— Не могу не согласиться, Джон-свинопас и правда никому не интересен. Но я Правитель Алтона, и моя обязанность — поддерживать порядок во всем, и в делах, и в стране. Мне необходимо знать, в каком именно хлеву плодится подобная тебе шваль, — Хьюго не поскупился на презрение в голосе, дополнив слова соответствующим взглядом. Расчет оказался верным: пленник дернулся, будто его ударили.
— Филип Олкрофт.
— Что-о-о? — чуть ли не взревел Правитель, заставив дочь вздрогнуть.
— Вы хотели знать мое настоящее имя, это оно и есть. Филип Олкрофт, коли не расслышали. Так что я сам лорд, если уж на то пошло, и вам вассальной клятвы не приносил.
Правитель побледнел и поднялся на ноги. Он сверлил взглядом лицо разбойника, но тот и не думал прятать глаза. Смотрел спокойно, без вызова, как человек, сказавший правду, которая ему глубоко безразлична.
— Хочешь сказать, паршивый щенок, что герцог Томас Олкрофт — твой отец?
Волнение Хьюго поразило Ив, она никогда не видела отца таким. Девушке и в голову не приходило, что он может не только испытывать какие-либо чувства, кроме ярости, но еще и проявлять их. Что до происхождения пленника, ей было все равно. Звали его Жеребцом или Филипом — какая разница? Он понравился ей, как никто прежде. Да, это раздражало, ибо Евангелина ненавидела и презирала любые проявления слабости в себе, но раздражало лишь отчасти. Ведь лучше вырваться на свободу с приятным мужчиной, а не с каким-нибудь грубым самовлюбленным болваном, коим вполне мог оказаться предводитель разбойничьей шайки.
— Да, он мой отец, — равнодушно пожал плечами разбойник. — Если подумываете об очной ставке, замечу — лорд Олкрофт и раньше плохо представлял, как я выгляжу. А тут столько лет прошло, может и не признать. Или скажет, что не признал.
— Герцог Олкрофт уже пять лет как мертв, — произнес Правитель, механически садясь в кресло. Оправиться от неожиданного известия оказалось не так-то просто. — Но у меня есть способ узнать правду. Снимай штаны.
Ив не поверила ушам и вжалась в стену, еще теснее приникая к глазку.
— Зачем? — по-прежнему спокойно спросил пленник. Известие о смерти отца (если герцог Олкрофт действительно приходился ему отцом), казалось, не произвело на парня никакого впечатления.
— Уж конечно не затем, чтобы позволить мне насладиться зрелищем твоего главного и, похоже, единственного достоинства, — немного придя в себя, Правитель вновь ударился в сарказм. — Быстро, иначе позову стражу, и тебя разденут!
Хьюго не доставляла удовольствия сложившаяся ситуация. Она к тому же до тошноты напоминала сцену из сопливого романчика, которые обожала покойная Берта. Пропавший наследник, родимое пятно... Тьфу! Странно, что Евангелина не читает подобную дрянь, правда, мерзавка пошла дальше. Откопала в библиотеке толстенный том со скабрезными картинками, замусоленный не одним поколением прыщавых юнцов. Там все страницы слюнями заляпаны или чем похуже, а она его уже полгода у себя на ночном столике держит, он проверял. Правитель, наблюдая краем глаза за обнажающимся парнем, почувствовал себя еще хуже, когда сообразил, что дочь с ее любовью подглядывать может быть свидетельницей отвратительной сцены.
Ив происходящее не отвращало, наоборот, вызывало жгучее любопытство. Поставив себя на место пленника, девушка подумала, что со стыда б, конечно, не сгорела, но неловкость определенно испытывала бы. Разбойник же снял штаны, будто был один в комнате и собирался ложиться спать — без спешки, суеты и попыток хоть как-то прикрыть самое сокровенное. Вид этого самого сокровенного развеял малейшие сомнения относительно происхождения разбойничьей клички. Адово пламя, как же он выглядит, когда желает женщину?..
