— Ответила, — резко сказала я. — И, прошу вас, отпустите меня! Вы делаете мне больно!
— Да? Прошу прощения, — как-то рассеянно отозвался незнакомец и слегка ослабил хватку, не разжав, однако, рук полностью. — Во всяком случае, если вы не совершили, как уверяете, никаких преступлений, то вам не стоит одной оставаться на улице.
— Уверяю вас, одиночество меня совсем не пугает, — решительно заявила я и ещё раз попыталась вырвать руку.
— Охотно верю, барышня, — отозвался незнакомец, с неприятной улыбкой удерживая моё запястье, — но я не могу позволить, чтобы такая молодая девушка в одиночку гуляла по мрачным улицам этого города.
Я невольно улыбнулась — несмотря на серьёзность ситуации, пафос незнакомца казался забавным, — а после серьёзно ответила:
— Мне очень жаль отказываться от вашего щедрого предложения, милостивый хозяин, но у меня назначена встреча, и явиться туда я должна в одиночестве.
— Мне очень жаль настаивать, сударыня, — не уступал незнакомец, — однако ночью на улице опасно, и вам лучше позволить мне проводить вас до места вашего свидания или, что было бы лучше, до вашего дома, где вы будете в безопасности.
— Благодарю вас, хозяин, однако это совершенно напрасная забота, и вы могли бы употребить своё время и силы гораздо лучше, чем потратив их на меня.
— Сударыня! — Голос незнакомца был холоден и решителен. — Вам необходимо оказаться в безопасном месте и, если вы не согласитесь принять моё общество и защиту по дороге к вашему дому, мне придётся отвести вас к себе, чтобы уберечь от ночных опасностей, которыми вы, как иностранка, преступно пренебрегаете!
— Означает ли это, что вы намерены удерживать меня силой, сударь?! — оскорбилась я.
— Вы совершенно правы, барышня, — отвесил этот негодяй мне издевательский поклон. — Но я все ещё надеюсь, что вы выберете дорогу к своему дому и позволите мне вас проводить.
— Послушайте, — заговорила я как только могла разумнее и серьёзней. — Я ценю вашу заботу, но, поверьте, у вас нет никаких причин опасаться за мою жизнь. Между тем, тот, с кем мне необходимо встретиться, очень ревнив, и мне не хотелось бы огорчать его неожиданным появлением спутника...
— Я полагаю, мы сумеем объяснить ему обстоятельства, — вернув себе учтивый тон, ответил незнакомец. Я покачала головой, и он снова довольно усмехнулся. — В таком случае, сегодня вам лучше отказаться от свидания. Ночью слишком опасно для женщины.
С этими словами он поудобнее перехватил мою руку и повернулся, явно собираясь дальше вести за собой. Если перекрёсток, на котором мы стояли, был ближе к цели моего пути, чем место нашего столкновения, то теперь незнакомец собирался отвести меня обратно, туда, откуда я прибежала — в сторону площади Трёх свечей. Боюсь, его плану не могло бы воспрепятствовать то слабое сопротивление, которое я была в состоянии ему оказать — осознание намерений незнакомца полностью лишило меня не только телесных, но и душевных сил, — и только Бог знает, где бы я встретила утро, но вот, впервые за эту ночь, напарник решил вмешаться в мою судьбу.
То, как он это сделал, было настолько похоже на его обычную манеру поведения, и настолько не соответствовало всему, пережитому мной за эту ночь, что, боюсь, вместо радости я ощутила только гнев и досаду на его фиглярство. Ещё бы! Он не попытался невидимым подкрасться к незнакомцу и усыпить его или оглушить, как это следовало сделать. Вместо этого, он, словно соткавшись из тусклого света фонаря, появился посреди перекрёстка за спиной незнакомца, подошёл к нам так, чтобы его видела не только я, и громким голосом произнёс:
— Вот ты где пропадаешь! А я уже...
