Наследник Звёзд

— Кажется, я начинаю понимать тебя, о, великий хан, — Как мне показалось, глаза Акжара хитро блеснули. — Если Бареш-Хан вернётся и объединит кочевников, заставив их примириться с горожанами, Мойрения может рассчитывать на особую помощь Гэнни-Джуна?

— Именно так, именно. Я вижу, Драгомир не ошибся в выборе зятя, — Акжар довольно потёр ладони, — Я думаю, мы друг друга поняли, Апион.

— Я тоже, о великий хан, — вот теперь-то я не сомневался, что в глазах Акжара разгорелся лихорадочный блеск предвкушения, — Позволь же мне покинуть тебя и... воздать молитву богам о скором возвращении Бареш-Хана.

— Ступай, Апион, — Акжар величественно махнул рукою, — И да прибудет с тобою благословение Азариэля.

* * *

— Ну и как переговоры? — спросил Громобой после того, как я вышел из замка. — Увенчались успехом?

— Увенчались, но неполным. Хан согласился на предоставление войск, но кочевые племена никак нельзя убедить присоединиться к нам — пока Айрос не нанёс по ним удара. У меня зародилась мысль, как это сделать, но пока она болтается по моей голове бесформенным комом. Так что пора возвращаться домой, в Солнцеградское княжество. Надо снять на ночь комнату в каком-нибудь трактире, а с утра закажем повозку.

— Можно остановиться в трактире "Голова Буйвола", который нам порекомендовал Джумаш, а поутру заказать его же карету.

— Джумаш? Джумаш! Громобой, идея, посетившая меня после разговора с ханом, начала обретать форму! Давай обсудим её там, где нас не могут подслушать! Например, в комнате в той же "Голове Буйвола". Пойдём побыстрее!

Мы двинулись к торговому району, не обращая ни малейшего внимания на лавки с мясом гэнни-джунских зверей, диковинными фруктами, кинжалам, катанами и луками местного производства, экзотическими драгоценными камнями, и магическими травами, являющимися редкими алхимическими компонентами.

А вот и он! Трактир, где содержит конюшню Джумаш! На деревянной дощечке перед трактиром красовалась надпись "Голова Буйвола" на двух языках: мойренском и гэнни-джунском — мойренскими же буквами. Над надписью висело изображение головы степного быка, а ещё выше — кружка пива — сообщение для безграмотного населения, что здесь находится не книжный магазин.

Я открыл дверь, и мы шагнули в трактир. Тут же нам ударил в нос запах перебродившей сивухи, тухлой рыбы и перезрелых фруктов. Намётанным взглядом бывшего вора я окинул трактир. Обстановка, мягко говоря, небогатая — что можно сказать и о клиентах, и о владельце трактира. По немытому полу небрежно ступали официанты, от которых несло той же сивухой. Похоже, обслуживание тут не высшего уровня, но народ не жалуется. Кто-то из официантов курил под лестницей дешёвую махорку. Я с отвращением отвернулся от этого запаха: сам я бросил курить почти год назад, с тех пор, как вступил в орден паладинов, и то в своё время предпочитал дорогой табак. Хотя почему этот официант курит под лестницей, а не за столом, как посетители? И почему так воровато оглядывается? Внимательно принюхавшись, я ощутил в запахе, шедшем от самокрутки подозрительного официанта помимо махорки, примеси одурманивающих трав, называемых в мире Эрты наркотиками. Похоже, среди трав, которыми славится Гэнни-Джун, распространены и такие.

Сам же я сильно волновался, ожидая предстоящего разговора с бывшим учителем, но мне удалось совершенно не показывать этого беспокойства на лице: с детства мне был свойственен великий артистизм. Мы подошли к питейной стойке, за которой стоял невысокий, коренастый и лысеющий трактирщик в возрасте около сорока лет. Взглянув на его засаленный халат, я вспомнил грязь, царившую в нашей кладовке, куда в детстве за малейшую провинность меня сажала мать.

— Что же вам надо, господа маги? — спросил трактирщик.

— Мы бы хотели снять комнату до следующего утра, — ответил я.

— А ещё поставь два кувшина медовухи! — потребовал Громобой.

— Один, — поправил я. — Я не пью, мне сока.

