Вернулась она не сразу — наверное, искала этого Линнэрта. Оказалось — это эльф. Высокий, красивый, в коричневой с зеленым простой походной одежде... судя по серебристым длинным волосам, заплетенным в жгуты — синда. Он сел у постели Хатальдира.

— Увы, не могу сообщить тебе приятных новостей, — голос у него оказался певучим, глубоким, но вместе с тем твердым. — Никто из вашего отряда не выжил... Мне жаль.

У Хатальдира словно что-то оборвалось внутри, — ну чувствовал же, и всё же на что-то надеялся... Как будто разом стал старше намного.

— Будь они прокляты, чёрные...

— У тебя там были родичи? — тихо спросил Линнэрт.

-Да, брат... Да если бы и не был. Всё равно. Это был мой отряд.

— Дортонионский, — уточнил Линнэрт. — Барахир... я слыхал. Да, достойные были воины. Жаль.

Хатальдир стиснул зубы: о них нельзя плакать, да и не по-мужски это.

-Выходит, мне теперь и идти-то некуда. Только брат и был, и Дортонион... оттуда все ушли. Спасались от врага.

— Ну, ваши ведь в Бретиль идут, наверное, или в Эстолад, — заметил эльф. — Туда, верно, и тебе. Ты с детства в Дортонионе живешь?

— Идут только женщины с детьми. А мы ушли в леса, сражаться. Я не ребёнок, чтобы за юбками прятаться. А я там с детства, только брат говорил — раньше я где-то в другом месте жил. Ну, и он тоже, конечно.

— Женщинам и детям тоже нужна защита и помощь. Вы, люди, часто не понимаете этого, и готовы безоглядно бросаться в бой, невзирая на веления разума. Но я не против тебя говорю, — добавил он, заметив вспыхнувший огонек в глазах Хатальдира. — Ты, конечно, поступал достойно. Но теперь тебе для начала нужно поправиться, иначе много не навоюешь.

— Это верно, — хмуро признал Хатальдир. — И долго мне тут валяться?

— Дней двадцать как минимум, — заговорила девушка — как отрезала. — И это с учетом того, что тебя будут лечить чарами. Ты что, смеешься? У тебя стрела на палец от сердца была, ты уже одной ногой в Эа был! Жить надоело?

— Ого! — его аж мороз пробрал. — Вот гады, надо же так стрелять-то метко, ночью! Небось оборотни все, чёрные-то эти, в темноте видят!

— А как же, — сказал эльф. — Эльфы тоже в темноте видят. Кстати, как тебя зовут? Мы же до сих пор не знаем.

— Хатальдир. Раньше Юным звали, самый младший был потому что... теперь некому звать. А чёрные сказали — дерётся, как волчонок. Вот и буду Волчонок. Пусть боятся. Потому что был волчонок, стану волком.

— А меня — Лайсин, — представилась девушка. — Волком, говоришь? Волки — это у Гортхауэра... ты же на них быть похожим уж точно не захочешь.

— Раз им не понравилось, значит, таким и буду, — упрямо сказал он. — Не всё зверьё Врагу служит, есть и нормальные.

— Хатальдир... — повторила Лайсин, и вдруг села на скамью у стены. — Послушай-ка... А расскажи, что ты знаешь о своем детстве, ну, ты говорил, не сначала жил в Дортонионе... помнишь хоть что-нибудь?

— Да так... Образы, — неохотно сказал он. — Иногда снится, чётко так... И такое ощущение, что ты дома, и что нет войны. Или что она далеко, по крайней мере. Спокойно так. Маму помню, но смутно. Однажды только приснилась, — стирала что-то, и улыбка такая ясная. Платье светло-коричневое, с красной и зелёной вышивкой и... как это... Ну, в украшениях я не силён, но вижу хорошо — бусы, что ли... И ещё... Много всего.

Девушка переглянулась с эльфом, и Хатальдиру показалось — он ей едва заметно кивнул.

— Ты понимаешь... я знаю, что у меня был брат. И его звали, как тебя... Хатальдир. Но он пропал... не могли найти. Как раз, когда ему пять лет было, а мне — семь. И вот — ты...

— А я-то причём? У меня брат есть... был. Ни про какую сестру я от него не слышал. Может, сыщется ещё... Хотя вряд ли. Наверняка тёмные украли, сделали оборотнем.