Развить свою мысль вампир не успел, хотя явно собирался. Как я уже говорила, свой спор с незнакомцем мы вели на перекрёстке, но стояли не посередине скрещения двух улиц, а у стены кирпичного дома, не выходящего на улицу ни единой дверью. Как только мой напарник показался нам на глаза и заговорил, явно указывая на знакомство со мной и даже на некоторые права, как незнакомец толкнул меня в нишу, оставшуюся, по всей видимости, от заложенной кирпичами двери, и, обнажив шпагу, безо всяких предупреждений кинулся на вампира. Напарник едва успел отпрыгнуть, и тут же человек повторил свою атаку. Вампир снова отскочил, но незнакомец не отставал.
— Вызов, — проговорил вампир, увернувшись от третьего удара. — Мне говорили об этой местной традиции.
Человек, однако, не желал поддерживать беседу; он нападал со всем пылом, какой только может быть у матёрого убийцы, решившего во что бы то ни стало пролить кровь. С трудом уклоняясь от ударов шпаги, вампир, в свою очередь, извлёк свою и скинул плащ, подражая — как мне показалось — светловолосому дворянину с площади Трёх свечей. Незнакомец, который снял свой плащ ещё между первым и вторым выпадом, тут же взмахнул им, то ли пытаясь отвлечь внимание вампира, то ли сковать движения обнажённого не-мёртвым клинка. Мой напарник, в свою очередь, не переставал меня удивлять. Вместо того, чтобы, уклонившись от вражеской шпаги, воспользоваться своим несомненным преимуществом в скорости и избавиться от противника быстрым, невидимым человеческому взгляду движением, он медлил, лишь ненамного превышая положенную смертным скорость и от того явно проигрывал незнакомцу, ведь вампир не обучался искусству фехтования.
— Мда, — протянул не-мёртвый, полностью сосредоточившись на том, чтобы не дать человеку нанести ему рану и даже не пытаясь ударить саму. Возможно, подумала я, он этого просто не умеет. — Необыкновенное гостеприимство встречаю я в этом живописном городке. Неужели "устрицы" всегда встречают приезжих ударами шпаги? Какая, однако же, варварская страна!
Его противник, очевидно, не был патриотом, так как не удостаивал вампира ответом — или был слишком разумен и не желал отвлекаться на пустяки. Нисколько не разбираясь в драках, всё равно, вооружённых или нет, я, тем не менее, понимала: незнакомец не может не ждать, пока противник выдохнется, устав говорить и отбивать удары одновременно. Также я понимала, что этого человек может ждать хотя бы и до самого утра и скорее устанет сам, вампир же может прыгать тут хотя бы и неделю, если найдёт пару минут утолить голод, а сейчас он был явно сыт. Но у нас не было этого времени, и от незнакомца следовало отделаться как можно скорее: нас ждало важное дело, ради которого, собственно, мы и приехали в этот Богом проклятый городишко. Увы! Пока рассчитывать на благоприятный исход дела не приходилось, а я не обладала ни оружием, ни навыками того убитого на площади бедолаги, и никак не могла исправить досадное положение.