— Десять медных монет, господа. Комната — третья слева на втором этаже.

— Вот, — я положил деньги на прилавок. Трактирщик поставил перед собой два заскорузлых сосуда: один — со слегка перебродившей медовухой, второй — с мутным яблочным соком, а затем протянул мне протёртый тусклый ключ, который, как определил мой взгляд бывшего вора, ещё пару лет назад блестел серебряным светом под лучами яркого гэнни-джунского солнца.

Мы, взяв кувшины, помчались по лестнице, чуть не расплескав по пути половину их содержимого.

— Апион! В чём же заключается твоя идея? — взволнованно спросил Громобой.

— Сейчас, учитель! Расскажу, когда доберёмся до комнаты!

Пройдясь по трухлявым доскам второго этажа, мы дошли до третьей двери слева от лестницы. Облезлая, словно помойная кошка, дверь нуждалась как минимум в покраске, а как максимум — в замене на новую. Но мы не уделили ей особого внимания: я вставил ключ в скважину, провернул его и открыл дверь. Затем, зайдя вместе с бывшим учителем в комнату, я запер замок с обратной стороны. Каморка мало отличалась от остальных помещений трактира: тот же трухлявый пол, два взлохмаченных кресла, пожранный молью ковёр на полу и две кровати, в которых радостно копошились клопы.

Громобой сделал перед своей кроватью пас руками, и с них слетели небольшие электрические искры, ринувшись прямо в скопление клопов. Трусливые насекомые пытались покинуть поле боя, но вспышки небесного огня преследовали их без устали. Я последовал примеру наставника и тоже запустил в мерзких кровососов пучок искр. Клопы не могли сбежать от самонаводящихся вспышек огня

Война с клопами завершилась полным разгромом кровососов. Враг был повержен. Обгорелые трупики паразитов дождём посыпались с кроватей. Громобой с чувством глубокого удовлетворения отхлебнул немного медовухи из кувшина:

— Ну и что же ты задумал, мой бывший ученик?

— Я решил пуститься в одну авантюру, граничащую с аферой. Давненько я не проворачивал такое хитрое дельце.

— Ты не только был вором, но и участвовал в преступных махинациях? Клянусь Перуном, похоже, твое прошлое таит для меня ещё много загадок!

— Как и твоё для меня, учитель, — услышав эти слова, Громобой слегка смутился, но потом произнёс:

— Что же ты конкретно задумал, Апион?

— А вот слушай...

* * *

Поутру мы с Громобоем стрелой вылетели из своей комнаты, попутно ругая персонал и весь трактир. Громобой, матерясь, пытался вставить засаленный ключ в проржавевший замок, но безуспешно. Я отобрал ключ у наставника и решил запереть дверь, прибегнув к воровской магии. Я небрежно взмахнул двумя пальцами, и замок со звонким щёлканьем закрылся. Громобой удивился моим способностям, но промолчал. Мы помчались по сгнившей лестнице вниз. Я спустился без проблем, но под ногой моего наставника, обладающего в два раза большим весом, одна из ступенек провалилась — и нога боевого мага чуть не стукнула по голове вчерашнего официанта, который, как заметил я, по-прежнему курил самокрутку с примесью дури. Но если вчера он активно оглядывался по сторонам, то сегодня не обратил ни малейшего внимания на пролетевшую рядом с лицом здоровенную ногу.

Я бросил трактирщику ключ и взволнованно выскочил на улицу. Громобой последовал следом. Никто из лучших мойренских театральных критиков не смог бы догадаться, что моё волнение большей частью наиграно — на самом деле я слегка нервничал из-за возможной неудачи будущей аферы, но за ночь сильно успокоился.

Мы заскочили в конюшню.

— Джумаш! — дрожащим голосом крикнул я, и гэнни-джунский пиромант не замедлил ответить:

— Апион?! В чём дело?! Почему ты так взволнован?

— Я забыл выпить настойку мертвосплюна, и меня вновь мучил кошмар про змей и полный мрак. Но помимо него мне приснился ещё один сон, Джумаш, очень странный! Я ехал на крепком вороном коне к военному лагерю врагов, а за мной скакали сотни и тысячи гэнни-джунцев. "Веди нас, великий хан!" — кричали они.

