Все это и многое другое проносилось в голове, пока его толкали к выходу.
— Куда меня?.. — опомнившись, пробормотал Филип для достоверности. — Что за шкет тут раскомандовался?
— Шевелись, падаль! — последовал очередной тычок.
Филип окончательно пришел в себя и поскорей направился к двери, звеня кандалами и с трудом сохраняя обреченный вид. Отец Небесный, неужели все взаправду? Жизнь, свобода, и подарил их не чокнутый старикашка-крестный, повинуясь очередному воспитательному капризу, а возлюбленная, которой он нужен, как воздух. Да, именно так она тогда и сказала.
Вновь задумавшись, Филип чуть не налетел на один из столбов.
— Не пытайся башку расколоть! — загоготал охранник. — Кое-кому ты нужен целым и невредимым. Ненадолго, правда. Ох, не завидую твоей участи! Лучше б оставаться здесь, с нами. Глядишь, протянул бы сколько-то годков, особенно кабы научился почтительности.
Филип молчал, сдерживая смех. Если б только они знали, кому он нужен, зачем и как сильно! Передохли б с зависти, точно.
Оказаться снаружи, вдохнуть свежий утренний воздух, сегодня особенно отчетливо пахнувший морем, было невероятным наслаждением. Разбитые губы так и норовили растянуться в улыбку, приходилось кусать их, ощущая солоноватое тепло собственной крови. Евангелина глянула мельком и тут же отвела глаза. Хочется верить, не от того, что ей противно созерцать грязного каторжника, а тоже трудно играть роль.
— Поезжайте к себе, молодой человек, — обратился к ней надзиратель. — Мерзавца раскуют, свяжут, а я лично доставлю его к дому, который вы указали.
— Спасибо, мой лорд, — Ив церемонно поклонилась. — Мы с отцом вам очень обязаны. Только прошу, обращайтесь с ним бережно. Я объяснял, зачем негодяй нужен нам живым и, по возможности, здоровым.
— О, не беспокойтесь, его никто не тронет. Поверьте, он и сейчас вполне здоров. Разбитая морда — привычное состояние для подобных подонков.
— Жду вас в доме, мой лорд, — девушка бросила последний взгляд на каторжника и пошла к воротам.
* * *
Когда расчеты с Витби были закончены, а положенные любезности сказаны, надзиратель и охранники с повозкой покинули небольшой дворик. Девушка заперла ворота и калитку на засовы и чуть ли не бегом кинулась в сарайчик, куда перенесли связанного Филипа.
Упала рядом с ним на колени, осторожно вытащила грязный кляп, достала из-за голенища заранее припрятанный там нож и принялась перерезать веревки.
— Дальше я сам, — Филип, почувствовав, что руки свободны, сел и взглянул на Евангелину. Она молча протянула ему нож и потом смотрела, как он справляется с путами на ногах.
Солнечные лучи проходили сквозь маленькое оконце и щели в стенах, в светлых полосах, пронизывающих полутьму, плясали пылинки. Одна слепящая полоска уперлась в плечо Филипа, высветлила грязную холстину, которая его покрывала. Пахло сеном, лошадиным потом, конским навозом, давно немытым мужским телом. Снаружи на крыше чирикали воробьи, радуясь солнечному утру, здесь, в сарайчике, лошадь хрустела овсом, да ходил по веревкам нож. Все было донельзя обыденно, но в реальность происходящего почему-то не верилось.
— Совсем не то, что ты хотела бы увидеть, — ненаглядный сбросил перерезанные путы и с наслаждением потянулся, поглядывая на девушку здоровым глазом, кажется, с легкой усмешкой, хотя по черной заросшей физиономии определить трудно.
— Разбитое лицо я вовсе не хотела увидеть. Ты и вправду сцепился с охранником? Зачем?
— Объясню потом, если тебе все еще будет интересно. Мы ведь не в Свонидже? Я не слышал, чтобы проезжали ворота.
— Нет. Домик стоит за городской стеной, на отшибе. Кроме нас тут никого.
— Здесь есть колодец или мне тащиться к морю?
— Здесь есть купальня! Филип, ты злишься на меня?
