Все пути мира

— Это правда, — вклинилась Дин.

— Да, — признал Сертин, — одаренных среди нас становится все меньше. Раньше было величайшей редкостью, если в семье рождался ребенок без дара, теперь же... Впрочем, все равно никто не помнит, как это было раньше... А еще Сенара предсказала, что 'предел Пределу' положит та, что придет сюда, оставив сердце свое во внешнем мире, и принесет свой дар, что сродни дару самой Сенары. Она будет стремиться к воссоединению со своим сердцем, и когда у нее это получится, 'узлы развяжутся и не будет больше пределов, потому что пути бесконечны'.

— Значит, дар сродни ее дару — это дар предвидения? И у меня его быть не может, потому что мой дар — противоположный?

Учитель кивнул:

— У нас говорят, что в будущее смотрят мечтатели, а в прошлое — исследователи. И еще ни разу не рождался носитель сразу двух этих даров.

Дин посидела немного в задумчивости, пытаясь переварить свалившуюся на нее информацию, потом подняла взгляд на наставника и решительно заявила:

— Я все равно буду пробовать отсюда выбраться.

— Я в этом не сомневался, — кивнул учитель. — Но все-таки постарайся быть осторожной и не привлекать внимания к своим попыткам... и к своим желаниям.

— Не волнуйтесь, — усмехнулась Дин, — в покои королевы я не полезу.

— Я не только об этом. За тобой постоянно присматривают. Горничные докладывают не только о каждом шаге, но и о каждом вздохе...

— Королеве?

— Нет, королева не может демонстрировать столь явный интерес к чужачке. Для таких дел у нее есть верная Риева. Она же наблюдает за тобой через зеркала. А ты пока не умеешь чувствовать такое наблюдение.

— Что, неужели постоянно наблюдает?

— Нет, конечно, но может заглянуть в любой момент. В том числе и сюда. А поскольку внимание ее будет нацелено на тебя, я не почувствую.

— Поэтому вы закрыли зеркало?

— Верно. Но не стоит этим злоупотреблять. Если королева все еще... питает ко мне какие-то чувства, то Риева не испытывает ничего, кроме ревности и подозрительности. Я ей не нравлюсь.

— Вот как? — заинтересовалась Дин.

— Да, я когда-то отказался ее учить, поскольку никакими особыми дарами она не обладает... В общем, будь внимательна и осторожна. И если додумаешься до чего-нибудь, не рассказывай никому.

— Даже вам?

— Даже мне.

Дин и не собиралась.

Глава 8. Зеркальный поиск

Тин

Тин захлопнул папку с записями к своей лекции и уставился на аудиторию в ожидании реакции. Записи, кстати, так и не пригодились — речь, вопреки опасениям, лилась свободно, ни разу не пришлось потерять мысль или задуматься, подбирая подходящее слово. Да и неудивительно — позади были выступления сначала перед научной группой, потом перед всем ученым советом, а до того — несколько тяжелых операций, на которых Тин ассистировал целителям столичной лечебницы, осмысление опыта, попытки увязать его с уже уложившимися в голове знаниями... Новые идеи, новые теории, горячие споры. И в итоге — нынешнее выступление перед студентами — преимущественно целителями, но и многие стихийники заинтересовались темой. А завтра — летние каникулы. Два месяца до осени. Два месяца до истечения того срока, который закон оставляет на спасение его брака...

Аудитория напряженно молчала, а потом словно взорвалась — эмоциональными выкриками, вопросами, восторгами и протестами. Тин выдохнул с облегчением — именно на такую реакцию он и надеялся — зацепить за живое, заставить думать, сомневаться, искать собственные ответы. И у них будет время подумать.

