Кто ты, Каору?

Внезапно, Марченко принимает сторону Кацураги:

— А ведь, майор права — почему бы нам и не пройтись по улице?

Наивный, ещё не знает, что такое прогулки с пьяной Мисато.

Дальше больше. Научника поддержал Баскаков — вот от кого я такого ну, ни как не ожидал:

— Тем более, мы пили немного, ни с воздержанием, ни, тем более, с расстановкой.

— То есть, как это не пили с воздержанием? — шутливо возмутилась Акаги. — Мы все как раз пили в меру, воздерживаясь от излишеств.

Савеленко с Марченко переглянулись и посмотрели на дядю Каору, дружно загоготав:

— Фёдорыч... хр... да поясни... ты им... а то, так... хр... до второго пришествия гадать будут!

— Поясню. — согласился тот и повернулся к недоумевающим японцам. — У русских православных священников было принято пить тремя способами — с воздержанием, с расстановкой и с прилежанием.

— А, это как конкретно? — заинтересовался Хьюга.

— А, так. — с совершенно невозмутимым видом Баскаков принялся пояснять. — С воздержанием — это когда вы, встав из-за стола, еле воздерживаетесь от того, чтобы не грохнуться на пол. С расстановкой — когда вы покидаете застолье, а ваши друзья вам для ходьбы ноги расставляют. С прилежанием — это когда вы пьёте так прилежно, что уже к концу веселья прилежно лежите под столом.

Как только штукатурка со стен от хохота не попадала. Интересно, где капитан так научился по-японски шпрехать — весь смысл пояснения сумел сохранить?!

— Ну, такое нам не грозит. — заметила утирающая слезы Ибуки.

— Вы правы, Майя-сан. — подтвердил Марченко. — Мы, ведь, даже до научной стадии не дошли.

Народ тут же навострил уши:

— А, это что за стадия?

— Когда начинается ощущаться воздействие сил Корриолиса. — с архимедовским выражением лица воздел палец научник.

Народ уже не смеялся, он уже кудахтал.

— Так что, на счёт прогулки. — Мисато так и не вздумала отказываться от затеянного. — Кто у нас самый трезвый? Майя, тебе уже моей машиной доводилось управлять, давай снова...

Эх, зря мы не согласились на предложение Нагися похимичить с командирской "Супрой".

— Командир, ты предлагаешь всех запихнуть в свою легковушку? — лично меня аж передёрнула, как попробовал представить это в живую.

— А, зачем нам давиться в машинах, когда можно прогуляться пешком. И машины целы будут и мы. Хулиганья, насколько мне известно, здесь городе весьма в мало. — предложил Сергей Фёдорович.

— Хотел бы я посмотреть на ту гопоту, что решиться на нас полезть. — усмехнулся Анатолий.

Хотел бы я посмотреть, что останется от гопоты, решившей докопаться до нашей компании. Одно радует — передвижение пешком уже исключает привлечение дорожной полиции. Хотя, если постараться... Так, стоп, хватит, а то сейчас ещё и такого накаркаю!

Свежий холодный воздух резко ударил в ноздри. Хор-рошо-то как!

— И всё-таки она вертится! — внезапно заявил Рёдзи.

Народ понимающе загоготал. Блин, действительно, чувствуется, как наша планета вертится.

— Надо же, Кадзи, ты про Галилея помнишь! — изумилась Акаги.

— Увы, Рицко, но у меня в памяти только это от школы и осталось. — виновато улыбаясь признался капитан.

Мисато тут же встряла:

— Это не того астронома, которого на костре Инквизиция в Риме сожгла?

— В Риме сожгли Джордано Бруно, причём за полвека до Галилея, неуч ты наш. — поправил я командира.

— А что с самим Галилеем сделали? — поинтересовался Хьюга.

— Заставили надеть власяницу, посыпать пеплом с золой голову и публично покаяться и отречься от своих убеждений. — поведал почтенной публике Савеленко.

Кацураги кровожадно прищурилась:

— Эх, сыграть в Бруно и Инквизицию с Вилсоном. Он — Джордано, а, я — Инквизиция. А вместо дров — железнодорожные шпалы!