— А ведь вы похожи, — неожиданно заметил Линнэрт. — Гадать смысла нет, нужно проверить точно. Жаль, я сам не слишком силен в чарах... но можно и проще. У тебя же метка сделана, Лайсин, сзади на шее. У брата твоего должна быть такая же. Только он сам, наверное, не знает...

— Метка? — удивился Хатальдир и невольно потянулся к шее. — Ну да, есть шрам. А зачем их надо было делать, метки эти? Как клеймо, что ли?

— Так для опознания же, — пояснила Лайсин. — Мало ли что... Ну-ка, дай посмотрю. Нагни голову-то...

Она подошла к Хатальдиру, откинула пряди волос у него на затылке.

— Линнэрт, ну точно! — воскликнула она. — Ты посмотри, какой шрам, и на каком месте! Ему же срезали, понимаешь? Срезали, чтобы метки не осталось!

— Не понял! — Хатальдир напряжённо перевод взгляд с эльфа на девушку. — Кто чего срезал, зачем? Вы вообще о чём? Ты что, рабыня какая, чтобы на тебе клеймо ставили, чтоб не убежала или не потерялась?

— Похоже, — согласился эльф, посмотрев. — Но все равно нужно проверять наверняка. Это могла быть и не наша метка...

— При чем тут рабыня, — обиделась Лайсин. — Это на всякий случай делают, когда война или опасная дорога предстоит, мало ли что, потеряется ребенок? А если маленький совсем, младенец? Он же сам сказать не может, кто он и откуда. А так понятно, чей. Вот если б тебе не срезали татуировку, мы бы сейчас точно знали, брат ты мой или не брат. Но ничего, можно проверить все равно... а что, ты мне очень даже нравишься как брат! Это было бы здорово!

Хатальдир хмыкнул. Тоже мне, замена брату. Девчонка.

— А что за татуировка? Знак клана, что ли?

— Ну да, вроде, — кивнула она. — Символ. Вот...

Она откинула свои волосы со спины и нагнула голову. На шее, у самых волос, у нее оказался знак — символ, словно нарисованный черным пером: летящая над волной чайка, а над чайкой — звезда. Знак был совсем маленьким, и выглядел даже красиво.

— Ишь ты, — удивился Хатальдир. — Никогда таких не видел. У наших не было таких штук, тем более чёрным. А что это значит?

— Ну и что, что черным, — снова чуть обиделась девушка. — Это же просто символ, что ты, никогда ничего черного не носил? Небо ночью тоже черное, и земля черная, и чернила черные... А знак означает... ох, это долго объяснять. В двух словах не расскажешь....

— Чем гадать, брат или не брат, проще это проверить, — вмешался эльф. — Лайсин, давно бы уже сбегала и принесла...

Лайсин кивнула и умчалась куда-то; прибежала почти сразу же, с подносиком, на котором лежали какие-то стеклянные и металлические штучки. А дальше сделала то, чего Хатальдир не понял: закатала себе рукав и подставила руку эльфу. Тот взял с подноса какую-то жутковатую стеклянную штуковину с длинной иглой на конце.

Хатальдир сжался.

— Это ещё что такое?

— Да ты не бойся, — успокаивающе улыбнулся эльф, заметив его испуг. — Ты в самом деле, как ребенок... Кровь нужно взять из вены — для проверки. Это не больнее, чем комар укусил. Понимаешь, дело в том, что кровь существ, принадлежащих к одному роду — отличается от крови прочих родов; кровь, она ведь не просто жидкость, она из множества мельчайших частиц состоит. В этих частичках — та самая память, из-за которой сын похож на отца, брат на сестру... никогда не задумывался, почему это так? Вот этот "рисунок" можно проверить; и если он у вас окажется одинаковым, значит, вы точно брат и сестра. А если разным — ну, тогда нет...

Говоря это, он пару раз туго обмотал руку Лайсин выше локтя, и, когда на его сгибе вздулась вена, осторожно ввел в нее иглу. Небольшой прозрачный резервуар стал наполняться кровью. Сделав это, эльф вытащил иглу, а Лайсин сама протерла место укола кусочком ткани и снова опустила рукав.

— Теперь ты, — сказала она.