А вот его собственное время кажется истончившейся тягучей нитью, которая грозит вот-вот оборваться. Конечно, он не бездействовал, от корки до корки прочитал то немногое, что магистр Видар нашел для него в библиотечных хранилищах. Увы, никаких конкретных ответов он не нашел, лишь расплывчатые намеки, позволявшие ему надеяться, что он на правильном пути, что обретение и осознание самого себя поможет ему стать чем-то вроде якоря для Дин. Вот только этого может оказаться недостаточно — хотя бы потому, что он не может все время находиться там, где есть зеркала. В собственном доме — да, там он велел повесить и расставить большие зеркала во всех комнатах. Даже в рабочем кабинете. Но в мастерской, к примеру, или в учебной аудитории зеркала неуместны. Да и вообще — мало ли куда его занесет, когда жена надумает вернуться.

— Нужен еще какой-нибудь якорь, — озвучил его собственные мысли библиотекарь, — что-то значимое для нее.

И только тогда Тин вспомнил о цветах.

Часть он посадил в городском особняке, но мучился сомнениями — Дин никогда здесь не была, даже не видела этого дома, с чего бы ей стремиться именно сюда? Значит...

Работа в мастерской вышла на ту стадию, на которой в его личном присутствии уже не было никакой необходимости, зато дед не уставал напоминать, что неплохо было бы посетить имение, пообщаться не наспех, а обстоятельно.

Тин желал видеть деда, но и опасался — казалось, возвращение в имение вернет его самого в детское, зависимое состояние, лишит права на самостоятельные решения. Понимал, что страх этот сам по себе детский... И все равно боялся! Однако было кое-что сильнее страха...

Путь он выбрал тот самый, который привел его в столицу минувшей осенью, разве что не ломился черз лес, а двигался по проезжим дорогам, потому что в этот раз предпочел путешествовать верхом — лишь ради того, чтобы не оставаться надолго там, где нет зеркал. Впрочем, одно зеркальце, в две ладони размером, он все-таки прихватил с собой, и, останавливаясь на ночлег, в деревенском ли доме или под открытым небом, ставил напротив лица. Нет, он знал, что перейти через крохотное зеркало Дин к нему не сможет, вычитал в тех книгах, которые нашел для него магистр Видар, но хотя бы увидеть... В конце концов он даже днем перестал убирать его в чресседельные сумки, так и ехал, не выпуская из рук. Пусть это одержимость, пусть безумие, но лучше так, чем упустить возможность и... никогда не узнать об этом.

К избушке лесного хозяина он свернул без всякой надежды, а потому и не слишком разочаровался, не обнаружив ее там, где она когда-то стояла. Что ж, если такое могущественное существо не хочет с кем-то встречаться, никто его и не заставит. Тин лишь вздохнул обреченно, а потом честно признался самому себе, что... он справляется. Ему не нужна сейчас помощь. Да, он не отказался бы от совета, но если не получится, то вполне способен обойтись своим умом и своими силами. Пусть интуитивно, а не с твердым знанием, но обойдется.

А в родной дом он входил напряженным и старательно отгонял сожаление, что путешествие оказалось таким коротким.

Как ни странно, советник не спешил побеседовать с внуком наедине на животрепещущие темы, и Тин был благодарен ему за отсрочку, за возможность собраться с мыслями. Впрочем, всерьез подготовиться к разговору с дедом все равно не получилось бы, Тин просто не знал, чего захочет советник, будет ли требовать от внука того, с чем тот не согласен.

Впрочем, нашлось дело и поважнее, чем гонять в голове всяческие мысли и предположения: наследник советника тон Аироса сажал цветы. Из оставшихся полутора дюжин он отобрал шесть колыбелек, велел садовнику принести просторный горшок с землей и водрузить на подоконнике в спальне. Однако к дальнейшему процессу Тин садовника не подпустил, заявив, что справится сам.