Рядом со мной Кадзи с облегчением вздохнул. Приятно, что ни говори узнать, что у любимой девушки ты всё же не враг N1.

— Кадзи, а давайте сыграем в Галилея и Инквизицию. — внезапно предложила МиниМи. Вы — Галилео Галилей, а я, Мисато и Аска — кардиналы Инквизиции.

Бедолага схватился за лицо и под всеобщий хохот горестно возопил:

— Теперь, я понимаю этих несчастных итальянцев!

Внезапно в форсированном алкоголем мозгу воображение нарисовало жуткую картину: связанный Кадзи Рёдзи в дерюжном мешке на голое тело и троица наших красавиц, натирающих ему голову золой со словами: "покайся, заблудшая душа!". Такого зрелища моя уже истёрзанная психика не смогла вытерпеть. Скрюченный приступом жесточайшего хохота, я свалился на оказавшуюся по счастью рядом скамейку.

— Икари, придурок, опять тебя переклинило! — донёсся возмущённый вопль Лэнгли.

И, тихий голос нагисиного дяди, обращавшегося к кому-то из наших:

— Ну вот, а ты говорил, что среди пилотов только паренёк без прибабаха!

Увы, но второй приступ свирепого ржача мне ни за что не остановить.

* * *

Всю ночь снились самые идиотские сны. Нет, на этот раз меня ни кто не пытался соблазнить. Но и того, что привиделось, хватило с лихвой.

Апофеозом стали шестнадцатилетняя Акаги, одетая в сейлор-фуку, и Аянами, в костюме Лэнгли (том самом "а-ля Пеппи Длинный Чулок", что немка купила в торговом центре), которые с криками "Не уйдёшь, Табрис!" и "Попался, хер-рувимчик!" гонялись по коридорам нашей школы за капитаном Рёдзи (у которого волосы почему-то были пепельно-белыми, а глаза — багрово-красными). Причём, была Рэй вооружена своей шпагой, а Рицко — кошмарного вида болгаркой. Кадзи же ловко, как в Матрице, бегал по стенам и отчаянно матерился по-украински.

Моргая и пуча глаза как контуженный филин, я с нечеловеческим усилием поднял голову. Точнее, попытался поднять эту часть тела. Какая с... сволочь умудрилась запихнуть в мою голову двухфунтовое чугунное пушечное ядро, которое теперь при каждом неосторожном движении с грохотом перекатывается по черепушке, безжалостно давя немногие оставшиеся мозги.

У-ууу-оо-о-о-оу-у-у-ууу, как же мне хреново! В прошлый раз, когда обмывали лейтенантские лычки, бодун куда полегче был. Но, и пробуждение тогда было куда более эмоциональное!

Кстати... Не поворачивая головы ощупываю окрестности. Ф-фух, никого рядом нет. Хотя, спать я лёг уже в трусах и майке. Или всё же кто-то раздел? Из глубины приходит насмешливая мысль. Младший очухался. Братишка, давай ты не будешь ерничать, а? С меня и так бодуна хватает.

Попытка принять вертикальное положение стоила ещё одного приступа головной боли вкупе с головокружением.

Погудели хорошо. Так что голова гудит. А, ведь на носу ещё мероприятия — четвёртого — днюха Аски, днюха Мисато, потом Новый Год... О-о-оу-о-ооо!

Всё, бросаю пьянки! Больше никакого алкоголя — полбокала шампанского для приличия и баста! Впрочем, это на будущее, а сейчас на повестке дня транспортировка тушки на кухню служебной квартиры.

И, ещё... Какая сволочь зомбоящик включила?!!

Телек, действительно, включила сво...еобразная личность. Рыжая такая, неугомонная и сварливая. Которая сидела на диване тупо пялясь в плазменный экран. Удивительно, но выглядела она намного лучше, чем ожидалось. То ли выпила мало, то ли выпивка не брала.

— Икари, привет!

— Доброе утро Лэнгли. Неужели у тебя голова не гудит, что на такую громкость ящик врубила?

— По-твоему звук сейчас громкий?