Хатальдир нахмурился: процедура выглядела не слишком приятной, и от неё очень хотелось отказаться. Но не показывать же это при девчонке!

Завернул рукав, протянул руку.

— Ну, давайте.

Оказалось — действительно почти совсем не больно, сосновой иголкой уколоться — и то больнее, эльф говорил правду. Хатальдир даже с некоторым любопытством следил, как стеклянная штучка наполняется его кровью. Лайсин унесла подносик и вернулась.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Линнэрт, — теперь главное — скоро вернутся наши, там Нэртар умеет такие дела разбирать. Жаль, я сам никогда не учился, не смогу. Хорошо бы, конечно, вы родичами оказались: тебе было бы проще, наверное...

— Не знаю, — пожал плечами Хатальдир. — Родня — это, конечно, хорошо, но вот когда братство не по крови, а по... по душе, что ли, как у нас в отряде было, — вот это да. Это выше всего. Тут за своего готов голову сложить... да что там.

Он замолчал. Слишком свежи были воспоминания.

— Да, — серьезно согласилась Лайсин, — это правда. Но уж что поделать... Хоть бы наступило время, когда война бы закончилась. Вон, Линнэрт, может, и увидит, он эльф, что ему лишняя сотня лет... А люди живут мало. Жаль.

-Да как она может закончиться-то? — с отчаянием сказал Хатальдир. — Ну, продержались мы... хоть немного, резали этих гадов из засад. И что? Всё равно нашли, напали и всех убили. Ну хорошо, эльфы бессмертны, но ведь их тоже убивают. Вон мне песню брат сказывал, как король Финголфин погиб. Там же оборотни, нечисть всякая. Враг сам вообще бессмертный. Чудо должно случиться, чтобы мы их победили.

— Если бы ожесточение ушло из всех сердец, и нолдор, и людских, — проговорил эльф, — война бы завершилась сама собою. Только, увы, на словах это просто, а на деле — самое сложное. Сложнее, чем победить кого угодно, или даже чем обрушить горы.

— Ожесточение, — повторил Хатальдир с усмешкой. — Причём тут оно? Вот если бы нолдор свои Камни назад отобрали, отомстили за своего короля, тогда война бы и закончилась. А так — конца-краю этому не видно. Вечность целую воюют, а всё без толку. Я вот иногда думал: я же умею и незаметным быть, и прятаться, и пробираться куда угодно — ну, почти. Вот пробраться бы в Ангбанд и унести эти Камни!

— Ну, это ты загнуууул, — протянула Лайсин. — Ну, пробрался бы, а потом?

-Украл бы, — глаза мальчишки загорелись упрямым огнём. — И так же незаметно ускользнул бы обратно. Говорят, правда, что Враг эту корону никогда не снимает, но что-то мне кажется, это враки. Что ж, он и спит в ней? Навряд ли.

— Да он же не спит! — засмеялась Лайсин. — Он же вала! Ему спать не надо вообще.

— Не спит? — изумился Хатальдир. — Жаль. Ну, всё равно. Уж как-нибудь бы я изловчился. Такое всегда бывает, когда не знаешь, что делать, пока на месте не окажешься, а попадёшь — раз! и всё становится на места. Я так первого орка своего зарезал.

— То орк, — сказал эльф. — А то вала. Разница большая. Вот схватили бы тебя там — это куда более вероятно...

Хатальдир вздохнул.

— Ладно, что тут рассуждать, всё равно туда не доберёшься и до Врага не дотянешься. Долго они возиться-то будут, ваши, которые рисунки на крови читают?

— Да это-то недолго, как Нэртар вернется. Наши ведь ездят, дела, сам понимаешь... Скорее всего, ты все же брат Лайсин: уж очень много совпадений. И имя, и возраст, и сведенная татуировка, и местность...

Хатальдир ответил не сразу.

— Ну хорошо, допустим. Лайсин, а... мама твоя жива?

— Если бы, — вздохнула она. — Не жива... погибла несколько лет назад. А отец — еще тогда, в тот случай, когда тебя... брата потеряли.

-Вот гады, — с ненавистью сказал Хатальдир. — Мог бы — всех бы убил. Вот поправлюсь, пойду в какой-нибудь отряд и буду их убивать. Пусть победу не увижу, но хоть меньше их будет по земле ходить.

