Тень. Своя судьба

Король Уйгар II был грузен, одышлив, обладал громким голосом, в котором преобладали сварливые интонации, и... ничем не напоминал воина, который еще несколько лет назад продолжал успешную завоевательную политику своего отца. Скорее он производил впечатление человека, крайне утомленного жизнью и своими обязанностями — но это только наедине с собой или с королевой, на людях его величество держался... величественно и казался исполненным достоинства. И если уж он подпускал в голос недовольства, то собеседник словно бы становился меньше оттого, что вызвал гнев своего монарха.

А вот унылый вид королевы сохранялся вне зависимости от присутствия посторонних. Разве что вяло распущенный рот на людях был поджат в брезгливой гримасе.

Между собой супруги говорили мало и все больше о пустяках, как мне казалось. Похоже, им было просто не о чем разговаривать друг с другом. Я смотрела на них и вспоминала своих родителей — таких, какими они являлись мне в сновидениях, — я почему-то не сомневалась, что между ними были совсем иные отношения, полные взаимопонимания... Конечно, я могла и придумать это, но взгляды — их же не подделаешь...

Заглянула я и к наследнику. Сначала я не могла понять, чем он мне не понравился: вроде бы и хорош с собой, и со слугами вежлив, и в дела государственные вникает, судя по тому, что я успела увидеть... Потом сообразила, что, несмотря на молодость, в лице его нет-нет да и проглядывает уныние, свойственное его венценосной матушке. Он делал все, что от него требовалось, но без особого интереса, просто по необходимости, а может, и из страха перед суровым отцом. А в глазах — скука, и уголки губ неуловимо стремятся вниз, и щеки вяло обвисают. Тут уж не до новых завоеваний, этому едва ли под силу удержать то, что отец и дед к рукам прибрали. Мне казалось, он даже сутулиться и шаркать начинал, когда думал, что на него никто не смотрит, но на самом деле ничего подобного не было — просто моя своевольная фантазия дорисовывала сложившуюся картину.

Глядя на кронпринца, я начинала отчетливо представлять, как разваливается на части королевство Тауналь. И мне думалось, что лучше бы оказаться подальше отсюда, когда эти времена наступят.

Окончательно меня отвратила от наследника подсмотренная случайно сцена. Одна из придворных дам, надеясь, видимо, заслужить особое расположение его высочества, забралась к нему в спальню, разоблачилась и устроилась в постели — ждать принца. Принц, явившийся чуть позже обычного, предложенным телом воспользовался по назначению, не слишком, как я поняла, заботясь об удовольствии дамы, а потом просто выставил ее из своих покоев нагишом, не позволив даже прихватить одежду. Нравы при дворе царили достаточно вольные, однако такая откровенная демонстрация нагого тела да и собственно плотских отношений не приветствовалась, и опозоренная дама вынуждена была покинуть двор.

Я изучала устройство человеческого тела, и о том, что происходит между мужчиной и женщиной в постели, знала куда больше своих сверстниц. Однако у меня были еще и представления о душевной стороне этих отношений, почерпнутые из многочисленных прочитанных романов. Поведения дамы я не одобряла, но поступок принца вызвал во мне настоящее омерзение.

Младшего сына королевской четы я обнаружила не сразу. Меня удивило, что за все время, пока я наблюдала за семейством, он не объявлялся ни разу. Как это может быть, чтобы родители совсем не виделись со своим ребенком? Или он воспитывается не во дворце, а где-то в другом месте. Впрочем, при мне родители ни разу не навестили и принцессу. Завтракали король с королевой обычно вдвоем в общей гостиной, связывавшей их личные покои, обедали в трапезном зале, где к ним присоединялись его высочество и кто-то из придворных, но принцессу к столу никогда не звали. Словом, обычаи монаршей семьи вызывали недоумение.

Я не стала задавать принцессе назревшие вопросы, а решила проследить за перемещением слуг во дворце и их разговорами. Мое расследование привело меня к изолированному коридору этажом выше, чем обитала остальная королевская семья. Вход туда не охранялся, однако дверь оставалась почти всегда запертой, и мне пришлось провести около нее немало времени, прежде чем удалось улучить момент и проскользнуть внутрь.

Зато, едва увидев мальчика, я поняла, почему младший отпрыск королевского дома не нуждается в Тени, да и вообще охраняется не слишком тщательно — разве что оберегается от посторонних глаз.

На тонкой шейке покачивалась несоразмерно большая голова с плоским лицом, круглыми выпуклыми глазками водянистого цвета и по-жабьи широкой щелью тонкогубого рта, из которого свисала тонкая ниточка слюны.

Лет триста назад такого ребенка, родись он в королевской семье, придушили бы сразу после появления на свет. Варварские времена канули в прошлое, мальчик живет, но едва ли купается в родительской любви. Похоже, кроме нянек, никто не занимается больным ребенком. О нем не говорят и даже не помнят. И вот интересно, когда его старший братец придет к власти, не предпочтет ли он окончательно забыть о том, что у его родителей был еще один сын?

