Услышав его, "старик" быстро повернулся — и Эдик увидел, что ему едва лет четырнадцать. Светлое, высокоскулое лицо, длинная одежда из тщательно выделанных, похожих даже на замшу шкур, короткий нож на поясе — не оружие, а просто инструмент, это мальчишка понял сразу. Сейчас он видел, что волосы у хозяина дома не седые, а просто очень светлые, ещё светлее, чем у остальных Куниц, — черты лица не оставляли в этом никаких сомнений. Только вот — никаких украшений, ремешков и косичек. И взгляд светло-голубых глаз такой, что сердце снова ёкнуло и подступило к горлу — перед ним в самом деле сидел тысячелетний старик, помнивший каждый прожитый тут день...
* * *
— В ногах правды нет, — сказал хозяин дома. Он показал на шкуры. — Проходи, садись. Только оружие оставь.
Опомнившись, Эдик поставил копьё у двери, потом сбросил изрядно уже надоевший рюкзак. И сел, тоже глядя на хозяина. Лисье мальчишеское лицо, в общем, довольно симпатичное — только вот совсем без выражения. И взгляд, казалось, проникает в душу до самого дна — и... нет, не презирает, а просто отметает в сторону, как что-то неважное и надоевшее. Неприятный, честно говоря, взгляд...
— Ты кто? — наконец спросил Эдик, устав от игры в гляделки.
— Зови меня — шаман, — голос у Куницы был такой же, как и лицо. Совершенно бесстрастный.
— Да понял я уже, что шаман, — буркнул Эдик, ругая себя за недогадливость. Теперь-то всё стало понятно — и оборотни, и травы, и отсутствие оберегов — к чему они тому, кто повелевает духами?.. — Звать-то тебя как?
— Нет у меня имени, — шаман всё ещё пристально смотрел на него.
— Нет, так нет, — буркнул мальчишка. На самом деле Эдик даже разозлился — невежливо, когда не представляются! — но хозяин, как говорится, барин... — Звал-то ты меня зачем?
— Не ходи к Куницам. Не тревожь. Пусть живут, как жили.
— Откуда ты знаешь?.. — сердце мальчишки вновь ёкнуло. Барахло, наряд, дрессированные звери — это любой может, наверное, — но вот мысли читать...
— Просто — знаю. Не ходи.
— А если пойду? — мальчишка начал злиться. Шаман, не шаман — но кто он такой, чтобы что-то ему запрещать?..
— Не пойдёшь.
Эдик было вскинулся... но тут же вспомнил о ждущих за порогом зверюгах. Мимо них пройдёшь, пожалуй...
— Там же Хоруны ребят в рабстве держат, — обиженно сказал он. — А ты...
— В Хорунах — Зло.
— Ну так я и говорю!..
— Зло в них, — повторил шаман. — И в земле их тоже Зло. Нехорошо туда ходить.
— Со злом надо бороться, — упрямо сказал Эдик.
— Не они злые, в них Зло. А с ним бороться — всё одно, что в лихоманское болото копьём тыкать. Трясину лишь разбередишь, сам лихоманку подхватишь, да и сгинешь, а болото ещё шире станет.
Эдик открыл было рот, чтобы возразить — но тут же вспомнил не то вьетнамскую, не то китайскую сказку про героев, которые шли убивать дракона — но убив превращались в него. Он недовольно помотал головой. Глупая была сказка, честно говоря...
— Да что там такого, в тех Хорунах? — возмутился он. — Ну, много их, ну, здоровые, ну, драться умеют — ну так и что? И не таким козлам рога обламывали. Если тебя тут послушать, выходит, что и нам с немцами не надо было воевать?
— В тевтонах Зла нет, — возразил шаман. — Просто прокляты они за дела своих отцов... давно и страшно прокляты. Потому и дерутся со Злом, чтобы под власть того проклятия не попасть. Но нам-то до их проклятия что? Мы по заветам предков живём и жить будем. К нам предки благосклонны. Да и к вам тоже. Нельзя чужое проклятие на себя брать.
— Да чтоб тебя!.. — разозлился Эдик. — Ты толком мне скажи! Кто кого там проклял-то?
— Отцы их у мёртвых крали. А мёртвые такое не прощают. Вот и прокляли. Проклятие их страшное — на весь их народ. Сгинет он. Пусть не сразу, но сгинет. А перед тем так испаскудится, что их предки его тоже проклянут.
