Наследник Звёзд

— Здравствуй, мама! — радостно крикнул Джумаш.

— Наконец-то ты вернулся, сынок! — ответила женщина и обернулась. — О, духи предков! Ты привёл мойренских оккупантов!

— Это не оккупанты, мама! Это — маги, такие же, как и я.

— Здравствуй, добрая шамана, — поклонился по-восточному я. — Моя — мага Апион, это — моя учителя Громобой.

— Меня зовут Шураба. Если ты не оккупант, маг, что же вас привело к нам, в селение Уштобе?

— Мама, маг Апион считает, что он — реинкарнация Бареш-Хана, и что он сумеет объединить наш народ. Апион требует прохождения испытаний.

— Я лично была знакома с тремя претендентами на это имя — и все они оказались фальшивками. Но где это видано, чтобы Бареш, наш вождь и бог, воплотился чужеземцем?! Я не хочу обижать тебя, Апион, но я тебе не доверяю! Знаешь ли ты, почему Бареша называли Воином-Молнией.

— По двум причинам. Во-первых, он был очень ловок, быстр — и двигался с молниеносной скоростью, — ответил я на мойренском языке, поскольку мой гэнни-джунский лексикон был пока слишком скуден. Джумаш переводил. — А во-вторых, у него было на правой щеке божественное клеймо, похожее на молнию.

— Правильно. Но знаком ли ты с полным текстом пророчества об Избавителе, о пришествии Воина-Молнии?

— Нет, моя не знакома, — честно ответил я.

— Так и думала. Тогда слушай:

"Небесной силой овладев,

Пришелец в Уштобе явился.

"Я, Воин-Молния, узрев:

От небожителя родился!

Не властно время надо мной!

Не властны смерть и все хворобы!

И я пылающей волной

Испепелю врагов до гроба.

Узнал, что Избавитель я,

Избавлю от проклятья племя;

Останутся в стране друзья

И нас покинет злое бремя".

— И в чём моя испытание? — спросил я, со своим знанием гэнни-джунского языка весьма смутно представив себе смысл пророчества.

— Я разве сказала, что ты можешь пройти испытание, чужеземец? В пророчестве ясно сказано, что, хотя Избавитель и не родился в Уштобе, он — гэнни-джунец! Любой представитель нашей расы может настоять на прохождении испытания, но ты — мойренец!

— Джумаш, переводи всё, что я скажу! — произнёс я. Джумаш кивнул головой.

Я прекрасно помнил свои странствия вместе с Ларратосом по миру Эрты, и первобытные племена кальтукки, живущие в дружески-соседских отношениях с орками. Люди из этих племён враждебно относились к чужеземцам из людской расы, но любой чужак мог пройти инициацию и стать Братом Племени — то есть переставал быть чужаком. Одна надежда, что так же обстоит и у кочевников Гэнни-Джуна.

— Джумаш, скажи, что я хочу пройти инициацию. Обряды перехода. Я хочу, чтобы меня приняли в ваше племя!

— Ты можешь рискнуть пройти инициацию, — произнесла Шураба. — Но я не уверена, что ты её выдержишь, потому что не ведёшь с детства кочевой образ жизни. Но если пройдёшь, тогда станешь братом племени. И даю слово, что я позволю тебе в таком случае пройти испытание на истинность воплощения.

Глава 14

Испытание болезнью

"По степным плоскогорьям Гэнни-Джуна на спинах рыжих крепких коней скакали два кочевника — желтолицый Джумаш и бледнолицый Октобай. Полуденное мартовское солнце светило им в глаза, но глаза обоих кочевников, коренного гэнни-джунца и сильного мага Октобая, приспособленные к степному солнцу, спокойно любовались багровыми полосами, исколовшими небо. Как показалось бледнолицему всаднику, они способны превратить степь в пустыню даже ранней весной. Небо и солнце Гэнни-Джуна особенные: нигде больше в полдень не увидишь багрового оттенка дневного светила. Несмотря на март, погода стояла сухая, почти что безжизненная и безветренная. Но плащи на спинах всадников, так же, как и их косички развевались под встречным ветром, а кожаная броня цвета выцветшего сена, несмотря на коней, делала кочевников почти незримыми в бескрайних степях Гэнни-Джуна.

