— Меняла сказал, пару недель назад на остров прибыла компания из десятка мужиков. Половина из них — кэмденцы, — поведал Шон, выйдя из лавки. — Я попросил его разузнать для порядка, где они остановились.
— Разумно, — кивнул Филип. — Шестерка запросто мог изменить сроки поездки.
Вечерело, и идти в порт наблюдать за приезжающими смысла не было. Корабли и лодки не ходили на остров в темноте из-за отмелей, окружавших Гейхарт. Воспользовавшись свободным временем, бывший разбойник показал гвардейцам проверенные и сравнительно безопасные злачные места, предупредил, от каких, наоборот, следует держаться подальше. Не раз бывавший на Острове Наслаждений, он отлично понимал, что парням нужно предоставить некоторую свободу, иначе об успешном выполнении задания можно забыть. Кругом чересчур много соблазнов, они невольно отвлекут любого нормального мужика, за исключением, пожалуй, такого, как крестный. Да и тут нельзя быть уверенным: неизвестно, каким был железный старик лет сорок назад. Уж если старый Олкрофт слыл весельчаком...
Ив с неудовольствием наблюдала, как угрюмость супруга, расписывавшего друзьям достоинства того или иного заведения и тамошних девиц, сменяется едва ли не юношеским задором, и сама становилась все мрачнее.
— Мы будто на качелях, — сказал ей Филип. — Мне не весело, ты сияешь. Я развеялся, ты хмуришься. Что же дальше-то будет, а, родич?
— Не знаю, дядя, — девушка пожала плечами, придав лицу легкомысленное выражение. — Может, отведешь меня к "Лешему"? Я бы искупался и лег спать. Путешествие по морю совсем вымотало, так что вкушу местных соблазнов завтра. А ты, коли пожелаешь, возвращайся к друзьям.
— Нет уж, возвращаться не надо, — ухмыльнулся Шон. — Лучше приводите свои качели в равновесие. Мы с Кайлом сами как-нибудь справимся с местными красотками.
Филип молча кивнул, не слишком любезно подхватил "племянника" под локоть и двинулся прочь. Шел он быстро, не глядя по сторонам, зато Ив, пользуясь тем, что ее едва ли не тащили, глазела на прохожих.
Мужчины на улицах Гейхарта мало отличались от алтонских горожан, разве что нетрезвых попадалось гораздо больше, да еще встречались крикливо разодетые особи, лица которых оживляли румяна, подведенные брови, напомаженные губы и прочие милые мелочи, к которым обычно прибегают женщины.
Здешние представительницы прекрасного пола ни в какое сравнение не шли даже с самыми раскованными придворными дамами, частенько позволявшими себе весьма откровенные наряды. Ив припомнила бальное платье от мэтра Савиля и подумала, что выглядела бы в нем весьма скромно. А ее супруг еще смел возмущаться! Да здесь большинство женщин разгуливает с обнаженной едва ли не целиком грудью, а некоторые и вовсе не считают нужным ее прикрывать. Еще и приподнимают, кому требуется, тугими корсетами, бесстыдно румянят соски. Вон, какая крастока стоит, прислонившись к стене. Целуется взасос с одним, предоставляя второму возможность забавляться с обнаженными полными грудями.
— На что ты там шею вывернул? — Филип дернул ее за руку. — А, понятно. Подрастешь, поймешь, что соотношение ты и две девицы гораздо приятнее.
— Для тебя — несомненно! — огрызнулась Ив. — Только своих вкусов мне не навязывай!
Филип глухо выругался, девушке послышалось, что в свой адрес, и прибавил ходу.
Добравшись до кабака, позвали служанку и распорядились насчет купанья. Евангелина возблагодарила про себя Небеса, что Энни им не встретилась. Здоровенная бабища быстро прикатила немалых размеров бадью и натаскала горячей воды. Филип тщательно запер дверь, занавесил небольшое зарешеченное окошко, из которого виднелась черепичная крыша низенького дома напротив, и его супруга смогла наконец раздеться.
