— Кто вам сказал такую чушь?! — спросила не на шутку удивлённая Грета, но после, будто что-то сообразив, поспешно кивнула. — Именно, милая моя, именно выпиваем и именно кровь женщин. Да ещё мы можем так позвать за собой, что хочет — не хочет, а пойдёт.
— Грета, опомнись! — вскричал Дрон Перте. — Что ты такое говоришь!
— Правду говорю! — заупрямилась вампирша. — Каждый раз так делаем, и это уж моё дело, почему я советую вам спасти эту малютку.
— Уж конечно, сестринская любовь взыграла, — язвительно предположила я, злясь от нагромождения лжи и безумия.
— Она самая, — кивнула Грета. — Забирайте девочку, ты, Дрон, и вы, дейстрийская барышня. Да поторапливайтесь, пока я не передумала.
— Идёмте, Ивона, дорогая, — приобнял меня за плечи.
— Кати, нам пора, — ласково позвала Аманда.
— Вы все с ума сошли! — закричала я. — Какое вам всем дело! Я хочу умереть, если меня не съедят вампиры, я брошусь со скалы, утоплюсь в реке, повешусь, наконец! Кто дал вам право распоряжаться моей судьбой?! Как вы не понимаете — он умер, умер из-за меня, а я жива!
На этом, собственно, историю можно и заканчивать. Дрон Перте свистнул своим людям, как охотники свистят собакам, и мы все убрались с горестного пустыря перед городской стеной, оставив за собой только трупы людей, да безжизненное тело моего напарника. Меня силой затолкали в карету, где Дрон и Аманда провели не самые простые полчаса в своей жизни, пытаясь сдерживать мои метания и попытки вырваться, но настоящий ад начался, когда мы добрались до какой-то деревни, где остановились на ночь. Стоило моим добровольным тюремщикам отвернуться, как я выскочила из дома в одной ночной сорочке (Аманда заставила меня переодеться ко сну) и побежала по улице — Дрон Перте насилу сумел поймать меня уже на самом краю села. Позже рассказывали, что я кусалась и брыкалась как бешеная, кричала не своим голосом, проклинала весь мир и всё рвалась на волю, при этом так и не придя в себя до самого утра. С утра на меня накатила совершеннейшая апатия, но сознание всё же вернулось, и я смутно помню последующие дни — без малого месяц, которые Дрон Перте потратил на заметание следов а Аманда на приготовления к свадьбе. Ночи они оба, не доверяя никому, потратили на то, чтобы стеречь меня, и заботе этой пары мог бы позавидовать всякий, кто хоть капельку больше цеплялся бы за жизнь. Лишь через месяц ночное буйство покинуло меня, и дни я перестала проводить в полном бездействии, вялая и неспособная ни к какому труду.
Аманда и Дрон поженились, как только уверились в моём выздоравливании, и поселились неподалёку от того города, где и я, и моя барышня встретились со своим кавалером. Меня они заставили жить вместе с собой, не слушая никаких возражений, и Дрон Перте был столь радушен и красноречив, что сложно было не вспомнить несколько слов, оброненных им той страшной ночью.
Кровники не только не трогали мою барышню, но даже принесли ей извинения за незаконный арест, и Аманда продолжала одеваться, как привыкла, по дейстрийской моде. Впрочем, после переворота и открывшихся границ Острих стал менее консервативен, и канцелярия крови утратила прежнее влияние на судьбы людей.
Вампиры, как и обещали, отступились от меня. Мне пришла по почте бумага, которую я подписала и отправила по указанному на конверте адресу, после чего в банке пополнился мой счёт, и я, в сущности, могла бы зажить своим домом — но молодые супруги Перте и слышать о том не хотели. Не хотели они отпустить меня и тогда, когда у них появились дети.
Родители Дрона, как мне казалось, не слишком одобряли сложившееся положение, но Аманда наплела им, будто бы я дальняя родственница её отца, несчастная сирота, у которой не осталось более близких, чем Аманда, родных, и которая, конечно же, пропадёт одна в большом и страшном мире. Это весьма импонировала взглядам синдика и его жены, и они успокоились.
