— Говори, — коротко приказал он.
— Если твоя хозяюшка не хочет моей защиты, может, тебе стоит научить её защищаться самостоятельно? — деловым тоном произнесла убийца. — Или, может, мне стоит научить её...
— Я не могу тебе доверять, — возразил вампир.
— Научить — чему? — одновременно с этим ужаснулась я. — Убивать людей?!
Напарник внимательно посмотрел на меня, а потом на Беату.
— Знаешь, а я передумал. Живи. Но помни, если попытаешься сбежать, тебе не скрыться даже на дне моря. Позже я найду тебя и приведу твою новую ученицу.
— Но... — попыталась была возразить я, но вампир воспользовался своей властью надо мной и не дал издать ни одного звука.
— И ещё. Мои и её задания должны быть для тебя самыми важными в этой жизни. Если я или Ивона позовём тебя и скажем — "убей" — брось все дела и убей того, на кого мы укажем. Иначе умрёшь сама.
— А платить вы за это будете? — хмуро уточнила Беата.
— Да, — усмехнулся мой напарник. — Самой крупной монетой.
Он оглядел замершую в алчном ожидании убийцу и пояснил:
— Жизнью. Иди к себе, и не пытайся нас разыскивать. Мы найдём тебя сами.
— Как скажете, хозяин, — кивнула Беата и поднялась на ноги. — Жизнь — такая штука, которая всякому по душе.
Она пьяно икнула, сделала шаг, пошатнулась и посмотрела на меня.
— Вы убили Бломеля, — проговорила она. — Я поняла по вопросам. Если б вы не заглянули за мной сейчас, эти твари перерезали бы мне глотку.
— Не стоит благодарности, — усмехнулся мой напарник, но Беата неожиданно серьёзно посмотрела на меня и медленно, осторожно, боясь потерять равновесие, опустилась на одно колено.
— Я обязана тебе жизнью, девочка, — хрипло проговорила убийца. — Этого я не забуду.
Нелепая театральность сцены закончилась настоящим фарсом, когда Беата неожиданно закрыла глаза и упала там же, где стояла на коленях.
— Знаешь... — заметил вампир, наклоняясь над убийцей, — при таком опьянении она удивительно трезво держалась. Умеют в Острихе подать себя, ничего не скажешь.
— Она... спит? — уточнила я.
— Вот именно. Ума не приложу, что с ней делать. Не оставлять же здесь валяться до самого утра. Сколько я помню, с едой на кухне плоховато, а всё вино выпила та тёплая компания, от которой мы избавили твою новую учительницу.
— Послушай, — нерешительно начала я. — Ты ведь всё это несерьёзно...
— Ещё как серьёзно, — отрезал вампир. Он вынул из внутреннего кармана часы и посмотрел на них. — Ну... что же... На встречу ты уже опоздала. Я знаю способ доставить тебя туда в тот же час, но тогда придётся снять серебро, а без него встреча не состоятся... дилемма...
— Тогда... — нерешительно произнесла я и осеклась. Не могла же я предложить вовсе не ходить на эту встречу?
— Тогда предлагаю воспользоваться запасным вариантом, на который мы пойдём прямо из дома. А сейчас отнесём эту красавицу домой и спать.
— Отнесём? — недоумевающе переспросила я.
— А ты как думала? У тебя есть другие предложения по заметанию следов? Нет? Вот и ладненько.
Он поднял Беату на руки, выпрыгнул из окна и велел мне спуститься к нему по лестнице. Я послушалась. На улице царил предрассветный сумрак, на небе тускнели звёзды. Напарник картинно вздохнул, словно ему нужен был свежий воздух не меньше, чем мне.
— Во всяком случае, эта ночь прошла познавательно, — отметил не-мёртвый. — И, если нет никакой путаницы, мы избавились от врага, который давно нас преследовал. Чем не повод веселиться?
— Да, но... — Я замолчала, так и не произнеся свою мысль.
— Да, в Острихе страшно, — подтвердил напарник. — Но, вспомни-ка, лично тебя похитили в Дейстрии.