Да и то, кто кроме него мог помнить, как им вдвоем было хорошо в этой спальне... жаль, недолго, пока один идиот не дал волю своему поганому языку... Кто еще мог напитать воду для первого полива кровью и магией, вспоминая их самые чудесные моменты вдвоем — не только здесь? Кто видел, как кудрявый подросток с наслаждением вдыхает аромат цветов на поляне у озера и шепчет, улыбаясь, что они пахнут счастьем? Кто с трепетом наблюдал, как этот мальчишка преображается по другую сторону зеркального стекла, превращаясь в его... любимую?

Это были ее цветы, это для нее они пахли счастьем. И... теперь это были его цветы. Пока еще там, в земле, но совсем скоро, в считаные дни проклюнутся зеленые росточки, а там и до цветов недалеко. Хрупких голубых цветов с ароматом счастья, еще одного тонкого звена, которое связывает их двоих, оказавшихся по разные стороны зеркала.

А когда внезапно кончились силы и вода, насыщенная магией и любовью, была вылита в землю, он вдруг понял, что больше не боится разговора с дедом. Что бы ни придумал для него советник, Тин сможет ему противостоять.

Дин

Сертин больше не учил ее. Скорее натаскивал, тренировал, заставляя находить через зеркала разных людей — и тех, кого она уже хорошо знала, и тех, кого видела один или два раза и едва запомнила.

Или все-таки учил? Не прямо, а намеками, вскользь брошенными фразами, замечаниями, вроде бы обращенными не к ученице, а в сторону. Возможно, все это было и прежде, но только теперь, после откровенного разговора, который между ними состоялся, Дин научилась вылавливать в речи наставника то важное, что было спрятано между строк — или между слов.

Некоторые разговоры, которые Сертин вел в присутствии Дин, казались предназначенными специально для нее. Например с садовником Уртином, которого Дин до того видела лишь однажды и смогла найти только благодаря крохотной зацепке — запаху свежескошенной травы, который остался в ее памяти после этой встречи.

В доме садовника было только одно зеркало, и Уртин, встретивший гостей в 'зеркальной комнате', тут же увел их в другое помещение. И пока Дин, сидя в уголочке, прихлебывала холодный ягодный отвар, мужчины вели негромкую беседу. Ученица слушала, затаив дыхание.

И вроде бы ничего значимого сказано не было. Хорошо знакомые друг с другом собеседники понимали друг друга с полуслова и не нуждались в объяснениях. Но Дин, приобретшая с недавних пор чуткость к разного рода намекам и недоговоренностям, сделала из этого разговора важный вывод: не все первосозданные столь наивны, как ее горничные, не все довольны сложившейся ситуацией, во многих семьях из поколения в поколения передаются сказания о прежнем мире, о том, как произошло отделение Предела, и, что особенно важно, какое предсказание было сделано сестрой королевы, которая, как стало известно Дин, после этого предсказания долго не прожила... Получалось, что если Дин удастся вернуться и таким образом стереть границы между Пределом и остальным миром, далеко не все первосозданные будут об этом жалеть.

Но самый главный урок, который Дин извлекла из произошедшего, было открытие, что людей можно искать, ориентируясь на ассоциации, которые и словами-то не всегда описать можно.

Надо сказать, своих поисков и попыток вернуться она не прекращала: каждое утро и каждый вечер, убедившись, что находится в одиночестве, Дин пыталась настроиться на Тина. Тщетно, в ее сознании путались два образа — гордого красавчика, наследника рода тон Аирос, цедящего злые слова, и верного друга Тина, который долгое время был ее спутником и помогал во всем, не требуя ничего взамен. И даже осознание, что это один и тот же человек, смотревший на нее сквозь зеркальную преграду глазами, полными тоски и надежды, не помогало.

И лишь однажды утром Дин показалось, что она уловила что-то смутно знакомое — именно по ощущениям, потому что в зеркале она ничего толком не увидела, осталось лишь впечатление, что мир по ту сторону пребывает в движении. И все это исчезло слишком быстро, прежде чем Дин удалось понять, что это было. Осталась лишь волна беспокойства, которую она уловила каким-то образом через зеркало. И эта волна нашла отклик в ее душе.

