Волчица и пергамент. Том 3

Иления остановилась у входа, глубоко вздохнула и постучала в дверь открытой ладонью.

— Падре! Падре! Мы здесь от городского совета Десарева!

Она кричала во весь голос и всё стучала в дверь, птицы, потревоженные шумом, разлетелись, а девушка-овца продолжала звать.

— Падре! Советом было сделано уведомление по королевскому указу! Если вы не откроете эту дверь, это будет считаться мятежом против города!

Это были зловещие слова, но оправданные. Вскоре открылось смотровое окошко.

— Падре, как вы знаете, городской совет выпустил уведомление о сборе налогов.

Серые глаза по другую сторону окна светились ненавистью.

— Ты снова тут? До тебя ещё не дошло? Эти налоги ничего не значат. С каких это пор королевство управляет Богом?

— Я здесь не для того, чтобы лишить вас богатств, собранных вами на небесах. Я просто хочу вернуть королю монеты с его изображением.

Так часто говорили, когда требовали возврата займов и взыскивали налоги, священника этими словами не пронять.

— Налоги безо всякого повода незаконны, это равносильно обычному грабежу. Бог, несомненно, накажет короля за его высокомерие.

— Если вы так думаете, то почему бы не заплатить налоги один раз? Если это действительно незаконно, тогда Бог непременно явит вам истину.

Глаза священника расширились и неотрывно смотрели на неё. В споре Иления была явно сильнее, но железная дверь, разделявшая их, не позволяла ей просто войти и забрать деньги на налог.

— Замолчи! — и священник положил руку на оконце, собираясь закрыть его.

— Подождите, — вмешался Коул.

Крышка оконца замерла. Священник, наконец, понял, что Иления пришла не одна.

— Чт... что такое? — он, кажется, собирался закричать, но, увидев одежду Коула, издал что-то вроде хныканья.

Слай говорил, что большинство священников королевства бежало с острова. Лицо священника странным образом напряглось, возможно, он изо всех сил пытался сдержать облегчение, увидев священнослужителя среди врагов. Коул специально выбрал такую одежду, чтобы прибавить себе достоинства и пробудить у священника чувство товарищества.

— Я услышал, что происходит в этом городе, от этой Илении Жизели. Я Тот Коул. Я пришёл посмотреть, есть ли что-нибудь, чем я могу помочь.

Глаза священника метнулись к Коулу, он как будто вздрогнул и снова перевёл взгляд на Илению.

— Это человек из портового города Атиф. Я уверена, что вы слышали слухи, падре.

Священник ахнул. Истории об Атифе как месте, откуда началось обновление Церкви, должны были дойти и сюда. Рассказывали, что многие люди из церквей и монастырей, накопившие немалые богатства, собирались к Хайленд за посредничеством. Если бы священник виновен, он не станет с готовностью приветствовать человека из Аифа.

— Н... нет... Предрассветный Кардинал?

Кажется, другое имя Кола действительно широко распространилось. Чувствуя странную усталость от осознания этого факта, он ответил:

— Господь знает, кто я есть. Однако я хочу, чтобы ты взглянул на это.

Он достал из кармана письмо Хайленд. Им их вызвали в Раусборн, на нём были подпись и печать Хайленд. Она всегда оставляла им идеально начертанные буквы, чтобы использовать в такие моменты, когда что-то случалось.

Развернув письмо, Коул сказал:

— После встречи с отшельником владыкой Осенью на северных островах мы направлялись в Раусборн, но из-за шторма задержались здесь. Я усматриваю в этом какой-то смысл.

Священник пристально смотрел на письмо, развёрнутое перед ним, и было неясно, слушал он или нет. Тот, кто управляет собором в Уинфилде, точно должен знать особое значение имени Хайленд.

— Я молюсь, чтобы спокойствие пришло в этот город как можно скорее. Это были долгие три года, и души людей оставались это время без утешения.

Это относилось не только к горожанам, но и к этому священнику. Любой мог впасть в уныние, затворившись в соборе, в любой момент опасаясь вторжения или солдат, посланных советом, или взбудораженных горожан.

— Как чужак в этом городе я мог бы быть полезен обеим сторонам, что думаешь?

Он пришёл вовсе не поджигать собор. Возможно, это дошло до священника, а, может, он опасался потерять лицо, отказав кому-то, похожему на священника, заслуживавшему благородное расположение. Священник медленно закрыл глаза и отошёл от окна. Послышался лязг отодвигаемого засова.

— Пожалуйста, входите. У меня нет намерений прогонять служителя Бога.

Железная дверь открылась. Кивнув, вошёл Коул, за ним — Миюри, но Илению священник не пустил. Она посмотрела из-за спины священника на Коула, но тот по вчерашним событиям понимал, что ей не доверяют.

— Госпожа Иления, я выслушаю, что он скажет.

Девушка-овца собиралась возразить, но вместо этого послушно кивнула.

— Очень хорошо.

Священник закрыл и запер дверь. Стало темно, в нос ударил запах плесени. Коул видел, как в солнечном луче, пробившемся в щель, танцуют пылинки. Миюри с её острым волчьим нюхом чихнула.