Я кивнула, так и не сумев понять, какая мысль не даёт мне покоя.
— Потом разберёмся, — легкомысленно отмахнулся вампир. — Главное — мы оба живы и вместе.
— Главное, — согласилась я. Интересно, как я утром объясню госпоже Дентье, почему у меня такой невыспавшийся вид?
— Рассказ пятый. Двойная жизнь
Различия между двумя странами, веками живущими бок о бок — враждующими, мирящимися, торгующими, презирающими друг друга, но всё же остающимися вместе — бросаются в глаза с первых шагов после пересечения границы. И, конечно же, это более чем относится к Дейстрии и Остриху, чьи трения не раз и не два за историю совместного существования приводили к войнам, к ограничению торговли и, прибавим, к развитию контрабанды. Однако наивный дейстрийский путешественник первое время может сохранять нелепую надежду, что достаточно переодеться по местной моде, поселиться в доме со шпагой, обменять в банке деньги и не выходить на улицу после наступления темноты, чтобы уже если и не сойти за своего, то хотя бы не привлекать внимания и вести в Острихе такую же жизнь, как у себя на родине. Абсурдность подобного предположения может и вовсе не дойти до дейстрийца, если он был нелюдимом дома и намерен придерживаться старых привычек и впредь. Однако, стоит прожить в Острихе светской жизнью хотя бы неделю, наносить и принимать визиты, прислушаться к сплетням — и привычное представление о единой для всех просвещённых людей самой собой разумеющейся морали развеется как дым, а там последуют и отступления от затверженных с детства канонов поведения.
В Острихе, к примеру, юноши и девушки не копят деньги и не добиваются независимости, чтобы сочетаться браком. Они связывают свою жизнь с теми, на кого укажут родители (и не редкость, когда "молодой" или "молодая" вдвое старше избранницы или избранника и до самой свадьбы носит траур по далеко не первому утраченному спутнику жизни). В Острихе о любви речи не идёт. Конечно, и в Дейстрии часты браки по расчёту и велико влияние семей, но всё же у нас мало кто открыто отрицает саму возможность любви между молодожёнами — как до, так и после заключения брака, мало где так цинично торгуют в первую очередь состоянием и — только! — во вторую самим человеком. Целомудрие до брака и верность спутнику жизни после в Дейстрии возводится в ранг высшей добродетели, в Острихе это нелепая, пусть и безобидная блажь. Когда девушке не нравится её будущий муж, в Дейстрии она кричит "какой ужас!" и вполне может разорвать навязанную родителями помолвку — или почитать свою жизнь навеки разбитой. Впрочем, после такого самоволия, как отказ от посватанного жениха девушка лишается возможности выйти замуж, и её жизнь всё равно оказывается разбита, но, по крайней мере, она сохраняет свободу. В Острихе девушка пожимает плечами и философски заключает: "что ж, я всегда могу завести любовника". И выходит замуж, и заводит любовника, и муж не то, чтобы вовсе не возражает, но, по крайней мере, обнаружив измену, не подаёт на развод, как это делается в Дейстрии, а украшает жену парой-другой кровоподтёков и подстерегает бедолагу в тёмном переулке со шпагой — или нанимает необходимых специалистов, которые произведут требуемую операцию без него.
Нельзя не учитывать, разумеется, и влияние наряда. Сколько бы "устрицы" не твердили о совершенной пристойности такого зрелища, как голые плечи и икры, оно не может всё-таки не возбуждать худшие инстинкты в людях, слабых духом и не смущать даже самые стойкие и нравственные характеры.
Распущенность царит в Острихе повсюду и неудивительно, что "устрицы" не находят ничего предосудительного, скажем, в одиноко путешествующей девушке. Да, она подвергает себя некоторой опасности, но это её личный выбор, а если девушка будет прятаться под крышу после наступления темноты, спасаясь таким образом от встречи с не-мёртвыми, то, по мнению острийцев, тут и говорить не о чем. Самое смешное заключается в том, что нежная и робкая дейстрийка, на родине не отъезжающая и на милю от родного города без спутников, на границе отпускает или рассчитывает лакея и смело едет по Остриху в одиночестве — и никто по возвращении домой не видит в подобном путешествии ничего, способного запятнать репутацию барышни!
