Скульптуры теперь встречались на каждом шагу. Люди, почему-то с крыльями, какие-то огрызки колонн, чаши, плиты, маленькие беседки и тому подобная ерунда, сплошь увитая плющом, вьюнком и ниморской лозой. Стало светло, как днем, небо налилось синевой, а солнце по-прежнему не показывалось, потому что не к месту ему вылезать среди ночи. Я завернул за очередную скульптуру и вышел к замку. Дворцу. Нет, все-таки очень большому дому.
Ниморцы бы рыдали от восхищения. Здание было огромным. Гигантским. Подавляющим. Просто-таки колоссальных размеров, таких, что непонятно, как такую махину держит земля. В первые мгновенья мне показалось, что если его перенести в наш город, оно займет половину, а другая половина окажется в его тени. Фасад здания закрывала колоннада, на крыше, где-то высоко, виднелись колонны второго этажа, а над ними, уже совсем в облаках витала человеческая фигура. Что это? Храм? До лестницы постижения архитектурной горе не хватало ступенек, да и незачем храмы таких размеров. Кто строил башню, чтобы по ней влезть на небо?
Я осмотрел здание внимательнее и сразу наткнулся на знакомый герб. А, понятно. Что еще могут сделать люди, у которых бзик на имперской значимости. Великая Нация нашей Великой Империи Ниммы, ныне скрытой под Великим Ниморским Лесом. Мужик на крыше, скорее всего, руководитель экспедиции, первый ступивший на наш материк, или тот человек, что послал метрополию к демонам и объявил Нимору независимой, или еще какой знаменитый деятель, в истории я не силен. Но, надо отдать соседям должное, здание впечатляло. До конца жизни не забудешь.
Вот только такую громадину должно быть видно издалека, чуть ли не из лагеря. А здание как будто выросло из-под земли, соткалось из воздуха за те мгновения, пока я обходил широкую мраморную чашу.
Дом надвигался рывками и приближался ко мне гораздо быстрее, чем я к нему. Мне интересно, если я от него побегу, он тоже побежит прочь, или бросится меня догонять? Не нравятся мне слишком самостоятельные дома. Только и ждут, чтобы жертва сама в них зашла, чтобы сжать ее стенами, придавить лестницей и сжевать, победно хлопая дверями. Еще половичок подстелют. А разумные многоэтажки? Хуже разумной многоэтажки может быть только разумный сталелитейный завод. Никогда не видел такой переоценки ценностей, что была у двух колдунов, за которыми несколько часов охотилась доменная печь.
Я остановился, злорадно ожидая, когда здание себя выдаст, и — не знаю, или я моргнул, или отвел взгляд — в следующий миг ступеньки оказались прямо под ногами. По крошащимся камням спускалась красная ковровая дорожка. Лоза, ты провидец. Пуговица заметно похолодела, и я, горько вздохнув, начал восхождение, стараясь не думать, что колонны очень похожи на ряд белоснежных клыков. Они же совсем-совсем не похожи, правда?
Что странно, колонны действительно оказались не похожи. Они вовсе оказались не колоннами, а высокими соснами с бело-золотистой корой, на ощупь мягкой и шероховатой. В кору я вцепился, когда, ошалев от резкой перемены, попятился и едва не навернулся с голого каменного склона безо всяких признаков ступенек.
Впереди смыкались ровные ряды колонн-сосен, над головой — переплетенные голые ветви, за спиной расстилалось безбрежное белое море, и спуститься туда, не свернув шею, я уже не мог.
Через четыре или пять рядов сосны закончились, уступив место круглому залу. Я резко обернулся, пытаясь отследить переход, и уткнулся в сплошную каменную стену. Замечательно, просто замечательно. Кто-то отрезает все пути назад, Лоза. Тебя явно загоняют в ловушку. Ты будешь идти, а двери будут захлопываться и исчезать за спиной, пока дом не замурует тебя в самом дальнем углу как муху в янтаре. Конечно, чтобы загнать тебя в ловушку достаточно примитивной ямы на тропинке или кирпича с потолка, но у них, у домов, иная широта мышления...
