У "сестрицы" вырвалось раздражённое восклицание.
— Ох уж эти слуги! Уверяю тебя, я таких распоряжений не давала. А теперь ты извини меня, мне надо отдать ещё несколько важных распоряжений, я спешу. Встретимся за ужином, хорошо? Я пришлю за тобой человека.
Оставшись одна, я первым делом проверила комнату на наличие потайных ходов, глазков и прочих способов подсмотреть и подслушать за слишком беспечными пленниками. Ничего не обнаружилось, хотя помещение и не внушало мне радужных надежд: окна зарешёчены, крепкие двери с тяжёлым засовом, что, вообще-то, редкость в частных домах. Дверей, говоря по совести, было две: вторая вела на заднюю лестницу, на которой скучал один-единственный "лакей". При виде меня он вскочил на ноги с занимаемого им стула, отдал мне почтительный поклон и снова уселся. Я закрыла дверь, обратив внимание на маленькую защёлку в верхней части. Эта дверь оказалась со смотровым окошком, причём запиралось оно снаружи. Да уж... хорошо здесь подготовились к встрече дорогих гостей. Хотелось бы знать, этот дом всегда принадлежал Грете или был заранее переделан под нужды сегодняшнего момента?
Сейчас, однако, окошко было закрыто, и постороннее внимание мне нисколько не грозило. Быстро приведя себя в порядок, я развернула добытое утром письмо и пробежала глазами.
Первый листок содержал краткую инструкцию кому-то переслать остальную часть по "известному адресу", а также напоминание, что читать эту самую остальную часть ни в коем случае не рекомендуется. Я посмотрела адрес. Или я ошибаюсь, или это не частный дом, а государственная почтовая станция. Кто знает, может, дальше письмо должно было отправиться в готовом конверте?..
Острийские буквы прыгали у меня перед глазами, руки затряслись от волнения, когда я только вчиталась в текст. После невнятных заявлений относительно необходимости с кем-то как-то скорректировать дальнейшие планы, я наткнулась на строчки, посвящённые моей особе: "...девочка слишком робка, чтобы быть использована для серьёзной работы как в прошлом, так и в будущем; она подозрительна, но столь нерешительна и безынициативна, что мне не составило труда увести её за собой, и теперь мне вряд ли будет сложно подчинить её своему влиянию. Однако она решительно отказывается сообщить какие бы то ни было подробности о своём чудовище; по её словам, это существо, полностью лишённое чувств и привязанностей, что не соотносится ни с наблюдаемым мной поведением, ни с теми сведениями, которые мы получили ранее. Также она не сообщила ничего о сути своих предыдущих заданий, хотя, я полагаю, могла бы пролить свет на некоторые несообразности..."
Я перевернула листок и пробежала глазами последнюю страницу: "...возможно, в дальнейшем целесообразно будет подвергнуть её..."
Тут в коридоре послышались шаги, и я поспешно сложила письмо и спрятала за корсаж. Ну, "сестрица", этого я тебе никогда не забуду!
Каковы бы ни были намерения Греты относительно меня, за ужином она не выказала никакой враждебности, хотя и сидела молча, полностью погружённая в свои мысли. Я начинала лучше понимать её игру: "сестрица" действовала не от себя, а от какого-то острийского лица (я подозреваю всё же контрабандистов), с которым делилась своими планами. Одно мне не нравилось. Почему же она оставила письмо у меня на глазах и почему не пыталась скрыть содержание ни одним из известных мне способов? Или боялась, что зашифрованное послание привлечёт к себе больше внимание, будучи вдруг перехваченным? Но есть же в таком случае и невидимые чернила...
Оставалось только пожать плечами. Возможно, у этой организации нет невидимых чернил, а, возможно, пересылку через своего человека на почтовой станции они считают вполне надёжным прикрытием. Во всяком случае, уж это-то не моё дело, и гадать по этому поводу не стоит.
После ужина меня проводили в комнату, где я коротала время за чтением глупенького романа, купленного ещё в книжной лавке в Л
* * *
. Потом пришла Грета и объявила, что нечего тратить газ, пора спать.
