— Я полагаю, теперь он постарается быть более исполнительным, — беспечно ответила Грета, пододвигая ко мне письменные принадлежности. — Напиши ему премилое письмецо, чтобы он понял, как чудесно мы проводим время.
— Чудесно? — подняла я на неё глаза. — Мы? Ты имеешь в виду вчерашний день или сегодняшнее утро?
— Не всё ли равно, дорогая моя? Воспитанные барышни не должны показывать, что страдают, когда пишут письма своим кавалерам.
— Воспитанные барышни не пишут письма своим кавалерам, — проворчала я, но Грета только рассмеялась.
— Итак, Тирса, пиши! Пиши всё как есть (про господина, который меня напугал, я скажу лично, при встрече) и обязательно скажи, что послезавтра ночью мы остановимся в П
* * *
, там я велела снять для нас премилый домик. Отдохнём, придём в себя и подумаем, как нам быть раньше. Когда твой... друг сможет к нам присоединиться, мы напишем в бюро и, без сомнения, нам скажут, как изменить легенды в связи с обстоятельствами. Ты всё поняла? Тирса!
Я молча кивнула. Говорить не хотелось. Практически под диктовку "сестрицы" я описала всё, что происходило вчера, упустив только господина с империала и обстрелянную коляску. По её же указке я упомянула домик в П
* * *
, в котором вампир непременно найдёт меня, как только захочет поговорить. Туда же ему предлагалось писать письма. Я нисколько не сомневалась, что там напарника будет ждать засада, а также, что именно это место будет моей временной тюрьмой: уж что-что, а ума оценить неэффективность ловушки без хоть какой-нибудь приманки Грете хватит.
Неясным оставалось одно — почему она так стремится сохранить видимость дружеских отношений? Ах, да! Боится, что не-мёртвый и в самом деле откажется рисковать собой ради моего спасения. А вот прийти побеседовать, присоединиться для выполнения общего задания или попросту напиться крови, не возбуждая ничьих подозрений — это вполне вероятное поведение даже для довольно осторожного вампира. Я задумалась.
Пока Грета верит, что иллюзия дружбы между нами сохраняется, мне вряд ли грозит какая-то опасность. Но это — только до тех пор, пока она ждёт с визитом вампира. Когда же она обманется хотя бы в одном из своих ожиданий... Единственное, что я сумела придумать — это попробовать ночью "докричаться" мысленно до напарника и спросить совета. Если не выйдет — я попробую сбежать. По дороге, потому что в доме, где мы окажемся послезавтра, наверняка окна забраны решётками.
Грета едва сумела дождаться, пока я надпишу конверт; выхватив его из моих рук, "сестрица" бросилась из комнаты, торопясь, по-видимому, уговорить кого-то из хозяев отвезти письмо на почту. Вскочив, я бросилась следом за ней: разом забылись все раздумья и расчёты, мне хотелось только одного — скрыться сейчас же, пока меня никто не может вернуть. Добежав до лестницы, я сообразила, что далеко бежать не имеет смысла, пешком я вряд ли разовью ту же скорость, что и коляска с отдохнувшими лошадями. Нет, следует спрятаться неподалёку, а то и обратиться в полицию. Если история с кошельком в омнибусе была представлением, разыгранным специально для меня, то никто нас и не разыскивает, что же касается господина с империала, то он остался в Л
* * *
, и вряд ли доберётся до меня под защитой властей.
С этими мыслями я сбежала по ступенькам, но меня немедленно постигло жесточайшее разочарование. Внизу у лестницы меня ждал лакей, стрелявший вчера с запяток нашей коляски. Безукоризненно вежливо он поинтересовался, куда я тороплюсь, и добавил, что мне, несомненно, будет удобнее подождать сестру в своей комнате. После этих слов он отвёл меня наверх, поддерживая под руку одновременно бережно и неумолимо. Оказавшись в комнате, я подошла к окну и увидела, как под окнами прохаживается второй лакей в такой же ливрее.
— Ты выиграла, дорогая сестрица, — тихонько произнесла я. — Утешает только, что никакой пользы твоя победа тебе не принесёт...