— Нет. За что? За то, что вытащила из расчудесной мужской компании?
— За то, что попал на каторгу...
— Энджи, перестань ломать пальцы. Я говорил на прощание, как к тебе отношусь, повторил бы и сейчас, да боюсь, рассердишься. — (Вот теперь он точно усмехается!) — Показывай, где купальня. Ох, и не смотри так, пожалуйста. Поверь, тебе не понравятся прикосновения грязного вшивого каторжника.
— Разденься тут, — девушка потупилась. — Потом сожжем эти тряпки.
Филип, уже вставший на ноги, стащил лохмотья и выбросил за дверь. Постоял в проеме, щурясь от яркого солнца, втягивая прохладный осенний воздух.
— Понятно, отчего домишко на отшибе, — шагнул к зарослям пахучего растения, прошлым вечером заставившего Евангелину чихать. — Дурь с Архипелага, — провел рукой по резным листьям. — Здесь холоднее, она вырастает не такая забористая, но запах все равно есть.
Ив встала рядом, учуяла резкий аромат и чихнула.
— Это и есть свербига? — зажала нос, который немилосердно зазудел внутри. — Я использую ее корень в некоторых снадобьях. Да, запах тот же, но гораздо сильнее... А-пчхи! Фу, гадость какая! — отбежала подальше. — Как тебе удается не чихать? У меня все внутри дерет... — потерла переносицу. — А-пчхи!
— Я ее пробовал на Архипелаге. Занятная трава — если покуришь, чихать от свежей уже не будешь, — Филип отвернулся от зарослей и подошел к Ив. — Так где купальня?
Приведение Филипа в человеческий вид заняло немало времени. Пока он отмокал в теплой воде, девушка успела накомить его мясом, в которое парень вцепился едва ли не с рычанием, и теперь обрабатывала его волосы снадобьем от вшей.
— Охота мучиться, — ворчал ненаглядный. — Сбрей подчистую.
— Мне не нравятся мужчины без волос.
— А мне не нравятся насекомые! Сам сбрею.
— Сбреешь-сбреешь, если будет нужда. Пока на это снадобье никто не жаловался.
Оттирая Филипа пучком лыка от въевшейся угольной пыли, Ив поведала, как удалось провести Витби — этот вопрос почему-то занимал ее любовника больше всего. Потом пришел черед рассказа о подготовке побега из столицы и помощи гвардейцев.
— Ты отказалась от сопровождения?! — Филип дернулся так, что вода из бадьи плеснула на пол.
— Конечно! — хорошо, что пришла в купальню в одной рубахе. Ненаглядный залил бы и штаны, и сапоги. — Мне хватило, что тебя отправили на каторгу. Если б еще с Шоном и Кайлом что-то случилось по моей вине... И потом, ты же сам просил друзей помочь только из столицы выбраться.
— Я не хотел наглеть! Да и не знал, как они отнесутся к просьбе Жеребца — пришлось ведь все им рассказать. Думал, ты сама попросишь проводить до копей, или они догадаются предложить.
— Они предлагали, я отказалась.
— Святые Небеса, да ты сумасшедшая! И дружки мои тоже... Попадись они мне, объясню, как строптивых девиц обламывать.
— У них не получится, — фыркнула Ив. — Ростом не вышли.
Филип сообразил, что сидит уже во второй, вполне чистой воде, а кожа снова стала белой, притянул подругу к себе и впился в ее губы. Девушка пылко ответила, и, рискуя свалиться в бадью, опустила одну руку в воду, скользнула туда, где у него было твердо и горячо. Несколько минут тяжелого дыхания губы в губы, тихого плеска, потом удовлетворенный стон, и Евангелина, выпрямившись, уселась на край бадьи.
— А свинина с чесноком, кажется, весьма недурна, — облизнула заалевшие уста. — Я вчера не попробовала, оставила для тебя.
— Распутница... — Филип заложил руки за голову и откинулся на спину. — Ни нежности, ни романтики. Это ж надо так грубо взять мужика в оборот! Свинина с чесноком... Я вот почувствовал на твоих губах мед, а под языком — яблоки.
