| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Слай притронулся к груди Коула, поклонился и вышел, закрыв дверь. Коул сразу почувствовал себя спокойнее.
Но всё же — Предрассветный Кардинал? Просто смешно.
— Это не конюшня, но лошадям здесь места бы хватило, — поделилась впечатлением Миюри, обходя комнату и разглядывая всё, потом она открыла дверь в следующую комнату. — Это слишком много для нас.
Всё в их сумках пропиталось морской водой, но если подсушить, вероятно, всё удастся спасти.
— Но ты слышал это, брат? — добавила она с улыбкой, ткнув пальчиком в лежащую на стуле у стены подушку, набитую шерстью и расшитой золотой нитью. — Он назвал тебя Предрассветным Кардиналом. Это большая возможность для тебя.
— Было бы достаточно смешно, если бы я всерьёз это воспринял.
— О-о-о, в самом деле? Думаю, иметь другое имя здорово, это как в приключенческой истории. А когда они назовут тебя "Ваше Высокопреосвященство", даже тебе придётся встать прямо, каким бы жалким ты бы ни был.
В иерархии Церкви кардиналы по важности идут сразу после папы. У каждого были подходящие им титулы и имена. Назваться именем, не соответствующим истинной ценности, казалось Коулу абсурдом. Он вздохнул с лёгким раздражением.
В этот момент в дверь постучали. Вошло несколько мальчиков-посыльных с большой лоханью и служанок, принесших деревянные вёдра с горячей водой. Они пронесли всё в следующую комнату. За ними появились служанки, которые протянули верёвку от стены до стены и повесили на неё одежду наподобие занавеси.
— Пожалуйста, дайте нам знать, если понадобится ещё воды. Ваша новая одежда будет здесь, — сказала выходившая последней служанка, она последний раз поклонилась и закрыла дверь.
Это было куда роскошнее, чем просил Коул, он не мог им чем-нибудь помочь и чувствовал себя должником. Миюри же, не дождавшись их ухода, быстро сняла с себя одежду и, забравшись в лохань, вылила ведро воды себе на голову. Коул несколько раздражённо собрал её разбросанную одежду.
— Я снова чувствую себя живой! — раздался её беззаботный голос из-за занавеси.
Устраивать купание на северных островах, где было мало дров, было вещью немыслимой. Для Миюри, родившейся и выросшей в купальне и привыкшей нырять в горячую ванну, это было особенно тягостно. Поэтому Коул улыбнулся, услышав её возбуждённое плескание. Тут ему бросилась в глаза маленькая ёмкость для мытья ног. Там лежало мыло. Он-то предполагал воспользоваться для мытья пеплом из очага и испытал чувство благодарности.
— Миюри, здесь есть мыло.
— Что, правда?!
И она отодвинула занавесь, совершенно не стесняясь наготы. В такие моменты Коул обычно отворачивался, но сейчас он был слишком утомлён, а ей было уж слишком всё равно, поэтому он лишь ограничился замечанием.
— Миюри, тебе, честно говоря, нужно быть немного скромнее...
Но она даже не услышала его слов.
— Эй, ты можешь вымыть мне волосы? — спросила она, дёргая его за рукав.
— Ты бы лучше сделала это сама.
— Но я должна отмыть свой хвост. Если мне придётся мыть его после волос, вода может остыть.
Коул ощутил недовольство из-за столь сомнительного объяснения Миюри, но тут она вдруг улыбнулась ему.
— Я думала, ты вымоешь мне волосы хотя бы в награду за хорошую работу на северных островах.
Там на островах она спасла ему жизнь. Теперь он не мог ей отказать.
— Вот, честное слово...
— Хи-хи-хи! — захихикала Миюри и вернулась в лохань.
Коул закатал рукава, опустил мыло в воду и, как только пошла пена, принялся за её волосы.
Эти некогда блестящие волосы походили сейчас на грубую волчью шерсть, наверное, их слишком долго трепал морской ветер. Он подумал, что уже давно не видел её с гребнем в руках. Возможно, слишком больно расчёсывать такие растрёпанные и спутанные ветром волосы.