Выпады незнакомца были быстры, точны, и, как я уже говорила, мой напарник едва успевал отбивать сыпавшиеся на него удары. Длительное наблюдение позволило мне заметить ещё одно различие — то слишком размашистые, то слишком короткие, но равно неловкие движения вампира, которые выдавали его полное неумение в области владения холодным оружием. Если исключить нелепую мысль, что не-мёртвый решил поразвлечься, сражаясь с человеком "на равных", то, скорее всего, напарник пытался скрыть от незнакомца свою суть, не дать тому узнать в нём вампира и, отбившись, избежать убийства. Вампир, видимо, уловил мою мысль или просто решил покрасоваться передо мной, во всяком случае, он отсалютовал шпагой, пропустив, таким образом, удар нападавшего на него человека. Едва успевая отреагировать с положенной простому смертному скоростью, он выставил перед собой свободную руку, перехватив клинок, крутанул запястьем, вырывая шпагу из рук незнакомца, и отбросил её в сторону, словно ядовитую змею. Послышался чистый звон металла о камень, а после нисколько не усмирённый человек, оглядываясь на вампира, подобрал своё оружие... и замер, в ужасе уставившись на руку своего противника. Его можно было понять — глубоко порезав ладонь о клинок, вампир потерял очень немного крови, а время, за которое человек подбирал свою шпагу, потратил на то, чтобы вытереть руку и размять уже успевшую зажить руку. Ещё одна ошибка, наподобие той, которую допустила я, когда, намериваясь выдать себя за острийку, ответила на произнесённые по-дейстрийски слова. Что делать — прежде ни мне не приходилось выдавать себя за иностранку, ни моему напарнику — за живого человека. Да и раны, подобные сегодняшней, он получал нечасто, как я понимаю. Судя по лицу незнакомца, в один миг он получил разгадку замеченным им прежде несуразностям — таким, к примеру, как стойкость очевидно неумелого противника в поединке или поразительная сила, с которой шпага вылетела из столь привычных к ней рук. Разгадка, надо думать, не принесла человеку радости, и понимание, сменившее ужас, в свою очередь, уступило место отчаянию и решимости обречённого. Он сжал зубы и бросился на вампира, по всей видимости, собираясь погибнуть в драке, а, может быть — кто знает? — питая безумную надежду спастись при помощи своего смертельного искусства. Вампир легко увернулся, уже не пытаясь скрывать свою сущность. Виновато улыбнулся мне и произнёс весьма сокрушённым тоном:
— Я пытался этого избежать, но...
Окончание этой фразы не последовало, только неясная тень мелькнула при свете фонаря, яркий росчерк, едва видимый человеческому взгляду — и незнакомец мёртвый свалился на мостовую.
— Мне правда очень жаль, Ивона, — виновато проговорил не-мёртвый, вытирая свою шпагу уже испачканным платком и бросая его на труп — к моему счастью, упавшему раной вниз. — Ты же видела, я пытался...
Этой ночью, видимо, вампиру не везло с собеседниками — очередную мысль ему пришлось бросить на середине и, поспешно вернув шпагу в ножны, броситься ко мне: я теряла сознание.
Очнулась я в тёмном пыльном подвале, лёжа прямо на полу, весьма, надо сказать, жёстком и холодном. Нет, не прямо: напарник галантно расстелил сначала свой плащ, потом мой и только потом уложил меня. Сквозь двойной слой ткани явственно прощупывались кирпичи, которыми был выложен пол. Под головой не было ничего, зато ноги лежали на старой картонной коробке: таким образом, видимо, вампир желал помочь мне вернуться в сознание. Освещался подвал свечой, криво прилепленной к деревянному ящику с выбитым дном и оттого поставленному на боковую сторону. Напарник сидел рядом, на краю расстеленного плаща и молча смотрел на меня.
— Где мы? — немного картинно простонала я, приподнимаясь на локте. В чём неудобство юбки, в подол которой вшит металлический обруч, так это в том, что она не укладывается на ваши ноги, когда вы лежите, а сохраняет форму колокола. Вампир с ничего не выражающим видом сидел у того, что можно было бы назвать изголовьем импровизированного ложа, и не обращал никакого внимания на мысленные упрёки. Я сняла ноги с коробки и попыталась сесть. Это, увы, получилось не сразу, и пришлось даже поворачиваться к напарнику в ожидании помощи. Сидение на полу оказалось ещё более неудобным и неприличным, чем лежание, и я поспешила подняться на ноги. — Почему ты молчишь? Как мы здесь оказались?
— Прости, — тихо ответил напарник. — Я не хотел тебя расстраивать.
Он поднялся сам, поднял с пола мой плащ и накинул мне на плечи. Потом поднял свой, отряхнул, покачал головой при виде дыр, проделанных в чёрной ткани шпагой того странного человека, который отдал жизнь под фонарём на перекрёстке. Свернув, перекинул плащ через руку. Разумно: оставлять за собой даже ничего не значащий след глупо, носить подобные лохмотья просто невозможно. Я, откинув привычные условности, крепко ухватила напарника за руку. Боюсь, пыльный воздух подвала не слишком полезен для потерявших сознание.