Ив искупалась первой, уселась на кровать и принялась вытирать, а потом расчесывать спутанные пряди. Справилась быстро, ведь волосы опять пришлось обрезать до плеч, после смотрела, как Филип завершает омовение, вылезает из бадьи, вытирается... В голову лезли увиденные сегодня сценки, воображение подсовывало возможные картинки из прошлого ненаглядного, и все вместе будило вожделение и злость.
— Хочу тебя, — слова неожиданно для нее самой прозвучали холодным приказом.
— Я, как ни странно, тоже тебя желаю, — усмехнулся, сел рядом, потянулся к ее губам.
— Нет, не так, — она отстранилась. — В адово пламя нежности. Вряд ли ты так уж миловался со здешними девицами. Хочу знать, как это было. Хочу грубо.
— Да я не...
Мелькнула мысль объяснить, что он не слишком жалует грубость в постели. И с продажными девицами, конечно, не миловался, но и зверем не был. Нет, объяснений не получится, слова не идут с языка.
Холодный тон и злой взгляд Евангелины неожиданно пробудили гнев. Он весь день чувствовал ее недовольство. На что рассчитывала милая супруга, увязавшись с ним на Гейхарт? Конечно, с Энни вышло неудачно, но принцессу разбирало и до появления его бывшей любовницы. Теперь рассвирепевшая леди желает побыть шлюхой, и не ему ей возражать. Тем паче, с драгоценной женой (да, в самом деле драгоценной, несмотря на ее пакостный норов) можно не церемониться, для нее он не слишком велик, в самый раз. Иногда кажется, что и маловат.
Филип повалил девушку на кровать, навис сверху, раздвинул коленом бедра и вошел одним толчком, не сдерживаясь, как не мог ни с какой другой. Евангелина коротко застонала и вцепилась в мужа изо всех сил, ее бедра ходили в такт его движениям, распаляя еще больше, доставляя немыслимое наслаждение. Увы, продлилось оно не так уж долго.
Умиротворенный мужчина хотел поцеловать жену, но та не далась, выскользнула из-под него, в глазах тлело неудовлетворенное желание.
— Я только передохну немного и... — попытался взять ее за руку.
— Нет!
Она вскочила, отошла к противоположной стене, прислонилась небрежно. Руки скрещены под красивой высокой грудью, яркие соски вызывающе торчат... Как ей в голову приходит, что он может хотеть кого-то еще? Только что излился, и снова готов. Но ангела это не радует. Скользнула равнодушным взглядом по низу его живота и снова смотрит в лицо.
— Нет смысла пытаться еще раз. Я не в настроении.
— Да? А чего глаза шалые?
— Какая наблюдательность! — фыркнула. — Да, я хочу мужчину. Просто сгораю, так что с радостью отдалась бы двоим одновременно. Чужим, незнакомым, до которых мне нет дела. Ими я смогу спокойно насладиться. Не помешают мысли о том, чем они занимались на этом порочном островке с другими женщинами.
— Адова кочерыжка, да ты ревнуешь! — он сел на кровати и растерянно уставился на нее. — Вот уж не думал... Понимаю, видеть Энни тебе было неприятно. Но чтобы ты еще и забивала голову мыслями о давно минувшем...
— Ревную, да, наверное, — сделала небрежный жест рукой, отлепилась от стены, прошлась по комнате, зазывно покачивая бедрами. Заметив, как Филип сглотнул, неприятно усмехнулась.
— Я не давал и никогда не дам тебе повода.
— Повод дадут твои бывшие, — уселась верхом на стул, оперевшись локтями о спинку, бесстыдно разведя ноги. Ничего лишнего, впрочем, взору не предстало — спинка была из цельного куска дерева. — Филип, давай начистоту. Неужели тебе не хочется оказаться сейчас с друзьями в каком-нибудь веселом заведении?
— Ладно, давай начистоту. Хотя я и прежде ни разу тебе не солгал. Нет, не хочется. Я давно пресытился подобными забавами. Мне хорошо с тобой. Тем более, что моя леди столь часто балует разнообразием. Вот как сегодня, — попытался обратить все в шутку.