— Тебе приснилось, что ты — гэнни-джунский хан? Странный сон для чужеземца! Хотя я начинаю верить, что ты мог быть одним из наших в прошлой жизни. Ты запомнил, как выглядел?

— По пути к вражескому лагерю мой конь остановился у озера — попить воды. Я увидел в озере собственное отражение — два локона возле ушей, закрученные в косички, чуб, усы, свисавшие на несколько сантиметров ниже лица, небольшую бороду, и... — я прижал ко лбу пальцы, делая вид, что стараюсь вспомнить. — на правой щеке у меня была отметина.

— Ничего себе!

— В чём же дело?!

— Отметины на щеке — ещё одно божественное клеймо, встречающееся у очень сильных воинов, избранных богами. А как выглядело твоё клеймо?

— Сейчас, — я снова прижал ко лбу пальцы. — Оно было похожим на молнию.

— Не может быть! Если тебе верить, во сне ты был Бареш-Ханом, величайшим героем гэнни-джунского народа и богом нашего племени!

— А может ли это значить, что я и есть Бареш-Хан, точнее его реинкарнация?

— Апион, уж не имеешь ли ты в виду, что именно ты должен исполнить пророчество о возвращении Бареш-Хана? Всё может быть, я начинаю верить в твою духовную связь с Гэнни-Джуном, но я не верю, что наш Великий Хан, наш бог, вернулся в облике чужеземца. Скорее всего, это был просто сон. А может, ты сошёл с ума? Или ты — плут, решивший подчинить себе наши племена из корыстных целей? Откуда мне знать, что ты меня не обманываешь?

— Вопрос не в том, сможешь ли ты мне поверить. А в том, позволишь ли ты себе не поверить мне, если я говорю правду.

— Не знаю, что делать, Апион. Ты меня озадачил. Скажи мне, почему ты до этого не сообщал мне о снах, где ты — Бареш-хан? Только не говори, что не видел их раньше: если у тебя действительно были предыдущие воплощения, тебя должны были с детства преследовать странные сны.

— В детстве я действительно видел сны, где я веду в бой странных узкоглазых людей. Но как ты знаешь, с возрастом человек может перестать видеть сны о прошлых жизнях. Став отроком, я подзабыл об этих снах — и не ассоциировал этих людей с вашим народом: у нас на Севере, в Древгородском княжестве с роду не видели гэнни-джунцев. Конечно, в моей деревне ходили слухи о них, но в одних ваши люди представлялись синими, в другом зелёными, а в третьих были наделены пёсьими головами. Так что с вашими я впервые столкнулся лишь в академии.

Прошлой ночью я увидел впервые сон, посланный богами в проклятие гэнни-джунцам. А этой ночью сны, где я хан, вернулись. Помнишь лекции Артемия по теории магии? Реинкарнированный может видеть сны о своей прошлой жизни в местах, где жил раньше. Эти места вытаскивают из подсознания воспоминания, и возвращают их через сны.

— Я не знаю, можно ли тебе верить, Апион. Поэтому надо обратиться к тому, кто лучше, чем я разбирается в вопросов реинкарнации, и сможет определить, настоящий ты Бареш-Хан, сумасшедший или аферист-самозванец. К моим родителям и брату Осибаю. Мы немедленно отправимся в племя Уштобе, Апион!

— Я буду благодарен, Джумаш!

* * *

Повозка, вновь запряжённая тремя лошадьми из конюшни Джумаша, опять колесила плоскогорья Гэнни-Джуна. И снова на козлах сидел Джумаш, а мы с Громобоем — в самой карете. На этот раз лошади мчали нас на юго-восток. Стояло начало февраля — но с юга дул тёплый и сухой ветер, и погода соответствовала середине октября в Солнцеграде.

— Далеко ещё ехать до твоего племени, Джумаш? — спросил я.

— Три дня, — ответил гэнни-джунец. — Осенью и зимой наше племя живёт на юге. А с наступлением весны отправляется на север, подальше от жары. К шаманам племени Уштобе всегда приходили воины со всей страны — как из других племён, так и из городов. Каждый из них объявлял себя новым воплощением Бареш-Хана. Но ни один не выдерживал испытаний, способных доказать истинность намерений.

