Все пути мира

— Ну... Были созданы, — нехотя уточнила королева, и выражением лица в этот момент она одновременно напоминала обиженного ребенка и раздраженную старушку.

И Дин наконец поняла, что кажется ей странным в облике королевы — на самом деле она была далеко не так молода, как выглядела. Ее выдавали глаза. Не мудрые, какие хотелось бы видеть у уважаемой властительницы, и не усталые, какие зачастую встречаются у стариков, а словно бы подернувшиеся незримой пеленой, отделявшей королеву от окружающего мира. Казалось, этот мир существовал только для того, чтобы делать ее жизнь удобной и приятной. Дин и сама не знала, как ей удалось прочесть все это в глазах королевы, но надеялась, что ей удалось скрыть от местной властительницы свои впечатления — еще не хватало, чтобы в ней с первой встречи увидели врага, который одним своим присутствием делает эту удобную жизнь чуточку менее приятной.

— А Предел — это?.. — Дин поспешила задать вопрос, чтобы отвлечься от своих неприятных впечатлений. Зря, потому что рассказ королевы оставил осадок еще менее отрадный, чем ее взгляд.

— Предел — это место, которое мы отделили от остального мира, потому что создатель его обидел нас пренебрежением.

— Как это?

— Он создал людей. А потом дал им магию. Я надеюсь, ты все же не считаешь себя человеком и сможешь нас понять... Мы были первыми и когда-то единственными и любимыми его детьми, — взгляд ее величества затуманился, словно она вспоминала о событиях, при которых присутствовала лично. — Он учил нас, дал нам умение пользоваться вратами и путями. Он называл нас 'гениями пространств'. Правда, посмеивался при этом. Видно, уже тогда затеял заселить свой мир людишками. А когда мы пришли к нему со своей обидой, со своим недоумением, он смеялся уже открыто и говорил, что и у нас есть свои дары, и надо только воспользоваться ими. Что ж, мы и воспользовались. Только не так, как он ожидал: мы просто завязали узлом все пути, отделив наши земли от остального мира. И запечатали именем Создателя, чтобы даже он сам не смог ничего изменить. И лишили тех, кто остался во внешнем мире возможности ходить путями. Кто не захотел с нами — тот не наш, а значит, не имеет права... Но мы ставили один проход — для тех из наших потомков, кто одумается и захочет последовать за нами. Ведь сразу ушли не все. Надеялись на что-то, наивные. Большей частью — женщины, что по глупости влюблялись в человеческих мужчин. Даже если они и бывали счастливы в браке, что случалось нечасто, их срок жизни становился равен человеческому. Стоило ли жертвовать десятилетиями жизни ради каких-то эфемерных чувств? Впрочем, ты молода и можешь еще питать какие-то иллюзии на этот счет. Кто-нибудь ждет во внешнем мире твоего возвращения?

— Нет, — легко соврала Дин.

— Я так и думала, — с готовностью подхватила королева. — Счастливые не ищут убежища, правда же?

Дин предпочла не отвечать, но властительница, кажется, и не нуждалась в ее ответах. Вернее, ее интересовали ответы на совсем другие вопросы.

— Как ты нашла путь к нам?

— По книгам.

— Есть книги, которые об этом рассказывают?

— Ну... я бы не сказала. Просто в одной описывается странное место, где озеро превращается в зеркало раз в году, в другой — ритуал открытия дверей...

— Но ты, несомненно, слышала об этом раньше от кого-то из старших?

Дин кивнула, поскольку это не было совсем уж неправдой.

— И кто у тебя был нашей крови? Отец или мать?

— Мать.

Вот так — как поменьше врать и побольше соглашаться. В конце концов, кто она такая, чтобы мешать королеве заблуждаться?

— И кем ты себя в большей мере чувствуешь, дитя, человеком или одной из первосозданных?

— Одной из первосозданных, — почти не покривив душой, ответила Дин.

Она действительно всю жизнь считала, что отличается от остальных людей. Не лучше и не хуже, просто другая. Да, она всегда помнила — с того часа, как осознала это, — что она носительница древней крови. Вот только считать себя одной из тех, кто вот так обошелся со своим создателем, она не хотела тоже. Возможно, Создатель действительно обидел своих чад, хотя Дин подозревала, что эти чада сами себе придумали обиду... Но в любом случае вряд ли он ожидал, что создания оттяпают у него кусок мира, лишив его самого возможности попасть в эту часть своего творения.

— Так это теперь навсегда? — задала Дин вопрос, который с самого начала этой истории вертелся у нее на языке. — Я имею в виду деление на Предел и внешний мир. И никому не под силу развязать этот узел?

— Разумеется, навсегда, — заверила ее королева. — Мы запечатали Предел именем Создателя, и никто эту печать не может преодолеть.

'Врет', — поняла Дин.

— Значит, я теперь жительница Предела? — уточнила она.

— Да.

— И что меня ждет?