Но я пошел дальше. Абсолютно пофиг, где замуровываться — здесь или в гипотетическом там. После зала шла мраморная парадная лестница, потом — второй зал, с колоннами и мозаиками на стенах. На картинках военно-патриотического содержания кто-то кого-то массово убивал, скорее всего, ниморцы — врагов, то есть нас.
Зал все длился-длился, длился-длился, и скоро я перестал понимать, одна ли это комната, разделенная колоннами, или целая анфилада одинаковых, или я давно хожу по кругу. Свет из ниоткуда, колонны, каменный пол с рисунком, мозаики. Что-то не давало покоя; я долго ломал голову, прежде чем осознал, что всего лишь жду звука своих шагов. В пустоте залов они должны звучать ясно и громко, и эхо должно гулять по коридорам, предупреждая всех заинтересованных, что рядом бродит еда. А оно молчало. Зато под высокими потолками, вторя общему настроению, выло что-то тоскливо и торжественно, то ли музыка, то ли ветер.
Каменный пол на ощупь оказался теплым. Шершавым и пористым, как пемза. Поддавшись минутному порыву, я быстро глянул через плечо, уже примерно представляя, что увижу.
Вместо колонн из песка поднимались тонкие изящные деревца, чьи ветки я принимал за потолочные балки. То, что я раньше считал картинами, оказалось причудливой игрой света и тени на густой листве. Я моргнул. Пол, потолок, колонны, мозаики.
Пуговица морозила уже всерьез, но одинаково, словно я не приближался и не удалялся от цели. Таким манером можно болтаться тут сколько угодно. Думай, Лоза, думай. Понимаю, непривычно, но надо же когда-то учиться. Глазам верить нельзя, но у тебя есть указатель, который вроде даже работает. Наконец, решившись, я зажмурился, сжал пуговицу в кулаке и медленно двинулся вперед. Ничего, самое страшное — влеплюсь в колонну...
В лицо дохнуло холодом, затхлостью и пылью. Фантазия тихонько заверещала, что это склеп-склеп-склеп, или темница, или, или, или... Чтобы не слушать следующий пункт, я поспешно открыл глаза.
— Дэн Рола. Ты сволочь. Чтоб тебе все оставшиеся жизни вместо компаса использовать штангенциркуль методом лозоходства, — мрачно сообщил я рядам кресел, спускающихся к трибуне. — А ты...Поддельная серебряная фигня.
Пуговица обожгла пальцы.
— Поддельный бессмысленный уродливый заклятый мусор, мечтающий о карьере политика-оратора. Вы с Соной не одного рудного месторождения? — я перекинул кусочек металла из одной руки в другую и продолжил спускаться, нарочно громко топая по ступенькам. — Представляю, что было бы, дай Рола мне револьвер. Он бы сам зарядился и попробовал меня застрелить. Ручка накатала бы на меня донос. Сумка — придушила ремнем. Про носовой платок и думать не хочется...
Я прошел мимо мест для особо почетных гостей и взобрался на помост. Зал мог бы, наверное, уместить кучу народу. Кресла даже на вид выглядели очень удобными, но посидеть что-то не тянуло. Светлые стены со слюдяными вставками и бирюзовыми волнистыми линиями прикрывали тяжелые бордовые шпалеры; за трибуной висело белое полотнище от пола до потолка с ниморским гербом.
— Ну и? Побывала на трибуне? — я протянул руку с пуговицей по направлению к креслам. — Можешь сказать что-нибудь...
Пуговица потеплела.
— Э-э-э... с другой стороны? — я повернулся к гербу и выронил указатель, проморозивший руку до кости. — Вижу, герб. Давай гимн споем?
Был бы здесь Сона, давно бы меня прибил.
Я ухватился за ткань и потянул; полотнище неожиданно легко отъехало в сторону, а из стены, из ячеек, похожих на соты, на меня уставились человеческие черепа.
В приюте, исключая тот злосчастный трактат о демонах, детскую психику старались не травмировать. Пугалки, вроде "не выходи за ворота — схватит злое дерево и утащит в лес" не в счет, это вполне житейские предупреждения. Зато в доме моего приемного отца то и дело появлялись запрещенные книги, то по работе, то конфискованные у очередных энтузиастов. Я в них заглядывал, из любопытства и из-за того, что в те времена еще надеялся стать колдуном. А еще у Эжена была тупая привычка читать трактаты вслух за завтраком, ржать и комментировать. Ученик обожал ниморскую технику, а темная ворожба его интересовала только в связи с уголовным кодексом. Короче говоря, у меня было достаточно информации, чтобы понять: темные ритуалы — плохая штука. О том, как заканчиваются ритуалы, не пишут авторы гримуаров и дневников; об этом пишут судмедэксперты.
Так вот, одна из картинок тех запрещенных книжек предстала передо мной.
Я опустился на пол, схватился за голову и тихо взвыл. Все, тайна века раскрыта — недобитки гражданской войны, адепты темных искусств, скрываются под личинами друзей Леса, для отвода глаз выращивают елочки и окучивают картошку, а в свободное время... о-о-о, в свободное время... с этого дня я читаю только техпаспорт на радиотехнику, клянусь! Я сидел и проклинал все на свете, а они зырили. Черепа.
— Ну и кто из вас Дэн Рола?!
Кости, к счастью, не ответили. Я скользнул по ячейкам полубезумным взором, и вдруг один из черепов сверкнул глазами.
Н-н-небеса... Спокойней, спокойней, Лоза, дыши ровнее. Откуда у черепа глаза? Я встал и едва ли не на цыпочках приблизился к тому месту, где видел блеск. Ничего сверхъестественного, просто блик света на серебряной пуговице, неизвестным юмористом вставленной в глазницу черепа.
— Аха. Ха, — я поднял указатель и приладил его рядом. Серебряный кругляш подошел идеально, мало того, еще и прилип к кости, как будто не желал расставаться с останками любимого хозяина. — Привет, Дэн.
Я вздохнул, стоя перед черепами и думая, какой аморальный поступок совершаю. Более моральным он от того не стал. Потом пожаловался на свою горькую долю Небесам, Карме и даже Зверю-из-Бездны. Ситуация не улучшилась, с потолка не слетела инструкция по дальнейшим действиям. Все, абсолютно все толкало меня на преступление. Я погипнотизировал стену, еще раз тяжело вздохнул и быстро, чтобы не передумать, вытащил череп из ниши.
Сбоку что-то зашуршало, я прыжком шарахнулся от ткани с гербом, внезапно закрывшей стену, навернулся с помоста, кубарем скатился на пол, не выпуская череп, растянулся во весь рост и тут только увидел, что с потолка-купола на меня смотрят глаза. Большие красные глаза, окруженные зубастой пастью.
Это стало последней каплей.
— А-а-а!!! — не разбирая дороги, я рванул прочь, собираясь с дикими воплями мчаться как минимум до болот...
Кресла промелькнули, как дурной сон, мимо пронеслись перила, лестничный пролет, коридоры, комнаты, воздушная галерея над пропастью, и я свихнувшимся зайцем запетлял между колоннами.
— А-а-а!
Совсем чуть разминувшись с шеей, в колонну врубилось блестящее хищное лезвие.
— А... — просипел я и бросился обратно. Кто-то, не ожидавший такой прыти, удивленно выругался и затопал следом.
Новый день начался, мне все еще везло, но закон кармы не дремал. Зал решил, что закончится именно тут, передо мной, и нигде иначе.
Преследователь вышел из-за колонн. Маскировочная одежда, печать Великого Леса на лице (из той же оперы, что и "Лес думает за нас"), осложненная индивидуальными психическими девиациями, и Большая Острая Железяка в руках.
— Вот ты и попался, — безжалостно подытожил Кактус. В глазах друида, только что получившего подтверждение всем своим подозрением, ясным солнышком сияло торжество. Еще бы. Он же шел меня искать, а я тут как тут, с черепом наперевес. Идеально проваленная кража.