О своём напарнике я с тех пор ничего не слышала, хотя весь год втайне надеялась, что Грета обманула меня и они с Мастером всё же наши способ вернуть Беренгария к жизни. Я звала его каждую ночь, взывала к Мастеру и умоляла ответить мне правду, но ни тот, ни другой мне не откликались. Надежды никакой не было, и всё-таки я продолжала жить — больше по привычке, чем по какой-либо ещё причине. Счастья своего я так и не встретила, и продолжала жить в доме Дрона Перте — со времени ставшего синдиком — на правах кузины его жены и любимой тётушки его детей, типичная старая дева, каких, увы, так много в этом мире.
— Послесловие, не вошедшее в дейстрийское издание
Господь, к тебе взывают кости мертвеца:
Повергни в прах пройдоху и льстеца.
Превыше ада я страшусь прослыть святым,
Ведь только грешник может быть любим!
Господь, я всех даров превозмогаю тлен,
Даруй мне право с нею быть взамен.
И злобе ханжеской и лести вопреки
Двух смертных друг для друга сбереги!
Господь, Твоею волей буду воскрешён
Не для суда, хоть мне не страшен он,
Не для услады чопорной толпы,
Но для неё одной и для любви!
М. Орпе,
модный столичный писатель и стихотворец
Перед похоронами в доме было тихо. Да и кому шуметь? Дети давно выросли, разъехались. У дочери, правда, уже свои есть, но дочь, вертихвостка, всё никак не приедет, задерживая погребальную процессию. И ведь затянуть с началом неприлично, и идти без дочери неприлично. Куда не кинь...
Слуги давно уже не молоды сами, и к их сочувствию примешивается гнетущий страх: кто следующий, за кем приедет чёрная повозка? Остаются сами хозяева, но они разошлись каждый в свою комнату, и молчат, словно со смертью одной из них в доме прекратилась всякая жизнь.
— Хозяин, вас хочет видеть хозяйка, — окликнул синдика мажордом. Синдик Перте вздрогнул.
— Она же умерла, — пробормотал он себе под нос, но слуга услышал.
— Я говорю о хозяйке Ивоне, — поклонился он.
— Так бы и говорил, болван! — вспылил синдик, но его гнев не произвёл на мажордома никакого впечатления.
— По уму её бы хозяюшкой звать, — проворчал он. — Не вышла ведь хозяйка Ивона замуж.
— Так и звал бы хозяюшкой, — отмахнулся синдик.
— Так мы ж и звали, милостивый хозяин! — запротестовал мажордом. — Да как стала хозяюшка Клара подрастать, путаница пошла, кто-то у нас и назови Ивону старой хозяюшкой, ох, она и разозлилась! А ведь хороший слуга был, не чета нынешним!
— Не убила же она его, — невольно усмехнулся синдик, очень смутно помнивший ту старую историю.
— Куда там! — махнул рукой мажордом. — Уволила, да ещё рекомендацию такую написала, что бедолага год ни в одно место устроиться не мог!
— Это мне неинтересно, — отмахнулся синдик. — Проси Ивону сюда.
— Хозяюшка велела передать — никак не можно ей к вам идти, — поклонился слуга. — Просит принять её в малой гостиной.
— Женские глупости! — буркнул синдик. — Поди, передай: я приду.
Мажордом поклонился и вышел, оставив синдика одного в его кабинете.
Двадцать лет! А кажется, вчера это было!
Поспешная свадьба с Амандой, скандал, когда её семейство проведало, кому юная наследница доверила распоряжаться своим состоянием... ему даже предлагали отступного, чтобы он оставил её, грозились... Глупцы! Аманда тогда проявила свой характер, заставила всех уважать свой выбор, и заткнула любые рты в Дейстрии и в Острихе, болтавшие всякий вздор насчёт искателей приключений и богатых наследниц...