— Ее не темные убили, — добавила Лайсин. — Орки, дикие, с гор. Темные женщин не убивают, у них принципы.

— Чего? — сощурился Хатальдир. — Сказки уж не рассказывай. Да нет, ну я верю, что орки, но тёмных-то я побольше твоего повидал.

— Ну вот и тебя же не убили, потому что юный, — объяснила Лайсин. — А то бы ты с нами сейчас не говорил.

-Ага, как же. Они меня в плен взяли и пытали, видно, что-то узнать хотели. Только я почти ничего не помню. А уж кто меня вызволил и сюда привёз, тем более.

— А что пытали, помнишь? Что помнишь-то, расскажи? Может, поймем что-нибудь...

-Да вот... они нас всех — стрелами, ночью. Ну, и меня. Потом меня хотели добить, но один другого остановил, тоже чушь какую-то нёс, — мол, мы детей не убиваем, ты что, забыл? Такие вот они. С плохой памятью, — он ощерился в улыбке. — А потом видел какого-то, в чёрном, и больно было очень. Вот здесь, — приложил руку к груди. — Потом ничего не помню.

— Вряд ли они тебя пытали, — задумчиво сказал эльф. — Это ведь было в Дортонионе; судя по всему, ваших выбили люди Гортхауэра. А у них другой обычай. Если б они хотели что-то от тебя вызнать, они бы доставили тебя к самому Гортхауэру... они же — волчьи всадники, это им нетрудно. И он просто взломал бы твою память. Это, конечно, тоже не слишком приятно, да... Скорее всего, они просто в ближайшем своем форте заштопали тебя, как могли, чтобы продержался еще сутки. Наши-то тебя нашли как — тебя просто, что называется, подбросили на пути. Знали, что наши патрульные будут проходить. Вот они тебя и нашли, и сюда привезли. Это не первый раз, такое случается иногда.

— Заштопали? Зачем?

— Чтобы не умер. Лайсин верно говорит — у них тоже свои принципы есть.

— Покажу я им "принципы", — мрачно пообещал Хатальдир. — Вот только встану на ноги, и покажу.

— Дети, — непонятно сказал эльф. — Воистину дети. Месть, месть, месть... Нет, я, конечно, тебя понимаю... Ладно, Хатальдир — пойду я, с вашего позволения, — эльф поднялся. — Дела делать надо.

И скрылся за дверью.

— Они все время вот так смотрят — отстраненно, как будто сверху, — проговорила Лайсин, когда дверь закрылась. — Бессмертные, что им...

-Месть — она не только у людей, — заметил Хатальдир. — Вон у нолдор есть их Клятва. Так что ежели мы и дети, то в хорошей компании.

— Нолдор безумные, — возразила Лайсин. — Я их не люблю. И надменные, хотя и красивые. Видела я однажды Карантира: ходит такой, весь из себя, ножны в золоте, сам в бархате, глядит, как будто он сам Эру, снизошел. Не люблю.

— Да не люби, они от этого не обеднеют. А мне вот не довелось нолдор видеть. Я только с нашими общался, с людьми. Интересно тут у вас — эльфы живут...

— Ага, — согласилась Лайсин, — но все больше синдар или авари. Вообще всякие. А на наш человеческий взгляд все они похожи, только по волосам и разберешь. Линнэрт вот наполовину синда, у него мать из авари, а отец из Дориата ушел. А Нэртар нолдо, но не похож на этих... ну... которые вассалы феанорингов... Вот.

-Дориат, — вздохнул Хатальдир. — Вот бы поглядеть. Там ведь королева — майа! Говорят, такая красота, что увидишь — и больше тебе ничего и не надо будет. И дочка у них с Тинголом. Интересно, а у майар уши как у эльфов или как у людей? А у Лютиэнь тогда какие?

— У майар как у эльфов, — со знанием дела сказала Лайсин. — Они же себе тела делали, когда людей еще не было. Вот под эльфов и сделали. А вообще они могут менять тела, только это им тоже не так уж просто: вроде как нам, чтобы новую одежду надеть — ее же еще сшить надо, постараться. И у них так же. Я однажды эту видела, темную... Летучая мышь которая. Тхурингветиль. Тоже красивая, только жуткая.