Ну что она за человек такой непрошибаемый?!

— Громко? Сорью, звук не просто громкий, он — оглушительный.

— Просто меньше с выпивкой дружить надо меньше, Икари. И, тогда не будешь страдать от каждого шороха. — праздник миновал и перед нами снова прежняя язвительная Аска Лэнгли.

— Да и ты, насколько помнится, вчера умеренностью не страдала.

— Плохому танцору и пол виноват и балласт мешает. — процитировала нагисину поговорку девушка. — Надо уметь рассчитывать дозу.

Тоже мне мастер питейных дели и доктор застольных наук. Решив не продолжать перепалку — самое неблагодарное занятие на похмельную голову я поплёлся на кухню — сушняк зверь безжалостный. А на кухне... Поле русской брани. От лицезрения царившего здесь хаоса стало ещё хуже. Бр-рр-рр... И, боюсь, всё это придётся мне убирать — Сорью, как пить дать отделается уборкой зала. Кстати, а почему это я один должен все эти горы грязной посуды разгребать? Мы, ведь вчера не только новые лычки обмывали, но и чьё-то пятнадцатилетие. Где именинница?

Утоление жажды было прервано нетерпеливыми звонками в дверь. Интересно, кто это тут такой резвый? Воскресенье, утро, ну, пусть, даже не середина, но всё же — для выходного это ещё рань.

— Взво-одный... — вид у МиниМи был аховый — опухшая физиономия, мутные глаза и плохо скрываемые попытки сохранить равновесие в вертикальном положении. Алкогольный абстинентный синдром налицо. Точнее — на лице. Впрочем, догадываюсь, что мой фэйс и состояние так же можно использовать в качестве наглядного пособия для студентов-медиков.

— Утро доброе, Нагиса. Заходи. Ты чего так рано поднялась?

— Голова... — ответ понятен и исчерпывающ.

— С первым бодуном тебя, именинница.

— Как быстро просёк. Сразу видно — опыт, сын ошибок трудных. — ещё и шутит, зараза такая. — Лучше, давай вместе страдать от бодуна, взводный.

— Ледяного, прямо из холодильника. - жалобно протянула Четвёртая и малость оживившись подытожила. — При таком сушняке холодный брюходуй будет в самый раз.

— Ахренеть! — вяло изумился кацурагинский клон. — Она что, двухжильная, что ли?

— Ну так, она и пила меньше всех. — я протянул девушке источавший желанную прохладу алюминиевый цилиндр.

— Ага, как же. Да она ж только пива выдула больше, чем Хьюга с Аобой вместе взятые. — Каору с третьей попытки открыла таки банку и сделала длинный глоток. — Уфхс... Пошли, Син, а то меня ноги не держат.

— Привет, Каору. — Лэнгли, скользнув мутным взглядом по нашим лицам, снова отрешённо уставилась на экран.

Нагиса, доковыляв до дивана, плюхнулась на него с громким стоном наслаждения. Который, тут же, стал стоном страдания:

-Аска, блин, какую дубовую голову надо иметь, чтобы такой ор слушать, а?

Сорью надменно фыркнула:

— Надо же, какие вы хрупкие!

— Только, не говори, что чувствуешь себя как заново рожденная. — что за дурацкая манера хорохориться?! Будто ей самой не хреново.

Удивительно, но спорить дальше Вторая не стала:

— Нагиса, если хочешь убавить звук, то пульт рядом с тобой.

— В-яя-яа-а, ка-ак мне хреново. — простонала МиниМи, снижая громкость до минимума.

Ка-ак я тебя понимаю, подруга.

— Отлично, очухались, пьянь болотная! — Кацураги, став в дверях, внимательно оглядела охваченных страданием пилотов.

— Ага, вижу, собрались все кто мне нужен! — а глаза такие добрые-добрые. Сегодня она, точно, не с той ноги встала.

— Скидывайте, хлопцы, портки — батька розги достаёт. — пробормотала МиниМи.

— Что ты сказала, паршивка? — грозно осведомилась опекун.