На этот раз я уснула быстро, даже не дожидаясь, когда ровное дыхание "сестрицы" сделается беззвучным. Что мне снилось, сказать трудно, кажется, что-то необычайно приятное, пока вдруг в сон не ворвался истошный лай и не менее истошный вопль моего напарника:
"Ами! Проснись, кому говорят?!"
Я попробовала шевельнуться, открыть глаза, но с удивлением обнаружила, что не могу этого сделать. Между тем мопсик — его тявканье я уже успела выучить — лаял не переставая, а чуть погодя послышался голос Греты — громкий, нервный и слегка дрожащий от напряжения:
— Я знаю, что вы здесь, господин Вампир! Я знаю, что вы здесь! Отвечайте!
Однако напарник не внял этому призыву.
"Ами! Проснись, я приказываю!"
Но даже ради спасения своей жизни я не могла даже шелохнуться.
— Вы пришли за своей девчонкой, господин Вампир? — продолжала Грета. — Она не проснётся! Я усыпила её, и если она не выпьет противоядие, то умрёт через два часа. Вы слышите меня, господин Вампир? Отвечайте!
"Ами, проснись!!!"
— Вы молчите, господин Вампир! — вскричала Грета. — Что ж, тем лучше. Девчонка умрёт и, клянусь Богом...
— Ну-ну-ну, сударыня, — послышался незнакомый мужской голос. Глубокий и низкий, он одновременно внушал и спокойствие, и странную нервную дрожь, которая пробрала меня даже сквозь оцепенение. — Не стоит бросаться угрозами и пугать моего юного друга. Конечно, вы, с вашим нежным женским сердцем, не сможете обречь на смерть столь юную девушку. А посему...
— Кто вы?! — пронзительно закричала Грета. — Я вас не знаю! Я не звала вас! Убирайтесь отсюда, немедленно! Слышите? Убирайтесь! Вон!
И моя отравительница отбежала в дальний угол комнаты.
"Вставай, Ами, просыпайся!" — продолжал требовать напарник.
— Вы не можете войти сюда, вас не пустит святость распятья! — заявила Грета таким тоном, словно не была уверена в знании вампирами этого правила. — Убирайтесь! Я буду говорить только с молодым, тем, который служит в бюро и утащил девчонку из дома на севере. Убирайтесь немедля!
"Да вставай ты, кому говорят!!!"
"Не стоит так горячиться, мальчик мой, — словно бы возразил ему тот самый глубокий и низкий голос. Раздаваясь в моей голове, он не причинял такой боли, как голос напарника, но звучал отчётливо и ясно. — Прошу вас, барышня, поднимитесь с постели и подойдите к двери".
Так и не сумев открыть глаза, я, в самом деле, поднялась и направилась к двери — той самой, выходящей на заднюю лестницу (она в свою очередь заканчивалась крошечной прихожей, две двери из которой вели в кухню и комнаты для прислуги, а третья — на улицу).
— Тирса! — буквально зазвенел голос отравительницы. — Стой!
Я не ответила: просто была не в состоянии это сделать. Молча подошла к двери и попыталась открыть. Куда там! Тяжёлый засов не поддался на мои усилия, будучи скреплен огромным висячим замком. Грета визгливо расхохоталась.
— Не знаю, как вы это сделали, господа вампиры, но ей не выйти отсюда. А утром я просто убью её. Тирса, ты слышишь меня? Тирса! Прекрати!
Всё это больше всего смахивало на дурной сон или не менее дурной фарс. Лай, крики, угрозы, уже не один, а два голоса, раздающиеся в моей голове...
Мне всё это снится или я уже потеряла рассудок? Ах, как бы мне хотелось проснуться сейчас в моей комнате при шляпной лавке, проснуться Амалией Вайль и больше никогда в жизни не брать в руки готических романов, навевающих столь дурные и тягостные сны!
"Сожалею, сударыня, — сочувственно произнёс глубокий голос. — Но вам всё же надо открыть дверь".
