Поэтому сейчас Алексей Николаевич ехал на Воробъевы горы, для сбора материала очерка о ведущемся там строительстве научного полигона, "советского Менло-Парка". Именно там расположились мастерские, где и был произведён прорыв в исскустве кинематографии.

Проехали КПП, шлагбаум был поднят, и по дороге неторопливо катили крестьянские телеги. Движение было довольно оживлённое.

— Что везёшь, отец? — спросил крестьянина на подводе, загруженной мешками, Толстой.

— Зерно. Обещали за него тележных колёс и лопат американских. Подковы из стали.

Дорога поднялась на пригорок, с которого открылась картина обширной и в чём-то даже величественной стройки.

Внизу, на промплощадках, копошились, что-то тащили, везли, несли в руках, носилках, тачках тысячи, если не десятки тысяч человек.

Подъехав поближе, Алексей Николаевич вдруг осознал, что большинство из видимых им, если не все поголовно, — дети! Ну, или если быть скрупулёзно точным, подростки, лет четырнадцати. Именно они доминировали на грандиозной стройке.

— Ничего себе! — удивление Толстого было сильным и искренним.

Попросив извозчика остановиться, Алексей Толстой привстал, и окинул взглядом стройку, высматривая здания администрации.

Они вскоре обнаружились. Несколько добротных кирпичных и, судя по серому цвету, бетонных, зданий. Расположенных у подножия чего-то, чему слово было подобрать трудно. Больше всего это строение напоминало шуховскую башню. Такая же ажурная конструкция, но заметно большая в размере.

Прикинув её высоту на глаз, используя в качестве репера человеческий рост, Алексей Толстой вдруг с потрясением понял, что высота этой башни около двухсот метров! Причём, судя по фигуркам монтажников, что облепили вершину и основание башни, строительство ещё не завершилось! От подножия на многочисленных талях поднимались балки, наверх, к возводимому шпилю сооружения.

Хмыкнув, Толстой распорядился ехать к обнаруженным им зданиям.

— Алексей Николаевич Толстой? — скорее для проформы переспросил дежурный на входе в административный корпус, просмотрев документы писателя. С чем пожаловали?

— Репортаж о вашей стройке написать. Кого из толковых проводников посоветуете?

Дежурный задумался. Затем вытащил из-под стола наушники с микрофоном, нацепил их на голову и воткнул вилку в розетку на коммутаторной панели.

— Дайте Михаила, громко произнес он. Миша? Ты? Тут товарищ один приехал, Алексей Толстой. Да, тот самый "красный граф". При этих словах Толстой поморщился.

— Нужно человеку помочь. Разобраться в нашем хозяйстве...

— Итак, Алексей Николаевич, что желаете узнать? — Михаил оказался молодым, лет восемнадцати парнем, немного настороженно смотрящим на Толстого.

— У меня вопрос. На стройке просто море детей! Почему вы используете детский труд?

— Ну, это отдельная история. Вкратце, из-за плохо рассчитанной реакции подрастающего поколения на сообщение о возможности заработать на личный моторный транспорт, поизошёл, как выражается ректор строящегося здесь университета-завода, "флеш-моб", или внезапный "толпазм"! Понимаете, что для простого советского мальчишки значит, узнать, что можно заработать за каникулы на личный, к примеру, мотоцикл! На призыв принять участие в стройке и приобрести профессии откликнулись уже около пятидесяти тысяч мальчишек и девчонок со всего СССР! Это не считая вполне взрослых комсомольцев. Такого наплыва желающих не ожидал никто. На железнодорожных станциях Москвы была паника! Представьте — подходит состав, на крышах вагонов которого плотно, в несколько рядов сидят, свесив ноги, сотни детишек! Пришлось даже движение по некоторым линиям прерывать, гонять пацанву! Настоящий "пацанский" прилив в столицу получился! И до сих пор едут. Хотя и уехало, не выдержав спартанских условий жизни много. Хорошо, что пока стоит сухая погода, дождей почти не было. Однако уже идёт сентябрь, ребятам учиться надо, так что по решению товарища Луначарского и ректора МГУ Матвея Петровича Бронштейна начали возводить школу "юных учёных"! Представьте себе — корпусов школы ещё нет, а занятия уже идут!

— Вот пожалуй, со школы и начнём осмотр, — предложил Толстой.

— Лучше с "Дома Занимательной Науки"! Там сейчас САМ Перельман экскурсии ведёт! И кстати, Тартаковский свой "Излучатель Флогистона" демонстрирует!

— "Излучатель Флогистона"? — удивился Толстой. Что это такое?

— Говорят, что настоящий "генератор теплового луча" марсиан Уэллса! Сегодня должны продемонстрировать установку на десять киловатт, будет показано разрезание обычного кирпича и рельса тепловым лучом!

— Тепловым лучом? — ошарашенно переспросил Толстой. Ведите!

Павильон, где расположился Тартаковский, был запружен любопытствующими. Протолкавшись сквозь густую толпу преимущественно подростков, с интересом что-то высматривающих, и чуть ли не залазящих по спинам впереди стоящих, для лучшего обзора, Алексей Толстой и Михаил зашли за выгородку, где над странным аппаратом из стеклянных трубок колдовал молодой мужчина.

