Все пути мира

Очухалась, когда почувствовала, что по ее телу шарят чужие наглые лапы, дернулась в панике — и обнаружила, что руки связаны за спиной. И рот заклеен чем-то.

Но сдаваться так запросто она была не намерена. Самая мысль, что кто-то может вот так запросто присвоить себе ее тело и делать с ним, что заблагорассудится, приводила в ярость. Именно в эти страшные минуты ее посетила странная, неуместная мысль, что к единственный, кому она способна довериться и дать такую власть, это младший тон Аирос. Обидчик... который прикасался к ней так, словно она единственной женщиной в мире.

Ярость придала ей сил. Дин дернулась снова — на этот раз всем телом, вырвалась из липких чужих объятий и, согнув ноги в коленях, выпрямила их стремительным движением. Угодила, кажется, в живот насильнику — тот, охнув, согнулся, и Дин воспользовалась мгновением свободы, чтобы попробовать отодвинуться от извращенца.

Увы, этого мгновения оказалось недостаточно. Мужчина выпрямился с искаженным от гнева и боли лицом, прошипел:

— Ах ты, щенок! — и, ухватив Дин за волосы всей пятерней, оттянул голову, а потом с силой опустил ее на угол койки.

Сквозь вспышку боли и ускользающее сознание Дин услышала шум и треск и успела еще, прежде чем отключиться окончательно, подумать, что это были правильные звуки — именно те, которые она жаждала услышать.

Тин

Тин проснулся как от толчка и тут же вскочил на ноги, еще не соображая, куда и зачем он должен бежать, но что должен — не сомневался. Остановил усилием воли еще не начавшийся бег, прислушался к своим ощущениям, и тот новый орган, который завелся у него внутри с недавних пор, отчетливо сообщил: беда. С кем — можно было не уточнять, и так понятно — Дина в каюте нет.

Сунул ноги в сапоги — и выскочил за дверь. В коридоре помедлил мгновение, пытаясь сориентироваться. Можно было поймать юнгу, о котором говорил Дин, и выспросить про того извращенца, где его искать, но Тин был уверен, что обойдется и без подсказок: натянутая до боли нить влекла его туда, где друг нуждался в его помощи.

Два поворота, лестница на один уровень выше, еще поворот — и тут-то точно невозможно было ошибиться, увидев дверь, которую стерегли двое могучих охранников. На его появление эти двое практически не отреагировали — только лениво подняли взгляды и тут же снова потеряли интерес. Но в том, что в каюту чиновника-мерзавца они его просто так не пропустят, можно было и не сомневаться.

И надо было срочно принимать какое-то решение. Увы, 'честная' драка здесь была невозможна — в тесном коридоре охранники просто задавят его массой. И весы после короткого раздумья склонились в сторону магии. Имелись у воздушников свои приемы, которые позволяли выключить противника тихо и без сопутствующих разрушений, которые так часто возникали при использовании огня или воды.

Вот и сейчас двое даже повернуться не успели — просто повалились друг на друга. Тин подскочил к своим жертвам, нащупал и нажал пару точек на их телах — на всякий случай, чтобы не пришли в себя раньше времени. Этот прием к магии отношения не имел, ему Тин научился у своего мастера боевых искусств еще до поступления в академию.

Затем Тин, поднатужившись, отодвинул туши охранников и ударил плечом в дверь. Места для разбега не было, однако и дверь не выглядела слишком крепкой, но если бы Тин не нервничал о том, что происходит внутри, он бы не смог преодолеть это препятствие так быстро.

От зрелища, которое открылось его взору в каюте, в глазах потемнело. Тин уже не задумывался, стоит ли применять магию — просто ударил без затей воздушным кулаком, отчего голова каниррца дернулась на тонкой шее и тут же обвисла.

Ногой отпихнув обмякшего извращенца, Тин поднял на руки бессознательного друга и вынес его из каюты. Он уже понимал, что ничего непоправимого не случилось и мальчишка отделается несколькими днями головной боли, но все равно переживал, что не уследил, и боль эту ощущал почти как свою, будто это именно его, а не Дина, какой-то мерзавец бил головой об кровать.

Ногой захлопнув за собой дверь в собственную каюту, Тин опустился со своей ношей на койку и аккуратно провел рукой над щекой друга, пытаясь понять, насколько серьезно повреждение. Разбитая скула, на глазах наливающаяся краснотой, выглядела ужасно, но кость проломлена не была — это Тин еще мог определить. Как любого стихийника — а следовательно, потенциального боевого мага — его обучали, как оценить серьезность ранения. Но лечить он, конечно, не умел, только самую малость облегчить боль. Да и с этим куда лучше справлялись мази и зелья, которыми Тин догадался запастись в аптеке при академии — стоило там все слегка дороже, чем в городе, зато и в качестве можно было не сомневаться.

Осторожно переложив бесценную ношу с колен на койку, Тин порылся в дорожном мешке и извлек оттуда свой лекарский набор. Мазь он наносил, едва касаясь больного места пальцами. И именно в этот момент пострадавший открыл глаза, в первое мгновение взгляд их был мутным, а потом сознание вернулось к Дину окончательно.