На ощупь найдя в своей причёске шпильку, удерживающую узел под чепцом, я наклонилась к замку и принялась вслепую ковыряться в нём.
— Тирса, не смей! — прокричала Грета, почему-то опасавшаяся подойти ко мне и воспрепятствовать моим попыткам открыть дверь лично. Естественно, я не ответила и вообще не выказала никакой реакции на этот запрет. Внезапно я, безо всякого намерения и желания совершить именно это движение, шарахнулась в сторону и, потеряв равновесие, упала на пол. Вслед за этим послышался металлический звон, а Грета издала яростный крик, мопсик же затявкал ещё громче и истошнее, чем до того. Я же по-прежнему вслепую нашарила на полу упавший металлический предмет — это оказался стилет, длинный и тонкий, и поднялась на ноги.
"Окошко, Ами, открой нам смотровое окошко, быстрее!"
— Не входите! — снова закричала Грета, когда я, просунув стилет в щель, подцепила и отбросила защёлку. — Это мой дом, и я вам запрещаю!
Она не дождалась ответа, а я почувствовала, как меня толкают в грудь, отстраняют, а потом подхватывают ледяные руки напарника. Вслед за этим глубокий голос прикрикнул на мопсика, отчего бедный пёсик поперхнулся лаем и замолчал. Между тем голос небрежно уточнил:
— Это она?
Дождавшись, по-видимому, кивка, голос с удовлетворением заметил, что так и предполагал с самого начала, а после поблагодарил за двойной подарок.
— А теперь избавьтесь от этих предметов, сударыня, и подойдите ко мне. Я собираюсь с вами познакомиться самым тщательным образом.
Деревянный стук и металлический звон, по-видимому, свидетельствовали о том, что и рябиновое, и серебряное распятья оказались на полу, потом послышались шаги, дважды скрипнула кровать, еле слышный вскрик Греты — и всё сменилось тишиной и покоем.
Не знаю, сколько времени прошло до того, как я открыла глаза, но, когда я это сделала, моя самозваная сестрица мирно спала на своей кровати, заботливо укутанная в одеяло, а у моего изголовья сидел и хмурился напарник.
— Как я тебе и говорил, — донеслось из противоположного угла комнаты, где я, протерев глаза, обнаружила сидящего в кресле незнакомого мужчину: до того неподвижность делала его практически невидимым. — Прелестная эта дама, говоря грубым языком картёжников, блефовала, в чём ты сейчас и имеешь возможность убедиться. Усыпляющих ядов такого действия в природе не существует, а если бы и существовало, то спящая жертва была бы лишена возможности выпить противоядие.
Незнакомец издал лёгкий смешок и перевёл на меня изучающий взгляд.
— Однако не стоило этой даме, имея столь сильный... хм, столь сильное предубеждение против таких, как мы, устраивать на нас же ловушку. — Он цокнул языком и покачал головой — медленно, явно театральным, отрепетированным жестом. — Бедняжку подвели нервы, барышня, нервы — вот причина многих человеческих неудач.
Под его взглядом я покраснела и попыталась усесться, что мне удалось, однако, только с помощью напарника. Усевшись, я подтянула до подбородка одеяло и как могла вежливей кивнула сидящему в кресле мужчине.
— Добрый вечер, сударь, — тихо и слегка запинаясь проговорила я.
— Добрый вечер, сударыня, — приветливо кивнул мне незнакомец. — Позвольте мне просить прощения за визит в столь неурочный час, но, как вы сами понимаете, прийти в другое время попросту не в моих силах.
Я растерянно кивнула и вопросительно оглянулась на напарника. Тот раздражённо передёрнул плечами и взглядом указал мне, чтобы я слушала незнакомца.
— Итак, — своим глубоким тоном продолжал тот, — что мы с вами, барышня, имеем для рассмотрения в данной ситуации?
— Что? — тупо спросила я.
— Мы имеем вас, барышня, подвергавшейся смертельной опасности со стороны вот этой особы — без сомнения, очаровательной, но весьма сомнительной в смысле морали и нравственных устоев. Вы согласны с этим рассуждением?