С другой стороны, всякий дейстриец, увидев на ночных улицах женскую фигуру, равнодушно скользнёт по ней взглядом, решив, что это чья-нибудь служанка возвращается с поручением, а если и благородная дама, то у неё, конечно же, свои причины для поздней прогулки. У острийца женщина после наступления темноты вызывает неизбежную ассоциацию со слабостью, хрупкостью и беззащитностью; дальнейшее зависит уже от степени нравственности самого "устрицы". Поймите меня правильно, я не хочу быть несправедлива к жителям ни одной из стран, в которых мне посчастливилось жить, однако дейстриец не бросится ни нападать на всякую одинокую женщину, ни предлагать себя в защитники и провожатые, он вмешается, только если его прямо попросят о помощи или ещё каким-нибудь образом привлекут внимание. Остриец же считает факт появления женщины на ночных улицах уже сам по себе призывом проявить благородство или подлость, и отделаться от непрошенного защитника — или защититься от негодяя — бывает довольно-таки затруднительно. Если в Дейстрии всякому мужчине вполне достаточно заверения женщины, что она совершенно уверенна в своих силах, то "устрицы" остаются в твёрдом убеждении, будто представительницы слабого пола сами не знают, чего хотят. Это правило распространяется не только на ночные провожания, но и на всю жизнь в целом. Посудите сами: там, где в Дейстрии вдова богатого лавочника берёт дело в свои руки, в Острихе она через поверенных мужа продаёт лавку и живёт на ренту, часто слишком скудную в сравнении с прежними доходами: всё равно никто не стал бы вести дел с женщиной!
Это лицемерие, согласно которому женщин считают достаточно самостоятельными, чтобы губить душу и подвергать опасности своё тело, как им заблагорассудится, но сверх этого совершенно не способными принимать решения, касающиеся кого бы то ни было кроме неё самой (над потерявшими отца детьми, например, обязательно устанавливалась мужская опека даже при наличии живой матери) казалось "устрицам" единственно верной моралью, и они не могли понять, как дейстрийцы доверяют женщинам вести дела, не доверяя устраивать свою личную жизнь.
* * *
Всё это оставалось бы для меня красивыми словами, отвлечённым рассуждением, если бы я не столкнулась с непроходимой, простите, тупостью и упёртостью "устриц" в вопросах, касающихся их представления о чести, морали и месте женщин в современной жизни. Однако я забегаю вперёд, а рассказывать лучше по порядку.
На запасную встречу мы с напарником отправились на следующую же ночь после невероятных знакомств с вампирами и головорезами Остриха. К счастью, сегодняшнее свидание было назначено на полночь; мы могли и прийти заранее, и не бояться, что придётся возвращаться при свете. Дом, где была назначена встреча, был маленький, одноэтажный и прятался между двумя большими трёхэтажными зданиями. Напарник шумно втянул воздух.
— Пусто, — шёпотом объявил он. — Лишней рябиной тоже не пахнет.
Я вздохнула. Вампир никогда раньше не доверял мне ничего серьёзнее подсобной работы, вечно ворчал и ругал за промахи, и сегодняшняя "милость" меня совершенно не радовала. Разговаривать с человеком, который будет в точности знать, кто я, лично представлять бюро безопасности Дейстрии... Меня била нервная дрожь.
— Не бойся, дорогая моя, я буду рядом. Заходи, впустишь меня внутрь.
Дверь в дом была прикрыта, но не заперта и легко открылась, едва я её толкнула. Маленькая прихожая отделялась от внутренней комнаты дверным проёмом без двери, и проём этот зиял зловещим чёрным провалом. Я не стала запирать входную дверь, боясь оказаться в кромешной тьме без даже тусклого освещения уличных фонарей и, частично разглядев, частично нащупав ведущую на чердак лестницу, принялась осторожно подниматься наверх.
