Все пути мира

— Рассказывайте, — вздохнул сыскарь, — завтра я подойду к вам домой, а пока — говорите.

Много времени рассказ не занял. Собственно, к появлению Тина все самое важное уже произошло.

— Вот как, — пробормотал следователь, — убивать не стал, решил просто ослепить.

— Да, выброс магии при белой вспышке невелик, если бы я не появился, никто бы и не засек ничего необычного.

— Что ж, завтра ждите меня у себя. Навещу вашего... страдальца.

Тин бросил на следователя хмурый взгляд, но служба в Управлении, наверно, взращивала устойчивость к разного рода недовольным взглядам, так что сыскарь даже и не заметил ничего. Или сделал вид. По крайней мере, не устыдился ни своих слов, ни своих намерений.

Когда Тин вернулся, Дин сидел все там же, только на лице теперь блуждала слегка растерянная улыбка — он словно не мог поверить, что ничего ужасного, непоправимого не произошло.

— Ну что, домой? — хмыкнул Тин, легко подхватывая мальчишку на руки.

— Может, я сам? — робко попытался возразить тот.

— Ты представляешь, сколько времени это займет?

Тот вздохнул и смирился.

На улице на них оглядывались с недоумением. Ну еще бы — один парень другого на руках несет! В первый-то раз они возвращались поздним вечером, пялиться особенно некому было. Дин ежился — ему явно неуютно было под чужими взглядами, которых он не видел, но не мог не чувствовать, — а перед самым входом в дом попросил все-таки Тина спустить его с рук:

— Не будем миту Таулу пугать. Достаточно уже того, что я с повязкой на глазах заявлюсь. Ты можешь просто держать меня за руку. Я дойду.

Действительно дошел. И от помощи в комнате отказался, заявив, что здесь он и на ощупь сориентируется.

— Ладно, ты только не перетруждайся, тебе целитель полный покой прописал.

— Вот вымоюсь, переоденусь — и будет мне покой, — усмехнулся Дин.

Все-таки Тин дождался, пока мальчик уляжется, и зашел еще раз — осведомиться, все ли в порядке и нужна ли помощь. И ужинал вместе с Дином в его комнате, проследив, чтобы тот не остался голодным из-за своей временной беспомощности.

Временной — вот что самое главное. Невероятное облегчение. Потому что на самом деле мальчишка был в чем-то прав: Тин не представлял, каково это, взять опеку над слепым человеком и заботиться о нем годами, а то и десятилетиями. Он не был уверен, что ему под силу такой подвиг. Переложить заботу на слуг — это, конечно, всякий может, но Тин чувствовал, что такой выход был бы неверным. Мало того, он был бы... предательством. Вот верное определение. И мысль о том, что он мог бы стать предателем во второй раз, приводила Тина в ужас.

Квартирную хозяйку, с тревогой во взоре крутившуюся неподалеку, Тин успокоил: мол, приболел юный постоялец, но ничего страшного, недельку дома полежит — и встанет. Нет-нет, совершенно не опасно. И не заразно.

Господин следователь явился на следующее утро ни свет ни заря и был любезно приглашен митой Таулой к столу. В этот раз Дин завтракал один в своей комнате, торжественно пообещав, что ложку с кашей мимо рта не пронесет, а Тин со следователем — в столовой. Хотя, по правде говоря, ему в такой компании кусок в горло не лез, и когда сыщик отставил чашку с травяным отваром и поднялся, Тин тут же подскочил, чтобы идти вместе с ним.

— А что вы прыгаете, молодой человек? — делано удивился следователь. — Я и без вас знаю куда идти.

— Я бы хотел присутствовать, — заикнулся было Тин.

— Не положено, — сурово, уже без всякой игры, отрезал сыщик.

И скрылся в комнате Дина, затворив дверь перед самым носом у Тина.