Скакуны стремились на восток, к селу Уштобе. В небе промелькнуло невнятное пятно, но намётанный глаз Октобая определил, что это — степной кондор. Бледнолицый кочевник молниеносно достал из-за спины лук, затем стрелу из колчана и, посмотрев на траекторию полёта птицы, стрельнул в небо.

— Редко машет крыльями. Значит, к пасмурному вечеру, — произнёс бледнолицый Октобай на чистом гэнни-джунском языке без малейшего акцента.

Степной кондор, поражённый тисовой стрелой, камнем рухнул к земле. Всадники поскакали к нему. За плечами Октобая и Джумаша висело по катане — и, судя по потёртости рукояток, оба кочевника знали толк в этом оружии".

— Неплохая летопись получается, не так ли, брат Октобай? — поинтересовался Джумаш.

Всадником Октобаем был никто иной как я, известный как вор Неуловимый, агент Барс, уроженец Стейнгарда Апион Бейн — и грозовой маг Апион Грант. При инициации кочевники нарекли мне новое имя. Ни за что не забуду инициации в племя Уштобе. Я три недели жил в племени на правах гостя, изучая язык и обычаи степного Гэнни-Джуна. Громобой не выдержал и трёх дней, двинувшись в Джум-Балл, чтобы оттуда взять путь обратно в Мойрению.

Я научился орудовать катаной и стрелять из композитного лука. Потом хан Актубек сказал, что я должен пройти Испытание Ловкости вместе с тремя юношами, которые должны стать мужчинами. Нам вручили по луку, и мы охотились на кондоров, и каждый из нас принёс хану по голове гигантской птицы. Затем хан отправил нас на Испытание Силы. Каждому из кандидатов в мужчины племени Уштобе требовалось сразить опасного хищника; мне достался медведь. Хан выдал нам по катане и я с лёгкостью одолел зверюгу в ближнем бою: с моей ловкостью это было раз плюнуть. Я принёс Актубеку голову медведя, и следующее испытание назначил шаман Акалтын, отец Джумаша: я должен был забраться в пещеру в скалах недалеко от племени, некоторое время пробыть там в одиночестве и не сойти с ума. Акалтын сказал, что если я силён духом, медитация укрепит меня, и мне откроются видения, а это значит, что я потом могу стать шаманом.

— Сколько же времени я там должен прожить? — поинтересовался я.

— Сколько потребуется, Апион, — отрезал шаман. — Духи сообщат мне.

Вход в пещеру закрыли огромным камнем. Я оказался в полной темноте, без доступа к пище. Я прибегнул к огненной магии, создал блуждающий огнешар, исполняющий роль светильника, и принялся осматривать пещеру. В ней не нашлось ни намёка на пищу, зато присутствовала подземная речка, полная чистой пресной воды. Жажда мне не грозила, но вот сильный голод дал о себе знать уже через полдня. Впрочем, я не мог определить время: от наручных часов я избавился ещё в доме Антипа, потому что они очень странно смотрелись в этом варварском мире, а посмотреть на небо я не мог. Чтобы не сойти с ума от одиночества, я принялся практиковать аргомантию. Мне казалось, что я не потерял счёт времени, и через двадцать условных дней Акалтын выпустил меня. Оказалось, я провёл в уединении всего неделю.

— Твои глаза полны решимости, — сказал тогда Акалтын. — И дух твой крепок. Ты принят в Уштобе, Брат Племени, и возможно, потом станешь Внимающим Духов. Твоя мантия полностью запачкалась в пещере, но я принёс тебе новую одежду, — при этих словах шаман протянул мне кожаные доспехи степняка. — Этим утром я вошёл в контакт с духами предков. Они сказали, что ты прошёл испытание, и велели наречь тебя в честь моего деда именем Октобай.

За месяц, прожитый среди кочевников, мои волосы удлинились, и, после того, как я надел кожаный доспех, шаман сплёл мне небольшую косичку. Шураба нарисовала на моём лбу несмываемой солнечный диск, "божественное" клеймо гэнни-джунцев, чтобы показать, что хотя я и не являюсь гэнни-джунцем по крови, стал настоящим кочевником, таким же, как и все остальные.