— Да, но, сударь, при чём тут...
Незнакомец погрозил мне пальцем и чуть улыбнулся, обнажая длинные клыки необыкновеннейшей белизны.
— Не так быстро, сударыня, рассмотрим всё по порядку. Итак, обнаружив, что вы оказались настолько мягкотелы, что позволили заманить себя в коварную ловушку, наш юный друг встал перед сложнейшей дилеммой — бросить вас в беде, что, сами понимаете, не слишком-то благородно, но зато безопасно — или, рискнуть собой и бесценной для любого из нас свободой. Вы улавливаете логику моих рассуждений?
Я бессознательно покачала головой и снова оглянулась на напарника, который сжал мою руку и взглядом приказал слушать незнакомого вампира в кресле.
— Кхм-кхм, — безо всякой нужды откашлялся он. — Смею заметить, кое-что вы всё же улавливаете. Итак, продолжим. К счастью для него и для вас, я оказался достаточно близко, чтобы прийти на помощь и вырвать вас из рук столь опасной женщины, которой, без сомнения, является наша общая знакомая. Однако! — многозначительно поднял он вверх указательный палец. — Однако некоторая проблема состоит в том, что не-мёртвые, как вы любите нас называть, никогда и ничего не делают даром.
— Никогда и ничего, — эхом повторил мой напарник. Я беспокойно подняла руки к шее — следы прошлых укусов сошли с моей кожи, но не изгладились из памяти. Вампир в кресле грустно покачал головой.
— Благодарю вас, милая барышня, но я уже поужинал. — Он кивнул на постель, где спала — спала ли?! — моя фальшивая сестрица и перевёл взгляд на меня. — О, не волнуйтесь, она жива и к тому же практически здорова, но речь сейчас не о ней. Итак, вы, сударыня. Ради вашей безопасности в этот забытый Богом уголок съехалось сколько-то моих собратьев, включая меня самого, и мы все, до определённой степени рискуя собой, проникли в этот дом, чтобы противостоять угрожавшим вам людям. Что вы на это скажете, милая барышня?
— Я премного благодарна за вашу бесконечную доброту, сударь, — еле живая от страха, пролепетала я. Мысль о том, что в доме, где я нахожусь, хозяйничают вампиры — не один, не два и не три, святый Боже! — эта мысль объяла меня ужасом.
— Пятнадцать, если быть точным, — с отстранённым видом сообщил вампир из кресла. — Не считая нашего юного друга и вашего покорного слуги. Но вам нечего их опасаться, сударыня, поэтому не тревожьтесь. Итак, вернёмся к более ранним событиям вашей жизни. С тех пор, как вас отметил мой старый друг, наставник вот этого мальчика, среди вампиров вы считаетесь его юридической собственностью, каковая, со всем прочим движимым и недвижимым имуществом, перешла по наследству к его единственному на тот момент воспитаннику и наследнику — то есть вот этому мальчику. Он, в свою очередь, распоряжался унаследованным имуществом и собственной жизнью, не принимая во внимание своё несовершеннолетие и юридическую неправомочность своих действий. Вы понимаете, к чему я клоню, сударыня?
— Нет, — резко ответила я, весьма задетая его высказываниями относительно собственности и имуществе. — Но уверена, что вы, сударь, не замедлите яснее высказать свои мысли.
— Вы не должны обижаться на мои слова, — примиряюще произнёс вампир, погладив светлую бородку. — Они относятся к достаточно устаревшим юридическим формулировкам, которые не имели особого смысла ещё во времена моей молодости. Итак, я продолжаю. Поскольку наш юный друг ещё слишком молод, он сам и всё его имущество подлежит опеке, которую, в память о его наставнике, я и решил взять на себя. Однако, как вы сами понимаете, ваше спасение лежит за пределами моих опекунских обязанностей, поэтому...
Рука напарника до боли сжала мою и, обернувшись, я поймала виноватый взгляд его тёмных глаз.