Глава 12. О тайном и явном

Дин Рос

В присутствии сыщика сразу стало трудно дышать. Словно он вытеснил весь воздух из комнаты. Потом Дин поняла, что это было. Страх. Просто страх разоблачения, потому что она уже знала, с чем пришел следователь. Вовсе не вопросы о встрече с убийцей задавать. По крайней мере, не только их. Да и много ли она может рассказать о вчерашнем? Вряд ли что-то действительно полезное — разве что словами описать преступника. Вот прозреет — нарисует портрет.

Она оказалась права, начал гость без всяких предисловий с того, что считал наиболее важным на данный момент:

— Из Руата пришел ответ на мой запрос — там никогда не жила семья Рос с сыном твоего возраста. Как тебя зовут на самом деле?

— Дин, — и ни один следователь, даже самый чуткий к обману, не сможет сказать, что это неправильный ответ.

— А подробнее? Полное имя, место рождения, семья? Все то, о чем ты солгал мне во время нашей прошлой беседы.

И Дин впервые подумала, что бывают ситуации, когда не видеть — это очень даже неплохо. Хорошо бы еще и не слышать, но не стоит мечтать о несбыточном. По крайней мере, можно не отводить взгляд — глаза под повязкой не выдадут настоящего состояния. Но и кроме глаз предателей полно — от подрагивающих кончиков пальцев до бьющейся жилки на шее.

— Я жду, — с нажимом произнес следователь.

И Дин решилась — потому что все равно никуда не деться, и человек этот не отстанет от нее, пока не услышит правду. Вопрос в том, как он себя поведет, когда добьется своего.

— Вы мне все равно не поверите.

— Я в состоянии отличить правду от лжи.

— Или сочтете, что перед вами сумасшедший.

— Это уже мое личное дело.

— Тогда у меня к вам будет просьба. Просто не рассказывайте никому о том, что услышите.

— Если речь идет не о преступлении...

— Нет-нет!.. Просто мне очень важно, чтобы моя тайна оставалась тайной. До поры.

— Я решу, когда услышу правду, — твердо ответил следователь. — Не оттягивай неизбежное, мальчик!

— Дело в том, что я не мальчик, а девочка, — брякнула Дин и замерла в ожидании реакции.

Однако реакции не последовало — слушатель ждал продолжения и, когда пауза слишком затянулась, не преминул напомнить о себе:

— Дальше...

— Мое полное имя Арлая Динэя тон Аирос, — глухо заговорила она. — Я ушла от мужа, Райна Тинэуса тон Аироса, не прожив в браке и пары дней, оставив волеизъявление по закону...

Рассказывать было трудно, мучительно трудно. Хорошо, что не требовалось объяснять причины ухода — этого она не вынесла бы, и так говорила на грани рыданий, едва сдерживаясь. Следователь задавал вопросы, и это помогало отвлечься от собственных переживаний и собраться с мыслями.

— Зеркало, значит, — хмыкнул следователь после очередного уточнения, — древняя кровь... Теперь кое-что становится ясным.

— Вы верите мне? — удивилась Дин. — И не считаете меня сумасшедшей?

— С чего бы вдруг? Я за время службы столько всякого повидал, что никаким чудесам не удивляюсь. Не верил я, когда слушал о том, как вы, лея, ночью встали и убийцу увидели. Чувствовал: что-то не то. А теперь все встало на свои места. Дар древних, работа с зеркалом, правильно?

— Правильно, — кивнула Дин. — Я могу убедить зеркало показать то, что оно видело раньше.

— Да уж, — вздохнул следователь, — мне такое умение тоже было бы весьма полезно. Осталось выяснить, как вам удалось изменить вашу внешность столь... м-м-м... существенно?

— Вот теперь вы точно усомнитесь в моем душевном здравии, — пробормотала Дин, — дело в том, что изменило меня существо, которому место только в сказках. Лесной житель или лесной хозяин.

— Расскажите подробнее об этой встрече, лея тин Аирос.

Рассказала.

— Помощь и совет, ага... Вот, значит, как внешность без амулетов и иллюзий меняют, — пробормотал следователь.