Парень бросил штаны на пол рядом с мешком, переступил с ноги на ногу и вопросительно взглянул на Правителя. Тот, проклиная про себя день, когда Евангелина узнала о существовании лабиринта, покрутил пальцем в воздухе, мол, повернись.
— Задом? — издевательски поинтересовался разбойник. — А потом нагнуться прикажете?
— Правым боком! — рявкнул Хьюго, багровея.
— Ох, у меня прям от сердца отлегло, — проворчал пленник, выполняя приказ.
Правитель предпочел оставить похабщину без внимания, а Ив в своем тайнике зажимала рот уже обеими руками. Гвардейцы были мастера по части скабрезных шуточек, но этот... Да еще в таком незавидном положении! Но что же хочет увидеть отец? Присмотревшись, она заметила сбоку на правом бедре пленника довольно крупное родимое пятно, напоминавшее почку. Правитель, судя по заковыристой ругани, тоже его разглядел.
— Одеться можно? — буркнул парень.
— Да.
— Родинку хотели увидеть, величество? — пленник, которого действительно звали Филипом, натянул штаны.
— Как раз таки не хотел, ничтожество.
Разбойник криво усмехнулся, будто отдавая должное находчивому ответу, но ничего не сказал. Молчал и Правитель. Он рассматривал парня, пытаясь разглядеть в нем черты покойного друга, но не находил ни малейшего сходства. То ли ярость глаза застит, то ли... Нет, пятно то самое, сомнений быть не может. Уму непостижимо, как им с Томасом не повезло с детьми! Жена подарила Олкрофту сына, но чем этот наглый красавчик, погрязший в преступлениях и распутстве, лучше его дочери, бестолковой строптивой куклы? Пожалуй, даже хуже, ведь щенок втоптал в грязь родовое имя.
— Вы хорошо знаете... знали... герцога Олкрофта? У него было очень похожее родимое пятно, — пленник прервал молчание, которое, казалось, начинало его тяготить.
— Я не только знал твоего отца, но и удостоился чести быть его лучшим другом, — процедил Правитель, стараясь не сорваться на крик. — В свое время Томас попросил меня стать крестным его первенца. И пятно, которое я имел несчастье только что разглядеть на теле висельника, двадцать с лишним лет назад мне довелось видеть на ножке младенца.
Филип сочно ругнулся, и вид у него при этом был донельзя растерянный.
— Заткнись и слушай! — рявкнул Правитель, перебивая цветистую тираду пленника. — Ты — мой крестник, щенок, и тут ничего не поделаешь. Твой отец был благородным воином, замечательным другом и верным соратником...
Филип как будто хотел что-то сказать, но почел за лучшее в последний момент поперхнуться.
— Не думал, что придется испытать такое, — продолжал Хьюго, — но теперь я рад, что Томас не дожил до этого дня. Лучше знать, что твой сын мертв, чем видеть, во что он превратился.
— Спасибо на добром слове, дорогой крестный. Позорить память герцога мне не интересно, так что можете с чистой совестью повесить Жеребца, а для порядка записать, где следует, что звали его Джон...
— Если ты еще раз позволишь себе раскрыть рот, пока я не закончу...
Тон Правителя был вкрадчивым, и все же Филип не только закрыл рот, но и покрепче сжал губы. Старик раздражал, правда, вызывал, скорее, не желание схватиться за меч (...которого у него теперь нет. Отличное было оружие, привезено аж с Архипелага, служило верой и правдой столько лет... А сегодня ночью, пока предводителя связывали, от попытки побега удерживая ножом у горла вусмерть перепуганной девчонки, тот жирдяй вогнал клинок в щель между камнями стены, тупя и портя лезвие, потом повис на рукояти всей тушей, раздался громкий треск...) Так вот, старик вызывал неуемную жажду поиздеваться, довести до крика, до пены у рта. Давненько не приходилось испытывать подобное... Может, открыть сейчас рот и уставиться на манер недоумка? Что величество сделает? Впрочем, понятно, что. Даст в морду, у такого не заржавеет, по глазам видать. Нужно это пленному разбойнику? Пожалуй, нет. Ведь непременно захочется дать сдачи, благо руки свободны, а крестный схватится за кинжал... Да вобщем и неплохо выйдет, все лучше, чем болтаться в петле с вываленным на плечо языком и мокрыми штанами. Эх, надо было раньше об этом думать. Не стоило выбираться из предпоследней ловушки. Подался б вперед, а не назад, и рана оказалась бы смертельной... Э, а что там величество вещает? Неужто опять удастся вывернуться?
