Последний из портала Дагоса, глл 1-7

'Долго еще она там будет наряжаться?' — Он покосился на портьеру на входе в бассейн и гардеробную.

Подкравшись к арке, он увидел в прорехе на верхней площадке обнаженную Толану, стоявшую перед шкафом и задумчиво передвигавшую наряды на плечиках.

Ее тело не стало для него открытием, ведь вместе на пляже загорали. И тогда он отметил, что у нее довольно ладная фигура, без изъянов. Именно, ладная. Тело — ни худое, ни полное, с плавными изгибами, манящими округлостями и нежными выпуклостями, ни маленькими и не особо большими. Самое оно...

Он не был любителем 'сисек по пуду'. Даже как-то спорил с Шурупом, в тот период восторгавшемуся одной девицей — страшненькой, но носящей бюстгальтер пятого размера! — что выдающиеся женские достоинства, таковыми не являются, ибо нарушают пропорции фигуры, а если сиськи, вообще, единственное, что достойно внимания, то, в целом, такая женщина внимания не достойна. Все женские прелести надо оценивать в комплексе, а не ценить женщину за какую-то одну ее прелесть!

Если Игорь 'шпилил' все, что шевелится, то Борис по этой части был, можно сказать, привередлив. Ему нравились девушки, у которых все развито в меру. И Толана была как раз в его вкусе.

'Почему бы нет? — спросил он сам себя. — Почему бы уже, наконец, не выполнить ее желание? Хоть портки выдадут'.

Тут же он одернул себя. Он уже начал думать как раб!

Оказывается, любые жизненные принципы можно изменить очень быстро... Особенно, когда возникает реальная угроза для жизни.

Жрица выбрала длинное прямое платье с разрезами по бокам.

Быстро переместившись к окну, он сделал вид, что любуется пейзажем.

— Мрачновато, тебе не кажется? — спросила она, приближаясь. В разрезах мелькали ее голые ноги, обутые в изящные, узконосые туфли без каблуков.

— Да уж, не Венеция... А решетки зачем?

— Для безопасности. — Она встала рядом, и он уловил тонкий аромат мелисы и мяты.

— От вражеских набегов?

— И от набегов тоже... А еще у нас говорят: 'Ачеч кэроф вадже'. 'Бойся глубокой воды'. Сейчас покажу. Постой.

Взяв на столе блюдо с остатками еды, она вышла на балкон-мостик и высыпала обглоданные кости в залив. В следующий миг вода вспенилась, и замелькали гладкие, змеиные тела. Хотя морские хищники были далеко внизу, Борис отшатнулся.

— Когда в Пфефик пришли Самые Первые в прибрежных водах жили большие чудовища, намного больше этих рыб. — Таким образом, Толана объяснила, когда, кто и от кого установил решетки. — Теперь мы умеем их убивать.

— Вы истребили чудовищ?

— Чудовища не переведутся. И крафты приползают.

— Крафты — это не чудовища? Что за звери?

— Осьминоги.

— Черт! Как же тогда у вас чудовища выглядят?

— В фаровадже-нитфер нас навестил один крафт. Огромный... Щупальца — вот такие. — Она показала обхват. — Чуть решетку в купальне не вырвал, одно мое платье стащил с сушилки. Малыши чуть не усрались от страха, спасая вещи.

— Что за 'фаровадже'?

— 'Большая вода ночи'. Прилив.

— Вода высоко понимается? — Он разглядывал ближние скалы в поисках следов приливной волны. Действительно, мокрые камни в тени, еще не высушенные солнцем, и зеленые водоросли, висевшие на стенах в метрах трех над водой, свидетельствовали о том, что уровень воды ночью поднимался значительно.

— По-разному. Зависит от лун.

'Лун? Луна не одна? Вот так новость!'

Он медленно повернулся к Толане.

— Так, погоди. А сколько всего лун?

— Две. Кэнкуф и Файли. Чем они ближе друг к другу, тем выше вода. Сейчас луны сближаются... Скоро Нэр-эф-Лиацун. Слияние, значит.

— Значит, в ближайшее время будет 'фаровадже', — заключил Борис, пытаясь представить себе масштабы грядущего бедствия.

— Будет. Чего такого? — Толана фыркнула и повела плечом. — Нэр-эф-Лиацун бывает два раза в году.

— То есть, ничего страшного?

— А! Ты, вот, о чем... — Она понимающе закивала. — У нас приливы-отливы — обычное явление. Мы уже привыкли.

— И докуда вода доходит?

— Выше этого мостика еще ни разу не понималась. — Жрица направилась в зал.

— Толана, насколько выше будет уровень, по сравнению с ночным приливом? — Он никак не мог успокоиться.

— Не утонем, не беспокойся, — заверила она, не оглядываясь.

Бросив взгляд вниз, где о кипевших страстях напоминали лишь круги на воде, он тоже вернулся под каменные своды обиталища жрицы. Он успел сделать пару шагов к лестнице, когда кто-то подскочил к нему сзади и приставил к горлу нож.

