Все пути мира

Меж тем, состояние друга все больше пугало Дин.

Раскрылось все на второй день пути, когда во время одной из стоянок она поймала Тина за тем, что он дрожащей рукой капает в чашку с водой темную жидкость из аптечного пузырька.

— Что это, Тин?

— Тинктура Варрада, — не слишком понятно ответил друг.

— И... для чего она нужна?

Тин вздохнул, посмотрел на нее тоскливо и признался:

— Руку в тюрьме поранил. Ерундовая царапина, но магии не было, регенерация не сработала, ну и грязь, наверно, попала — и рана воспалилась. Целительный бальзам уже не помогает, да и магия еще до конца не восстановилась из-за болезненного состояния.

— И что с тобой будет?

Тин криво усмехнулся:

— Надеюсь, мне удастся с этим справиться. Но если... если будет совсем плохо и я не смогу сам о себе позаботиться, то тебе придется поить меня этой дрянью, — он продемонстрировал Тин пузырек. — Тридцать капель... в воду. Ну и вообще поить побольше. Не знаю... Я ведь не целитель и мало что понимаю в лечении. Рану там обработать или ушиб — это да, а такое...

А на следующий день Тин слег окончательно. Вернее, не так. Сначала была ночь, он метался, снедаемый жаром, и бормотал сквозь сон, что мешки в подводе намяли ему бока до синяков. Но утром он нашел в себе силы подняться и, завернувшись в одеяло, доковылял до ручья, чтобы умыться. Там и рухнул — опустился на землю, прислонился к дереву и отключился.

Дин аккуратно коснулась его плеча, позвала негромко — никакой реакции. Попутчики вздыхали и сочувственно цокали языками, однако предлагать чужакам свою помощь не спешили. Но одним лишь сочувствием втащить бесчувственного парня на подводу было невозможно, а у самой Дин силенок не хватало. Она дернула за рукав одного охранника, потом второго:

— Помогите, — шепнула, — надо его на поднять. Мне не справиться.

Охранники переглянулись, потом покосились на караванщика. Тот не замедлил приблизиться.

— Что это тут происходит?

Можно подумать, раньше не видел!

— Он без сознания, — терпеливо пояснила Дин, — надо втащить его на подводу.

— Не надо, — отрезал Гурал. — Не нужна нам в караване зараза. Заболел — пусть остается здесь.

— Но он не заразен, — заспорила девушка, — у него просто рана воспалилась!

— Глупости! — фыркнул караванщик. — Чего только не придумают эти иностранцы, чтобы надуть честных людей!

— Эй! — возмутилась Дин. — Я не обманываю! А кроме того, вы не можете, нас тут бросить, мы заплатили вперед.

— Почему не могу? Могу, — ухмыльнулся Гурал. — Я не подряжался везти заразу через полстраны. И деньги ваши грязные мне не нужны, — с этими словами караванщик развязал кошель и бросил к ногам Дин несколько монет.

Дин даже не стала смотреть, сколько их там было. И не потому, что ей не хотелось унижаться перед этим злым человеком. Просто она настолько оцепенела от его наглости, что просто не нашлась, что сказать и как среагировать. Правда, мешки дорожные забрала — чисто механически, не задумываясь. И снова застыла.

Так и стояла, пока цепочка подвод со скрипом проползала мимо. С одной из последних, хитро улыбаясь, спрыгнул чумазый чернявый пацан и кинулся собирать с земли деньги, брошенные Гуралом. Вот тут-то Дин и очнулась:

— Прокляну, — прошипела она.

Мальчишка вздрогнул, выронил монеты и кинулся догонять караван. Дин, глядя ему вслед, испытала мстительное удовлетворение.

Однако Тин требовал лечения и заботы, и девушка постаралась взять себя в руки. Первым делом она уложила Тина на одеяло и прикрыла еще одним — своим. Под голову парню она подсунула свой мешок, предварительно вытащив из него твердые предметы. Потом полезла искать нужное лекарство.