Мыло пенилось под его руками, тщательно отмывающими ей волосы в благодарность за подвиги на севере, меж тем Миюри замысловато свернулась, добираясь до хвоста. Увидев это, Коул наклонился к ней.
— Не было бы проще мне заняться твоим хвостом, а тебе — волосами?
Миюри нащупала хвост, подтянула поближе и принялась усердно мыть, но, услышав его предложение, остановилась и посмотрела на него через плечо. Затем поспешно отвела взгляд.
— Нет. Мне будет неловко.
Коул думал, что Миюри похоронила свою стыдливость где-то глубоко в горах, но, похоже, ошибался. И при этом он не совсем понимал, как она определяет, что нормально, а что неловко.
— Я могу заняться твоими ушами?
Заострённые волчьи уши, унаследованные от матери, были плотно прижаты к голове, чтобы пена не попала внутрь.
— Само собой, но только так, чтобы вода в них не попала!
— Конечно.
Ополаскивая её волосы из ведра, он прикрывал ей уши рукой, чтобы не намочить внутри. Он смыл пену, и её потускневшие пепельные волосы восстановили прежний блеск. Будто она сбросила старую кожу. Отмывая её голову, Коул вдруг ощутил, что именно сейчас они, наконец, вернулись с севера.
Пред ним предстала та мучительная действительность, из-за которой он усомнился в самом себе. События заставили его с болью осознать, как бессилен он и жалок. Упав в тёмное, холодное море, больше не способный двигаться, уже утопая, он пережил то, что люди переживают в свои последние мгновения перед самым концом. Что важнее, он сам встретился с ужасом, охватывающим людей в момент приближения смерти их самого любимого, драгоценного человека.
И в такой вот миг пришло чудесное спасение.
Он вспомнил всё это и осознал, что его сердце переполнялось чувствами последние дни.
— Миюри, — произнёс он имя, и девушка, энергично оттиравшая мех на хвосте, оглянулась на него через плечо.
— Хмм?
— Спасибо тебе... за всё, что ты сделала на севере.
Именно там Коул действительно оскорбил её. Он не мог решить, должен ли он извиниться или нет, разница была бы невелика.
Когда он поблагодарил её, она бесстрастно посмотрела на него, а потом хихикнула.
— Всё в порядке, я лишь заставлю тебя расплатиться со мной.
Расплатиться с тобой? — хотел спросить Коул, но она уже забрала у него ведро и неожиданно вылила воду ему на голову. Его начавшая высыхать одежда снова промокла.
— Поэтому прямо сейчас ты должен залезть ко мне в лохань.
Вода, намывшая ему волосы на глаза, продолжала стекать с макушки, но и сквозь волосы и воду Коул разглядел злорадную ухмылку Миюри и её показавшиеся клыки.
— Я прыгнула за тобой, когда ты среди ночи упал в чёрное, мрачное море. Потому тебе ничего не будет, если ты прыгнешь для меня в маленькую лохань с замечательной тёплой водой, верно?
Он хотел сказать, что это совсем разные вещи, но когда Миюри подвинулась в лохани и повторила "Верно же?", улыбаясь и помахивая хвостом, его слова куда-то делись, не успев толком выстроиться. Ни тени стойкого священника, каким он хотел стать, не осталось внутри него.
— Ну же, давай, а то вода остынет!
Довольная, что он не выказал сопротивления, Миюри потянулась к нему и стала стаскивать с него одежду, не проявляя ни девичьей застенчивости, ни скромности. Зато были бьющая через край доброжелательность вкупе с неприятием любого компромисса.
— Хорошо, теперь садись и веди себя хорошо.
Коул подчинился и сел в лохань. Миюри, хихикая, будто при виде чего-то забавного, вымыла ему волосы. Он ненавидел себя за охватившее его чувство уюта. Она мыла его волосы, а он обнимал колени и, раздражённо вздохнув, стал думать, как он мог стать Предрассветным Кардиналом.