— Ты пресытился, а я голодна, — Евангелина продолжала хмуриться, будто не заметила его улыбки. — По-моему, вполне честно дать мне испробовать нечто новое.
— Двоих одновременно?
— Да, было бы неплохо.
— Так ты не шутила, — ее тон не вызывал сомнений, и он вдруг ощутил, как в сердце начинает ввинчиваться холодная-прехолодная сосулька с тупым концом.
— Мне не до шуток. В голове мутится от вожделения.
— Знакомое состояние. Не думал, правда, что женщина способна...
— Испытывать такое? Чем я хуже тебя?
— Я полгал, ты лучше. Чище.
— Никогда не могла понять, почему мужчина, поимевший много женщин — удалец, а женщина, знавшая многих мужчин — шлюха.
— Возможно, это из-за того, что вымыться снаружи проще, чем изнутри. И еще, наверное, потому что мужчины извергают, а женщины принимают изверженное.
— Вот так просто? Обычная брезгливость?
— Энджи, давай прекратим этот разговор. Иди сюда.
— Нет. Сейчас я тебя не хочу.
Филип некоторое время молча смотрел на жену. Глаза ее заволокло похотью, настроена серьезно и решительно. И, пожалуй, сейчас искренне его ненавидит. И возненавидит сильнее, если он попытается ее принудить, сломать. И что же, ад в душу, теперь делать?! Без нее ему никак, проверял. Парень с силой провел ладонью по лицу, снова взглянул на девушку.
— Ладно, иди. Развлекайся. С кем пожелаешь.
— Ты даешь согласие? — прозвучало на удивление по-деловому. — Но после ко мне не притронешься?
— Да, даю. Хотел бы, но не получится, — ответил в тон ей, последовательно на оба вопроса. — Иди скорей, не тяни, не то передумаю. И ребятам ни слова. Мне и без того хватает позора.
Евангелина ощутила, что не может сдвинуться с места. Ревность не унималась, на душе было отвратительно. Желание причинять Филипу боль превратилось едва ли не в физическую потребность, противиться которой не удавалось. В то же время Ив остро чувствовала растерянность парня, и это пробуждало жалость. Она бы все отдала, если бы получилось слезть с адова стула, кинуться к мужу, обнять, поцеловать, сказать, что... Что? Что она скажет? Что ей безразличны его бывшие любовницы? Но это неправда! Одно воспоминание о том, как хорошенькая Энни обнимала его, а он так бережно ссаживал ее с колен, вызывает бешенство. Почему он просто не столкнул потаскушку на пол? Но неужели его грубость по отношению к другой утешила б ее? Нет, не утешила, стало б еще хуже... Ох, как же она запуталась! Встать, подойти?.. Нет сил пошевелиться. Локти приросли к спинке стула, ноги не двигаются. Все из-за него! Какая тут жалость, нужно сделать еще больней, даже если его боль доставляет не меньше мучений ей самой.
— И что же мне одеть? — слова сползали с языка медленно, неохотно. Горло перехватывало, кажется, хотелось плакать.
— Я должен тебе отвечать? Или молча бежать на поиски наряда для шлюхи?
— Ах вот как? — покинуть стул вдруг оказалось неожиданно легко. — Для шлюхи?
Шаг, другой, и она застыла перед ним, сжимая кулаки и глубоко дыша. Он поднял голову, посмотрел в глаза.
— Наверное, поделом мне, — проговорил едва ли не задумчиво. — Наказание за прошлые грехи. Погулял на зависть, и все же сумел найти любовь, чистую, прекрасную. А она решила стать шлюхой, наставлять мне рога с кем попало. Никогда не любила меня и не полюбит.
— Да, все так. Не любила и не полюблю. Ты знал с самого начала.
— Ну так ступай. Чего ты ждешь?
Она отступила от кровати, подняла простыню, которой оба вытирались, поймала себя на том, что отстраненно прикидывает, как лучше завернуться, чтобы было похоже на плащ. Святые Небеса, она что, в самом деле решила отправиться на улицу? Подцепить охочих мужиков (а тут едва ли не все такие!) и принадлежать им? Уничтожить все, что есть между ней и Филипом, стать для него не лучше очередной любовницы, о которой он никогда не думал, как о своей женщине, чистой... Адово пламя, доколе? Мысли об этом бабнике, ее муженьке, не дают двинуться с места!