Бальзам нашелся сразу, а пузырек с тинктурой завалился на самое дно. Мало того, вероятно, Тин в прошлый раз закрыл его не слишком аккуратно, и часть жидкости вытекла, осталось всего ничего — раза на два от силы.

Накапав лекарство в кружку с водой, Дин попыталась напоить парня. Безуспешно — жидкость текла мимо рта, лишь смачивая губы. Тин не приходил в себя, совершенно не реагируя на попытки девушки слегка его растормошить. Закатав ему рукав, Дин ахнула: рана — действительно небольшая — выглядела отвратительно. Это даже Дин, ничего не понимающей в целительстве, было понятно.

Ничего не поделаешь, пришлось промывать, обрабатывать бальзамом... все время сознавая бесполезность этих усилий: парня следовало лечить не только снаружи, но и изнутри, а лекарство принять он был не в состоянии.

Весь день Дин потратила на тщетные попытки как-то достучаться до сознания Тина и напоить его тинктурой. Со слезами на глазах она наблюдала, как драгоценные капли стекают по щекам и подбородку. В рот попадала едва ли четверть.

О себе Дин забыла напрочь. Усталость и голод отошли куда-то на задний план. Забота о собственных насущных потребностях утратила смысл. Под вечер девушка уже пошатывалась, но все еще силилась сделать хоть что-то полезное. Правда, она не знала что...

Теплый день сменился пронизывающим холодом ночи, и Дин забралась под бок к парню — вдвоем было теплее, а кроме того она хотела быть поближе, чтобы чувствовать, если его состояние как-то изменится. Однако перемен никаких не было, если не считать того, что дышать Тин стал как-то натужно. Иногда паузы между его вдохами увеличивались, и тогда Дин впадала в панику, думая, что друг умирает. Он находился на самом краю, на грани, а она... ничем не могла ему помочь!

На рассвете она не выдержала — возмутилась:

— Зачем? Ты говорил — возьми в попутчики того, кто сам захочет бескорыстно разделить твой путь... Я взяла его — на смерть?! На то, чтобы этот путь его уничтожил?! Разве мы игрушки, разве наши жизни ничего не стоят, что с нами можно так обходиться?!

Она не знала, наяву взывала или во сне. Был ее плач — и был ответ:

— Дурочка. Давно бы позвала. Я ведь тебе зла не желаю. Но и без зова прийти на помощь не могу, я ведь не присматриваю за тобой непрерывно. А помощь, между прочим, рядом.

— Где? — Дин открыла глаза.

— Да вон, смотри — калавка весенняя вдоль ручья проросла. Завари, через платок процеди да вливай в него сколько выйдет, понемногу, но часто — каждые полчаса хотя бы.

— Спасибо, — вымученно улыбнулась Дин, внимательно рассмотрев целебную травку.

— То-то же, — улыбнулся невидимый собеседник.

А Дин открыла глаза. Снова. 'Значит, это был всего лишь сон', — подумала разочарованно. Однако поднялась и подошла к ручью. Калавка была. Или не калавка — кто ее знает: может, и правда ничего такого вещего в этом сне не было, а травку она просто вчера приметила, но особого внимания не обратила. А во сне всплыло.

Однако отказываться от неожиданной подсказки Дин не стала, решила рискнуть. Да и то — положение Тина выглядело настолько безнадежным, что хуже уже быть не могло. Если травка не поможет, значит, все бессмысленно.

Дин развела костер, залила траву водой и подвесила котелок над огнем. И уселась ждать, потому что ничего другого ей не оставалось. Кажется, подремала немного, пока готовилось зелье, но это даже хорошо — силы ей были нужны.

А дальше была работа. Иначе и не скажешь, потому что не оставалось сил ни на страдания, ни на сострадание, просто набор последовательных действий — порядок, которого требовалось непременно придерживаться, иначе будет совсем плохо. Что именно плохо, Дин уже не соображала. Она плескала в кружку очередную порцию зелья, приподнимала голову Тина, пыталась влить лекарство ему в рот, потом опускала... выжидала, не двигаясь и глядя в никуда... и начинала все заново.

Она не пыталась вглядываться в лицо парня и прислушиваться к его дыханию в ожидании перемен, а потому не сразу поняла, что происходит, когда услышала сиплый голос:

— Где мы?

Тин

Из черного омута, в котором невыносимая жара немыслимым образом сосуществовала с ледяным холодом, он вынырнул не сразу. Сначала чернота стала чуть более уютной, словно кто-то в ней понял, что так, как есть, не бывает, и тщательно перемешал противоречия — до однородной массы. Потом оказалось, что он уже умеет дышать. Оставалось совсем немного — открыть глаза и научиться смотреть. Он и открыл, но не смог сразу понять, что именно видит.

Нет, Дина он узнал. Правда, отрешенное лицо мальчишки слегка настораживало, но этот вопрос можно было разрешить и попозже. Гораздо удивительнее было место, в котором он очутился.

Последнее, что он помнил о себе, это разговор с Дином о воспаленной ране. Вроде потом было что-то еще, но эти воспоминания были уже нечеткими, и им Тин доверять никак не мог.

А потому и спросил:

— Где мы?

Парнишка вздрогнул, из кружки, в которую он вцепился, выплеснулась зеленовато-коричневая жидкость, глаза Дина приобрели осмысленное выражение, а на губах начала зарождаться робкая, полная неверия улыбка.

— Живой! — взвыл мальчишка и упал Тину на грудь, поливая его слезами.

— Ну тш-ш, тш-ш... — попытался Тин успокоить друга. — Ты хоть расскажи мне, что со мной было.

Рассказ не занял и нескольких минут: потеря сознания на привале, некрасивое поведение караванщика — недаром же Тарней отзывался о нем нелестно! — травка, которую юному другу кто-то неведомый, показал во сне — вот уж чудеса... О 'неведомом' Дин явно что-то ведал, но говорить отказался. Ну и ладно. Хотя о лечебных свойствах загадочной травки-калавки Тину прежде слышать не приходилось. Но мало ли о чем он не слышал!

Хуже было другое: в ближайшие два дня он едва ли сможет нормально передвигаться, да и после — далеко ли они уйдут пешком? И страну в назначенный срок он не покинет. Чем это чревато, Тин не знал, но проверять как-то не хотел, загадочное фирнейское правосудие вызывало у него опасения.

— Что мы будем делать? — озвучил его собственные сомнения Дин.

— Для начала мне стоит прийти в себя. А потом будем выбираться из этой глуши. Может, по дороге где-то лошадей купить удастся.

— Ага, — повеселел мальчишка. — Вот, выпей еще, — и он подсунул под нос Тину кружку все с тем же неприятным на вид и, как выяснилось, вонючим зельем.

На вкус, правда, оно оказалось вполне даже ничего. Если не дышать. А приятное тепло, которое разлилось по телу вместе с первыми сделанными глотками, и вовсе примирило Тина с лекарством.

— Есть хочешь? — как-то неуверенно спросил Дин.

Есть не хотелось. Только пить. Пусть даже и вонючее зелье — жажду оно утоляло неплохо. Но неуверенность в голосе мальчишки настораживала.

— А если бы я захотел? — осторожно уточнил Тин.

— Ну... — смутился Дин. — Пришлось бы готовить. У меня ничего нет. Мне как-то до сих пор не до того было.

— Ты что, целые сутки ничего не ел? — парень даже приподнялся в возмущении, но тут же рухнул обратно — сил не было.

— Не-а... И сейчас не хочу, — мальчишка скроил грустную мордашку, — мне бы поспать немножко. Теперь, когда ты пришел в себя, я смогу, наверно. Питье рядом... Ты ведь справишься?

— Да справлюсь, конечно. Спи, малыш.