— Для начала поживешь здесь, во дворце. Ты ведь хочешь овладеть своим даром? — Дин кивнула. — Ну вот, значит, подберем тебе учителя. Будешь учиться ходить зеркальными путями. А личный дар у тебя какой? — спросила королева будто бы из любопытства, однако напряжение, мелькнувшее во взгляде, выдавало, что ответ на этот вопрос был для ее величества очень важен.

— Как это? — не поняла Дин.

— Хождение через зеркала — это может каждый в нашем народе. Или почти каждый, — после короткой паузы добавила ее величество. — Но есть еще и особые дары: одним дано видеть будущее в зеркалах, другим — вызывать из зеркала отражение, собственную иллюзию...

— Я... иногда вижу прошлое, могу попросить зеркало показать, что оно видело раньше.

В том, что творение зеркальной иллюзии ей тоже под силу, Дин не призналась: вдруг да пригодится когда-нибудь тайное умение.

— Что ж, полезное искусство, — благосклонно кивнула королева.

Напряжение во взгляде сменилось облегчением. Любопытно, какого дара так опасалась властительница?

— Значит, я буду учиться ходить зеркалами?

— Разумеется, если дар есть, он должен служить.

И почему-то после этих слов Дин подумалось, что служить он должен королеве — именно это имелось в виду. Но возможность развить дар ей понравилась. Пожалуй, это единственное, что могло дать ей шанс на возвращение домой. Знать бы еще, как развязать этот узел...

— И кто будет меня учить?

— А этот вопрос мы сейчас решим.

Королева хлопнула в ладоши, дверь мгновенно распахнулась и на пороге появилась та самая неприятная дама... как ее там?..

— Риева, — обратилась к даме ее величество, — пригласи-ка к нам Сертина.

— Сертина? — Риева бросила на Дин быстрый взгляд, значения которого девушка не распознала.

— Ну разумеется, — отозвалась королева, — если я говорю позови, значит... — и она многозначительно замолчала. Впрочем, недовольства в ее голосе слышно не было.

Риева вновь исчезла. Пока ждали учителя, королева задала Дин еще пару вопросов — о том, из какой страны и семьи та происходит, — но особого интереса к ответам не проявляла, вид у нее при этом был скучающий. Казалось, самое важное для себя она уже выяснила и теперь просто коротала время за ничего не значащей беседой. И присутствие Дин было ей в тягость.

К счастью, это длилось не более четверти часа. Мужчина, который после короткого стука вошел в гостиную, выглядел куда старше королевы. Он тоже не был красавцем — Дин даже подумала, что все древние... то есть первосозданные... такие, и их внешность просто не соответствует привычным человеческим представлениям о красоте, а сами себе они вовсе не кажутся уродливыми. Но зато глаза Сертина горели ярко-синими звездами и были по-настоящему живыми. Завораживали, манили, покоряли. Дин даже на мгновение потерялась в этой синеве, но смогла вынырнуть из нее и прийти в себя.

'Да уж, — подумала, — это не те глаза, в которых можно искать свое отражение, не то рискуешь вместо искомого найти погибель, погрузившись слишком глубоко'.

Впрочем, очарована она не была, это погружение ни капли не было связано с мужской привлекательностью Сертина. Но любопытство в Дин пробудилось.

— Здравствуй, Сертин, — королева неспешно поднялась с кресла и протянула мужчине руку для поцелуя.

Он прикоснулся губами к самым кончикам пальцев и пробормотал чуть слышно:

— Моя королева...

— Это Динэя. Твоя новая ученица, — представила ее величество гостью.

— Что ж, тогда мы пойдем... знакомиться, — ученицу при этом Сертин едва удостоил взглядом.

Коротко поклонившись, новый наставник чеканным шагом вышел из гостиной, и Дин вынуждена была последовать за ним, не успев толком попрощаться с королевой. Впрочем, она все равно пока не поняла, какие правила здесь приняты при встрече и прощании с правящими особами.

Семеня по бесконечным коридорам вслед за Сертином, Дин озиралась, тщетно пытаясь запомнить, куда ее ведут. Уж теперь-то ей точно не найти обратной дороги!

Заметив ее беспокойство, учитель усмехнулся:

— Не бойся, после первого занятия тебя отведут обратно в твои покои.

Когда они наконец дошли до комнат Сертина, девушка окончательно утратила ориентацию и вообще чувствовала себя растерянной — куда больше, чем во время беседы с королевой.

— Итак, — жестом указывая ученице на кресло и сам усаживаясь в такое же, заговорил Сертин, — ты попала к нам из внешнего мира. Как тебе пришла в голову идея провести ритуал, чтобы попасть в Предел, спрашивать не стану. Однако теперь ты здесь, и тебе надо учиться жить среди нас.

— То есть овладевать даром? — спросила Дин.

— Не только, еще тебе предстоит познакомиться с историей нашего народа, устройством общества, преданиями... И все это в довольно сжатые сроки, чтобы ты могла заняться полезным делом, а не прохлаждаться в королевском дворце.

Дин тихонько вздохнула: похоже, жизнь ей в ближайшее время предстояла довольно напряженная. И когда, скажите, искать путь к возвращению?..