Эдик ошалело помотал головой. Он слышал, конечно, что фашисты в Освенциме вырывали у мертвых золотые зубы — но шаману-то откуда знать? Немцы таким точно тут не хвастались, таким хвастаться — совсем не в себе надо быть...
— Мы-то тут причём? — возмутился он. — Мы-то как раз с фашистами сражались! Ну, не мы сами, конечно, но наши отцы. И Хоруны, выходит, ещё гаже фашистов? — такое вот просто не укладывалось в голове...
— Зло в них, — в третий уже раз повторил шаман. — Они так давно служат Злу, что стали Злом сами.
— Да что это за Зло-то? — возмутился мальчишка. Отец говорил ему, что на свете нет такой вещи, как абстрактное зло. Зло всегда состоит из конкретных злодейств и конкретных злодеев, с ними и надо бороться... — Они там что — сатане поклоняются и козлов под хвост целуют? Или сердца у пленных вырывают, словно какие-то древние ацтеки?
— Здесь — не вырывают, — ответил шаман и мальчишку передёрнуло. — Зло в них, как в Морских Воришках — но тех-то только самым краем зацепило...
— Да что это за Зло-то? Они что — тоже разбоем пробавляются?
— Они служат Злу. Пусть не понимая. А Хоруны — всё понимают. Они так слились со Злом, что Зло тоже служит им.
— Да чёрт тебя возьми! — взорвался Эдик. — Развел тут мистику! Они что — черной магией балуются?
— Они волю у людей крадут.
— Что?.. — весь запал мальчишки как-то испарился.
— Волю крадут, — повторил шаман. — Посмотрят в глаза — и всё, ты уже раб. Не на всех это действует, но мало кто выдержать может. А если не выдержал — то всё. Прикажут — дерьмо будешь жрать. Прикажут — на брюхе будешь ползать. Прикажут — сам себе яйца отрежешь.
— Да как же это... — мальчишка задохнулся. — Да как вы это терпите? Собрались бы всеми племенами — и...
— Собери. Кого только? Волки хоть и сильны — да только порча в них, пусть и не видно её. Да ещё и Пустота — а она всякого Зла хуже. Буревестники — их порча так проела, что они сами в порчу превратились. Туа-ти изжились, не душу, так дух совсем утратили. У Горгулий и не было его никогда. Астерам что Зло, что Добро — всё едино...
— А вам? — обиженно спросил мальчишка.
— Мы по заветам предков живём. Одни мы теперь и живём. И жить будем, даже когда все прочие тут сгинут.
— Ага, пока Хоруны до вас не доберутся.
— До нас не доберутся. Нас предки защитят. Да и Хорунам тоже своё место отмерено. А Морским Воришкам срок уже пришёл. Нет больше их племени — да уже и не будет.
— Как это? — Эдик ошалело помотал головой.
— Волки их извели. Ну, не телесно извели, но под свою руку взяли. Только не будет им от этого добра.
— Да откуда ты всё это знаешь-то?
Шаман вновь посмотрел в его глаза.
— Знаю. И Куницам не будет добра от твоего дела.
— Ну и чёрт с вами, — обиженно сказал мальчишка. — Хотите в лесу гнить — ваше дело. Я к Виксенам тогда пойду.
— И к Виксенам ты не ходи. Они покой заслужили.
— Какой покой? — мальчишка едва сдержался от того, чтобы схватить шамана за шиворот и потрясти хорошенько.
— Покой. У них мир погиб — они одни от него и остались. Поганый был мир, но всё равно... Они ни за что совсем там пропадали. Сюда попали — землю целовать начали. Все без волос, у кого и кожа уже сходить начинала... Еле-еле выходили их. Иван три жизни положил, чтобы у порчи их отбить. Ты не смотри, что человек он простой, — ему все предки до седьмого колена поклонятся. Да и то, дел там у него ещё на три жизни хватит. Не лезь туда. Плохо будет.
— Да ну тебя! — возмутился Эдик. — Ты ещё скажи, что у Нурнам мне тоже нельзя!..
— До Нурнов мне дела нет. Они хоть и злые, но Зла всё же нет в них. Пусть идут, коли есть охота. Плохие они соседи, без них нам только лучше будет.
— Спасибо, разрешил, — буркнул мальчишка. — Благодетель... Только о своих и думаешь.
— А кто, если не я, о них думать будет? Не ты же?..