Коротко поздоровавшись они отступили в сторонку, чтобы не мешать Тартаковскому.

Тот, закончив подкручивать юстировочные винты, повернул рукоятку рубильника, и... на глазах у потрясённой публики из "объектива" установки вырвался ярко-зелёный луч, прямой как вязальная спица!

Вы видите, товарищи, начал лекцию Тартаковский, работу нового типа лазера, иначе генератора монохроматического и когеррентного электромагнитного излучения. Показанный мной вчера аппарат испускал невидимое глазу инфракрасное излучение. И был малой мощности, чтобы это излучение можно было обнаружить при помощи наглядных и простых методов. Сегодня мне удалось закончить наладку сразу двух лазеров. Один из них вы видете перед собой. Это лазер на парах ртути, даёт ярко-зелёный луч, видимый невооружённым глазом. Мощность лазера один милливатт, для глаз эта мощность излучения безопасна, поэтому глаза можно использовать в качестве данного нам самой природой естественного детектора. Что сильно упрощает многие технические вопросы.

— А почему вы решили, что это именно монохроматический и когеррентный свет? Пока я вижу перед собой "фонарик", оригинальной конструкции! — возразил Тартаковскому представительный мужчина, из академической среды МГУ.

Алексей Толстой заинтересованно посмотрел на говорившего. В этом направлении толпа подростков была "разбавлена" группой взрослых, пожалуй что и с большим интересом наблюдавших за опытами Тартаковского.

— И почему вы дали название своему первому аппарату "Излучатель Флогистона"? Со стороны профессуры послышались смешки. Разве теория флогистона не была отвергнута ещё столетие назад?!

— На базе теории флогистона и теплорода была создана вся классическая термодинамика, — тоном, исключающим любое несерьёзное восприятие, парировал Тартаковский. И, эти теории не были завершены. Я взял на себя труд пересмотреть ошибку мировой науки, которая сто лет назад, отказавшись от развития теории теплорода и флогистона, выплеснула вместе с "грязной водой" по меньшей мере двух "ребятёнков". Тех самых теплород и флогистон. Новые открытия в фундаментальной физике, особенно упростившиеся с созданием вот этих вот аппаратов, требуют пересмотра "приговора"! Тартаковский показал на ртутный лазер и его массивного собрата, занимавшего всю заднюю стенку павильона и поэтому, из-за "эффекта слона", которого "не заметили", не привлёкшего внимание Толстого.

— Давайте прямо здесь "вправим мозги" этим старым теориям, создадим на их базе великолепные "карты" теории твёрдого тела и тепловых процессов, простые и наглядные!

— Мы с интересом Вас послушаем, доктор, — в словах представителя московской профессуры прямо "звенел" сарказм.

— Итак, как были определены теплород и флогистон? Теплород — тепловая субстанция, существующая в конденсированных веществах, и отвечающая за их свойства, прежде всего, температуру. Флогистон — "огнеродная" материя, ответственная за, собственно говоря, возникновение огня, или иначе, плазмы — четвёртого состояния вещества, идущего на смену газообразному, при как раз подведении к веществу флогистона. Нетрудно понять, что, определённый подобным образом флогистон это... не что иное, как электромагнитное излучение... в ваккуме!

— Что же тогда такое теплород? — снова с иронией спросил профессор-оппонент.

— То, чем его и определяли ранее — тепловая материя, "наполняющая" обычное вещество!

— Ай-яй-яй, — с "укором" возразил оппонент. А разве ещё Ломоносов, не доказал, что тепло — это движение атомов и молекул вещества?

— А вот здесь есть любопытная особенность! — не сдался Тартаковский. Диалектический дуализм. Следующий из квантовой механики, которую в этом году буквально революционно продвинул наш новый ректор! Квантовая механика постулирует двойственность описания материи. Как одновременно множества частиц и волн. Каждой частице соответствует волна.

— Хм, слышал, и даже читал что-то о новых построениях в квантовой механике. Но причём здесь, корпускулярно-волновой дуализм? И, квантовая механика, особенно новые гипотезы в ней, расходящиеся с классическими взглядами на строение материи, всёж, ещё не доказанная теория.

— Можно рассматривать тепло как колебания частиц нагретого вещества, — продолжил Тартаковский. А можно, согласно квантовому дуализму, и как субстанцию, состоящую из квант... теплорода! То есть, к примеру, внутри нагретого твёрдого тела существует целый сонм таких квант-квазичастиц. Причём, они, внутри исследуемого к примеру, нами образца вещества, находятся в состоянии "конфайнмента", или "пленения", а именно, вне этого образца вещества, не существуют! На границе образца могут происходить процессы преобразования этих квазичастиц в кванты флогистона — электромагнитного излучения в вакууме, свободном от плотных скоплений вещества! Вне образца вещества кванты теплорода не существуют! Кванты теплорода образуют физические свойства вещества — такие как теплоёмкость, теплопроницаемость, прозрачность и т. д. Простейшие представители квазичастиц — фонон и ротон. Кванты звука в веществе и кручения кристаллической решётки. Описания тепла как колебания атомов и молекул, и как самостоятельных квазичастиц в неподвижной кристаллической решётке взаимно дополнительны! И позволяют использовать математический инструментарий квантовой механики! Очень, кстати, товарищи, успешно!