Понимая, что с тремя слугами, по крайней мере, один из которых умеет стрелять, и вооружённой стилетом Гретой мне не справиться, я послушно сложила те немногие вещи, которые мне понадобились в гостинице, обратно в чемодан, и спустилась вниз, когда за мной пришла моя тюремщица. Ни слова не говоря, я без напоминаний уселась на своё вчерашнее место в коляске и тут же отвернулась к окну. Я не знаю намерений своих врагов; возможно, попытка закричать и воззвать к обитающим в этом городке людям только усугубила бы моё положение; возможно, Грета могла бы выдать меня за слабоумную, а, возможно, её слуги начали бы стрелять. Кто знает? Рисковать мне не хотелось ни в коем случае; мне казалось, что второй попытки у меня просто не будет.
Грета уселась рядом со мной, один из лакеев занял место на запятках коляски, а другой вскочил в седло каурой лошади, слишком хорошей для слуги, по моему мнению. Грета велела трогать, взяла на руки мопсика (тот, впрочем, не особенно ластился к хозяйке после вчерашнего обхождения) и пристально посмотрела на меня. Я заметила это уголком глаза и ещё больше отвернулась к окну. Второй лакей гарцевал рядом с коляской на лошади, держась как раз напротив окна. Таким образом, захоти я незаметно что-то выбросить из окна, это будет немедленно замечено.
— Тирса, родная моя, — нежным голосом начала дорогая сестрица, — пойми меня правильно, то, что я хочу тебе сказать, я говорю исключительно ради твоего же блага.
— О чём ты, Грета? — напряжённо спросила я.
— Сестрёнка, я очень прошу внимательно прислушаться к моим словам. Лупп передал мне, что ты выбежала из комнаты вслед за мной.
— Выбежала, — с вызовом подтвердила я. — Я подумала, тебе может понадобиться моя помощь.
— Я понимаю, Тирса, я всё понимаю. Но, пожалуйста, впредь обещай мне никогда больше не ходить одна куда бы то ни было. Тирса! Не отворачивайся, не отводи глаза. Посмотри на меня и обещай!
— Но, Грета! — стараясь не слишком выходить из образа наивной дурочки, воскликнула я. — Ты ведь не можешь запретить мне...
— Могу, — ласково, но твёрдо перебила меня сестра. — Могу, Тирса. Ты не представляешь, какой опасности подвергаешься каждую минуту! Один твой шаг в сторону — и эти люди схватят тебя, ты даже не успеешь вскрикнуть!
— Но, Грета...
— Не спорь, Тирса! Поверь, у меня больше опыта, я лучше знаю, как обеспечить твою безопасность!
— Грета, дорогая, но мне не грозит никакая опасность, тот человек охотится за тобой!
"Сестрица" недобро усмехнулась.
— Я сумею за себя постоять, уж поверь мне. А вот ты нуждаешься в охране. И я её тебе обеспечу.
Я промолчала, не желая напоминать Грете о страхе, который появлялся в её глазах, каждый раз, как она вспоминала о своём враге, но "сестрица" прекрасно поняла меня без слов. Она откинулась на спинку и указала на своё окно. Оказалось, нас сопровождают ещё двое всадников, к сёдлам которых приторочены пистолеты.
— Они застрелят каждого, кто попробует приблизиться к нам.
— Но, Грета! Ты же не можешь вот так просто спровоцировать побоище!
— Посмотрим, — пожала плечами "сестрица". — Будь уверена, порядочные граждане к нам приставать не будут.
Расстроенная явной агрессивностью Греты, я снова отвернулась к своему окну, в котором увидела уже не одного, как было сначала, а двух всадников, каждый из которых переодет лакеем, сидит на слишком хороших лошадях (как и двое со стороны "сестры") и у каждого к седлу приторочены пистолеты. Я с огорчением напомнила себе: ношение оружия само по себе не является в нашей стране поводом для внимания полиции, рассчитывать, что нас остановят по дороге, не имеет смысла.