— Ну, не я. Но нельзя же паскудство такое терпеть!..
— Так я тебя не заставляю. Хочешь — иди. Твоя воля. Хотя и жалеть будешь потом. Но не след с собой тех тащить, кому ещё хуже будет.
— Да что там будет-то? — спросил Эдик. — Ты что — будущее тут предсказываешь?
— И будущее, — спокойно ответил шаман. — С моё проживи — тоже предсказывать начнёшь. Я многих, знаешь, пережил. Тут же под две сотни племен было. Осталось хорошо, если десятка два, да и из тех едва полдюжины ещё шевелятся. Остальные все сгинули и расточились, разбрелись по лесам, не то, что речь — облик человеческий утратили... Я таким помогаю, чем могу, да только что я один могу-то? Только службу предложить, да и то...
— Это всё оттого, что вы мхом тут покрываетесь. Вам Хозяева вечную жизнь даровали — вы и рады лапки на пузе сложить. И от безделья превращаетесь в собак или того хуже даже. В леших всяких...
— А тут вовсе не рай. Срамной уд не встаёт, брага не бродит, грибы не вставляют — одно это уже многих подкашивает. Сначала-то все думают, что повезло, — жизнь навсегда, хоть каждый день с обрыва вниз головой прыгай. Только людям-то просто жить мало. Они и власти хотят, и чтобы жить удобно. Я повидал тут таких... Сначала-то на травке лежат, а потом как одержимые бегают, потому что скучно... Приключения, конечно — путешествуй, дружи, воруй, дерись... только чихнуть не успеешь, как в памяти только несколько последних лет и останутся, и будет тебе вечно пятнадцать...
— А что — это разве плохо?
— А это кому как. Всё одно повторять без конца — небо с овчинку покажется. Только выхода-то нет. Или в нечисть лесную, добрых людей пугать, или, если повезет ума набраться, в колдуны. Только оттуда — уже никуда. Только козни друг другу плести, да разным дуракам приключения устраивать. А они и рады — думают, что повергают Зло... хотя на деле их просто за нос водят, кто смеха ради, кто и с издёвкой...
— Это где такое?
— А ты думаешь, Ойкумена тут одна? Нет. Мир один, это да. А Ойкумен — много. И живут в них... по-разному живут. Где повеселее нашего, где ещё хуже. Где-то — сказка натуральная, где-то — чудеса и приключения, где-то — такой ад, что все там и помереть уже рады, да только вот — не могут...
— А Хозяева тогда что?
— А они это всё и устроили. В каждой Ойкумене — свой Хозяин, где-то лучше, где-то хуже... В нашей тоже есть. Вы же Цитадель его видели. Только она мёртвое железо просто. В ней и могущества-то нет. Не в ней оно, совсем не в ней...
— Тогда как мы сюда попали-то? — возмутился мальчишка. — Да и ты? И все?
— По ЕГО воле.
— Кого?
— ЕГО.
— Да кого же?! Бога? Чёрта? Хрена в ступе?
— Ты ЕГО всуе не поминай. ОН этого не любит, знаешь... А власть ЕГО тут везде. Тебе и не представить, что ОН может. Та буря, что вас сюда перенесла — для НЕГО так... пальцами щёлкнуть. А если ОН в гнев впадёт — тут не то, что нас, тут вообще ничего не останется. И какова ЕГО воля — то неведомо.
— Да кто он-то?
— ОН.
— Бог?
— Нет.
— Дьявол?
— Нет.
— Тогда кто?
— ОН.
— Да ну тебя! — разозлился Эдик. — Развел тут удольфские тайны. Он, она, они, оно... Ты скажи лучше, что мне делать.
— Если ты себе добра хочешь — иди к Виксенам и оставайся там жить. Не мутить их. Просто жить, как они. Если девчонку из своих приведёшь — совсем хорошо будет.
Мальчишка даже задохнулся от возмущения.
— А остальные как?
— Да хоть все там живите. Худа от того не будет.
— А Хоруны как?
— О Хорунах забудь. Не твоего ума это дело. И — не моего даже. Да и место там злое и погибельное.
— Туда же наши ребята пошли! — возмущенно сказал Эдик. — Они же пропадут там!
— Так пойди за ними и верни.
Мальчишку вновь распёрло.
— Я же уже не успею! Далеко же.
— Может, и успеешь. Если мешкать не будешь.
— Вот и пойду! Прямо сейчас и пойду!