— Идите сюда.

В каменной стене через равные промежутки были ниши, в которых висели канделябры в виде двух ангелов, державших в руках места для установки свечей, но самих свечей не было. В тишине собора крики птиц казались даже громче, чем снаружи.

— Пожалуйста, сюда. В это время дня здесь самое тёплое место.

Их привели в комнату с длинным столом. В стену рядом с ними было встроено много витражей, а другие стены украшали большие гобелены с многочисленными ангелами. Для столовой это было слишком. Возможно, именно здесь священники и хозяева собора должны были управлять делами собора и проводить собрания.

Строго говоря, Коул мог отметить роскошь убранства, но вместе с тем всё здесь выглядело заброшенным.

— Хотите что-то выпить? У нас, правда, не так много...

— Нет, спасибо.

Священник, стоя в свете витражей, выглядел совершенно измождённым. Осень тоже выглядел не лучшим образом, а после плавания казался особенно измотанным, но, казалось, что священник был лишён внутренней опоры. Коул не удивился бы, если, убрав одежду священника, он под ней не нашёл бы вообще ничего.

— Итак... — пожилой священник опустился на стул и положил руки на колени. — Что будет со мной, я имею в виду этот собор?

Угрожающая манера поведения, проявленная перед Иленией, растворилась без следа. Мужчина вдруг закрыл лицо руками и разрыдался.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Коул переглянулся с Миюри и принялся утешать священника, не отрывавшего ладоней от лица. Успокоившись, наконец, он заторопился объяснить ситуацию, Коулу было нелегко ему поверить.

— Меня зовут Хаббот. Я не священник. Я просто пастух, который должен был следить за овцами на землях собора.

Коул непроизвольно глотнул.

— Я похож внешне на падре и потому иногда заменял его. Утренняя молитва, если он накануне выпил слишком много, или малозначимые события, где он мог одеть меня в свою одежду, и я бы как-то справился, там я его подменял.

При одинаковом цвете глаз и волос и при схожем телосложении, с учётом бороды они были бы неразличимы, если сильно не присматриваться. Даже если бы ему приходилось говорить, большинство всяких занимаемых должностей, священников в том числе, передавалось по наследству. Пока он выглядел, как священник, никто не стал бы допытываться.

— И теперь я вынужден выполнять такую отвратительную задачу... я больше не могу делать это...

Коул понял, почему Хаббот не идёт домой и скрывается здесь. Он не был священником — лишь был похож на него — поэтому, конечно, он не мог пойти в дом священника. Понял и его вчерашнее отношение к Илении.

— И куда ушёл падре?

Хаббот, всё ещё не отрывая рук от лица, покачал головой.

— Он сказал, что расскажет папе о нашем печальном положении и ушёл. Иногда он присылает письма.

Коул не был столь легковерен, чтобы поверить в подобные намерения настоящего священника. Тот почти наверняка оставил за себя двойника, чтобы самому затаиться.

— Я не думаю, что это правильно. Но если бы я ушёл, здесь никого бы не осталось. И если люди узнают, что священник давно сбежал, уважение к собору сразу упадёт. Если можно что-то сохранить ценой лжи меня одного, тогда...

Это происходило из-за сходства священника и пастуха, но священник мог оставить Хаббота вместо себя ещё и потому, что он оценил его честность. И для бывшего пастуха положение священника в соборе вряд ли может быть менее шатким, чем сейчас.

— Сочтёшь ли ты это просто удачей, но в прошлые года я сумел справиться. Никто не заходил в собор, городские торговые дома вовремя доставляли еду, потому что у нас есть договор. Но потом всё вдруг сошло с ума...

Вероятно из-за событий в Атифе. Противостояние королевства и Церкви до того было заморожено, но теперь оно вступало в следующий этап. Волна распространялась, поглощая людей, про которых Коул и не думал, и причин этого он даже не начал рассматривать.

— Это длится около месяца. Всякий раз, когда торговцы доставляют еду, они говорят мне такие ужасные вещи. Что все привилегии Церкви будут вырваны с корнем. Вас, закалывающих свиней, сожгут на костре как еретиков. Божий агент, Предрассветный Кардинал, появится и воплотит всё это.

Хаббот сутулился во время своего рассказа, будто слова давили на его плечи. Гадкие слова торговцев не отличались от речей тех, кто злословит в адрес королей, свергнутых с престола. Коул не думал, что торговцы говорили то, что действительно думали, но Хаббот спокойно завершил:

— Буду ли я... сожжён на костре?

Увидев выражение его лица, Коул понял, почему старик обрадовался ему. Однако теперь он не представлял, насколько ненадёжным становилось будущее. Он поднял взгляд с Хаббота с опущенной головой на гобелен на стене. Все ангелы собрались на праздник, но лики их были серьёзны. Кто-то был способен утопить других во лжи, но для поддержания лжи требовался совсем иной талант. Во всём можно было винить Хаббота, но Коул не думал, что это правильно. Он спокойно обдумывал положение.