— Почему тебя не было рядом? — так же тихо высказала я выстраданный этой ночью упрёк. Вампир передёрнул плечами.
— Я не привязан к тебе, моя девочка, не могу каждый час проводить только с тобой, — ответил он, но извиняющийся тон противоречил жестокому смыслу сказанных слов.
— Но сегодня... ты ведь мог бы!
— Мог бы, — неохотно признал не-мёртвый. — Но не захотел. Ивона, глупышка, я не думал, что тебя так быстро отпустят!
— Ты мог прийти на помощь сразу же, — горько напомнила я. — Как только на меня напали те вампиры или когда я испугалась или...
В смутных тенях, разбегающихся от слабого огонька свечи, плохо видно, но я уловила отрицательное выражение на лице напарника.
— Нет.
— Нет?! — зло переспросила я.
— Нет, — повторил напарник. — Ты не последний раз ночью выходишь на улицу в Острихе. Привыкай, здесь всегда так, и иногда даже страшнее. Ты должна учиться, Ивона.
Я оттолкнула вампира резким движением, но — увы! — это не причинило ему ни телесной, ни душевной боли. Я ведь никто и ничто для этого создания.
— Ты не права, — возразил напарник и обнял меня за плечи. — Я не хотел, чтобы ты видела эти смерти — и на площади, и на перекрёстке. И я — ты видела — не хотел убивать. Ради тебя.
— А не потому ли, что тело того несчастного привлечёт ненужное внимание? — сердито уточнила я, даже не пытаясь стряхнуть руки не-мёртвого. Бесполезно.
— Потому тоже, моя дорогая, — усмехнулся вампир. — Но, честное слово, я подумал и о тебе! Я бросился к тебе сразу же, как те люди на площади начали драться, но немного опоздал.
Я недоверчиво хмыкнула, не веря ни единому слову. Он просто не захотел прерывать свои дела ради меня, только и всего! Готова поспорить, безнравственная вседозволенность Остриха бросилась вампиру в голову, заставив забыть о том небольшом чувстве ответственности, которое до сих пор заставляло его поступать хотя бы внешне порядочно. Не-мёртвый расхохотался так громко, что я даже испугалась: а вдруг нас кто-нибудь услышит?
— Вот уж тебе не следует бояться, — успокоил меня вампир. — Мастер позаботился не о тебе одной, и, знаешь... Тебе не следовало так легкомысленно обращаться с его подарком.
— О чём ты говоришь? — настороженно спросила я, чувствуя, как объятье не-мёртвого становится жёстким и едва только не причиняет боль. Напарник развернул меня лицом к себе, набросил мне на голову капюшон и расправил вуаль.
— Я ведь предупреждал тебя, дорогая, — почти нежно напомнил вампир. Именно эту фразу он произносил когда-то, когда я, по его мнению, не справлялась с уроком и должна была усваивать знания и навыки... иначе. Да, сначала ругался, негодовал, а потом очень нежно и ласково говорил: "я предупреждал"... После этого всегда следовал укус, и вот сейчас я замерла, бесполезно заслоняя шею руками. — Не бойся, глупенькая девочка, я не трону тебя, не сейчас. Мне очень этого хочется, но в Острихе нельзя поддаваться желаниям.
Я снова хмыкнула, стараясь дать понять, насколько его нравоучение далеко от истины: в Острихе, по-моему, все только и делали, что предавались своим желаниям — напоказ, разнуздано и бесстыдно.
— Это их дело, Ивона, нам с тобой — никак нельзя. Ты понимаешь меня? Почему ты сняла вуаль? Из-за неё любой случайный прохожий мог бы опознать тебя! — выпалил вампир отрывистым резким тоном. И вкрадчиво произнёс, явно намекая, что во всём случившимся была не только его вина: — Мне пришлось бы перебить уйму народа этой ночью, если бы не подарок Мастера, а о нём ты не знала. Так почему ты сняла вуаль?