Оппонент Тартаковского промолчал, но по иронической усмешке, застывшей на его лице, было понятно, что согласится с приведёнными доводами он не спешил.

— Доказательство монохроматичности лазерного света. Тартаковский взял в руки квадратик из металла.

— Это дифракционная решётка. Если этот луч — луч монохроматического света, то, разместив на его пути дифракционную решётку, за ней получим "частокол" линий, а не радугу, как в случае немонохроматического света.

— Что мы и наблюдаем, секундой позже произнёс Тартаковский. Ироническая ухмылка на лице его оппонента наконец исчезла, сменившись выражением лёгкой озабоченности.

— Перейдем к опыту с тепловым лучом, или лучом флогистона. Тартаковский выключил ртутный лазер и откинул покрывало со второго аппарата. Под ним оказался стол, с установленными образцами — обычным обломанным красным кирпичом и куском рельса.

Алексей Толстой почувствовал нарастающее волнение. Дыхание спёрло. В голове носились мысли:

— Неужели это будет так, как я представлял себе действие "излучателя Гарина"? В голове писателя сами собой стали возникать фрагменты задуманного, но ещё толком не записанного даже на черновики романа...

Тем временем Тартаковский включил большую установку и начал крутить верньер регулятора мощности.

Запахло палёным. Затем на кирпиче зажглась ослепительно яркая точка, и, спустя пару секунд появился язычок ярко-белого огня, от которого вверх потянулся столбик белёсого дыма.

— Вот видите, товарищи. Всё как в древней теории огнеродной материи. Флогистон плюс вещество, в данном случае, кирпича, в обычных условиях совершенно негорючее, порождает ОГОНЬ!

Добавив мощности, так, что кирпич в буквальном смысле начал гореть, из точки, куда очевидно попадал невидимый луч вырывалось самое настоящее пламя, Тартаковский добился того, что луч прожёг кирпич насквозь. В результате начала гореть деревянная стенка ограждающая павильон.

Тартаковский, не отвлекаясь на пожар, просто сдвинул тележку, на которой стоял кирпич, поперек луча. И прямо на глазах восторженно вопящих зрителей кирпич был аккуратно разрезан на две части!

Срез был чёрным, вокруг линии реза застыли чёрные потёки расплавленного вещества кирпича, отметил для себя Алексей Толстой.

Выключив большой лазер, Тартаковский убрал половинки кирпича и установил вместо них двадцатисантиметровый обрезок рельса. Внимательно осмотрев его, снова включил лазер.

История повторилась. За тем исключением, что горящее железо рельса разбрасывало на довольно приличное, около полуметра расстояние искры, как исполинская "бенгальская" свеча...

Глава 11. Парадигмальный "дрозофилл".

Дождавшись окончания демонстрации, Алексей Толстой, донельзя заинтригованный произошедшим, "атаковал" Тартаковского.

— Впечатлён вашим "лазером"! И не менее впечатлён вашей лекцией. Только вот не могу понять, вы шутили тогда, когда говорили о "возрождении" теплорода и флогистона, или же ваши слова нужно воспринимать всерьёз?!

— Почти всерьёз. Когда обнаружилось, что законы квантовой механики требуют диалектического описания материи, ещё в Киеве, я с ребятами обнаружил одну малоизвестную работу Альберта Эйнштейна, посвящённую вынужденному излучению атомов. Как раз из этой работы и следовала возможность создания лазера. Ну а затем... Были предприняты с подачи энтузиастов "научной архелогии" "раскопки" старых научных трудов, нас интересовала математика, приведённая там и описания интерпретации исследованых физических явлений. Вот тут-то, наткнувшись на старые работы Карно, Клаузиуса, Больцмана, мы и заметили странность. Эти труды строились на базе теории флогистона. И вполне адекватно описывают тепловые процессы. Тогда как сейчас возобладало мнение о том, что тепло вещества — это движение мельчайших частиц, из которых это вещество и состоит.

— И в чём было ваше открытие, что подвигло Вас начать такой демарш как возрождение старых осмеянных теорий?

— В попытке создать математику диалектики. Перевести на математический язык принципы диалектики Гегеля. Вот тут-то мы и обнаружили просто "стада слонов", принципиально не рассматриваемых современной наукой. Более того, мы обнаружили фундаментальную ущербность современного естествознания, значительно снижающую количество возможных открытий...

— И в чём она?

— В стремлении к унификации знаний. Поиски некоего "всеобщего принципа", "окончательной систематизации знаний", прежде всего физических, на основе неких принципов, число которых конечно и невелико. Оказывается, если, как говорил Владимир Ильич Ленин, материя неисчерпаема в своих проявлениях, и познание безконечно, то и количество описаний природы тоже должно быть безконечно.