К реальности меня вернул звук удара тушки кондора об землю. Джумаш подобрал добычу и положил на спину своего коня, сзади сидения. Я спешился и приложил к земле ухо:

— Слышу тихое подкрадывание степных саблезубов, брат Джумаш. Эти твари идут с юга — прямо к нашему аулу!

— Рад за остроту твоих чувств, брат Октобай. Так покажем этим тварям, кто хозяин в степях Гэнни-Джуна! Они встретятся с кочевниками, знакомыми с мощью мойренских богов!

Вскоре на горизонте показалась стая степных саблезубов — грозы всего живого и проклятие степей Гэнни-Джуна. Если бы не оберегающие ритуалы шаманов кочевников, люди давно были бы истреблены этими жестокими и кровожадными хищниками, даже утолив жажду голода, не способными заглушить в себе жажду убийства. Небольшие и жилистые, в отличие от своих огромных, предпочитающих жить и охотиться в одиночку сородичей с северных гор Эрты, степные охотники выглядели не столь внушающе и грозно как полярные тигры. Но менее опасными от этого не становились. Обладающие невероятной выносливостью, сбиваясь в стаи, именовавшиеся на языке кочевников "гуртом", саблезубы не боялись никого и ничего, всем гуртом нападая на добычу, размером многократно превосходившую их самих. Длинные, выпирающие из пасти, похожие на изогнутые клинки клыки саблезубов пробивали любую, даже саму толстую и прочную шкуру, а превосходящее количество и умение развивать невероятную скорость бега не оставляли добыче ни единого шанса. Благодаря окрашенной в грязный, серо-жёлтый цвет шкуре, саблезубы были почти неразличимы на фоне степи, атакуя внезапно и молниеносно.

Заметив нас, саблезубы торжествующе заревели, ускорили бег, на ходу рассыпаясь в цепочку, окружая, отрезая любые пути к бегству. Кони, при виде хищников, испуганно заржали, переступая с ноги на ногу, топчась на месте и не подчиняясь командам, грозясь сбросить с себя всадников. Я, не дожидаясь, пока саблезубы подойдут достаточно близко для прыжка, взмахнул рукой, посылая в ближайших зверей сноп электрических искр наподобие тех, что мы с Громобоем использовали против клопов в трактире, только значительно крупнее. Громыхнуло. Шкура саблезубов, угодивших под заклинание, затрещала, вспыхнула электрическими всполохами. Запах озона, смешанный с вонью палёной шкуры, ударил в нос. Саблезубы, поражённые заклятьем, спотыкаясь и оглашая степь полным боли и ярости воем, повалились на траву, покатились по склону вниз.

Мой конь, совсем рядом с которым остановилась бездыханная, исходящая паром и зловонием туша саблезуба, заржал, встал на дыбы, гарцуя на задних ногах. Я, не сумев удержаться в седле, свалился на землю, чертыхаясь и проклиная всех и вся. Перевернулся, выпрямился, выхватывая катану. Рядом снова жахнуло, да так, что у меня на мгновение заложило уши, а сам я с трудом устоял на ногах. Слева, там, где стоял Джумаш, полыхнуло жаром. Пламя, жадно пожирая высушенную солнцем траву, волной прокатилось от исходящего дымом чёрного, обугленного кратера, оставленного огненным шаром кочевника. Едкий смог, наполненный умопомрачительной смесью ароматов горелой шерсти, жжёного мяса и тлеющего ковыля, моментально заполнил всё вокруг так, что разглядеть что-либо на расстоянии вытянутой руки стало абсолютно невозможным. Я закашлял, прикрыл лицо рукавом, побежал, стараясь как можно скорее выйти за пределы смога.

Напавших саблезубов я скорее услышал, чем увидел. Лезвие катаны, просвистев в воздухе, вонзилось в тело ближайшего зверя, едва не перерубив его пополам. И тут же, следом, не давая добыче опомниться, прыгнули ещё трое.