— ...не так-то просто отправить на виселицу единственного сына покойного друга, да еще и моего крестника. Я решил оставить тебе жизнь и дать возможность искупить прошлое, если ты пообещаешь, никогда впредь не возвращаться на преступную дорожку.
— Вы, конечно же, поверите моему слову, — Филип и не пытался скрыть мрачную иронию.
— Поверю. Ты меня еще ни разу не обманул. Если не ошибаюсь, даже не пытался.
— Случай не представился. В ваши годы пора бы знать, что преступникам и швали доверять нельзя, — ну не получается сдержаться, хоть плачь! И на виселицу уже расхотелось, но принимать подачки от лучшего друга герцога Олкрофта... Впрочем, старик кое-кому крестным приходится. Наверное, мать в свое время настояла, чтобы в обряде ограждения новорожденного от зла при наречении имени одну из четырех сторон света закрывал не родич и не вассал. Мужу-то ее вряд ли было дело, окажется у наследника защитник за пределами феода или нет. Значит, Олкрофт, по большому счету, здесь не при чем, за крестного нужно матушку благодарить. Э-эх-х!
— Законченный преступник мог бы соврать насчет своего имени. Кстати, я рад, что ты вполне трезво себя оцениваешь, — хмыкнул Правитель, которого норов парня начинал забавлять. — Это может стать первым шагом в новую жизнь.
Ив ломала пальцы, сама не зная, какого ответа ждет от разбойника. Если он откажется, Правителю придется отправить его в темницу, а дальше все просто. Кувшин вина с сонным снадобьем для стражников и тюремщика, соблазнительное платье, лукавая улыбка, томный голосок. Даже Ледянице любопытно взглянуть на Жеребца, вот и все, а вы что подумали? Потом потайной ход, ведущий в город, и свобода. Если же новообретенный крестничек согласится на заманчивое предложение... Ну что ж, у нее будет возможность узнать его получше. К тому же, отец может всерьез увлечься перековкой... кхм... сына, и тогда, возможно, позволит дочери жить спокойно подальше от столицы. Как бы там ни было, в ближайшее время скучать не придется. Ни ей, ни Правителю, ни разбойнику.
— Так что решаешь? — прервал затянувшееся молчание Хьюго. — Если собственная участь безразлична, почему не попытаться что-то изменить? Не получится — всегда успеешь попасть на виселицу.
— Мне нравится ваша прямота, крестный. Да и уговаривать умеете. Ладно, вот вам мое слово: с этой минуты я не занимаюсь преступными делишками и всячески стараюсь вести себя в соответствии с моим славным происхождением. Довольны?
— Доволен, но этого не достаточно. Слишком уж ты отличился на большой дороге, так что без наказания не обойтись.
— Ну, понятное дело. А если б я упал вам в ноги с изъявлениями благодарности, наказание последовало бы?
— Не дерзи, щенок, будет только хуже. Пока я склоняюсь к суткам у позорного столба и десяти ударам бичом. Хочешь выторговать еще что-нибудь?
— М-м... — Филип сделал вид, что задумался. — Клеймо на лоб? Вырванные ноздри? Уши только не отрубайте, мне нравится, когда девицы ласкают их язычком.
Правитель только головой покачал. Пусть себе парень потреплется. В целом-то держится неплохо, другой бы на его месте и впрямь в ногах валялся, а это, право же, противно.
— А еще меня мучит любопытство, — не унимался крестник. — Что вы скажете людям, которые меня схватили? И под каким именем я буду стоять у столба?