Снедаемая тревогой, Дин едва дождалась вечера, выпроводила настырных горничных, которые никак не оставляли ее в покое, села перед зеркалом и прислушалась к своим ощущениям. Ей казалось, она уже начала различать, когда за ней кто-то наблюдает. Сейчас она была почти уверена, что не чувствует чужого внимания.

Выдохнула, сосредоточилась и попыталась поймать то ощущение, которое уловила утром. Получилось не сразу — просто не удавалось отключиться от окружающей действительности, а именно это было важно. А потом вдруг — как провал в темноту.

Дин не сразу поняла, что темнота в зазеркальном мире не абсолютна, там просто царила ночь. Но в окно той комнаты, в которую она смотрела через зеркало, проникал лунный свет, и через несколько мгновений Дин смогла рассмотреть во мраке сначала смутные очертания предметов, а потом — словно ей удалось приблизить изображение — и подробности: спящего мужчину, разметавшиеся по подушке длинные каштановые волосы, мерно вздымающуюся грудь... Сама же она почти перестала дышать, осознав, кого именно видит.

— Тин, — шепнула. — Ти-и-ин...

Конечно, он не мог ее слышать.

Спохватилась, усмехнулась нервно, а потом собралась с духом и шагнула в зеркало. Попыталась. И ткнулась лбом в стекло, которое, впрочем, не показалось ей твердым, скорее упругим. Ей даже почудилось, что она увязла в этой преграде, запуталась... Дин запаниковала и шарахнулась обратно...

А через несколько минут двери в ее покои распахнулись и на пороге появилась ее величество в сопровождении верной фрейлины Риевы и двух гвардейцев. Сердце глухо ухнуло в груди и замерло на мгновение. Дин окинула взглядом визитеров. На фоне каменных, ничего не выражающих физиономий гвардейцев лица королевы и ее придворной дамы смотрелись разительным контрастом: если в улыбке Риевы сквозило злорадство, которое та даже не пыталась скрыть, то правительница пылала обидой, которую не преминула высказать:

— Ты обманула меня!

— Да? — растерялась Дин.

— Ты сказала, тебя никто и ничто не держит во внешнем мире, но ты рвалась сегодня туда, я почувствовала. Да-да, я всегда знаю, если кто-то пытается покинуть Предел!

'Если кто-то пытается, — отметила машинально Дин, — это значит, такие попытки время от времени случаются. Вряд ли это только обо мне и моей предшественнице более чем столетней давности'.

Спорить было бессмысленно, и Дин поежилась, ожидая, что последует дальше. Честно признаться, она не могла себе представить, чем чревато ее 'преступление'. Все-таки, в отличие от предшественницы, в покои королевы она не забиралась, и обвинить ее в нападении было бы затруднительно. Хотя при желании, конечно, и не такое возможно.

— Я не знаю, что мне с тобой делать! — сердито заявила ее величество. — Но ты заслужила наказание. Я поразмыслю, каким оно должно быть, а пока... мне придется запереть тебя тут, в этих комнатах, — Дин уже почти вздохнула с облегчением — все же наказание оказалось не таким уж суровым, однако ее королева продолжила: — И зеркала, конечно, запечатаю, чтобы ты не могла повторить свою разрушительную попытку.

Вот после этих слов Дин пробрал озноб.

Между тем, правительница подошла к ближайшему зеркалу, украшавшему гостиную, прикоснулась к нему ладонью, а потом сжала пальцы, словно собирая что-то со стеклянной поверхности и сминая в ком. И все это — с расслабленным лицом и полуприкрытыми глазами. Казалось, королева получает удовольствие от своих действий. Точно так же Мирэя обошла остальные зеркала гостевых покоев. Без печати осталось только маленькое зеркальце, лежавшее на ночном столике. На него королева бросила лишь беглый взгляд, едва заметно улыбнувшись.