— Тин, — шевельнул мальчишка губами, — прости меня. Надо было мне тебя послушаться.

— Да я сам виноват, — буркнул старший, — не смог тебя убедить.

— Не, — вздохнул младший, — я все-таки не маленький ребенок. Стоило проявить благоразумие. А тут... я только вышел — и эти двое меня скрутили.

Диалог их прервал настойчивый стук в дверь. Вероятно, погром уже обнаружили — а может, кто-то видел, что происходило — и теперь капитан пришел к нему разбираться сам или послал кого-то. Тин вздохнул:

— Полежи здесь немного один, ладно? Мне надо поговорить с капитаном. Дверь я закрою магией, так что к тебе никто не войдет.

— Хорошо, — прошептал Дин, — ты только возвращайся, пожалуйста.

— Даже и не думай, все будет в порядке.

За дверью действительно обнаружился сам капитан. Ну еще бы, покушение на высокопоставленного чиновника — событие не рядовое. Аккуратно закрыв за собой дверь и демонстративно проделав магические манипуляции, препятствующие чужаку проникнуть в каюту, Тин глянул на капитана:

— Слушаю вас.

— Ко мне поступило сообщение, что вы совершили магическое нападение на чиновника высшего круга Вейра Анита и его охрану. Есть свидетели. Поскольку я представляю на судне государственную власть, то я уполномочен арестовать вас, дабы потом передать в руки каниррского королевского суда.

— Ничего подобного, — ухмыльнулся Тин, — арестовать вам придется не меня. Пойдемте-ка побеседуем там, где нас никто не сможет подслушать.

— В мою каюту, — отозвался капитан, смерив непонятного пассажира полным подозрений взглядом.

В том, что капитана удастся переубедить, Тин не сомневался — имелся у него аргумент, с которым не поспоришь. Самое смешное, что он мог прибегнуть к нему и прежде, когда ему надо было подтвердить свою личность в Стекароне, но — не вспомнил. Сам удивлялся. Потому что перстень старшего наследника в тот момент, когда Лесной наслал на Тина свои чары, стал не просто невидимым — а именно невспоминаемым. Парень просто умудрился забыть о его существовании. Вспомнил случайно, незадолго до отъезда из Стекарона, и выяснил опытным путем, что при необходимости перстень можно сделать видимым. Даже немного потренировался, зная, что скоро в дорогу и случиться может всякое. Вот оно и случилось.

И теперь, сев за стол напротив капитана в его каюте, Тин просто выложил на стол правую руку с проявившимся уже перстнем. Капитан, разумеется, не мог упустить из вида столь явного сигнала.

— Советник? — хрипло спросил он.

— Наследник, — уточнил Тин.

Однако капитан был не из трусливых:

— И вы полагаете, ваш статус дает вам право нападать на других пассажиров?

— Нет, — жестко возразил Тин, — я полагаю, что мое право — не как наследника, а как человека — бить мерзавцев, похищающих маленьких мальчиков и пытающихся над ними надругаться. Мое право — отнимать у них жертвы.

— Это правда?

— Можете не сомневаться. Сегодня я отнял у этого извращенца своего младшего спутника. Отнял в бессознательном состоянии, избитого, извольте отметить.

— Ох, — только и смог выдохнуть капитан.

— А вот мой статус, — продолжил Тин, — дает мне право требовать заключения преступника, независимо от его ранга, под стражу и предания его справедливому суду, причем не в Канирре, а в Велеинсе, потому что преступление совершено против подданного моей страны.

Спорить с этим капитан не мог: зависимое положение Канирры не подразумевало иного исхода ситуации. Однако похоже было, что самого капитана такой вариант вполне устраивает. Вероятно, о пристрастиях чиновника было известно, и то, что на мерзавца нашлась вполне законная управа, сделало его едва ли не счастливым. По крайней мере, хмурая физиономия озарилась улыбкой.

— Я немедленно прикажу поместить его под стражу.

— Всех троих, — уточнил Тин, — охрана принимала самое деятельное участие — именно они доставили сопротивлявшегося мальчика в каюту.

— Хорошо, — послушно кивнул капитан, — однако побеседовать с вашим спутником я все-таки обязан. Мне еще портовому начальству отчет предоставлять о происшествии.

— Я предоставлю вам такую возможность.

Разошлись, обменявшись вежливыми кивками. Капитан отправился распоряжаться насчет ареста преступника, а Тин вернулся в каюту, предварительно спрятав перстень — помня о том, как остро мальчишка среагировал на появление старого советника, Тин совсем не желал выдавать своего родства, чтобы между ними не зародилось недоверие.

К счастью, оставшиеся до конца плавания сутки прошли почти спокойно. Формальности — беседа Дина с капитаном под строгим надзором старшего друга и оформление бумаг о передаче этого... как его... Анита правосудию Велеинса — отняли не слишком много времени и сил.

Но спать Тину больше не хотелось. Даже ночью он дремал вполглаза, бдительно следя за состоянием Дина. Впрочем, напрасно он так волновался — мальчик пострадал не слишком сильно, и вечером следующего дня вполне бодро прошествовал по сходням с борта 'Пышной красавицы' на берег.