— Ну так я этим и завтракала, — ничуть не смутилась, отлично поняв, что угодила. — И вовсе не брала в оборот, всего лишь облегчила страдания. Тебе еще ногти стричь, бриться. Разве только к вечеру и позволишь себе прикоснуться к теперь уже не запретному плоду, мой утонченный рыцарь.
Филипа такой расклад не устраивал, и из купальни он выбрался еще до полудня. Потом был ленивый день, проведенный частью в постели, частью на кухне, за столом, уставленным разнообразными яствами. Ив с сожалением обнаружила, что забыла распорядиться насчет вина, но бывший разбойник (а теперь еще и беглый каторжник) быстро нашел в погребе штабель ящиков с пыльными бутылками.
— Раз уж старушка выращивает дурь, то и винишко с Архипелага у нее должно водиться. Не чета запасам крестного, но пить можно, — откупорил бутылку, приложился. — Это даже лучше, чем обычно.
— Тебе так кажется, потому что ты уже пьян свободой, — девушка попробовала и поморщилась. — Слишком кислое.
— Привыкай, ангел мой. Беглым не до роскоши. Может, вернешься во дворец?
Смотрит со своей обычной усмешечкой, не поймешь, шутит или нет. Наверное, шутит, иначе не поглаживал бы так небрежно ее ноги (Ив в одной рубахе сидела у стола, умостив ноги частью на лавку, частью на колени к Филипу и привалившись спиной к стене). Или проверяет, дурачок, а сам рук от нее оторвать не может, пальцы непрерывно гуляют по голени к колену и обратно, забираться выше пока не решаются. Сколько можно подвергать его опасности? Не лучше ли покончить с этим сейчас? Хоть попробовать...
— Я не вернусь. А вот ты... — Евангелина перехватила ласкающую руку и взглянула на парня серьезно. — Филип, сейчас ты еще можешь помириться с крестным. Поезжай к нему в кэмденское приграничье, повинись, скажи, что я тебя выкупила и прогнала. Тогда он, возможно, проникнется сочувствием и...
— Ты точно сумасшедшая, — вырвал руку. — Я давно мужчина, а не мальчик, мне нужна женщина, а не отец. И каторгу-то вынес только ради тебя. Не ради спокойствия твоей совести, принцесса, ради тебя. Ради того, чтобы здесь, — придвинулся, провел пальцами по бедру, забираясь под рубаху, нырнул в ложбинку, — становилось жарко, когда я рядом.
О-о-о, адово пламя, он всегда знает, что сказать и что сделать, как заставить ее замолчать и покориться. Ему, судьбе, этой проклятой страсти... Почему у нее не получается диктовать ему свою волю? Не потому ли, что пытается заставить выполнить отнюдь не подлинные желания, не те, которые прорастают в сердце, а те, что раскрываются пустоцветом в голове?
Вечером, когда стемнело, парочка опять сидела на кухне, обсуждая дальнейшие планы. Филип склонялся к скорейшему отъезду, Ив настаивала хотя бы на паре дней в домике.
— Если б не твоя разбитая физиономия, уехать можно было бы и сейчас! — горячилась она. — Еще меня сумасшедшей обзываешь. Зачем ты полез на охранника? Тебя могли убить!
— Не убили же, — пожал плечами парень. — Подбитый глаз уехать не помешает. Я не лицом в седло усаживаюсь.
— Твой вид вызовет подозрения, — терпеливо принялась объяснять Ив. — Тощий, бледный, избитый, запястья перевязаны. Сразу заподозрят, что беглый каторжник, и донесут страже.
— Ангел мой, кто из нас десять лет шлялся по дорогам? Среди путешествующих законопослушных граждан еще и не такие встречаются. Перевязанных запястий под рукавами не увидят, все остальное никого не удивит. Сейчас поздняя осень, загар почти у всех сошел. Поедем послезавтра, рано утром. У нас впереди будет целый день в постели, — подмигнул ей.
— У нас только одна лошадь...
Ив не успела договорить, во дворе раздалось громкое чихание. Филип тут же напрягся, потянулся за лежащим на столе ножом, которым утром перерезал путы.