— Вы... не выдадите меня?

— Будьте спокойны, лея, ваша тайна останется при вас. К Аиросам с доносом не побегу.

— А разве... разве советник не для того к вам в Управление приходил, чтобы меня найти?

— Нет, советник был у меня совсем по другому делу.

Дин снова едва не расплакалась, на этот раз от облегчения: значит, все же не ищут ее как преступницу. Да и расплакалась бы, но невидящие глаза словно утратили способность истекать слезами. И девушке на миг представилось, что она никогда в жизни не сможет больше плакать. Это почему-то ужаснуло ее едва ли не больше, чем угроза ослепнуть навсегда. И подумалось: а вдруг они просто успокаивали ее — и Тин, и целитель. Вдруг она все же останется такой? Вздрогнула, поежилась...

— Что с вами, лея?

Непритворное участие в голосе следователя побудило Дин признаться:

— Я боюсь, что все-таки останусь слепой. Эта вспышка... она была такой яркой. Разве она не сожгла мои глаза навсегда?

— Глупости, — буркнул сыщик. — Вспышка не могла быть такой яркой, иначе бы ее было видно из любого места библиотеки. Это воздействие не собственно света, а магии. Разве лей Ари ничего вам не объяснил?

— Нет, — покачала головой Дин.

— Мальчишка! — фыркнул следователь. — Еще учиться и учиться головой думать!

— Не надо так о Тине, — робко попросила Дин, — он обо мне заботится. Он хороший, — прозвучало это ужасно глупо и по-детски.

— Хороший, — не стал спорить следователь, — только дурак дураком. Ну да ничего, это должно пройти с годами, — и добавил едва слышно, так что Дин не уверена была, что ей не послышалось: — Оба дураки...

И Дин подумала, что этому человеку наверняка известно намного больше, чем он озвучивает. И что все эти его замечания, не обращенные вроде бы к собеседнику, относятся к некой мозаичной картине, от которой у мита Лениса в руках куда больше фрагментов, чем у Дин. Ей было интересно, что за картина у него складывается и какое отношение эта картина имеет к ее, Дин, жизни.

А потом следователь все-таки задал положенные вопросы касательно произошедшего накануне, и Дин старательно напрягала память, чтобы восстановить малейшие детали встречи с преступником и описать его внешность.

— Ничего, мит следователь, — ответила она на очередной его тяжкий вздох, — я смогу видеть — и обязательно его для вас нарисую. Я неплохо умею рисовать.

— Заодно изобразите и тот вариант внешности, который показало вам зеркало. Вряд ли это будет его настоящее лицо, но он, возможно, засветился с той физиономией где-то еще... Вот что меня волнует... — пробормотал мит Ленис. — Почему не стал убивать, а только ослепить попытался? Если без острой необходимости жизнь человеческую отнять не решился — это одно, но может статься, парень сделал это не только для собственной безопасности, но и ради мести, и тогда, лея, вам следует быть очень осторожной...

Тин Ари

Он весь извелся от беспокойства и нетерпения, стоя под дверью комнаты, в которой наедине со следователем остался Дин. Разговор велся долго — слишком долго для всего лишь обсуждения вчерашнего происшествия.

Наконец следователь появился на пороге, и Тин тут же преградил ему путь.

— Не волнуйтесь, юноша, не съел я вашего маленького друга, — усмехнулся тот, — только покусал слегка.

— А-а-а...

— А вот содержанием нашей беседы я с вами делиться не намерен. Захотите — сами расспросите... мальчика.

— Хорошо, — смирился Тин, — но что с расследованием? Есть хоть какие-нибудь подвижки?