— Иди. Тебя... проводят, — шаман впервые едва заметно усмехнулся. — Если не боишься.
— Я-то не боюсь, — буркнул Эдик. — А вот ты...
— Не верь белокожему, — вдруг сказал шаман.
— Кому? Тебе, что ли? — в самом деле, шаман был очень бледен, наверное, от долгого сидения под землей.
— Не верь белокожему.
— Да кому? Льяти, что ли?
— Не верь белокожему. Просто — не верь. Иначе вам всем будет очень плохо.
— Спасибо, очень ясно, — съязвил Эдик. — Я и тебе-то не особо верю.
— А ты не верь, ты слушай. Не верь белокожему. Не бойся Зла. Не проси Драконов. Тогда вернешься домой. Оплошаешь хоть раз — сгинешь. Оплошаешь дважды — погубишь всех своих. Оплошаешь трижды — сгинет весь мир.
— Тебе бы оракулом работать, — пробормотал Эдик. — Что ни фраза — всё непонятно, но страшно.
— Всё понятно будет, когда время придёт. Только — не забудь. И... — шаман вдруг замялся, — держись Димки. Его сила — в таких, как ты, в союзе с теми, кто защитит слабых и примет их помощь в качестве оплаты. Теперь — иди. Больше мне сказать нечего.
— Ну, бывай тогда, — пробормотал мальчишка, и, отвернувшись, толкнул дверь.
* * *
Ждать Сашке пришлось долго — пожалуй, добрых часа два. Отряд, казалось, почти не приближался и много, много раз мальчишка думал, что ещё есть время сбежать, укрываясь за дюнами. Останавливало его только любопытство — страшно хотелось узнать, кто это, и, если это друзья, какие-то новости. Да даже если и враги — от них тоже можно что-то узнать, неведение давило...
Наконец Сашка выглянул из-за гребня ещё раз — и в этот раз в голове у него словно что-то щёлкнуло. Смутные мельтешащие пятнышки вдруг превратились в крохотные человеческие фигурки. Голые, бритоголовые, украшенные перьями — но при том с луками и колчанами...
— Квинсы! Только их мне не хватало!
Оседлав целую лавину песка, Сашка сполз с дюны. Бежать... нет, уже наверняка поздно. Квинсы, хотя и некрупные, бегали очень быстро — выследят и загонят. И его копьё бесполезно против их маленьких луков...
Сашка вздохнул и пошёл вдоль берега — собирать плавник. Может, Волки ещё смогут заметить костёр...
* * *
Времени у него осталось мало и костер получился так себе — горел он жарко, но почти без дыма. Сашка сидел у него, хмуро глядя в огонь, чувствуя себя последним идиотом — надо было убежать, а теперь... Опять утычут отравленными стрелами, как ёжика, а потом ограбят догола... ну и поделом ему, раньше надо было думать...
Сашка посматривал на гребень дюны и удивлённо вздрогнул, заметив Квинсов справа — они-то конечно не полезли на верхотуру, а потом вниз, а просто обошли её. До них осталось не больше сотни метров. Сейчас они были без боевой раскраски и Сашка видел, что кожа у них золотисто-коричневая, ещё темнее, чем у Астеров...
Заметив его, Квинсы ненадолго замерли — верно, они удивились, увидев его ожидающим, — о чем-то коротко поговорили, потом опять пошли вперёд. В самом деле голые и босиком, вся одежда — переброшенная через плечо перевязь с колчаном, ножнами и десятком крохотных сумочек, всё бахромчатое и многоцветно зелёное, для маскировки в зарослях. Луки правда убраны сейчас в налучи — но и так их-то тут девять, а он — один...
— Ой, привет! Давно не виделись, — сказал, очевидно, вожак этой шайки, широко улыбаясь. Как и все Квинсы, он выглядел едва лет на двенадцать. Косо висевший колчан прикрывал ему причинное место — вот и вся одежда, как и у других. Сашка увидел, что глаза у него раскосые, странного золотистого оттенка, словно у тигра. Нечеловеческие глаза, и, правду говоря, страшноватые. Хотя ничего больше жуткого в Квинсе не было — мальчишка как мальчишка, худенький, почти задохлик — таким часто дают щелбаны, таскают за уши, а то и, схватив за ремень и за шиворот и хорошенько раскрутив, запускают в ближайший сугроб... — Прости, в тот раз забыл представиться. Я — Шиан Та.