Если в моей жизни хоть раз все пройдет, как надо, основы мироздания обрушатся. Нет, не то чтобы я критикую мировой порядок, но нельзя же его ставить в зависимость от таких вещей.
Друид приближался, неотвратимый, как воздаяние за все совершенные глупости, как бы между прочим держа алебарду и эдак не очень приязненно косясь на меня взглядом людоеда в десятом поколении. Я отступал, сохраняя дистанцию.
— Я все расскажу! Меня подста... то есть заставили!
Кактус плавно сместился в сторону, не дав проскользнуть мимо. Никогда не подозревал, что друид может двигаться так легко и быстро.
— Ты не можешь, — я уперся спиной в камень. — Меня должны судить. Ты не можешь меня убить вот так, просто! Ты не можешь...
Опасно поблескивающее лезвие притягивало взгляд. Я представлял, как оно опускается, к примеру, на чью-нибудь шею, с омерзительным хрустом ломаются позвонки, брызжет кровь, и ноги подкашивались сами собой.
— Подменыш или кукушонок, — голос друида был ровен и спокоен. — Появляется в обычной семье и растет, как обычный ребенок. Он слаб, беспомощен и беззащитен, и потому не вызывает подозрений. Он приносит несчастья в любой дом, он губит всех, кто оказывается рядом... Он пьет кровь этого мира, он карабкается вверх по трупам...
Вот тут я понял, что он действительно меня убьет. Не потому, что ненавидит. А потому, что он не считает меня человеком. Он думает, что я нелюдь. Нечисть. Злой дух, демон, какой-то подменыш, порождение больной фантазии, которое надо уничтожить просто ради общего блага.
Безнадежно вставать между человеком и его навязчивыми идеями.
Кактус замахнулся...
— Нет!
Я приоткрыл левый глаз. Что-то не так. От собственных воплей в ушах не звенит.
На друиде, обхватив его за плечи, повисла худенькая фигурка, верещащая как резаная:
— Кактус, не надо!
— Ты с ума сошла, — прорычал друид, пытаясь отцепить от себя целительницу.
— Это ты свихнулся! Совсем-совсем того?
— Он — предатель.
Я скосил глаза на изогнутое лезвие и дрожащим голосом сказал:
— Я во всем признаюсь. Спрячьте меня в тюрьму, куда угодно, только подальше от него...
— Кактус! Убери топор!
— Он — не человек! — взорвался друид.
— Делай, что я тебе говорю! Я — целительница! И я говорю...
— Дура!
— Я — дура?!
Кактус схватил девушку за шкирку и легко отшвырнул в сторону. Я выхватил из-за голенища нож и выставил его перед собой.
— Не подходи.
— Издыни, — безжалостно велел борец с нечистью.
Я б с радостью, да не умею. Как же глупо — с жалким ножиком против алебарды...
— Н-нет... не надо...
Боевой топор сверкнул и навис надо мной, как закон кармы над беспечным грешником. Только бы это было не очень больно...
— Проклинаю тебя! — бешено заорал я и вслепую махнул ножом. Лезвие наткнулось на что-то, едва не вывихнув кисть, и повело руку вниз; я разжал пальцы.
Бесшумно стукнулась об пол выроненная алебарда. Друид пошатнулся, зажимая пальцами рану на правом боку, медленно опустился на колени.
— Ой-ей... — Крапива зажала рот и с ужасом попятилась.
Я тупо уставился на окровавленные ладони.
Вот же пропасть... я же не сделал ничего непоправимого?
Правда?
* * *
Золотистый свет безмятежно переливался между стройных белых колонн, на блестящем полу играли солнечные зайчики, и даже музыка под высокими сводами поменяла настроение и стала наигрывать что-то бравурное.
Музыке было хорошо, залу было хорошо, и колоннам тоже было хорошо, и только мне, как обычно, было плохо.
Друид скорчился на полу, прижимая ладони к правому боку. По зеленой ткани, вокруг рукоятки ножа, быстро расплывалось пятно; кровь текла между судорожно сжатых пальцев, расплывалась по полу, темная, почти черная. А я, как нетрудно догадаться, стоял столбом и смотрел.