— Что ж, в этом нет никакого секрета. К сожалению, ни вы, ни Дин не обратили внимания, был ли на нападавшем перстень выпускника. Скорее всего, это значит, что перстня нет — все же руки, как я понимаю, Дину удалось рассмотреть. Значит, студент. Сегодня наши сотрудники с самого утра в академии — выясняют, кто из студентов не ночевал в общежитии, не появился на лекциях. Но вы же понимаете, что это еще не показатель? Мало ли что случилось. Словесное описание — тоже штука ненадежная. А потому придется ждать, пока к нашему пострадавшему вернется зрение. Он говорит, что сможет нарисовать преступника. Будем надеяться, что по портрету кто-то опознает того парня. Но даже это еще не дает гарантии поимки. Все же с этой практикой — учиться под личинами — пора что-то делать, — следователь горестно вздохнул.

Тин, пожалуй, склонен был согласиться с ним. Времена, когда маски служили безопасности, давно ушли в прошлое. Теперь в них не было никакого смысла. Хотя ему, Тину, было теперь на руку, что он учился под личиной и что теперь его статус выпускника подтверждает лишь перстень. Но у него и обстоятельства особые. Как, впрочем, и у преступника...

— Получается, друга я смогу обезопасить, только если все время буду его сопровождать, — поморщился Тин.

— Не знаю, — подумав, ответил следователь. — С одной стороны, только он придет в себя и сможет изобразить человека, которого опознал, смысла охотиться на него у преступника уже не будет, ничего нового Дин уже не расскажет и не покажет. С другой — преступник может напасть из одной лишь мести. Хотя это было бы не слишком разумно с его стороны.

— Угу, — кивнул Тин. — А что насчет меня? — С вас, юноша, подозрения сняты. Можете покинуть город, в любой момент, если захотите.

— Не захочу, — больше для себя, чем для следователя твердо сказал Тин, — у меня есть причина оставаться тут.

— Ну-ну, — пробормотал следователь и шагнул вниз с крыльца, исчезая в мутной пелене дождя.

'Осень, — вздохнул парень, — как-то незаметно почти подошла к концу осень, а я... все еще не нашел свою жену. И не знаю, как ее искать'.

Он закрыл дверь за посетителем, поднялся наверх и постучал в комнату мальчишки.

— Заходи, Тин! — послышался звонкий голос.

Дин лежал в постели с повязкой на глазах. Губы его чуть-чуть кривились — то ли плакать собрался, то ли наоборот — смеяться.

— Что? — обеспокоился Тин. — Неприятный был разговор со следователем?

— Да как сказать, — неопределенно ответил Дин, — вроде и ничего. Даже, наверно, неплохо. Но очень тяжело.

— Пришлось рассказать ему о себе?

— Угу.

Хотелось спросить: 'А мне? Когда ты станешь мне настолько доверять, чтобы поведать свои тайны?' Но он промолчал. Для тайн, он не сомневался, придет время. Когда-нибудь непременно придет, если между ними двумя не встанут никакие преграды. Потому что друг никогда не полезет в сердце, не станет домогаться откровенности, а просто подставит плечо, когда в этом есть необходимость. А доверие должно еще созреть, торопить его не стоит.

Подумал так — и сам себе удивился. Потому что это была... не то чтобы совсем не его мысль, но он чувствовал, что она немного выше его, что ему надо еще дорасти до нее, чтобы иметь право признать, что это он сам такой мудрый. И — горько стало: где была эта мудрость, когда он обидел ту, которую должен был защищать? Осознание собственной вины и беспомощности накатило в очередной раз, заставив глухо застонать.

— Тин? — встревожился мальчишка. — Что с тобой, Тин?

— Да нет... Ничего. Просто мысли.

— Ты о той девушке подумал, да?

— О ней... О себе... О том, какой я болван.

— Не надо. Ты не болван. Ты ошибся, но сейчас ведь понимаешь, в чем твоя ошибка. А девушка... она найдется. Может, даже сама объявится в один прекрасный день. Просто вам нужно время. И ей — чтобы сердце смягчилось, и тебе — чтобы примириться с собой. Вот поверь, вы встретитесь, когда ты найдешь для нее нужные слова, а она будет готова тебя услышать.