Та мгновенно прикинулась истинной паинькой:

— Да так, ничего особенного, старшая сестра.

— Да-а? А мне показалось, что ты буркнула что-то "лестное" в адрес своего тактического командира. — не суливший ничего хорошего взгляд майора становился на мне. — Синдзи, что она сказала?

— Ничего неприличного командир. Просто, она предположила, что пора снимать штаны в ожидании порки.

Нагиса тут же покраснела. Ничего, паршивка — вчера вволю поиздевалась над напарником, терпи теперь — моя очередь пришла.

— В ожидании порки, говоришь... Хм. А, вы мне хорошую идею подкинули.— Кацураги задумчиво поправила прядь и исчезла в своей комнате.

Э! О чём это она? Я, конечно, понимаю, что мы все заслуживаем наказания за вчерашние безобразия и нпотребства, да и нет ничего зазорно в порке несовершеннолетних подростков. Но, мы, как-никак, пилоты Евангелиона, и...

— Командир, когда упомянула порку, то, в каком контексте? Неужели... ? — по мне, так лучше десять бодунов, месяц тренировок или неделя "губы", нежели один такой позор.

— В том самом! — Мисато снова нарисовалась в дверном проёме, залихватски хлестанув сложенным вдвое армейским ремнём. — В том самом, товарищи пилоты! Мне, сестрёнка, твой дядя, поведал, как поступил с тобой после того лихого заезда в Новосибирске.

— У-ииии... — МиниМи, с округлившимися от ужаса глазами, втянув голову в плечи, забилась в самый уголок дивана.

Не смотря на всю реальность угрозы наказания, меня начал душить невольный смех: так вот как был "очень недоволен" дядя Серёжа, когда узнал о том, кто полихачил на его "четырнадцатой"!

— Вспомнила, мерзавка? — с Кацураги теперь можно было писать картину "гестаповец, допрашивающий партизан". — Думаешь, не догадываюсь, с чем ты кока-колу мешала?

— Старша-аа-я сестр-аа. — жалобно протянула несчастная. — Я же только чуть-чуть... Немножко...

— Чуть-чуть? Немножко? По-твоему, несовершеннолетним теперь можно по чуть-чуть?— поигрывая орудием казни, опекун с неумолимостью дредноута двинулась к испуганно замершим подчинённым. — А, кстати, сколько раз понемножку? Ты? Синдзи? Аска?

Тут она метко подметила — пили мы немного, но часто.

— Бить ремнём пилотов Евангелиона, это... это неэтично! — возмутилась Сорью.

Зря она это, зря — не буди лихо, пока оно тихо. А, начальницу оперативного отдела сейчас тихим лихом никак не назовёшь.

— Та-а-ак, а кто это у нас голос подал? Младлей Лэнгли, если мне изменяет память. Праведница номер один... — ой не нравится мне эта ехидная вежливость. — Вчера, помнится, ты была сама скромность и умеренность. Особенно, во всём, что касалось употребления разного рода напитков.

Девушка сопроводила тираду звучным хлёстом ремня по ладони. Сие действо мигом произвело нужный эффект на того, кто ещё сомневался.

Вчерашние дерзкие хищницы выглядели теперь насмерть перепуганными грызунами. Пантера и львица превратились в бурундука и белку.

— Командир, ты сама, между прочим, пила наравне с мужиками. — понимаю, что могу огрести по полной, но подчинённых, пусть и таких непутёвых, в любом случае, надо выручать, да и самому как-то выкручиваться. — И, вообще, нам и так хреново. Поверь, этот бодун наказал нас не хуже всякой порки.

Хлясть! — прохладная длань опекуна смачно хлестанула по левому уху, и тут же с хрустом начала его выкручивать:

— Мне, как совершеннолетней пить можно! А, вот ты, мерзавец, опять попался! В зеркало посмотри и поймёшь — твоя похмельная рожа выдаёт с потрохами!

Ёпрст, вот это кровожадность!

— Ай, Мисато! — я попытался придать голове наиболее безболезненное при таких процедурах положение. — Признаюсь, был не прав. Виноват. Согрешил и сознаю тяжесть своего проступка.