Громобой строго посмотрел на меня. В его взгляде читалось: не выйдет вся твоя затея. Давай признаемся, что ты — не настоящий Бареш-Хан и повернём обратно. В моём ответном взгляде учитель прочитал: попытка не пытка. Мы должны попытаться.

— Как именно звучало пророчество о возвращении Бареш-Хана? — спросил я.

— Я не помню. Я не пошёл по пути шамана в отличие от брата. Но смысл мне не забыть никогда. Всякий гэнни-джунец знает, что Бареш-Хан, изгнавший кедмийцев, носил прозвище "Воин-Молния". В пророчестве говорится, что в аул нашего племени ступит Избавитель, который вновь спасёт Гэнни-Джун от чужеземцев, снимет с нашего народа проклятие. Это будет Воин-Молния, овладевший небесными силами, бессмертный и способный в одиночку справиться с полчищами врагов.

— Думаю, Джумаш, мне будет интересно пообщаться с твоей семьёй — и выслушать весь текст пророчества.

— Я уважаю тебя, как сильного аргоманта, Апион. Даже если ты — не настоящий Бареш-Хан, я с радостью выступлю твоим переводчиком!

— Благодарю, Джумаш. Но я хотел бы попросить тебя об ещё одной услуге: пока мы едем, начни учить меня вашему языку.

— Но мы будем в ауле племени Уштобе уже через три дня!

— Главное, начни. И я смогу сам общаться с вашими, пускай и на самом простом уровне.

Во время одной из встреч с отцом во сне я узнал от него, что маги расы Ситтари способны в совершенстве выучить любой язык за считанные недели. Боевые маги Ситтараса странствовали по десяткам населённых миров — и вступали в войска, сражающиеся против чёрных магов, захвативших власть демонов или обычных преступников — и опытный боевой маг свободно владел десятками, а то и сотнями языков. Пускай я сначала потрачу на изучение гэнни-джунского три дня — я многое смогу понять, учитывая немногочисленный словарный запас варварских племён — и гэнни-джунцы смогут понять меня.

* * *

Повозка Джумаша подъехала к очередному аулу кочевников, располагавшемуся посреди бескрайней степи. Навстречу ей вышло всё племя — мужчины в лёгких кожаных доспехах, женщины в льняных платьях и дети. Похоже, это и было село Уштобе.

— Джумаш! Джумаш вернулся! — закричал мужчина, на голове которого был надет череп буйвола. — Рад видеть тебя, брат! Духи предков сообщили мне во сне, что ты скоро приедешь! И вот, ты вернулся!

— Здравствуй, Осибай! — Джумаш соскочил с козел и обнял брата-шамана. — Как сам? Как родители?

— Мать сидит в шатре. А отец три дня назад ушёл на Священную Гору Фергана — дабы внимать самым великим духам нашего племени — и узнать, не начнётся ли в ближайшее время война.

Дверца кареты открылась, и мы с Громобоем ступили на землю племени Уштобе.

— Могу ли я познакомиться с твоими спутниками? — спросил Осибай.

— Моя — Апион. Моя — мага, — на ломанном гэнни-джунском произнёс я. — Это — моя учителя, Громобой.

Сам Громобой понимал смысл лишь по интонациям и знакомым именам. До моих языковых способностей ему было далеко.

— Апион считает, что именно он — перевоплощённый Бареш-Хан — и настаивает на прохождении испытания.

— Любопытно, — произнёс шаман. Бареш-Хан — чужеземец! Пойдём же к нашей матери, Апион. И выслушаем, что она думает по этому поводу. Следуй за мной!

Мы последовали за шаманом и его братом к грандиозному шатру, над входом в который висел череп буйвола. Вчетвером мы зашли в шатёр. Внутри висели шкуры убитых койотов, а весь земляной пол занимали несколько шкур степных медведей. По бокам шатра стояло несколько столов. Перед одним из этих столов стояла пожилая женщина в синем льняном платье, в чьих волосах красовался десяток перьев степного кондора. Она что-то варила — не то зелье, не то обед. Согласно непонятному запаху, это могло быть что угодно. Но я решил не задавать напрямую вопроса, зелье это или еда — вдруг шаманка обидится.