— Поверь мне, сестрица, — удовлетворённо подытожила Грета, — никакая опасность нам с тобой в дороге грозить не может. Только не уходи никуда одна. Ни на шаг, слышишь!
Вечером в гостинице положение стало ещё более ужасным. К нам присоединились ещё трое мужчин, в которых я узнала старых знакомцев с омнибуса в Л
* * *
. Создавалось такое впечатление, что "сестрица" призвала под своё начало небольшой отряд, долженствующий защищать нас то ли от господина с империала, то ли от вампира. Все наши сопровождающие разместились вместе с нами в гостинице очередного городка, название которого осталось для меня неизвестным, и ни один не удовлетворился комнатой второго сорта, обычно выделяемой для прислуги. Мы с Гретой почти не разговаривали: боялись разбить хрупкую иллюзию сестринских отношений, от игры в которую обе начали уставать; во всяком случае, притворство нам обеим давалось всё тяжелее и тяжелее. Одно то, что она призвала людей, подстроивших кражу и скандал в Л
* * *
, говорило о многом. "Сестрица" уже не стеснялась, ясно понимая, что я не сбегу от десятка вооружённых людей (считая её саму и кучера, если, конечно, у него тоже есть оружие). После холодного ужина, который нам принесли в общую комнату, мы обе разделись и улеглись спать, так и не перекинувшись ни одной фразой сложнее просьбы передать соль или подлить молока в чай.
С половины, занятой моей тюремщицей, доносилось ровное дыхание, когда я решила подняться и проверить границы своей свободы. Но едва скрипнула кровать, как Грета приподнялась на локте (комнату заливал лунный свет) и настороженно спросила, куда это я собралась. Мне удалось усыпить её подозрения, назвав причину, о которой не принято говорить в приличном обществе, и, к моему ужасу, "сестрица" принялась настаивать на том, что она меня проводит до соответствующего помещения (ночных ваз в комнате почему-то не оказалось). Мои доводы о неприличии подобного поведении, о нежелании её беспокоить, равно как и о том, что в гостинице мне ничего не грозит, не возымели необходимого воздействия. Грета велела мне накинуть пеньюар, накинула свой (непристойно короткий!) халатик и зажгла свечу. Делать было нечего.
После этого я надолго зареклась проверять сестрицу и, вернувшись в комнату, послушно легла в постель и притворилась спящей. Нетрудно догадаться, что на самом деле мне было абсолютно не до сна. Я принялась выжидать, когда "сестрица" заснёт настолько глубоко, что её дыхание сделается практически неразличимым для человеческого уха. Тогда я собиралась позвать напарника. Было очень мало надежды на его появление и даже на ответ, но сдаваться заранее не хотелось. Наконец, в комнате стало тихо, и я постаралась сосредоточиться. Долгое время на мой мысленный призыв никто не откликался, и я уже подумала, что лишилась не только помощи, но и совета напарника, как вдруг со стороны окна донёсся его голос.
— Если ты очень тихо встанешь, на цыпочках подойдёшь к окну и откроешь его, дорогая моя девочка, мы сможем поговорить.
Боюсь, я была не в состоянии исполнить приказ напарника в точности. Я вскочила с кровати и бросилась к окну, уже почти приготовившись разразиться воплями, соответствующими моим чувствам в этот момент. К счастью, напарник никогда не полагался на меня больше, чем это делала я сама, а всегда только меньше, и с моих губ не сорвалось ни звука. Я оттянула вниз новомодное окно, и напарник привстал с другой его стороны, втягиваясь в образовавшуюся щель. Полностью описать эту картину невозможно: на человека в такой момент нападает что-то вроде оцепенения с притуплённостью всех органов чувств. Когда я пришла в себя, вампир уже сидел на подоконнике в комнате и протягивал мне руку, предлагая усесться рядом. Я повиновалась и зябко поёжилась: из окна тянуло ночной прохладой, в сорочке было довольно студено. Напарник пожал плечами, снял свой сюртук и накинул мне на плечи.