Когда Миюри вымыла волосы Коулу, они обсудили этот вопрос и то, что смогли, наконец, смыть с себя грязь своего долгого путешествия. Переодевшись в свежую, совершенно сухую одежду, Коул ощутил себя столь живым, будто родился заново.
Вскоре поспел и их горячий ужин, оказавшийся куда обильнее, чем он даже мог надеяться. Он ожидал, что еда будет впечатляющей, но количество её оказалось совершенно невероятным, а качество — ещё невероятней. Ягнёнок, которого Миюри с нетерпением ждала, получился настолько нежным, что мясо едва не падало само с костей от одного прикосновения. Порции были столь щедрыми, что она взяла только один кусок. Их исхудавшие тела быстро вернули своё благодаря обильному жиру.
Белый хлеб из чистой пшеницы. Кусок масла размером с кирпич. Свиная колбаса, набитая так, что лопнула, когда её поджаривали. Куриный суп. И даже десерт: целая корзина была заполнена изюмом и яблоками.
Миюри не терпелось набить полный рот каждым из лакомств. Но она побывала на самом пороге смерти на северных островах. Потом провела несколько дней в лихорадке, а, выздоровев, много бегала в волчьей форме, вынюхивая новые месторождения. Ещё она сегодня вёдрами выливала воду в сильный шторм на море, а на закуску немного позабавилась во время купания. Немудрено, что потянувшись за третьим куском хлеба, она вдруг застыла, будто кто-то перерезал нить, на которой она до сих пор держалась — и действительно хорошо держалась. Её голова клонилась набок, сон быстро брал своё, в то время как её ненасытность заставляла руки цепко удерживать еду. Коулу захотелось чуть ли не похвалить её за это.
Но если её лицо упадёт в суп, долгожданное купание пойдёт насмарку.
Миюри немного поартачилась, когда он стал осторожно извлекать хлеб из её рук, но когда он обхватил руками её пахшую мылом голову, она вся рухнула прямо на него. Вздохнув, Коул поднял эту принцессу со стула, к подобному он привык, и отнёс на кровать, набитую шерстью, там она схватила его за рукав, не желая, чтобы он её покинул.
— Я никуда не собираюсь. Мне просто надо сказать им, что они могут убрать оставшуюся еду. Я скоро вернусь.
Свежевымытые, мягкие волоски на её волчьих ушах колыхались от его шёпота. Он погладил её по голове, натянул одеяло, скрывая уши и хвост, затем позвал дежурившую в коридоре служанку убрать еду. Ему было не по себе от того, сколько еды осталось нетронутым, но служанка озаботилась не этим, она положила хлеб в сумку, подошла к нему и спросила:
— Могу ли я попросить тебя благословить этот хлеб?
— Благословить? Но...
Он сдержал удивление, заметив её полный муки взгляд.
— Уже несколько лет, как священники покинули этот город. Пожалуйста, будь милосерден, пожалей нас.
Три года назад, когда королевство столкнулось с Церковью, папа запретил здесь все религиозные отправления, то есть, священникам запрещалось свершать любые духовные действия. Детей не крестили, молодых не венчали, умерших не отпевали. Но у людей случаются времена, когда им нужно уцепиться за что-то, чтобы просто продолжать жить. Одни нуждались в поддержке, когда кто-то из семьи заболеет и не сможет подняться с постели, другие боялись за безопасность любимого человека, отправившегося работать в далёкую землю. Помощь была необходима при проблемах, которыми нельзя было поделиться ни с кем, кроме Бога, как и совет при принятии важных решений.
Как бы Коул не относился к этому, им дали столько еды не без умысла. Оставшуюся еду, приготовленную для важных гостей, обычно делили между слугами, и если её благословит священник, она получит особую силу. Станет лекарством для больных, поддержит встревоженных. Слай произвёл ужином впечатление, но сделал это не только ради гостей.