Глава 4. Снова Фирна

Тин

Из обратного путешествия через Талвой ему запомнились не беседа с князем и не красоты столицы, а смешная женщина-садовница, которая учила его выращивать диковинные цветы, и травница Ирда, которая встречала его у околицы, словно заранее знала, что он вернется в этот день, и ни на мгновение не усомнилась, что он — это он, словно Тин все еще щеголял с той же личиной. Он даже в зеркало заглянул, когда они дошли до домика Ирды, но нет, в зеркале отражался настоящий Тин, каким он знал себя до всех этих приключений.

Вот ей он решился поведать свою историю, а потом добрая женщина плакала у него на груди, но отплакавшись, вытерла слезы и решительно заявила:

— А все равно никуда друг от друга не денетесь. Как были связаны ваши пути, так и остались.

И он поверил. Может, потому что очень хотел поверить.

В Фирне, в пограничном городке-крепости Тарне он повел себя умно: сначала убедился, что есть караван, с которым он может уже на следующий день выдвинуться в столицу, и только потом отправился сдаваться местному чиновнику охранительной управы.

Тин оказался прав в своей предусмотрительности: чиновник повертел в руках грамоту от столичного коллеги, похмыкал, а потом назначил такой день, когда Тину надо было отметиться в столице, что если бы не караван, пришлось бы отправляться верхом в одиночестве. И это в Фирне, где чужестранца не только не накормят, но еды даже за большие деньги не продадут, не говоря уж о ночлеге. Да и небезопасно в одиночестве на дорогах Фирны, потому и путешествуют с караванами не только торговцы, а и просто любые путники.

Еще удачей было, что караванщиком оказался тот самый друг Тарнея, что выручил их в прошлый раз. Итвар. С ним можно было не беспокоиться о своей безопасности.

И действительно, путешествие прошло на редкость гладко. Грустно, что их совместный путь с Дин таким гладким не был, с другой стороны — разве могли бы они узнать друг друга так хорошо, если бы судьба не посылала им испытаний?

А еще спокойная и довольно скучная дорога оставляла много времени для размышлений. Даже, пожалуй, слишком много: Тин додумался до того, что начал ревновать жену... к самому себе. К тому Тину, что был рядом с ней все это время. К тому, которого видела она. И это было до странности нелогично, но от этого не менее мучительно.

Не находя выхода из тупика, в который сам себя загнал, Тин даже попробовал мысленно обратиться к Лесному, но ответа не получил. Ничего удивительного: Лесной говорил, что звать его можно лишь в большой нужде, а беспочвенная ревность, безусловно, не была тем самым условием. И потом, ведь сказал же Лесной тогда: 'Дальше — сами'. Значит, нужно справляться самому. В том числе из собственными мыслями и чувствами.

Помогли ему мысли о цветах: тех самых незримых семенах в колыбельках, что ждали своего часа в его багаже. Очень живо представлялось, как он вызывает их к жизни... почему-то именно в родовом имении, в собственной спальне, хотя жить он там не собирался. Просто, наверно, это было единственное место, на короткое время ставшее для них общим. Не для Тина Ари и Дина Роса, а для Тина Аироса и его жены Дин. А где он поселится по возвращении, Тин пока не решил, но к мите Тауле он, разумеется, возвращаться не собирался — именно потому, что не был больше тем Тином, с которым почтенная горожанка была знакома. Пожалуй, следовало сначала остановиться в столичном особняке Аиросов. А потом... потом, когда у них с Дин будет свой дом, они вместе посадят оставшиеся цветы — он намерен был приберечь часть колыбелек.

Ему нравились эти фантазии и нравилось само слово 'колыбельки', которым эти невнятные комочки называла садовница. Ему вообще нравилось пребывать в том будущем, которое рисовало его воображение, и он не слишком охотно вернулся в реальность, когда караван въехал в Шамху.

В столице Фирны ему повезло снова — Тарней оказался дома и рад был принять его у себя. Было очень странно, что люди, которые успели полюбиться ему за время пути, узнавали его в новом облике без сомнений и долгих раздумий. Как будто были готовы к таким переменам. Наверно, на тех, кто стал нам близок, мы смотрим не глазами, а сердцем, а потому узнаем под любыми личинами. Так думалось Тину, когда он наслаждался теплым приемом в доме караванщика.

Он хотел отправиться в Охранительную Управу с самого утра, но Тарней убедил его, что смысла в этом нет — большие чиновники начинают свой день куда позже. Так что, прогулявшись по городу, Тин очутился перед дверью Управы около полудня, и то пришлось подождать.

Чиновник — тот же самый, с которым Тину пришлось беседовать в прошлый раз, — едва взглянув на посетителя, проследовал в свой кабинет, и только спустя четверть часа дверь приглашающе отворилась. И в этот момент Тин понял, насколько он напряжен и... напуган. Помнилось и пребывание в вонючей камере, и — смутно, с провалами — болезнь, и волнение после нее — успеют, не успеют... Ему понадобилось все его мужество, чтобы переступить порог кабинета.

Чиновник молча изучил документы, потом поднял глаза на Тина: