Все пути мира

— Спасибо! — обернулась к ним девушка.

Ничего не изменилось.

— Э-э-э... — растерялась она. — Спасибо, дальше я сама.

— Надо бы платья к завтрашнему дню примерить, мы подобрали несколько, — наконец отмерла одна из горничных.

— Ой, нет! — воскликнула Дин. — Сперва мыться. Если хотите, можете прийти позже... или завтра утром. Во сколько мне надлежит явиться к королеве?

— Ее величество раньше полудня никого не принимает, — поджала губы вторая.

— Вот и замечательно, — подытожила Дин. — Тогда я иду мыться, а вы уж сами решайте, как вам будет удобнее — здесь ждать или утром прийти... Как хотите.

С этими словами Дин шмыгнула в купальню — как была, в сапогах, дорожном костюме и мешком за плечами, — и закрыла за собой дверь.

Вот странно, вроде бы всего несколько дней прошло с того времени, когда они гостевали у талвойского князя, а уж в том дворце можно было вкусить всех положенных удобств, но у Дин было ощущение, словно она не мылась в нормальных условиях по меньшей мере месяц.

Да и то верно, что надо было, помимо обыкновенной грязи, смыть с себя тонны тоски, немилосердно давившей на плечи, жгучую горечь потери, липкую досаду, осевшую на губы и щеки после общения — если это можно так назвать — с провожатой, недоумение, вызванное странным приемом здесь во дворце. Словом, вода воспринималась как настоящее спасение.

Из купальни Дин вышла посвежевшая, но главное — в достаточно спокойном расположении духа, которое не могли поколебать ни колючие (впрочем, эта колючесть тщательно, но не очень умело скрывалась) взгляды горничных, ни утомительные примерки — платьев девушки принесли аж целый десяток.

В конце концов Дин остановила свой выбор на наряде, который не отличался особым богатством, но хорошо сел на ее девчоночью фигурку, а главное, состоял всего лишь из двух слоев и радовал своей простотой.

— Всё, девушки, — заключила Дин, — благодарю вас, можете быть свободны.

— Да-да, конечно, — закивала та, первая, — я только вашу одежду прихвачу, отнесу прачкам.

Горничная шагнула в купальню, прихватила ворох одежды, которую Дин сбросила прямо на пол, и вышла обратно в гардеробную.

— Пойдем, Мика? — обратилась она к подружке и уже развернулась в сторону выхода, когда из кучи одежек в ее руках выпал конверт.

Сердце кольнуло — память услужливо подбросила воспоминание о том, откуда взялось это письмо. Дин, опередив вторую горничную, нырнула рыбкой и выхватила послание у девушек из-под ног.

— Это в стирке не нуждается, — криво улыбнулась она и застыла, дожидаясь, пока горничные уйдут, чтобы в одиночестве прочитать адресованное ей — а кому же еще? — письмо.

Развернув конверт, Дин с трепетом и одновременно с недоумением поймала предмет, который выпал ей в руку. Это оказалось кольцо. Ее обручальное кольцо...

Вот как? Как Тину могло прийти в голову отдать его мальчишке и при этом пребывать в полной уверенности, что оно попадет к жене?.. Дин вздохнула, сжала находку в кулаке и пристроилась на кровати с исписанными листками.

'Милая моя, я не хочу оправдываться да и не вижу в том смысла. Я мог бы сослаться на постороннее воздействие, но уверен, что и моя личная вина немалая в том, что я наговорил и натворил. Впрочем, обо всем по порядку...'

Он и впрямь писал, как говорил, просто, без красивостей, обо всем подряд. О том, как узнал о предстоящем браке, о той обиде, которую лелеял в душе, о странном происшествии на прогулке, о затмении, которое нашло на него в последующие дни... О разговоре с дедом, о родовом проклятии... На этом месте Дин прервала чтение и задумалась. Обиды на старого советника она не держала. Мало того, подозревала, что этот достаточно здравомыслящий человек и сам подвергся какому-то воздействию. Но вот проклятие... Можно ли считать, что его условие выполнено? Ведь Тин сопровождал ее на пути к искомому счастью, не зная, что она его жена. Счастье она, конечно, не обрела, но зато в полной мере осознала, в чем оно состоит. Ну... почти в полной, потому что счастье не знает рамок и границ. И условий, кстати, тоже не знает...

Тин писал о встрече с Лесным, об изменении внешности — о чем-то подобном Дин уже начинала догадываться. Рассказывал о своем знакомстве с чудесным мальчиком Дином, который, несмотря на юный возраст оказался замечательным другом и интересным собеседником... О долгом совместном пути, о размышлениях, которые его посещали все это время...

'Что-то подсказывает мне, что ты получишь мое послание, хоть я и вознамерился отдать его гонцу, на первый взгляд с тобой никак не связанному. Но эта дорога подарила мне столько чудес, что — я уверен — найдется в конце ее место еще одному.

Знай, что я буду ждать тебя столько, сколько понадобится. Я верю, что прошел этот путь не зря, я продолжу его — так или иначе, и когда-нибудь он приведет меня к тебе'.

И вот после этих слов Дин поняла, что действительно уже выплакала все положенные слезы, и не рыдать ей надо, а тоже искать тот путь, который приведет ее к любимому. Да-да, она больше не стеснялась этого чувства и не находила его противоречащим здравому смыслу, а слова эти поселили в ее сердце надежду.

А проклятье... Разберутся они и с проклятьем. Что одна древняя наворожила, то другая как-нибудь отменит или, по меньшей мере, изменит.

Письмо Дин спрятала под подушку, устроилась поудобнее и сразу уснула.

Глава 2. По эту сторону

Тин

Он думал, что его жизнь разделилась на 'до' и 'после, когда дед приговорил его к браку? Или когда от него ушла жена? Или, может, когда он решился пуститься в далекий путь по слову лесного духа, кем бы тот на самом деле ни являлся?

Нет, глупости всё! Настоящее разделение произошло только теперь, когда он в полной мере смог осознать свою потерю. На 'до' и 'после', на 'здесь' и 'там'. Он — здесь, она, ставшая неотъемлемой частью его жизни, — там. За зеркальной перегородкой, разделяющей миры, по ту сторону озерной воды.

Можно было бы ругать себя, вопрошать: 'Как?! Как я мог отпустить ее?! Как не догадался?..' Только бессмысленно. Так было задумано, такое испытание приготовил для него хитрый житель лесной избушки. Оставалось только бессильно злиться на Лесного, который благоразумно не откликался на его мысленные вопли. И — где-то глубоко внутри зрело убеждение, что и злость эта бессмысленна, что странное существо, вмешавшееся в их жизни, не имело недобрых намерений, хотя, конечно, какие-то собственные цели наверняка преследовало.

С этой мыслью он и заснул до самого утра — прямо на траве, на берегу успокоившегося озера. Снилась она, Дин, выходящая из зеркальной рамы, и он шел ей навстречу, но они никак не могли дойти друг до друга, и это было мучительно до слез, но они пытались снова и снова и даже однажды соприкоснулись руками — и именно в этот момент Тин вынырнул из сна.

Царило утро, причем довольно позднее, но окончательно просыпаться было обидно, потому что там, во сне, им оставалось совсем немного до настоящей встречи, а здесь, возможно, целая вечность.

Однако вставать пришлось, потому как мысли при пробуждении его посетили самые здравые: о том, что ждать здесь, у озера, глупо, ведь раньше следующей весны дверь не откроется. Да, он придет сюда снова, если за год Дин не вернется к нему, но... что-то подсказывало Тину, что его путь другой, что не это место связывает их, а значит, и приходить сюда не понадобится.

А что тогда? Просто ждать и надеяться? Женская участь — ждать мужчин из дальних походов, а у них с женой опять всё навыворот. Что ж, он сделает все, чтобы ей было куда вернуться. Если не сможет проложить путь для нее, то хотя бы запалит огни, чтобы она видела дорогу и цель.

Пока собирал и упаковывал вещи, взгляд зацепился за цветы насыщенного синего цвета. Дин вчера — мальчишкой еще — нюхала их и говорила, что пахнут они счастьем. Он сердился, потому что ему казалось, что это слова предвкушения, что они отражают желание друга уйти от него навстречу своему мифическому счастью, которое может ждать его — а может и не ждать — за зеркальными вратами.

Теперь Тин больше не злился. Он осторожно надломил один из стеблей у самой земли — и задумался: сохранить цветок в свежести не стоит и надеяться, такой магией он, увы, не владеет. Оставалось только воспользоваться своими умениями стихийника. Тин сел за землю и неспешно принялся вытягивать из растения влагу, одновременно сдавливая цветок ладонями. Спустя четверть часа между цветок между его ладоней высох окончательно, почти не потеряв своего цвета. Именно этого Тин и добивался. Высушенное растение он вложил в свою изрядно отощавшую тетрадку.

Вот теперь можно было идти.

В этот раз лес не мучил его голосами и видениями — то ли и впрямь кровь Дин помогла, то ли лесу просто не было нужды морочить идущих от озера, а не к озеру. Но шел он все-таки долго, так что и счет времени потерял. А может, и не было никакого времени в этом месте...

Кончился лес внезапно — словно Тин ото сна очнулся, обнаружив себя на опушке. А чуть дальше, на дороге, которая обрывалась, упираясь в кромку леса, его поджидал... Селех. И это было странно, но радостно. Воин как раз обернулся на его шаги, улыбнулся неуверенно, узнавая и не узнавая Тина в его новом-старом облике, но тут же помрачнел, заметив, что Тин вернулся один.

— Где мальчик? — спросил Селех.

— Мальчик... ушел.

— Можно надеяться на его возвращение?

— Можно, — ответил Тин, а про себя добавил: 'Можно, только это будет не его возвращение, а ее'.

— Как же ты решился... отпустить? — Сам не знаю. Наверно, до последнего не верил, что уйдет. Собственно, так оно и было. А когда поверил, уже не было смысла удерживать. — Ты-то здесь... какими судьбами? — решился спросить Тин.

Воин усмехнулся:

— Да вот... Проводил вас, хотел уж ехать, но сердце не отпустило. Отвел лошадей в ближайшую деревеньку, а сам вернулся. Седьмой день уж тут сижу.

Тин прикинул: получалось, что обратный путь через лес занял не один день, а он и не почувствовал, шел без остановок. Видать, и правда у этого леса особые отношения со временем.

— Как ты меня узнал-то?

— Я воин. Не на лицо смотрю, а на то, как человек двигается.

Селех не расспрашивал у него о том, что происходило у озера, и Тин был этому рад: ведь и не расскажешь о таком постороннему, пусть даже и очень хорошему человеку.

Они шли неспешно и через пару часов достигли деревеньки, где воин оставил лошадей. Там и заночевали, а утром пустились в путь верхом.

Уже в дороге Тин понял, что лес его не отпускает. Нет, в этом как раз не было ничего мистического или волшебного, просто он то и дело возвращался мыслями на берег озера и — вновь и вновь — переживал уход Дин, это внезапное и болезненное открытие, когда они поняли, кем друг другу приходятся, выворачивающую душу тоску, поселившуюся в нем после...

'... Когда увидишь меня... там, прошу, не обижайся за обман. Иначе было нельзя'. Он и не обижался, глупо было бы — ведь и сам лгал. Иначе было нельзя.

И только когда на горизонте показались стены Ашвы, Тин смог вернуться в реальность и вспомнить о взятых на себя обязательствах... Конечно, вряд ли пришел какой-нибудь ответ от деда или из академии, скоро такие вещи не делаются, однако неплохо было бы встретиться с князем, выяснить у него, что дал допрос сбрендившей придворной магички. Никакая информация ученому совету, который наверняка заинтересуется необычными чарами, лишней не будет.

Как оказалось, Селех и без пояснений не сомневался, что путь их лежит в княжеский дворец, ему даже в голову не приходило, что может быть иначе. Однако в столицу Талвоя они прибыли вечером. И их не то чтобы ждали, но появлению не удивились, приняли, как и в первый раз, разместив в посольских покоях.

Несмотря на усталость, Тин долго не мог стряхнуть с дорожную лихорадку. Чистая постель манила, но в душе было беспокойно, и он не ложился: слонялся по гостиной, долго и тщательно перебирал свою невеликую поклажу, потом извлек из мешка тетрадку, раскрыл и бессмысленно пялился на высушенный цветок, словно тот мог поведать ему о чем-то, чего сам Тин не знал. Однако цветок молчал, и скоро усталость взяла верх. Тин сам не помнил толком, как и когда перебрался в спальню.

Ночь длилась ровно одно мгновение темноты без сновидений.

Как ни странно, утром Тин чувствовал себя отдохнувшим и даже слегка успокоившимся. И надеялся сохранить такое состояние — надо было только гнать из головы тревожные мысли. Однако его благие намерения пошли прахом: умывшись и приведя себя в порядок, Тин вышел в гостиную и обнаружил там князя Аутара, склонившегося над раскрытой тетрадкой и с любопытством рассматривавшего цветок. В груди Тина зашевелилось раздражение — это было личное, то, чем он не желал делиться ни с кем.

Однако князь о его чувствах не ведал. Он поднял голову на гостя, улыбнулся дружелюбно и, кивнув на цветок, спросил:

— Авелея... Откуда?

— Оттуда... с озера.

— Память о друге? Я слышал, он ушел.

— Да... Память, — согласился Тин, — жаль, не было возможности сохранить цветок свежим.

— Я не знаю, — медленно заговорил князь, — что связывает вас с маленьким другом, но если вам интересны свежие авелеи, которые вы могли бы увезти на родину, а не только конкретно этот цветок, то мой маг-садовник мог бы вам в этом помочь.

Тин представил себе ярко-синие цветы, распускающиеся в их с Дин доме — которого, впрочем, пока еще не было — и улыбнулся:

— Да!

Ну а дом... будет когда-нибудь. Он об этом позаботится.

— Хорошо, — кивнул князь, — а теперь давайте позавтракаем — я уже распорядился, чтобы накрыли, — и поговорим о деле.

Ели не спеша, словно их не ждали никакие важные разговоры. Князь поглядывал на гостя, присматривался к его незнакомому лицу. Задал всего один вопрос:

— Это — настоящее?

Тин только кивнул молча.

А вот когда слуги убрали со стола, собеседники расположились в креслах — как равные. И князь повел свой рассказ:

— Итак, Анитха...

— Кто? — не понял Тин.

— Та магичка, которая хотела вас приворожить, — усмехнулся князь, — сама она к смертепоклонникам отношения не имеет. Способы работы с магией смерти подсмотрела в записях наставника. А вот наставник — штучка поинтереснее. О происшествии на приеме услышал и решил уничтожить свои записи. К сожалению, предотвратить это стражи не успели. Он, конечно, попытался изобразить слабого главою старца, но не слишком убедительно, так что говорить ему все-таки пришлось. Рассказал, что исследования в этой области вел давно, однако во зло не использовал, это, мол, все дура-девка на людей бросается, а он — чистый теоретик. И он ни с кем не делился своими открытиями, не знает, кто еще из коллег занимается магией смерти. К сожалению, к травкам, развязывающим язык, он невосприимчив, а магов-менталистов, которые могли бы проверить, насколько он правдив, у нас нет. Вы?..