— Это не местный, — прошептал девушке. — Здешние все наверняка пробовали дурь, особенно обитатели этого домика. Да и поздно уже для горожан. Пойду проверю.
— Я с тобой...
— Куда со мной без штанов? — Ив по-прежнему расхаживала по дому в одной рубахе. — Сиди тут, оденься и мечи приготовь.
Девушка разозленно тряхнула головой и ринулась в комнату. Штаны и правда нужно надеть, но сидеть в укрытии навроде гусыни она не станет.
Филип бесшумно выскользнул во двор, благо якшающиеся с контрабандистами свониджцы петли держали хорошо смазанными. Чиханье у сарайчика не прекращалось. Кто же это? Какой-нибудь охранник с копей? Сам решил удостовериться, что судьба непокорного каторжника и впрямь незавидна, или надзиратель, этот позор рода Витби, послал? Сомнительно, охранники наверняка смолят дурь в свободное от дежурств время и чихать от свежей травы не будут. Неужели Энджи привела из столицы хвост?..
После месяца в копях глаза быстро привыкли к темноте, и разглядеть черную фигуру, поминутно сгибающуюся в приступе чиханья, не составило труда. Филип в мгновение ока оказался рядом с незнакомцем, толкнул за угол сарая, подальше от пахучих зарослей, прижал к стене, на всякий случай давая почувствовать холод лезвия у горла.
— Кого тут носит по ночам? — спросил хриплым разбойничьим шепотом.
— Филип, ты? Апчхи! — Крестник Правителя еле успел отвернуться. — Это я, Ка-а-пчхи! Кайл... Что за дрянь тут растет?..
— Кайл? — Филип выпустил парня и отступил. — Ты откуда здесь?
— Тайно провожал Евангелину. Она наотрез отказалась от попутчика, а мы не могли отпустить ее одну. Завтра еду назад, в Валмер. Решил напоследок проверить, как вы тут.
— Да-а, если б не свербига... — протянул Филип. — Отчитался б перед ребятами по полной. Ставни-то мы закрыть позабыли...
Кайл тихо ругнулся, то ли от смущения, то ли досадуя на вредоносное растение.
— Филип! — раздался от дома голос девушки. Она тихонько вышла на крыльцо, но не услышала шума драки, только сдавленное чиханье и тихие голоса где-то за сарайчиком.
— Не надо, чтобы она знала, — зашептал Кайл. — Рассердится...
— Не рассердится, поблагодарит, — усмехнулся крестник Правителя и потащил друга за собой. Молодой гвардеец не сильно упирался.
— Кто это? — вопросила Ив довольно грозно, разглядев, что Филип не один. Свет из окна упал на знакомое узкое лицо, обрамленное темными волосами. — Кайл? Как ты здесь оказался?
— Он тебя провожал до Свониджа. Зря, оказывается, я ворчал на друзей.
— Почему ж вы застряли во дворе? — у Ив стало неожиданно легко на душе. Знать, что о тебе беспокоятся и даже готовы бескорыстно рисковать, чтобы защитить, оказалось очень приятно. — Пойдем в дом. Тут в кустах по ночам кто-то шебуршится.
— Это я был, — смущенно пробормотал Кайл.
— Ты? — Они уже вошли в кухню и девушка обернулась к гвардейцу. — Адово пламя, если б я знала, можно было бы преспокойно сходить к морю! Я туда и собиралась, а шорох меня спугнул.
— Я нарочно завозился. Не нужно здесь бродить по ночам. Контрабандисты со случайными прохожими не церемонятся.
— Верно сказано, — подхватил Филип. — Нечего бродить ни одной, ни в обществе посторонних мужчин.
— Кайл не посторонний, а наш друг, — Евангелина пристроила мечи у стены и села на лавку у стола. — Каждую минуту боюсь проснуться: мечты сбываются одна за другой. Филип свободен, я больше не заперта во дворце, у меня есть друзья, с одним из которых можно посидеть и выпить прямо сейчас.
Мужчины переглянулись и тоже уселись за стол. Филип разлил вино по кружкам, поднял свою.