В общем, мои тайные вылазки в королевские покои произвели на меня гнетущее впечатление. Возможно, если бы я могла, по совету Бьярты, подслушать что-нибудь стоящее, мои эмоции компенсировались бы ценностью полученной информации. Однако важные разговоры велись, очевидно, в других местах и в другое время, когда я вынуждена была находиться рядом с принцессой.

Единственным, кто отваживался толковать с его величеством о делах в вечернее время, был глава Тайной Канцелярии. Обычно они уединялись в рабочем кабинете короля. Пару раз я просочилась внутрь, но присутствие мара Стеумса в непосредственной близости неизменно вызывало у меня напряжение, мне все время казалось, что он вот-вот меня заметит, так что я от беспокойства не могла сосредоточиться на предмете беседы. Это были совершенно бесплодные попытки.

Мне приходилось довольствоваться сведениями, полученными из вторичных источников: из случайных фраз, оброненных младшими служащими, из бумаг, оставленных без присмотра на столе у секретаря буквально на считанные минуты — как правило, это были документы, не представлявшие особенной важности, — из слухов, которыми полнился дворец, но слухи, достигшие 'низов' содержали информацию искаженную и утратившую значительную часть своей ценности.

Словом, целостной картины у меня не складывалось. Я не понимала, чем живет страна, какие политические цели преследует король, чего добивается теми или иными добавками к законодательству. Вероятно, у меня просто не хватало опыта. А может, эти сведения были просто не слишком важны для меня лично, а потому не особо интересны, я же стремилась услышать и выловить то, что способно было так или иначе повлиять на мою судьбу.

Особый интерес вызывали у меня маги. Их во дворце было не менее полутора десятков, однако лишь один носил гордое звание придворного мага, остальные числились его помощниками и специализировались в различных областях магического искусства. Наибольшим спросом пользовались услуги алхимика, которому дамы заказывали всякие кремы и притирания для кожи, а кавалеры — мази для утомленных мышц. Многое другое не афишировалось, но, несомненно, было — зелья для злых шуток, привороты, яды и прочее. Остальные маги, за исключением целителя, по большей части бездельничали. В их обязанности входило регулярное обновление защитных плетений дворца, различного рода бытовая магия, призванная облегчать нелегкий труд дворцовых служащих... Но все это требовалось лишь время от времени, и маги были предоставлены сами себе. Считалось, что досуг этот они посвящают совершенствованию собственных умений. Некоторые из них действительно проводили долгие часы за книгами или в лабораториях, но в основном эти молодые люди, не обременяли себя излишним трудом и вели себя так же, как и их прочие сверстники при дворе: играли, пьянствовали, волочились за дамами.

Мое внимание к чародеям было вполне объяснимо: возможно, одному из них предстояло в будущем стать моим освободителем. Кому из них я должна буду передать составленную Бьяртой инструкцию? Кто возьмется совершить ритуал? И главное — зачем?

Однако самым важным для себя на тот момент я полагала поиск собственных корней, хоть и не спешила к нему приступать.

Надо сказать, библиотеку мне пришлось разыскать буквально в первые дни моего пребывания во дворце, когда я осознала, что уроки, на которых я вынуждена присутствовать вместе с принцессой, не принесут мне ничего, кроме скуки и раздражения. И я решила занять себя чтением, чтобы отвлечься от занудного голоса учителя, а в особенности — от тех странных вещей, которые он говорил.

Сначала я по привычке таскала с книжных полок романы, однако вскоре осознала, что ни истории о возвышенной любви, ни чужие приключения меня более не влекут. Против первых меня настроила собственная несчастливая влюбленность — прошедшая, но оставившая след в душе, а вторые утратили свое очарование, когда я обнаружила, что вокруг меня полно жизни, которая куда увлекательнее той, что записана на бумаге.

Пришлось обратить свое внимание на познавательную литературу. Я даже сочла это логичным в моем нынешнем положении: если уж у принцессы уроки, то и я должна получать новые знания. Наученная горьким опытом, я избегала брать в руки труды, посвященные последним десятилетиям таунальской истории. Мало ли что там понаписали в стремлении обелить королевский дом?

После долгих поисков я выкопала хроники времен становления на материке современных государств. Труд этот принадлежал перу некоего Орунага Соутраса, уроженца предгорий на границе сегодняшних Илмайи и Ругалдена. По его словам, он немало бродил по городам и весям, был участником нескольких военных кампаний, вращался в высшем обществе в мирное время, а когда растратил свое немалое состояние, стал помощником Рихара Долгоносого, основателя Школы Магического Искусства. Свой досуг почтенный Орунаг посвящал изложению на бумаге тех событий, свидетелем и участником которых ему довелось бывать.

Честно говоря, записки Орунага Соутраса местами больше напоминали плоды фантазии автора, нежели настоящие исторические хроники. Безусловно, они содержали и реальные события — о многих из них я знала из рассказов наставницы, — но одновременно изобиловали загадочными пророчествами, явлениями богов и прочими чудесами, описания которых едва ли заслуживали доверия. Не то чтобы я не верила в богов, просто была убеждена, что им нет никакого дела до обычных людей... да и до необычных тоже. И даже до целых стран. В воспитательном доме нас учили возносить молитвы. Раз в неделю в приюте появлялся жрец, который путанно повествовал о сотворении мира. Его космогония изобиловала дырами, но смысл многочисленных умолчаний я поняла, лишь очутившись в доме Бьярты и добравшись до ее библиотеки: жрец просто берег наше целомудрие, избегая рассказывать о некоторых аспектах взаимоотношений богов, стоявших у истоков нашего мира. Сама же Бьярта никогда не заговаривала со мной о божественном. Теперь-то я понимаю, что маги, которым подвластны многие силы вселенной, не склонны искать милости у богов.

Но кое-что в описаниях чудес далекого прошлого меня все-таки заинтересовало. В частности, рассказы о плетельщиках судеб или, как их еще называли, прокладывающих пути. Мне уже приходилось прежде встречаться с упоминаниями о них, но до сих пор плетельщики представлялись мне некой разновидностью магов, наделенных даром предвидения, а Соутрас утверждал, что они служители богов. Вернее, одной-единственной богини — двуликой Арнастры, глядящей одновременно в прошлое и в будущее и не всегда отличающей одно от другого. В традиционном — изначальном — пантеоне, бывшем общим для всех известных мне государств, Арнастра ведала людскими судьбами. Честно говоря, представление автора о плетельщиках показалось мне вполне правдоподобным, пусть я и не чувствовала особого благоговения перед божественными силами. Просто не все в этом даре поддавалось объяснению магической наукой. Да, были маги-ясновидящие, которых время от времени посещали картины грядущего — не всегда понятные, чаще всего не имеющие ни начала, ни конца, редко поддающиеся четкому толкованию. Однако плетельщики, если верить тому, что о них написано, не только и не столько видели будущее, сколько были в состоянии нащупать некие узловые точки на пути к нему, рассчитать возможные варианты развития событий и даже повлиять на них определенным образом — например, являясь в сновидениях ключевым лицам или посылая им знаки. К счастью, дар этот во все времена встречался крайне редко. Страшно представить себе, что управление чужими судьбами может взять на себя обычный смертный человек, пусть даже и наделенный божественными дарами. Все-таки вопрос власти над собственной жизнью был для меня всегда болезненно важным, а потому сама мысль, что кто-то может обладать подобными способностями, пугала. После прочтения 'Хроник' я часто возвращалась мыслями к записке, оставленной Бьяртой — ведь кто-то послал ей тот сон, благодаря которому мы с ней встретились. И кто, если не один из этих загадочных плетельщиков?

Помимо 'Хроник' мою скуку на уроках скрашивали записки путешественников. Вот это чтение неизменно доставляло мне удовольствие и вызывало интерес. Путешественники — большей частью торговцы или ученые — не пугали чудесами божественными, а восхищались чудесами окружающего мира — растениями и животными, которые его населяют, людьми со всем многообразием их обычаев и традиций, искусством и ремеслами, творениями архитектуры... Словом, всем, с чем можно столкнуться, если ты не привязан к определенному месту... или человеку.

И все же, даже уже освоившись в дворцовой библиотеке, я по-прежнему опасалась подступаться к тому, что было для меня наиболее важным — к вопросу о своем происхождении.

Разумеется, я знала, с чего следует начинать: в библиотеке имелся толстый том под названием 'Аристократические роды Тауналя, их родовые знаки и общие сведения о происхождении и генеалогических связях'. Но мне было страшно за него браться: я боялась разочарования, меня пугала мысль, что, найдя своих родственников, я выясню, что не нужна им и от меня в свое время избавились намеренно.

Как выяснилось, опасалась я напрасно. Вернее, не того, чего следовало опасаться. Проведя не одну неделю за изучением книги, я не нашла никаких упоминаний о своих предках. Не было в Таунале семьи, которой принадлежал родовой знак с серебряной птицей и золотой волной на голубом поле. Оставалось два варианта: либо мой род происходил не из Тауналя, либо попал в опалу и был исключен из списков. Последнее казалось мне наиболее вероятным, ибо книга, найденная мною в библиотеке, была составлена всего семь лет назад. Более старых изданий я, увы, на полках не обнаружила.

Впрочем, возможен был и третий вариант — мой сон... был всего лишь сном. И никогда не существовало рода с таким гербом. Мало ли, в какие дебри может завести воображение подростка, какие скрытые фантазии населяют мой разум, находя свое отражение в сновидениях?..