Считая себя обязанным за постой, Коул помолился Богу во благословление всей еды. Потом о счастье и здоровье служанок, ещё попросил Всевышнего забрать их тоску. И даже за безопасные роды у одной из родственниц девушек. Он не мог заставить себя сказать о такой тонкости, как то, что он официально не рукоположен. Хотя откровенно опасался обвинения в ереси за служение без должного статуса.
Здесь и сейчас перед ним были люди, ищущие спасения. Коул подумал, что если в меру притворяться, то он мог бы, а значит, должен помочь. Когда он закончил, все девушки от сердца называли его кардиналом. Их слёзы на лицах только укрепили его веру. Прежде на северных островах он узнал, что одна молитва ничего не решает, теперь же он думал, что, пока есть те, кто жаждет молитвы, она сохранит свою значимость.
И снова Коул удостоверился, что просто так распустить Церковь нельзя. Ещё до противостояния папы и Уинфилда, как бы смутно городская церковь ни знала бы о нуждах людей, она несла исцеление их душам.
Отпустив последнюю служанку, в своём изнеможении он всё же ощущал уверенность в том, что исправление Церкви — правильный путь. Но сперва надо поспать... Он позволил себе, наконец, зевнуть. Вера не могла справиться с усталостью тела. Он смочил горевшее горло глотком сладкого вина и задул свечу. Видя свет факелов на главной улице, проникавший сквозь щели в окне, Коул мог судить об оживлённости ночной жизни города Десарев. При этом свете он добрался до кровати, ни на что не наткнувшись. Он тихо проскользнул под одно одеяло с Миюри, стараясь не разбудить её. Однако она тут же схватила его за рубаху на груди и подтянулась к его лицу.
— Ты... закончил с?.. — пробормотала она с закрытыми глазами, будто во сне.
Тон у неё был не столь сладким и милым, как если бы она старалась изо всех сил не заснуть, пока её старший брат не мог лечь, — скорее, несколько сердитым от того, что молитвенное бдение было слишком шумным. Как бы то ни было, он не удержался от улыбки.
— Да. Давай хорошо выспимся.
— Мм...
Коул не мог сказать, ответила ли она или просто выдохнула во сне. Лоб её разгладился, руки расслабились. Он словно в первый раз в жизни увидел такое спокойное выражение на её лице. И это детское спящее лицо было, тем не менее, невероятно знакомым.
— Будь счастлива, куда бы ты ни направилась, — помолился он, вкладывая в эту молитву больше всего чувств из всех произнесённых ныне молитв.
Волчьи уши Миюри слегка подёргивались, пока она крутилась, погружаясь в сон. Потом Коул закрыл глаза и мгновенно уснул.
Его беседы со служанками перед сном оказались лишь началом. Коула пробудил восход солнца, и он направился умыться к колодцу во дворе. Открыв дверь, он увидел трёх служанок, ожидавших его у умывальника. Конечно, он умылся не раньше, чем выслушал проблемы каждой и попросил для них Божьей защиты, а напоследок благословил.
Приходили слуги — приготовить дрова, достать огарки из канделябров или приготовить завтрак, — каждый делился с Коулом своими неприятностями. Тут даже соня Миюри неохотно открыла глаза, потому что не могла вынести этот шум. Видя, как люди всё приходят и приходят, она поняла, что не сможет больше уснуть, и начала понемногу злиться.
После завтрака пришли ещё четверо: торговец тканями и его портные, которые должны были привести в порядок одежду гостей. Миюри всегда приставала к Коулу с 'Брат, это хорошо на меня смотрится?' или 'А как это?' Но на сей раз торговец и портные со своими тканями, нитками и иголками опередили её. У трёх из них были дочери, собравшиеся под венец, а пожилые родители четвёртого плохо себя чувствовали.
Пусть Бог направит и защитит их.
Потом принесли свежее постельное бельё, слуги начали убирать комнату, и Миюри, захватив одеяло и подушку, удалилась в заднюю комнату.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
