Когда в кабинет вошли вызванные Правителем гвардейцы, Филип и Евангелина так и не оторвались друг от друга. По странному совпадению караульными оказались Шон и Кайл, сменившие на посту товарищей. Друзья поняли, что родственная беседа была отнюдь не мирной, ибо ни Старикан, ни его дочь не сочли нужным понижать голос, но зрелище пришибленного друга, обнимающего зареванную Льдышку, повергло их в полнейшее недоумение.
— Препроводите его в темницу, — Хьюго указал на крестника. — Пусть запрут в одиночке. В ваших интересах не разговаривать по пути.
Шон и Кайл быстро переглянулись и шагнули к Филипу, который на них не смотрел, пытаясь отстраниться от Евангелины. Девушка и не думала отпускать его.
— Энджи, пожалуйста, — тихо попросил он.
— Нет! Я не смогу без тебя! — она сжала его руку в своих.
Гвардейцы растерянно застыли по обе стороны от Филипа, тот пытался уговорить подругу, но она не слушала. Тогда Адингтон подошел к дочери, схватил за локти и сильно тряхнул, отрывая от любовника. Евангелина попробовала было высвободиться — тщетно, проклятый старик держит крепко, до дряхлости ему еще далеко.
— Пусти... — в ее голосе слышались рыдания. — Почему ты сразу не отдал его мне? Нашел бы кого-нибудь другого для издевательств... Почему именно Филип?.. — ответа, конечно, не последовало, старик лишь сильнее стискивал ее. — Ненавижу тебя! — попыталась лягнуть отца, но безуспешно. — Как же я тебя ненавижу! — дернулась еще раз и стала бессильно оседать к его ногам.
Филип и гвардейцы застыли, взирая на эту сцену.
— Вы еще здесь?! — рявкнул Правитель, опустив обмякшую, рыдающую девушку на пол. — Убирайтесь!
Солдаты с некоторыми усилиями вытолкали Филипа из кабинета и поспешно закрыли за собой дверь.
Оставшись наедине с дочерью, Хьюго присел рядом. Евангелина лежала ничком и содрогалась от беззвучных рыданий. Не совсем понимая, что делает, герцог нерешительно положил руку на голову девушки, будто желая приласкать, успокоить. Она почувствовала прикосновение, затихла и напряглась. Адингтон тут же отнял руку. Дочь медленно села и, оказавшись лицом к лицу с отцом, застыла, глядя покрасневшими от слез несчастными глазами, бледная, осунувшаяся.
— Ты сказала, что не любишь его, — растерянно пробормотал Хьюго. — Соврала?..
— Нет! — девчонка вскочила на ноги. — Да и что это меняет? Вы бы помиловали Филипа, если б я любила его? Или сказала, что люблю?
— Нет, — Правитель встал вслед за дочерью. — Вы оба виноваты и должны быть наказаны. И не вздумай еще раз угрожать самоубийством, это не поможет. Когда требуется, я умею нарушать слово. Ты добьешься лишь того, что будешь лежать, привязанная к кровати.
— Надеюсь, обещание не клеймить Филипа остается в силе?
— Да. Присаживайся, — Хьюго кивнул на одно из кресел, стоящих перед столом. — Придется подождать здесь, пока парень не окажется в темнице. Туда ты по потайным ходам не проберешься, а тюремщика я предупрежу насчет возможного визита первой красавицы Алтона.
* * *
Гвардейцы выбрали самый длинный и безлюдный путь к темнице. Они не обнажили мечей, просто шли по обе стороны от друга, так что никому б и в голову не пришло, что троица — арестованный и два конвоира. Филип оценил дружеский жест, но промолчал. Он пытался решить, стоит ли посвящать приятелей в подробности случившегося или разумнее держать язык за зубами, как приказал Адингтон.
— Что произошло? — не выдержал Кайл. — Старикан взбесился из-за дочери?
— Он взбесится еще сильнее, если узнает, что мы разговаривали, — буркнул Филип.
— Откуда бы ему узнать? — хмыкнул Шон. — Да и нарушать запреты Старикана тебе, как будто, не впервой.
— Угу, — кивнул крестник Правителя. — Это ты точно подметил. — Похоже, придется признаться друзьям. Во всем. Только бы они не отказались помочь Энджи.
— Но почему? — недоумевал Кайл. — Ты наотрез отказался жениться на ней?
— Ребята, — вздохнул Филип, — вы не все обо мне знаете...
— Что там еще за страшная тайна делает тебя нежелательным зятем для Адингтона? — спросил Шон. — Феод весь в долгах? Так у невесты денег более чем достаточно. Или ты уже успел обзавестись леди Олкрофт и выводком детишек?
— Хуже. Я десять лет разбойничал. Довольно успешно, надо сказать.
— Ты... что? — Кайл встал как вкопанный.
— Он разбойничал, — пояснил Шон, недоверчиво вглядываясь Филипу в лицо. — Во дворце объявился весной, как раз тогда Тайная служба неожиданно прекратила заниматься Жеребцом. Хочешь сказать, что спрятался у них под носом?
— Не спрятался. Попался. Адингтон выудил из меня настоящее имя, вспомнил, что приходится мне крестным и предложил жизнь в обмен на примерное поведение.
— Так ты и вправду?.. — теперь и Шон выглядел огорошенным.
— Да, — Филип с трудом заставлял себя смотреть в глаза друзьям, теперь, наверное, уже бывшим. Гвардейцы, впрочем, не выказывали ни презрения, ни отвращения, наоборот — глядели чуть ли не с воодушевлением.
— Адова хрень, я мечтал встретиться с тобой! — провозгласил Шон.
— Зачем? — удивился Филип. — Я никого из Райли не трогал. Ты уж извини, но взять с вас нечего.
— Ошибаешься, — гвардеец помрачнел. — У меня две младшие незамужние сестры, и охотники до их чести находятся.
— Я не...
— Да не о тебе речь! — усмехнулся Шон. — Ты пощипал Фрезера, а тот пытался соблазнить сестрицу Лианну. Ни я, ни отец не смогли посчитаться с подлюгой: он герцог, да еще и безмерно богат. Нас дальше замковых ворот не пустили, когда мы вызов пытались передать. А ты, говорят, спустил с него штаны и вздул ножнами. Было?
— Ну, не собственноручно, — Филипу не верилось, что его позорная тайна ничуть не отвратила друзей. — Предводителю такое по чину не положено. А людям приказал, да. Не терпеть же оскорбления скудоумного мешка с золотом.
— А Евангелина знает, что ты?.. — неуверенно начал Кайл.
Шон закатил глаза: Жеребца есть о чем порасспросить, а мальчишка все со своей зазнобой!
— Да. Знала с самого начала, — не стал запираться бывший разбойник.
— И ты ее все равно добился, — с восхищением выдохнул черноволосый гвардеец.
— Кайл! — одернул друга Шон.
— Я не добивался, — покачал головой Филип. — Она сама ко мне пришла. А я не смог отказать, даже под страхом смерти. И, представьте, не жалею.
Кайл понимающе кивнул. Шон выглядел удивленным и хотел что-то спросить, как вдруг одна из боковых дверей распахнулась и в коридор выпорхнули две молоденькие служанки. Увидели мужчин, заблестели глазами, захихикали, поглядывая главным образом на Филипа.
— Красавицы, сейчас еще утро. Идите, занимайтесь делами, развлекаться будем вечером, — крестник Правителя подмигнул девчонкам, которые в ответ залились смехом.
— Мой лорд, для вас я свободна круглые сутки! — выпалила та, что побойчее.
— Спасибо, пташечка, да я-то сейчас не свободен, прости! — усмехнулся Филип.
Служанки еще больше развеселились и отправились восвояси, время от времени оглядываясь.
— И какая несвобода гнетет тебя больше: темница или подруга? — не удержался Шон.
— Подруга не гнетет, но я о ней всегда помню, — буркнул Филип.
— Погоди-ка, — вспомнил веснущатый гвардеец. — Ты сказал, что не смог отказать под страхом смерти. Неужто Старикан?..
— Старикан отправляет меня на каторгу, в копи на юге. Как думаешь, долго я там протяну?
— На каторгу?! — друзья были потрясены. — И ты еще шутишь со служанками?!
— А что же мне, рычать на них? На таких веселых пташек взглянешь и вспомнишь, что пока жив, — хмыкнул Филип.
— Может, попробуем изобразить твое бегство?.. — начал Шон.
— Нет, — стать причиной опалы друзей, которые к тому же не отвернулись в трудную минуту, Филип не мог. Да и неизвестно, что старик учинит с дочерью, если крестник столь нагло сбежит от наказания. — Помогите Евангелине выбраться из столицы, когда она будет готова. А Энджи вытащит меня.
— Конечно, поможем, — закивали оба. — Да только поверит ли она нам?
— Нет, так просто не поверит. Но вы скажите ей... — Филип поманил друзей поближе и еле слышно прошептал что-то.
— Тебя тоже от этой девицы на поэзию потянуло, — покачал головой Шон. — Держись. Если она откажется, мы сами попробуем...
— Если она откажется, не стоит и пробовать, — проворчал Филип.
* * *
Оказавшись в темной тесной камере, Филип лег на голую деревянную койку и вперил взгляд в темноту. Где-то капала вода, попискивали крысы, пахло плесенью и нечистотами. Ну вот все и закончилось. Общение с Правителем, который почти заменил отца, дружба с гвардейцами, блаженство с Энджи. Остаток жизни пройдет в привычном окружении, с той лишь разницей, что он и его товарищи по несчастью будут не разбойничать, а сначала тащиться по пыльной дороге в кандалах, а потом махать кайлом в забое. К чему Небеса подарили эти полгода? Чтобы дать сполна ощутить, чего он лишился, сделав десять лет назад неправильный выбор?.. Но он давно осознал ошибку, просто не знал, что ее можно исправить. Видел лишь один выход: поиграть напоследок со смертью, а после сдаться ей — нарваться на меч, попасть на виселицу. Почти получилось.
Какими-то неисповедимыми путями его свело с Адингтоном. Вообще-то не удивительно, что старик был лучшим другом Томаса Олкрофта — странностей у него хватает. Крестник устраивает его в качестве преемника, но не зятя. Алтон ему доверить можно, дочь — нет. А ведь крестному плевать на ее счастье, замуж собирается отдать за первого подвернувшегося... Стоит подумать, что его Энджи станет женой другого...
Стало так муторно, что Филип, пытаясь избавиться от ненужных мыслей, крепко стукнул кулаком в стену. Боль пронзила руку, прогнала доводящие до бешенства видения предполагаемой свадьбы Евангелины, непременной первой брачной ночи.
Крестник Правителя некоторое время лежал, сосредоточившись на телесной боли. Пока кисть ныла, голову удавалось сохранять пустой. Из этого почти блаженного состояния вывело громыхание ключа в замке. Дверь открылась, впуская в камеру тусклый факельный свет и здоровенного тюремщика с тряпичным свертком под мышкой. Детина с глумливой ухмылкой уставился на севшего на койке арестанта, который жмурился от красноватых отблесков из коридора.
— Что ж ты натворил, лорд? На моей памяти в копи без суда никого не отправляли. — Ответа не последовало. — Смотри, гордость-то из тебя подвыбьют, и не только охранники, но и свой брат-каторжный. Личико попортят, не узнаешь, коли доведется еще в зеркало глянуть. — Пленник по-прежнему молчал, неотрывно глядя в лоснящуюся ухмыляющуюся рожу. — Ладно, недосуг мне с тобой лясы точить. Переодевайся, — к ногам арестованного полетел тряпичный сверток.
Как только дверь закрылась, Филип быстро стащил с себя одежду и облачился в каторжную робу. Успел как раз вовремя, нетерпеливый тюремщик уже снова гремел ключом.
— Будто для этой одежонки родился! — хмыкнул детина, с издевательским удовольствием разглядывая парня в сером мешковатом облачении. — Может, ты и не лорд вовсе?
— Катись отсюда, — огрызнулся Филип, укладываясь на койку. — Я не девка, чтобы мной любоваться и о личике моем беспокоиться. Хотя, кто тебя знает — может, ты мужиков предпочитаешь.
— Это тебе волей-неволей придется с мужиками дело иметь, — загоготал тюремщик, связка ключей у него на поясе зазвенела. — Коли силы останутся после того, как целый день киркой помашешь!
Пленник молчал. Детина собрал раскиданную по полу одежду, вышел и запер дверь.
Филип, оставшись один, сел, провел ладонью по лицу. Здравствуй, новая жизнь. Если б попал в нее предводителем шайки, было бы проще, а для лорда происходящее уж очень болезненно. Но это ненадолго: в копях он быстро превратится в тупую рабочую скотину, которую больше всего будет заботить миска похлебки после работы и возможность поспать. Скорей бы... Чтоб не саднила в очередной раз уязвленная гордость, чтоб не лезли в голову вновь проснувшиеся мысли об Энджи, чтобы ушло отвратительное ощущение собственного бессилия, которое захлестнуло еще там, в кабинете крестного.
Единственное, что удалось сделать, это успокоить ее, дать надежду, сказав, что она сможет вытащить его. Сможет? Если всерьез захочет, то, пожалуй, да. А если не захочет? Хладнокровно заявила отцу, что не любит... Зачем тогда и терпеть? Здесь, в темнице, с собой не покончишь, зато счеты с жизнью легко свести по дороге в копи. Если верить рассказам бывалых людей, достаточно шага в сторону из колонны, даром что все каторжники прикованы к общей цепи, от которой никуда не деться. Охране плевать, правила есть правила. Шаг в сторону, и холодное острие клюнет в спину, вонзится между лопатками, пробьет грудь...
"Филип, обещай, что дождешься..." — зазвучал в голове голос Евангелины. — "Обещай, что не будешь искать смерти, станешь беречь себя. Я приду за тобой, клянусь. Постараюсь побыстрее, но ты дождись, дождись в любом случае, умоляю..." Ей ничего не стоило получить от него очередное обещание, когда старик разрешил попрощаться. Он сказал о любви, думая, что больше никогда не увидит свою ненаглядную. Признание ее, казалось, не обрадовало, но как она прижалась и как горячо стала шептать... "Обещай, обещай, обещай, что дождешься." Разве мог он не пообещать? И разве может не сдержать слова? Говорят, некоторым удавалось протянуть в копях несколько лет... Но Энджи не станет мешкать, он уверен! А раз так, нечего думать о смерти. Назло всему надо думать о жизни, о Евангелине, которая, насколько он успел ее узнать, способна добиваться своего. Значит, они еще встретятся. И пусть тогда хоть кто-то попробует разлучить их.
Часть вторая
I
После разоблачения Ив два дня безвылазно просидела в своей башне. Она могла бы войти в потайной ход, да что толку? В темницу незамеченной не проберешься, а тюремщики предупреждены насчет высокородного арестанта и ни за что не пропустят к нему никого, кроме Правителя.
От нечего делать Евангелина в сотый раз размышляла, не упустила ли возможности спасения. Пожалуй, нет. Что могли они с Филипом? Попытаться уйти через потайной ход, предварительно оглушив и связав Хьюго? Ничего не вышло б. Хрыч все еще силен, его не застанешь врасплох, успел бы кликнуть гвардейцев. Да и трудно представить, что Филип, отказавшийся ловить своих бывших людей, поднял бы руку на крестного и друзей. (Кстати, а кто же там стоял в карауле, она не разглядела, слезы и ярость туманили зрение. Зато солдаты наверняка отлично все видели и уже растрепали товарищам, какова на самом деле Ледяница. Ох, о чем она думает, когда ее ненаглядный в опасности!) И все же, смог бы Филип драться со стариком и гвардейцами? Ради нее, Евангелины, пожалуй, смог бы. Загвоздка в том, что она не хочет уподобляться старому хрычу, не желает ломать своего мужчину, использовать власть, которую получила над ним. Что он тогда говорил? "Я не стал бы применять власть над тобой, удовлетворился сознанием, что обладаю ею." Впору поверить, сама-то чувствует то же самое...