— Ненавижу тебя, — простыня выскользнула из пальцев, девушка снова оказалась у кровати. Филип медленно поднялся на ноги, не сводя глаз с лица Евангелины. — Ненавижу! — ударила его кулаками в грудь, потом еще раз, еще. Из глаз хлынули слезы, хотелось думать, что злые, а не жалкие. — Ты лишил меня свободы! Я никому не подчинялась, не уступала, даже отцу!
— Так ты не пойдешь?.. — он и не пытался перехватить ее руки.
— Нет! Не могу никуда идти. Из-за тебя, из-за тебя! — она продолжала осыпать его ударами.
— Я уж думал, не дождусь, — Филип счастливо разулыбался. — Не стесняйся, колоти дальше. Заедь в глаз, разбей нос. Только будь ласкова, повтори еще раз, почему ты решила никуда не ходить.
Евангелина без сил опустилась на кровать и разрыдалась по-настоящему. Ее муж сел рядом, обнял, принялся гладить по голове, как ребенка.
— Потому что люблю-у-у тебя-а, — расслышал он сквозь всхлипы и вовсе не романтичные шмыганья носом, но это были мелочи. Слова и в таком обрамлении звучали небесной музыкой.
— Ну тише, тише. Успокойся, — ласково похлопал супругу по спине. — А то еще икота разберет. Все у нас с тобой наперекосяк. Представляешь, какая баллада получится, коли менестрель правдивый попадется?
— Негодя-а-ай... Не смей издева-аться-а...
— Ну что ты, ангел мой. Я тебя рассмешить пытаюсь. Наверное, я и правда негодяй. Довел-таки любимую жену до слез. Но в праведника ты б вряд ли влюбилась.
— Угу-у-у...
* * *
Утром невыспавшиеся гвардейцы тщетно ждали друзей к завтраку, сидя за столом в зале приютившего их кабака.
— Сходи, постучись к ним, — проворчал Шон. — Скажи, что если сейчас же не спустятся, потопают в порт голодными.
— Почему всегда я? — возмутился Кайл. — Может, они там передрались. Мне до сих пор встреча с ангелочком в библиотеке в кошмарах снится. Сам ступай.
Шон выругался и начал было подниматься из-за стола, но на лестнице показались Филип и Евангелина.
— Передрались, как же, — проворчал веснущатый гвардеец. — Сияют, будто прошлой ночью впервые друг до друга дорвались.
— Доброго утра, — Филип сел за стол и с явным сожалением взглянул на жену, которая устроилась напротив, а значит, слишком далеко.
— Доброго, — Шон глядел сурово. — Слушай, друг, — понизил голос. — Качелям, как я погляжу, все еще далеко до равновесия, — крестник Правителя удивленно поднял не закрытую повязкой бровь. — Вчера были внизу, сегодня взмыли к небесам. У тебя на лице написано, что ты мечтаешь усадить племянника к себе на колени. Для начала.
— Неужто? — Филип блаженно улыбнулся.
— Точно! — подтвердил Кайл.
Евангелина взглянула на мужа и молча кивнула, не пытаясь скрыть расцветающую улыбку.
— Это плохо, — крестник Правителя попробовал изобразить раскаяние и озабоченность, но не преуспел.
— Лопайте ваш остывший завтрак и пошли! — Шон окончательно разозлился.
— Едва рассвело, — Филип рассеянно взглянул в окно, придвигая к себе сковородку с остатками яичницы. — Первый корабль придет часа через полтора, не раньше. Пока отшвартуется... Времени полно. Чего сердишься? Меня примут за мужелюба, не тебя, — подмигнул "племяннику".
— Совсем спятил! — зашипел Шон. — Энни вчера пол-ночи выспрашивала, кем тебе приходится горячая девчонка, переодетая мальчишкой!
— Кайл, а ты при этом присутствовал? — Евангелина задумчиво поливала медом кусок свежего хлеба.