Фирна встретила их зноем, вонью и обычной суетой портового города.

Глава 3. С караваном в столицу

Дин

Надо признать, чувствовала она себя куда хуже, чем пыталась показать Тину: голова все еще побаливала, а тошнота, которая унялась, пока Дин отлеживалась на судне, вернулась, стоило девушке принять вертикальное положение. А ведь еще и двигаться приходилось!

И не из глупой гордости скрывала она свое состояние, а просто боялась задержаться на лишний день — и в этом портовом городе, и в Фирне вообще. Хотелось пересечь эту страну как можно быстрее и оставить наконец за спиной. По ощущениям Дин, здесь их не просто ждали неприятности — Фирна сама по себе казалась одной большой потенциальной неприятностью.

На одну ночь им, конечно, пришлось задержаться: караван, к которому они должны были присоединиться на пути в Шамху — столицу Фирны, — отправлялся только утром. Дин только диву давалась, как легко и быстро Тин разобрался в ситуации, договорился с караванщиком, запасся разными мелочами в дорогу и даже клинок приобрел: в Фирне не принято было, чтобы мужчина пускался в путь безоружным. Оружие не просто должно было иметься в наличии, а еще и быть заметным, то есть кинжалом в рукаве никак не отделаться.

Тин свободно говорил на фирнисе, и Дин немножко завидовала ему: ее собственное образование оставляло желать лучшего. Отец никогда не нанимал для нее учителей, за исключением наставников по танцам и этикету. Правда, девочке не возбранялось присутствовать на уроках брата — при условии, что она будет вести себя тихо, — но при их разнице в возрасте это не всегда имело смысл.

Брат, которому отец прочил карьеру по дипломатической линии, учил фирнис три года, и Дин, конечно, упорно торчала в классной комнате во время занятий, но слова чужого языка хоть и откладывались в детской голове достаточно легко, со временем забывались за недостатком применения. И все-таки Дин обнаружила, что понимает она довольно многое, пусть и не все. А вот говорить удавалось с трудом, и после нескольких попыток Дин, пристыженная, замолчала, чтобы не позорить своим косноязычием старшего друга.

И в городе молчала, и в дороге первые два дня. Да у нее и не было желания ни с кем общаться: памятуя о неприятном приключении на корабле, Дин старалась держаться поближе к Тину, хотя сын караванщика — смуглый, с непокорной черной челкой, которая козырьком торчала надо лбом, мальчишка — старательно строил ей заговорщицкие рожи в надежде на приятную компанию в дороге.

Дин, признаться, эта компания не слишком интересовала. Ну правда, о чем она может говорить с мальчишкой-подростком? Даром, что сама выглядит почти таким же. Но мальчишка оказался довольно настойчив — быстро расправляясь со своими нехитрыми обязанностями, сын караванщика раз за разом возвращался к Дин и крутился где-нибудь поблизости или просто усаживался на соседнюю подводу и глазел.

Вот и в момент нападения парнишка оказался ближе всех, и Тин, мгновенно сориентировавшийся в ситуации, подтолкнул Дин в его сторону. И правильно сделал: сын караванщика, к разбойничьим набегам не то чтобы привычный, но, по меньшей мере, представлявший, чего ожидать, прятаться умел ловко, но при этом и за развитием ситуации следить не забывал, да и вмешивался в нее своевременно и толково.

Дин, одним глазком поглядывая, как рубится Тин, все же отводила взгляд, когда крови и иных неприятных подробностей становилось слишком много. Мальчишка тем временем извлек из-за пазухи короткую трубку из высушенного полого стебля какого-то растения и коробочку, в которой оказались иглы-шипы. А потом ловко, высовываясь на считаные мгновения из-за мешков, за которыми прятался, принялся отстреливать наиболее опасных разбойников. Дин только рот открыла от изумления. Мальчишка хитро улыбнулся, заметив ее реакцию и подмигнул. И тут же снова поднес трубку ко рту, чтобы вывести из строя противника Тина. Над сказать, вовремя: похоже, Тин как раз начинал уставать и на рукаве его расплывалось кровавое пятно.

К счастью, бой длился недолго. По крайней мере, не настолько долго, чтобы Дин успела по-настоящему испугаться и сойти с ума от беспокойства за старшего друга. Просто вдруг раз — и оказалось, что нападать больше некому: часть разбойников полегла в бою, остальные, поняв, что такой противник им не по зубам, слаженно отступили.

Осознав, что опасность позади, девушка бросилась к Тину:

— Как ты?

— Да ничего страшного, — чуть кривовато улыбнулся парень, — царапина.

— Ну-ка дай посмотреть!

Рана и впрямь оказалась неглубокой, но Дин все равно промыла ее, намазала исцеляющим бальзамом и перевязала — не слишком искусно, но уж как получилось. Раньше ей не приходилось оказывать раненым первую помощь.

Пока она обрабатывала рану, сын караванщика, уже сбегавший куда-то вперед, в головную часть каравана, вернулся и снова крутился рядом, а потом и вовсе подошел вплотную, ткнул пальцем в баночку с мазью и спросил: