Тень. Своя судьба

— А теперь наблюдай, — продолжила чародейка.

Она сделала какое-то движение рукой и беззвучно зашевелила губами. Магию в этот раз я рассмотреть не успела — все мое внимание было поглощено тем, что начало происходить. Нет, Бьярта и прежде увеличивала для меня предметы или их части, но еще никогда — настолько. Настолько, что стало не только видно до мельчайших подробностей, что происходит в пищеводе у несчастного фантома, но... я словно оказалась внутри, как во время погружения в собственное тело. Только на этот раз — в чужое. Да что там, я сама стала мельчайшей частицей, не только наблюдавшей, но и участвовавшей в происходящем. Почти сознательно. Во всяком случае, я каким-то образом понимала, что происходит — как всасывается яд в стенки пищевода, куда он перемещается потом, как именно воздействует на организм, отчего ухудшается самочувствие.

Одна часть меня с интересом наблюдала, другая — содрогалась и протестовала. Потому что не должно так быть. Пусть даже фантомы и не были настоящей жизнью, но видеть как эта, пусть и искусственная, иллюзорная жизнь уничтожается, было выше моих сил. Я даже попыталась вырваться наружу, чтобы не принимать участие в этом ужасе, но чародейка не позволила.

Конечно, фантом не 'умер'. А если бы это произошло, если бы Бьярта позволила процессу дойти до конца, то потом чародейка, несомненно, 'оживила' бы свое творение. Или создала новое учебное пособие.

И все равно разрушение чужого тела, подсмотренное изнутри, произвело на меня удручающее впечатление, и вынырнув, я долго не могла отдышаться.

Бьярта, дождавшись, пока я приду в себя, осчастливила меня объяснениями:

— Я не просто так показываю тебе все это . Ты должна знать, что с тобой происходит, когда яд попадает в организм, чтобы уметь самостоятельно справиться с его разрушительным действием, препятствовать его распространению и проникновению в жизненно важные органы.

— Но ведь уртаса на меня теперь не действует!

— Ерунда, — махнула рукой чародейка, — даже для твоего привычного к отраве тела уртаса вредна, и лучше не позволять ей хозяйничать внутри себя, если есть возможность пресечь это.

Урок продолжился на следующий день — сначала теорией, когда Бьярта рассказывала мне, как можно воспрепятствовать распространению яда в организме, а потом практикой. Вернее, чародейка демонстрировала мне, как она это проделывает с фантомами... внутри фантомов. А я тихо радовалась, что мне — пока! — не надо было испытывать все это на себе. Хотя, конечно, понимала, что избежать такого опыта не получится. Не сегодня — так завтра. Я вообще, как выяснилось, не будучи магом, могла воздействовать только на собственное тело. У магов, кстати, все наоборот — им гораздо труднее направить свою силу внутрь.

Впрочем, Бьярта, я уверена, еще и не такое могла. Она была особенной. И все еще оставалась центром моей вселенной. Возможно, потому, что мы были связаны первым ритуалом, но... дело наверняка было не только в нем.

Так или иначе, а экспериментировать со связыванием и обволакиванием чужеродных частиц в собственном пищеводе мне все-таки пришлось. Правда, поначалу это был не яд, а вполне безобидное вещество — чтобы я зря не психовала, как пояснила Бьярта. Но когда она действительно накапала мне в ложку настоящей уртасы, я все равно перенервничала и долго не могла погрузиться в транс, а потому чуть было не опоздала со своим вмешательством. Зато после этого испытала настоящий восторг: я могу!

Потом были другие яды. И другие упражнения. И магические атаки, которые надо было почувствовать, определить силу и направление, чтобы успеть уйти из зоны воздействия или защититься — разумеется, с помощью амулетов, сама я ничего не могла противопоставить магии.

С наступлением тепла к традиционным занятиям прибавились выезды на природу. Обычно мы отправлялись в карете, высаживались у кромки леса и углублялись в чащу, а кучер поворачивал обратно. Бьярта начала учить меня разбираться в целебных травах. До сих пор я видела их только в засушенном виде в лаборатории чародейки, теперь же пыталась опознавать растения живьем.

В лесу мы проводили обычно сутки — некоторые травы нужно было собирать при свете луны или на рассвете, чтобы они в полной мере сохранили свои свойства. Спать не ложились, только время от времени присаживались отдохнуть и перекусить.

Мастер Оли в такие дни чаще всего оставался в имении, но иногда отправлялся в лес вместе с нами. Обычно он почти сразу незаметно покидал нас, и во время сбора трав я его не видела, но к коротким привалам он неизменно возникал из небытия и заявлял о своем присутствии каким-нибудь неожиданным и обязательно неприятным способом, так что мне постоянно приходилось пребывать в боевой готовности — я никогда не знала, с какой стороны в меня полетит очередная колючая шишка или палка и в какой момент я должна буду вскочить, давясь недоеденным куском, и принять бой.

Мастер был мною недоволен: бойцу расслабляться не полагалось. Даже в собственной спальне, а уж в походе-то — и подавно. Бойцу полагалось слышать и чувствовать окружающее пространство, отслеживать любое изменение, чтобы вовремя обнаружить приближение чужака.

Бьярта посмеивалась:

— Все придет. Вот научишься разделять сознание — сможешь и отдыхать, и окружающий мир из виду не выпускать.

Мне это казалось нереальным. Хотя, если задуматься, я уже умела много того, что прежде сочла бы невозможным. Стоит ли удивляться? И этому научусь.

В конце концов я приноровилась отдыхать и питаться, погружаясь в некое подобие полутранса, который не мешал совершать обыденные действия и при этом позволял отделиться, отгородиться от них и настроиться на восприятие мира. После этого появление поблизости мастера больше не оказывалось для меня неожиданностью — почти неуловимый шелест листвы, хруст сучка, колебания воздуха предупреждали меня о его приближении.

Но уставала я от этих походов ужасно. Лес, как бы хорошо я его ни изучила, не казался мне дружелюбным. Я привыкла существовать на четко ограниченной территории — сначала в воспитательном доме, потом у Бьярты — и бескрайнее пространство, жившее по каким-то своим законам, меня настораживало, пугало. Как пугали и звери, которые, правда, не показывались нам на глаза, но, несомненно, водились в лесу, оставляя следы у ручья, попискивая, порыкивая, шурша и даже воя в ночи. Бьярта сначала рассмеялась, когда я призналась ей в своих страхах, а потом посерьезнела:

— Это правильно, девочка. Бояться надо. Человек должен всегда помнить, что есть что-то, выходящее за рамки его знаний и возможностей. Даже если этот человек — могущественный маг. Иначе можно утратить ориентиры, забыться, поверить в собственную исключительность и неуязвимость.

Чародейка умолкла, глядя на меня внимательными глазами, словно пытаясь увидеть что-то внутри, еще не явленное миру. Мне стало не по себе от этого взгляда, да еще после таких слов... вроде и понятных, но вот к чему они сказаны были — неясно. То ли о себе говорила Бьярта, то ли еще о ком-то.

Наши вылазки на природу продолжались до самых заморозков. Я многому научилась, но лес так и остался для меня чужим. Ну что ж, зато до следующей весны мне не грозили ни лесные звери, ни колючие кустарники, цепляющиеся за одежду, ни неуютные ночевки под открытым небом.

Впрочем, колючего в моей жизни оставалось предостаточно: взгляды наставницы, когда она бывала мной недовольна, разнообразные предметы в руках мастера Оли, встречи с которыми следовало избегать, мои собственные мысли, когда я позволяла им выйти из-под контроля. Хотя нет, мысли, пожалуй, колючими не были. Острыми — да. Болезненно острыми. Но и в них можно было запутаться, как в лесных кустах, попасть в плен, выбраться из которого куда сложнее, чем из объятий растения. К счастью, много думать мне не позволяли, не оставляли такой возможности.

А вот возможность в следующем сезоне оставить лесных зверей с носом казалась мне невероятно привлекательной. Это тоже было школой Тени.

— Людей обмануть ничего не стоит, — поучала Бьярта, — им достаточно не видеть тебя и не знать о твоем присутствии, чтобы обмануться. Куда труднее ввести в заблуждение животных — у них есть нюх, а кроме того, совсем иное восприятие действительности, нежели у человека. Они знают о присутствии Тени, даже если не могут увидеть или учуять ее. Твоя задача — стать им неинтересной, исключить себя из числа объектов их внимания.

'Мудрёно, — думалось мне, — и это, наверно, все-таки магия. Какая-то особая магия Теней'.

В ответ на высказанное вслух предположение Бьярта хохотнула, но комментировать его никак не стала.

Надо сказать, с животными у меня и в самом деле не ладилось. Хотя, конечно, в доме чародейки ни собак, ни кошек не водилось. Зато были лошади. И эти копытные твари меня не любили — нервничали при моем приближении и всячески избегали контакта. Ездить верхом я худо-бедно научилась, но этот процесс не доставлял удовольствия ни мне, ни животным.

Но начали мы все-таки с запаха. Есть, оказывается, возможность не только свести запах тела к минимуму, но и вовсе перевести исходящие от него флюиды в область нематериального, так что даже самая чуткая собака не смогла бы их уловить.

Это, кстати, оказалось не так уж трудно. Не труднее, чем усвоить разницу между материальным и не очень — если дело касается того, что и так нельзя потрогать руками, эта разница располагается за гранью привычного и понятного, но постичь ее все-таки можно.

Куда сложнее оказалось 'ограничить свое существование собственной телесной оболочкой'. Вот это как? Выяснилось, тот же полутранс, когда сознание воспринимает окружающий мир, тело действует, но все энергетические потоки замыкаются на себе. И — нет, это не наносит вреда организму, как я поначалу опасалась... разве что разуму, который вынужден выходить за собственные границы, учиться мыслить по-новому, потому что иначе можно просто свихнуться...

Над освоением и закрытием границ мы бились не меньше полугода. Успела проскочить очередная зима, началась весна, с приходом которой возобновились наши поездки в лес.

Разумеется, мастер Оли тоже не терял времени даром. Я вполне сносно — для своих лет и телосложения — овладела несколькими видами оружия: мечом, парными кинжалами, посохом, метательными ножами и даже кривым клинком сатугашских кочевников. Последнее, казалось, было мне и вовсе ни к чему — сатугаши сражались верхом, их оружие было приспособлено именно к такому виду боя. Но задавать вопросы мастеру? Хуже того, спорить с ним?! Это для идиотов.

Лучше всего у меня получалось метать ножи — с одной рук, потом с двух одновременно, да еще по движущимся мишеням, и даже с завязанными глазами — на звук. Обычно не склонный хвалить ученицу, мастер даже не пытался скрывать своего удовлетворения.

Но вот самому мастеру я ничего не могла противопоставить, то и дело ему удавалось захватить меня врасплох. Даже когда я научилась 'слышать мир', учитель не переставал удивлять меня то серией новых приемов, то неожиданной атакой. В его присутствии постоянно приходилось быть настороже. Время от времени я замечала на себе внимательный взгляд его прищуренных глаз и догадывалась, что мастер готовит мне очередную каверзу...

Я... старалась быть готовой. Очень старалась. Но когда заметила присутствие постороннего на площадке, опешила. Может быть, потому, что я почувствовала его не так, как обычно воспринимала приближение мастера, чародейки или кого-то из слуг — всегда ведь имелось что-то еще, кроме звуков и запахов, что выдавало чужое присутствие — некая пульсация пространства, которая заявляла мне о наличии живых существ поблизости. Я такое и от лошадей чувствовала, и в лесу, если неподалеку появлялся какой-нибудь зверь. А тут — ни-че-го! Только колебание воздуха, которое заставило меня обернуться.

И очень вовремя! Потому что мгновением позже в меня уже летели метательные ножи. Надо сказать, незнакомец владел этим оружием не хуже меня. От трех я увернулась, четвертый срезал кусок ткани с рукава рубахи, а вот пятый все-таки задел плечо, заставив болезненно поморщиться.

Пришелец — крупный бритоголовый мужчина с тяжелой челюстью и маленькими глазками — сделал шаг ко мне и потянулся за мечом. Стало страшно. Прежде чем самой схватиться за клинок, я быстро огляделась — мастера почему-то нигде не было. Я осталось один на один с этой ходячей смертью. А как его еще назвать, если двигался он столь стремительно, что я практически сразу вынуждена была уйти в глухую оборону? Несколько минут, которые показались мне часами, я все же продержалась, но страх, оказывается, коварная штука — он забирает куда больше сил, чем собственно сражение, а потому выдохлась я непозволительно, просто постыдно быстро и вскоре валялась на земле, обезоруженная, а в горло мне упирался чужой клинок.

Значит... всё?.. Но противник почему-то не спешил меня убивать. Вместо этого он криво ухмыльнулся и... исчез. Фантом! Вот почему я не ощутила его при приближении как живое существо.

Одновременно с разных концов площадки появились мастер Оли и Бьярта. Чародейка смотрела на меня бесстрастно, словно ее ничуть не задело и не взволновало только что случившееся, а вот мастер был разгневан:

— Чему я тебя учил, Тень?! Стоило вкладывать в тебя столько сил, чтобы ты перепугалась до мокрых штанов в первой же стычке!

Ну да, перепугалась. И стыдно мне не было. Обидно — да. Но больше из-за злых слов наставника и самой учиненной им проверки, чем из-за собственного поражения. В конце концов, до сих пор у меня не было иного противника, кроме мастера, да и появление постороннего на закрытой, охраняемой магией территории поместья оказалось для меня полной неожиданностью.

С этого дня на недостаток разнообразия партнеров по спаррингу жаловаться мне не приходилось. Они возникали на площадке внезапно — перед занятием, во время него (тогда мастер просто отступал в сторону) или сразу после. В фантомов были заложены разные цели и техники боя, они отличались друг от друга внешним видом, телосложением, манерой движения и физической силой. Но бояться я перестала, а потому начинала потихоньку справляться. Когда наставник заметил, что я могу продержаться против сильного соперника довольно долгое время, он... выпустил на меня двоих!

Разумеется, я не справилась. Ни в первый раз, ни во второй. Мне понадобилось немало дней и усиленных тренировок, чтобы однажды почувствовать ритм боя с двумя противниками одновременно и выстоять.

Надо ли говорить, что вскоре их стало трое? Правда, я заметила, что набор навыков, которые демонстрировали мне фантомы, не выходит за рамки того, что уже показывал мне наставник. Неудивительно, ведь создавая заготовки для кукол, чародейка вкладывала в них то, что могла извлечь из памяти моего учителя.

Но их все равно было трое, то есть их количество ровно в три раза превышало то, с которым я готова была согласиться — сознательно, а не под давлением обстоятельств. Увы, со мной по этому поводу никто не советовался.