Могло быть и так, что этот человек лжёт, что сейчас настоящий священник устраивает настоящее представление. Мама Миюри, мудрая волчица Хоро, имела талант видеть людей с их ложью насквозь, но Миюри была ещё неопытной в жизни, он не мог на неё положиться. К тому же эта самая девушка смотрела на Коула глазами, наполненными слезами жалости к Хабботу.

Так каков правильный ответ?

Он научился переворачивать свои рассуждения, изучая теологию. Он мог ответить на вопросы вроде: сколько ангелов может танцевать на кончике иглы?

— Вот, что я думаю.

Хаббот поднял голову, во взгляде Миюри появилось беспокойство.

— Лишь Господь знает, кто ты. Ты можешь быть пастухом Хабботом или нет.

— Я...

Коул рукой остановил Хаббота, попытавшегося возразить.

— О налогах.

Глаза Хаббота расширились от внезапности перехода.

— Неспособный противостоять продажности Церкви, я отправился в путь, чтобы вернуть миру истинность веры, но я совсем не думаю, что Церковь не должна существовать. Она совершенно необходима. Однако она зашла слишком далеко в делах с шерстью, и эти грехи должны быть искуплены.

И он стал излагать своё предложение.

— Если ты — это падре, дающий столь совершенное представление, ты должен понимать, что, уплатив налоги здесь и сейчас и покаявшись за свои злоупотребления, ты добьёшься у горожан хорошего мнения о себе. Или, если ты — это пастух Хаббот, которого падре поместил сюда против твоей воли, то заплатив налоги вместо него, ты покажешь себя не священником, а другом горожан. А теперь, и это важно...

Он прочистил горло.

— В любом случае я понимаю, что, выплачивая налоги, Церковь старается искупить свои прошлые грехи, и я скажу своё доброе слово горожанам.

При его посредничестве и с именем Хайленд отношения между городом и Церковью не должны ухудшаться. Старый измученный мужчина в одежде священника растерянно посмотрел на него, затем медленно, неуверенно кивнул. Затем, будто, наконец, поняв смысл, он сверкнул глазами.

— Н-но есть неувязка.

— Неувязка?

— Да. Я ничего не могу тебе заплатить. Когда падре покинул собор, он опустошил хранилище.

В это было легко поверить. Даже если человек перед Коулом был священником, то он должен был всё ценное куда-то перепрятать. Тогда из его слов об отсутствии денег не следовало, что он ничего не может заплатить.

— Люди пожертвуют большие суммы за святые реликвии собора.

— Святые?.. А... это...

— То, что можно обменять на деньги, если нет самих денег.

Гобелены на стене, например, или мебель. Хотя он сказал, что священник забрал ценности, когда сбежал, было бы почти невозможно забрать всё.

— Но я не знаю ценности вещей.

На это у Коула уже был готов ответ.

— На улице ждёт торговец. Если тебя не устроит оценка, я приму на себя обязанность представить тебя торговцу, которому ты сможешь доверять.

Был ли Хаббот действительно священником, который должен был испытывать сомнения, или пастухом, недоумевающим, имеет ли он право судить о таком предложении, но он не сразу ответил. Как бы ни было, он должен был понять, что не мог отказать, притворяясь не знающим положения дел. Если бы мог, он просто не пустил бы Коула внутрь.

Хаббот, затаивший дыхание во время раздумий, наконец, выдохнул:

— Тогда хорошо...

— На всё Божья воля, — ответил Коул, вставая со стула.

На самом деле он не мог сказать определённо, что происходящее полностью соответствовало вере, но вряд ли мог найти что-то лучшее. И потом, чтобы узнать, действительно ли Хаббот был принуждён оказаться в таком сложном положении, его надо было загнать в угол. На северных островах Коул своими глазами видел, что, верша правосудие, не всегда достигнешь справедливости. Он думал об этом, идя по тёмному коридору, когда Хаббот вдруг остановился.

— Но могу я спросить тебя кое о чём?

Он повернулся к старику и увидел на лице того бесстрастность, действительно подобающую пастуху.

— Могу ли я на самом деле доверять этой молодой женщине-торговцу?

Это не казалось обречённой попыткой борьбы на смертном одре, Хаббот переживал за это на самом деле.

— Я слышал, что она честно торгует. Она говорила, что торгует шерстью, может, ты её знаешь?

Если бы он солгал о своём занятии, Коул смог бы уловить его заминку, но Хаббот лишь спокойно покачал головой.

— Нет, не знаю. Я редко бываю в городе и даже сам не стригу овец. Я только выращиваю их.

Такое тоже было вполне возможно.

— Но чтобы торговец шерстью смог получить разрешение, он должен обладать достаточными способностями.

Хаббот вздохнул, и на его лице появилось выражение обречённости.

— Может, она уже говорила, но вчера она была у меня, и я в итоге обошёлся с ней довольно грубо.

Ну да, накричал на неё и собственноручно вышвырнул за порог.

— Но я хочу, чтоб ты знал, это было не просто так.

— То есть?

— Вчера она пришла под видом странствующей паломницы. Не зная правды, я допустил её в неф. Я даже молился за её здоровье и хорошую торговлю в пути.