Дин свалился сразу, будто только и ждал его позволения. А Тин лежал, время от времени приподнимаясь на локте и отхлебывая вонючее пойло из кружки, и размышлял: о странном этом путешествии, цель которого определилась после разгадывания ряда загадок, не слишком сложных, но заставивших их побегать, о молчании мальчишки, когда дело коснулось его помощника в целительстве. Весьма эффективном, кстати, потому что сам Тин, когда мальчик описал ему, что с ним происходило, задним числом оценил бы свое состоянии как практически безнадежное. О том, что лесной, вероятно, подталкивал его именно к этой дружбе и к этому пути и, похоже, намеренно свел их обоих. И что неизвестный покровитель его спутника, который дает советы во сне, наверняка тот самый лесной и есть. Или кто он там на самом деле? Тин давно уже сомневался, что это обычный лесной хозяин — те, конечно, если верить сказкам, владеют каким-то волшебством, но не таким могучим. Хотя... кто знает, сказки-то могут врать или просто умалчивать о некоторых вещах. В конце концов, сказки — это всего лишь сказки.

Еще немного поразмыслив, он решил, что Дина больше расспрашивать не будет, потому что и сам пока не готов рассказывать о своей встрече с лесным жителем, как и о подробностях своей короткой семейной жизни — он до сих пор стыдился собственного поведения. Правда, любопытство от такого решения никуда не делось, зато к нему прибавилась глупая, неизвестно откуда взявшаяся обида: а почему это с ним лесной не общается на расстоянии, ни разу голоса не подал?

— А ты звал? — раздалось где-то совсем близко.

— А? — растерялся Тин и тут же понял, что голос этот звучит внутри его собственной головы, а не снаружи. — Нет. Не звал.

— Ну и вот, — подытожил голос.

— А тебя звать надо?

— Ну да... Только если очень надо, — раздался тихий смешок, и Тин вновь ощутил себя в одиночестве — если не считать мирно сопящего под боком Дина.

Глупая обида испарилась. На что обижаться? Он ведь действительно не звал. Да и ни разу не нуждался в помощи настолько, чтобы обращаться неведомо к кому. То есть нуждался, конечно, но отчета себе в этом не отдавал, потому что пребывал в бессознательном состоянии.

Умиротворенный, Тин задремал, а проснулся практически одновременно с Дином, когда уже начало смеркаться.

— Ой! — расстроился мальчишка. — Ты ведь спал.

— Это плохо разве? — удивился Тин.

— Но ты ведь не пил зелье!

— Не волнуйся, я не слишком долго спал. Да и вообще, больным сон полезен, во сне организм восстанавливает силы.

— Да? Тогда хорошо. Но зелья ты все-таки выпей, а я пока займусь нашим ужином. Поесть тоже нужно.

И Дин захлопотал по хозяйству: вновь развел погасший костер, отмыл в ручье котелок... Словом, чуть больше получаса спустя над огнем мирно булькало распространявшее аппетитный запах варево, а друзья сидели и глазели на танцующее пламя, привалившись друг к другу. И казалось, что все, так или иначе, будет хорошо. Просто этому 'хорошо' нужно немного времени, чтобы сбыться. И, пожалуй, изрядное количество веры, без которой чудеса не происходят...

Чудо случилось на исходе следующего дня, когда с дороги послышались голоса, цокот копыт и скрип колес. Караван... И не какой-нибудь, а... Тин даже опасался озвучить свои надежды, чтобы не спугнуть.

Оказалось, можно было не бояться, караван доскрипел до крохотного лесочка, где укрылись Тин с Дином, и остановился на ночлег — собственно, этот лесок был традиционным местом стоянок всех караванов, направляющихся на юго-восток, в сторону границы с Талвоем. И вел караван не кто иной, как Леваш, тот самый друг Тарнея, о котором он и говорил.

Выслушав историю горе-путешественников, Леваш покачал головой:

— Гурал гнилой человек, это известно давно, но до такого он еще не доходил — чтобы больного в безлюдном месте бросить. По закону придраться не к чему, деньги он вернул. Однако не все одним только государственным законом определяется. Есть у нас и свои, неписаные, но братством караванщиков строго соблюдаемые. Будем судить, когда вернусь в столицу. Караваны ему больше не водить.