— Он, разумеется, холодный, но ты быстро согреешь его и согреешься сама, — прошептал он, не слишком, впрочем, понижая голос. Я беспокойно оглянулась на кровать Греты. — Ш-ш! Она спит, и мне пообещали не меньше четверти часа спокойного сна твоей бесценной "сестрицы".
— Но ты ведь не...
— Нет, моя дорогая, то есть да. Я пришёл тебя спасти — это да. Нет, я не заберу тебя отсюда этой ночью. Ты об этом хотела спросить?
Я молча кивнула и отвернулась. Мысли мои путались, происходящее казалось некой злой игрой, в которую играют все, кроме меня. Напарник коснулся чепца на моей голове, словно собираясь по привычке потрепать волосы, но потом отдёрнул руку.
— Не хочу раскрывать свой визит, — с сожалением пояснил он. — Слушай внимательно, глупая девочка, у меня очень мало времени, и на исходе этой четверти часа ты должна уже спокойно спать в своей постели. Слушаешь?
Я снова кивнула. Напарник был верен себе в своей манере издеваться, когда надо дать пояснения, и говорить туманно, когда я нуждалась в ясности.
— Ты несправедлива, Ами. Но это не важно, ты всё равно хорошая послушная девочка, которая не подведёт своего напарника. Так слушай же: первым делом запомни, никто тебя в беде не бросит — по крайней мере, на этот раз. Во-вторых, внимательно следи за "сестрой" и постарайся узнать, если она отошлёт какие-нибудь бумаги. Я имею в виду — разведай, какие бумаги и кому отправит.
Я вскинулась: легко сказать — разведай! А как я это сделаю, если Грета не спускает с меня глаз? Спрашивать "сестрицу" тоже бесполезно, даже опасно... А уж если она застанет меня роющейся в её письмах...
— Не получится — не надо, не подставляйся, — отмахнулся напарник. — Я же сказал "постарайся", а не "выполни ценой жизни". Что важно в-третьих: не пытайся сбежать, ты нужна мне с Гретой. Понятно?
Я снова кивнула. Кажется, идея сделать из меня приманку нравится не одним только охотникам за вампирами...
— Вот именно, — коротко рассмеялся не-мёртвый. — Рад, что ты оценила. А теперь, у нас есть ещё около десяти минут, чтобы просто поговорить, если ты успела соскучиться...
От его улыбки я задохнулась. Соскучиться! После месяца разлуки, он нашёл для меня всего пару слов, а потом бросил в обществе закоренелой преступницы, которую всё же намеревается выслеживать с моей помощью — Бог знает на сколько дней! Неужели такое подразумевалось с самого начала?
— Нет, — по своему обыкновению ответил напарник на незаданный вопрос. — Когда вы спускались из комнаты в обеденный зал — тогда, в гостинице Л
* * *
, я собирался зайти к вам через окно, и вдруг почуял рябину. Не ветку, Ами, распятье! Оно было среди вещей твоей сестры, и ещё одно, серебряное, она прячет под одеждой. Скажи мне, зачем дейстрийке, работнице бюро, распятье?
— Острих? Канцелярия крови? Шерен? — тихо спросила я, разом вспоминая все свои подозрения. — Или... те люди? Контрабандисты? Которые...
— Нет, не думаю. Хотя идея действительно похожа: в тот раз они нашли мой гроб и заперли меня в нём веточкой рябины. На этот раз, полагаю, планировалось дождаться, пока я тихо-мирно усну в твоём чемодане... Потому-то, кстати, она, — быстрый кивок в сторону кровати, — и хотела, чтобы я присоединился к вам, но не желала видеть меня лично. Однако я не такой дурак, как думают некоторые, и уж рябину-то почуять могу.
— Но я ничего не чувствовала, — прошептала я, чувствуя себя виноватой. Если бы я знала! Я бы и вовсе не заговорила с такой подозрительной особой, отвернулась бы ещё на станции, а ночью дождалась бы напарника.
— Разумеется, ты ничего не чувствовала, Ами! — строго произнёс не-мёртвый. — Ты думаешь, я бы отправил тебя в Острих, если бы ты шарахалась от каждого рябинового распятья? Долго бы ты там прожила, моя дорогая!