"Брось, Ами! — раздался резкий приказ вампира. — Зови отсюда, не стоит ломать ноги".
Я повиновалась и, не успела я закончить обязательную фразу, как напарник чуть только не свалился мне на голову, слишком уж поспешно спустившись с чердака.
— Стой тут! — выкрикнул вампир, устремляясь в тёмный провал внутренней комнаты. — И запри дверь, нечего дом нараспашку держать.
Я ещё нащупывала засов, не решаясь в темноте возиться с замками, когда темнота несколько рассеялась слабеньким огоньком свечи.
— Иди сюда, Ивона! — выкрикнул из комнаты вампир. Я повиновалась, и обнаружила, что кто-то заранее подготовился к встрече, поставив глубокие кресла возле круглого столика, на котором стояла запечатанная бутылка вина, два бокала и вазочка со свежими фруктами. Подсвечник с новой свечой, которую и зажёг вампир, стоял тут же.
— Удивлена? — засмеялся не-мёртвый, взяв в руки вазочку и шумно, напоказ принюхиваясь. — И, заметь, никакой отравы, никакого снотворного. Сделано всё, чтобы ты себя непринуждённо чувствовала. Неплохо кто-то постарался, а?
— Но зачем всё это? — поразилась я.
— Я же сказал, — раздражённо напомнил вампир, но тут же смягчился. — Ты можешь почувствовать благодарность за заботу, невольно расслабиться, поддаться на обаяние собеседника... Не качай головой, ты просто ещё не испытала на себе этот метод, моя девочка. Вот увидишь, тебе захочется заплатить больше денег, чем ты отдала бы в пустой комнате на голодный желудок.
Он прошёлся по комнате, зажигая свечи в прибитых к стене канделябрах, и в комнате стало совсем светло.
— Ну, что же, моя девочка, — проговорил вампир, развернув меня к себе и положив руки мне на плечи. — Не снимай вуали, кутайся в плащ и не поддавайся на провокации. Помни, чему я тебя учил и... Я буду рядом, но дальше ты пойдёшь сама. Удачи!
Я подозрительно вгляделась в лицо вампира — что с ним? Показалось или голос напарника дрогнул?
Вампир принуждённо засмеялся и притянул меня к себе, явно борясь с искушением растрепать мне волосы.
— Милая моя, — проговорил он. — Ты бы знала, как я тебе завидую! В первый раз вербовать своего агента...
Он бы говорил ещё, но тут дверь снаружи толкнули, а после послышался требовательный и, как мне показалось, раздражённый стук.
— Всё, иди. Дерзай. Я в тебя верю, — отрывисто выпалил не-мёртвый и словно бы растворился в тенях. Я без особой охоты поплелась открывать дверь. Особого подъёма перед первой вербовкой не ощущалось, только рассеянность и испуг. В ушах звучало "я в тебя верю", произнесённое вампиром, и это удивляло больше всего. Он. В меня. Верит. Вот уж никогда бы не подумала...
Стук в дверь повторился, ещё громче и требовательнее. Я перевела дух и отодвинула засов. Верит он... мне бы его уверенность...
Дверь распахнулась с такой быстротой и силой, что меня едва не убило на месте. Я вскрикнула, отшатываясь в сторону, и чёрная фигура, в первые мгновения показавшаяся мне огромной, застыла на пороге. Потом ночной гость всё же зашёл в дом, закрыл за собой дверь и только после этого обернулся ко мне.
И тут-то прозвучали слова, похоронившие все мои надежды на простую беседу:
— Вы — женщина?!
В голосе говорившего явственно слышалось не столько удивление, сколько крайняя степень негодования; говорил он по-дейстрийски.
— Очень приятно познакомиться с вами, сударь, — нервно проговорила я, разглядывая мужчину при льющемся из комнаты тёплом свете свечей. Смотреть, откровенно говоря, было не на что: чёрный плащ, скрывающий фигуру, на голове широкополая шляпа, а лицо закрывает маска. Сзади полу плаща приподнимал кончик шпаги.