Против подобного противника были бесполезны любые фехтовальные приёмы и хитрые комбинации. Бесполезно было пытаться парировать удар когтистой лапы. Оставалось только нападать, быстро и беспощадно — так, как это делали саблезубы. Нужно было самому стать зверем. Первого саблезуба я рубанул коротко, практически без замаха, прямо по клыкастой морде. Не останавливаясь, я ввернулся между двумя оставшимися, широко ударил сверху, перерубая зверю слева позвоночник. Сила удара была такой, что катана, с лёгкостью преодолев кость и плоть, описала понизу полукруг, вонзившись в живот второго зверя и дальше вверх. Мне, чтобы завершить удар, пришлось встать на одно колено, подталкивая оружие, не давая лезвию в потерявшем инерцию замахе завязнуть в теле саблезуба. Это и спасло мою жизнь. Последний из уцелевших хищников напоролся на выставленное вперёд острие, щёлкнув клыками перед моим лицом и повалив меня массой тела на дымящуюся землю.

— Ты жив, Брат Племени! — Джумаш, ведя под уздцы наших коней, подошёл ко мне, заляпанному кровью с копотью и злому как тысяча чертей. Я не ответил. С трудом выкарабкавшись из под туши саблезуба, я перевернул тело и, упёршись ногой вытащил вонзившуюся по самую рукоять катану.

— Ого, — только сейчас кочевник заметил убитых хищников, восторженно присвистнув, — Ловко, ничего не скажешь. Признаюсь, ты удивляешь меня всё больше, брат Октобай. Поначалу, мне вообще не верилось, что ты пройдёшь посвящение, но теперь... Ты стал истинным кочевником — и, вижу я, ты более чем достоин носить своё новое имя!

— Спасибо за доверие, Джумаш, — ворчливо откликнулся я, вытирая лезвие катаны о шкуру лежащего зверя и пряча оружие в ножны. — Жаль, что учитель Громобой не видел моего прогресса, — достав флягу с пивом, я с блаженством вылил почти всё её содержимое на голову, вытер лицо, — И хорошо, что не видел меня сейчас, — чуть тише добавил я про себя, забираясь в седло.

— Не стоит жалеть, Октобай. Твоему учителю нечего делать в нашем племени — я чувствую, что он никогда не станет кочевником! Поэтому лучше для нас и для него будет, если он вернётся в Джум-Балл — а ещё лучше, если в академию.

— К тому же он должен вернуться к моему тестю и доложить о моих успехах на переговорах. А всё-таки, Джумаш, веришь ли ты, что я и есть Бареш-Хан возрождённый, Избавитель, Воин-Молния?

— Не знаю, брат. Месяц назад я бы сказал: "Вряд ли! Чужеземец не может быть реинкарнацией Бареш-Хана!" Сейчас я верю, что ты можешь быть Бареш-Ханом. Но можешь и не быть.

Степные кони въехали в поселение Уштобе. По нашей команде они сбавили шаг и двинулись к шатру шаманов.

— Я уверен, что в пророчестве говорится именно обо мне. Ибо сказано: "от небожителя родился"! Моим отцом, как и отцом Бареш-Хана, был небожитель!

— Да иди ты! — изумлённо крикнул Джумаш по-мойренски, потому что в гэнни-джунском языке такого выражения не было.

— Моим отцом был представитель расы Ситтари, Истинных Магов, хотя я не знал этого до последних времён. Именно их, как рассказывал Артемий, называли небожителями.

— Опять же не знаю, верить тебе, или нет!

— А почему бы и не поверить? Пророчество называет Избавителя "воином-молнией". Меня можно тоже так назвать — благодаря моей молниеносной реакции и возможностью управлять этими самыми молниями. А что касается клейма в виде молнии, то мне кажется, что такие детали необязательны. В пророчестве сказано, что Избавитель бессмертен, и над ним не властны болезни и старость. Как представитель расы Истинных Магов, я бессмертен и не подвержен болезням.

— В это тяжело поверить, Брат Племени! Но думаю, моя мать лучше разберётся, действительно ли ты бессмертен и не подвержен болезням, или это всё твои фантазии.

Кони дошли до шатра шаманов, и мы спешились, после чего зашли в шатёр: сначала я, потом Джумаш. Шураба варила очередное зелье, но я, проживший месяц среди племени, по тонкой струйке пара, идущего от котла, определил, что это — противоядие от укуса степных гадюк.