— Уж конечно не под именем твоего отца! Поимкой занималась Тайная служба, они привыкли не задавать вопросов и держать рот на замке. Смотреть тебе в лицо надобности не было, да и не разглядишь там ничего за такими-то патлами. Мои люди руководствовались другой, более доступной в борделе приметой, — Филип нахмурился и поддернул штаны. — Я имею в виду свежий шрам от раны в плечо, — злорадно пояснил Хьюго. — Так что приведешь себя в надлежащий вид, перестанешь выглядеть как разбойник, и опасность быть узнанным исчезнет. Да, еще о внешности...
Правитель встал, подошел к пленнику, сгреб с его лица волосы и, не выпуская их, принялся изучать стоящего перед ним, чуть порачивая голову крестника то в одну, то в другую сторону.
— Нравлюсь? — не выдержал парень.
— На отца не похож, разве что осанка та же, — Хьюго разжал пальцы и чуть ли не с брезгливостью оттолкнул голову бывшего разбойника.
— Слуги в замке болтали, я пошел в мать.
— Возможно. Герцогиню Олкрофт я знал плохо, — Правитель слегка задумался, пытаясь вспомнить, как выглядела жена Томаса. Да какая, впрочем, разница? Сомнений в происхождении мальчишки нет. — Моя дочь тоже не имеет со мной ничего общего, — проронил он, выходя из раздумий.
Это было неправдой. Вернее, и герцог, и Евангелина, считали, что так и есть, но любой, кто видел их рядом, ни на миг не сомневался, что перед ним близкие родственники.
Хьюго тут же пожалел, что столь некстати вспомнил о дочери. Давно небритую, помятую физиономию крестника осветила омерзительная улыбочка, из-за чего парень стал похож на кота-пройдоху, получившего в свое распоряжение горшок сметаны.
— Познакомите с молодой леди? Ходят слухи, она сказочно красива...
— Ну и наглец! — Правитель не удержался от недоброго смешка. — Даже если забыть, кто ты есть, какой отец станет знакомить тебя с дочерью, увидев разок без штанов? Впрочем, хорошо, что ты сам завел этот разговор. Заруби себе на носу, — (Хьюго подумал об иной части тела, но не стал скабрезничать.) — С этого дня женщины для тебя не существуют, в особенности моя дочь.
Улыбка Филипа, вновь повергшая Ив в трепет, тут же исчезла.
— Да пошутил я насчет знакомства. На принцесску не позарился бы, даже если б мне ее навязывать стали, — буркнул бывший разбойник. — На кой мне балованная дочка аж самого Правителя? И с чего это я должен отказаться от женщин?
— Видишь ли, не только ты шутить умеешь, — заявил довольный Правитель. — Поживешь в воздержании пару-тройку месяцев, там посмотрим. Сам подумай: если хоть одна женщина во дворце увидит тебя без штанов, сразу пойдут разговорчики. Тут и не самые сообразительные свяжут исчезновение Жеребца с твоим появлением при дворе. Нам это не нужно, как считаешь?
— Сдались мне ваши придворные дамы и служанки! Я преспокойно могу прошвырнуться в бордель, ноги не отсохнут, — упорствовал Филип.
— Дорогой крестник, думаю, ты поймешь мое желание подержать тебя несколько месяцев под домашним арестом, — провозгласил Хьюго. — Да и воздержанию полезно начать учиться. Воину иной раз по полгода приходится обходиться без женщин.
— Опять шутите? А маркитантки на что?
— Маркитанток во дворце нет и не предвидится, а вот руки у тебя вполне здоровые, с мечом управляешься.
— Ну спасибо за совет! — зло фыркнул Филип. — С моим размером я их так перетружу, что меч держать не смогу.
— Ничего, как-нибудь выйдешь из положения. Ну, а не нравится — дорога на виселицу открыта. Подумай: теперь ты попадешь туда не столько за разбой, сколько из-за нежелания держать штаны застегнутыми. Удовольствие того стоит?
