесь конец...

-Лучше — вместе, — тихо отозвалась она.

— Ты сама сюда пришла... да? Понадеялась на их милосердие, хотела меня спасти... До чего же ты у меня наивная! — Берен с трудом, по стене, поднялся — и доковылял до ближайшего ложа, попутно подивившись — да, если она жила здесь, а на то и похоже — по-королевски ее здесь встретили; откуда у них все эти ткани, посуда на столе красивая, из серебра... должно быть, украдено в разоренных поселениях эльдар...

— Эру, как хорошо — просто лежать, — проговорил он. — Пусть убьют. Хоть перед смертью отдохнуть. Иди ко мне, а?..

Она всхлипнула... бросилась к нему на грудь.

-Я боялась за тебя. Бежала — из Дориата, потом... потом от феанорингов, потом... Пусть всё, что угодно, только с тобой...

— Не надо, мэльдэ... не плачь, — он начал гладить ее по волосам, сам не веря, что это — настоящее, взаправду. — Может, все еще и обойдется. Они тебя здесь... не обижали?

-Нет, нет...

...Серебряная паутина сна стремительно отступала, — хочешь-не хочешь, а кому сна не дано, долго её не удержит. Резко накинулась боль, как будто только и ждала своего часа. Не смог сдержаться — то ли вздох, то ли стон сквозь зубы. Правую скулу жгло, как огнём.

Открыл глаза — потолок где-то далеко... как небо.

— И как, Мелькор — хорошо спалось? — прозвучал голос Горта, отстраненный, неестественно спокойный.

Мелькор резко поднялся, сел. Снял корону, взглянул... положил в сторону.

— Почему ты не отпустил их?

— Вначале набью ему морду, — ответил Горт с той же интонацией. — Потом отпущу. Надо же — какой добрый, понимающий Моринготто...

— Да, действительно, — с жёсткой усмешкой. — Надо, наверное, и в самом деле становиться Врагом Мира, а то как-то перед "светлыми" неудобно.

Горт пнул Сильмарилл — тот отлетел в сторону, и продолжал светиться, озаряя зал резким мертвенным светом.

— Всех ты жалеешь, Мелькор, — со вздохом проговорил майа. — Чем дальше кто от тебя — тем больше твоей любви и жалости на него изливается. А на себя самого не остается уже не капли. Ну, обо мне, конечно, и речи нет. Я Жестокий, у меня сердце, как известно всему Эндоре — холоднее гранита, что мне сделается.

Мелькор схватил его за плечи, заставил развернуться к себе, — чуть скривился от боли в обожжённых ладонях. А в глазах стояло — как будто Гортхауэр его ударил.

— Я должен тебе что-то объяснять — словами?

— А я — тебе? — вопросом на вопрос ответил Горт. Отвернулся резко, сделал шаг прочь. Замер на секунду, опустив голову — совсем низко. Тот, кто его не знал, вряд ли понял бы, что творилось в этот момент у майа в душе: лицо у него было спокойным, невозмутимым. И — закрытое сознание. Впервые.