С его стороны тоже было не всё гладко. Не с его, он-то был счастлив, как ребёнок, сбежавший с уроков, но родители, конечно, были недовольны и поспешностью венчания, и постоянным присутствием в доме Ивоны, которая вдруг оказалась кузиной его жены. Они подозревали, что дейстрийская шпионка спит с ним (конечно, про шпионаж они не подозревали), и были здорово шокированы его откровенностью, наглостью, с которой их сын поселил любовницу у себя дома. Жалели Аманду. Тайком уговаривали отселить "дорогую кузину" в уютную квартиру в городе. Пытались даже Ивону подкупить, и она даже взяла деньги, и чуть было взаправду не сбежала. Ей не хотелось жить с ними, и меньше всего хотелось спать с мужем своей новоявленной родственницы.
И всегда — этот взгляд. Пустой, мёртвый, ненавидящий. Словно верны были крики девушки в первый месяц после той ночной стычки в посольском городке, словно и правда она представляла с вампиром единое целое. Вздор какой! Он нашёл средство оживить её взгляд, не все бы его, правда, одобрили, но — нашёл.
Дрон Перте, ныне синдик гильдии городских стрелков спохватился, что его ждут, и вышел из кабинета.
Теперь Аманда умерла. В этих словах — пустота, отчаяние, ненужность. Она была его женой все эти двадцать лет, родила ему двоих детей, была верна, вела его дом... Ивона часто спрашивала, неужели мужчине нужно что-то ещё?
Нужно. И даже сейчас, перед памятью покойной — слово это никак не хотело приходить на память, словно разум противился осознанию трагедии — супруги, синдик всё же признавал правду. Нужно. Он пытался погуливать — первое время, едва остыли восторги женитьбы, но этому быстро был положен конец. С момента его свадьбы ни одна женщина не могла бы сказать, что принимала Дрона Перте в своей спальне. Верный муж и заботливый отец. Наводящая тоску респектабельность.
Отец...
Синдик был недоволен своими детьми. Сын, чудовищный зануда, правильный и послушный до отвращения, получил лучшее образование благодаря деньгам матери, но всё же вернулся в родной город с тем, чтобы готовиться со временем занять место отца, как это и положено. Чёрт возьми, у него нет даже любовницы! Аманда радовалась ровному характеру сына, а Ивона смеялась и говорила, что это Дрону наказание за грехи молодости. И прибавляла, мол, в тихом омуте кто только не заводится. Пока же, однако, с Бруно всё было спокойно.
Дочь тоже была головной болью. Не унаследовавшая ни хитрость отца, ни благоразумие матери, она с самого детства причиняла неприятности, но все они поблекли, когда девчонка выросла и стала, как говорили раньше, выезжать в свет! В первый же год она спуталась с каким-то проходимцем — ещё одно воздаяние за грехи отца, не иначе! — вообразила себя влюблённой и даже вознамерилась бежать с ним.
Предотвратила скандал Ивона, которая, не вмешиваясь ни в какие дела (у дома есть хозяйка, не так ли?) была в курсе всего происходящего, всех мелких семейных тайн и сплетен. Девчонка была самым наглым образом опоена и проспала свой побег, а к соблазнителю вышел разгневанный отец, весьма раздосадованный требованием "дражайшей кузины" не убивать подлеца. Но так и впрямь вышло лучше: собственноручно написанное признание в самых гнусных намерениях (с шпагой у горла не поспоришь), приправленное кое-какими доказательствами, бог весть откуда добытыми Ивоной, сделали своё дело. Девчонка забыла своего "жениха" раз и навсегда, но вот родителям долго не могла простить покушение на свою свободу.
Прошёл ещё год, и положение снова спасла вездесущая тётушка. Девочке тогда было, наверное, семнадцать или восемнадцать лет... нет, наверное всё же семнадцать. Ивона заставила Аманду пригласить к себе в гости нескольких своих племянников из дейстрийской родни. Все очень приличные, очень правильные юноши, они нагоняли на Клару закономерную тоску. Однако с ними приехал ещё один юноша, не очень богатый и совсем уж невзрачный паренёк, вокруг которого Ивона построила такую интригу, что политикам впору у неё учиться.
Начала она, помнится, с того, что заставила Дрона обратить внимание на паренька. Мальчик как мальчик, синдик не очень-то понимал современную молодёжь. Только и знает, что все дни напролёт сидеть возле его дочери, да вздыхать! Клара смеялась над ним, и правильно делала, но Ивона почему-то вбила себе в голову, что это подходящая партия для Клары и подговорила Дрона устроить скандал.
Синдик усмехнулся. Скандал тогда вышел замечательный, мальчишка думал, сейчас дикий остриец его прирежет как курицу, а Клара была вне себя. Как! Опять отец осмеливается вмешиваться в её судьбу!
Потом были тайные переговоры с мальчишкой, и вот Клара, чей темперамент превосходил всё, что можно было бы ожидать от дочери её родителей, приняла — гордо, напоказ — приглашение на какую-то там дурацкую прогулку по окрестностям. Мальчишка возил её весь день, а после привёл домой и вежливо откланялся, зайдя себе в комнату за какой-то палкой.
Хитрый ход, ничего не скажешь, ведь Клара была уверена, что он провздыхает возле неё весь вечер до самой ночи. Мальчишка, как потом выяснил Дрон, не пошёл к любовнице — её у него попросту не было, не заглянул в ближайший бордель, не стал бродить по городу в надежде наткнуться на достойного противника и скрестить с ним шпаги, как сделал бы сам синдик в его возрасте. Он не стал снимать заранее квартиру или комнату в гостинице, как советовала ему Ивона. Он только взял палку, альбом, карандаш и тёплый плащ, и ушёл в ночь. И так продолжалось несколько дней подряд, пока Клара не заинтересовалась, куда он ходит.
Оказалось, мальчишка астроном, и ради Клары оставил было наблюдения за ночным небом. Сейчас, когда ему посоветовали напустить на себя независимость пополам с таинственностью, он не нашёл ничего лучше, чем вернуться к любимому делу! А самое отвратительное — что эта проклятая девчонка пришла в восторг и повадилась по ночам лазить в окошко, чтобы вместе с ухажёром в чистом поле предаваться — выговорить противно! — астрономическим наблюдениям. И, самое противное, именно этим они и занимались! Ночь за ночью, малолетние безумцы!
Это продолжалось весь сезон, пока не стало так холодно, что Аманда, посвящённая в суть дела, не отказалась наотрез отпускать свою дочь, одетую кое-как, на ночные наблюдения.
— Пока дело касалось приличий, я была спокойна, — говорила синдику жена. — Я знаю родителей Эмиля, знаю его самого — он хороший мальчик, и, я уверена, не способен на глупости. Но сейчас речь идёт о здоровье детей, и я не могу допустить подобного неразумия.
Аманда настояла на том, чтобы поговорить с приличным мальчиком Эмилем наедине. Ивона, как всегда, подсматривающая и подслушивающая за всем, что происходит в доме, рассказала, что "кузина", как образцовая мать, спросила юношу относительно его намерений. Не то он не так понял, не то Клара, когда ей передали этот разговор, совсем ополоумела, да только "дети" этой же ночью сбежали в Дейстрию, к родителям Эмиля, где поженились с такой поспешностью, что у всех четырёх родителей не нашлось слов.
Вот тебе и приличный мальчик из приличной семьи! Родила Клара, правда, через девять месяцев после свадьбы, зато сразу двойню. Ивона посмеивалась, мол, дети старят, а двойня старит вдвойне, а Аманда сияла от счастья. Её радовала роль бабушки и огорчала только невозможность видеть малышей каждый день: полгода они проводили на родине отца, подальше от злых морских ветров, дующих в Острихе.
Перед дверью Дрон снова усмехнулся. Странно, при воспоминаниях о прожитых с Амандой годах на ум постоянно приходит Ивона. И, однако же, он был женат не на ней и не от неё были его дети. А ведь она любила их, и только с ними бывала иногда весёлой, ласковой, искренней...