Он замер, прислушиваясь к тяжелому дыханию за спиной.

В Пфефике становилось традицией — приставлять к его горлу, и не только горлу, нож...

Услышав сдавленный возглас, поднимавшаяся по ступеням Толана остановилась и оглянулась. На ее лице отразилась скорее досада, чем испуг. Она начала медленно спускаться.

— Стой, грогия, — раздался хриплый голос, и холодный клинок еще сильнее вдавился в шею. — Я убью твоего любовника.

— Я — не любовник, — выдавил Борис.

— Он верит в богочеловека, как ты, — одновременно с ним сказала жрица. — Он — пленник! Он — чужак. Посмотри на него, на нем нет знака клана!

— Ты веришь в Великого Творца? — Человек, взявший его заложники, очень удивился. Настолько удивился, что ослабил хватку.

Затаив дыхание, не моргая, Борис смотрел на Толану. Она чуть склонила голову, подсказывая утвердительный ответ, и ободряюще улыбнулась уголком рта.

— Да... в Создателя, — быстро выговорил он, надеясь, что ему не придется углубляться в теологию и вступать в богословскую беседу.

— Звериные самки никогда не рожали людей! Всевышний создал нас, как своих подобий.

— Ты пришел убить МЕНЯ, — напомнила жрица.

Киллер оттолкнул Бориса в сторону.

Это был молодой мужчина, с худым, бледным лицом, в зеленой замшевой куртке и черных кожаных штанах. Лихорадочный блеск глаз выдавал в нем религиозного фанатика или сумасшедшего.

— Долой жриц! Вы наживаетесь на людских бедах. Вы обманываете людей. Вы ведете мир к гибели! Вам нет места на земле! — Смертный приговор он продекламировал с пафосом.

— Это твой бог приказывает тебе убивать? — Толана уже спустилась на площадку. — Или твой учитель?

— Смерть служителям обожествленных зверей!

С перекошенным злостью лицом, парень с устрашающим криком бросился к жрице. Отставив ногу, она изогнулась, уклоняясь от руки с ножом — ее движение было молниеносным, по-змеиному стремительным. Нападавший так и не понял, как разминулся с ней, и почему удар не попал в цель. Проскочив мимо, он быстро развернулся.

— Скользкая тварь! — крикнул он.

— А ты сейчас умрешь. — Она отвела в сторону руку с окровавленным стилетом.

Фанатик посмотрел на ее стальное жало, потом, приподняв локоть, покосился на свой бок. Из маленькой дырочки на куртке бил пульсирующий алый фонтанчик, и на зеленой замше расползалось черное пятно. Кровь закапала на пол рядом с его сапогами. Он поднял недоуменный взгляд на жрицу и рухнул на колени.

Все произошло очень быстро. Борис еще не успел осознать, что только что, на его глазах убили человека — и это сделала Толана! — а под неподвижным телом уже растекалась красная лужа.

Он оцепенел. Откуда-то из глубин его почуявшего запах смерти существа поднималась паника. Дрожь, пробегавшая по спине, усиливались с каждой новой волной. Он затравленно смотрел то на тело, распластанное на полу, то на поигрывавшую стилетом жрицу.

— Что? — спросила она с вызовом.

— Ты убила его!

— А ты хотел, чтобы он убил меня? — Она подошла к своей жертве, ткнула в бок носком туфли и лихо свистнула, отчего Борис вздрогнул. — Будь он воин, на его месте лежал бы ты.

— Почему?

— Воин не болтает, а делает дело. — В переводе с метафорического языка на понятный, это означало, что он чудом избежал смерти.

Первыми на свист примчались дракончики. Похрюкивая, громко топая и переворачивая ковры, они скатились на площадку, где резко остановились. С фырканьем, раздувая ноздри, они подкрадывались к телу, влекомые явно не любопытством. Толана отогнала их пинками, однако хищники далеко не ушли.

Появились воины. Им хватило одного взгляда, чтобы оценить ситуацию. Убедившись, что жрица не ранена, они засыпали ее вопросами. Приковыляли карлики. Забрав у Толаны стилет, Береск вытер с него кровь, после чего задвинул его обратно в потайные ножны на платье.

Оказывается, все это время оружие находилось у нее под рукой! Оно было спрятано в широкой тесьме, украшавшей разрезы ее платья.

С трудом переставляя одеревеневшие ноги, Борис поднялся по лестнице и плюхнулся на верхнюю ступень.

Он стал свидетелем убийства!

Ему могли перерезать глотку, не будь рядом Толаны, которая избавилась от проблемы быстро и хладнокровно. А он ничего не мог сделать... Даже не будь он заложником — все равно ничего, ровным счетом ничего, не смог бы сделать в сложившейся ситуации.

Теперь он должен был почувствовать что-то — запоздалый, парализующий ужас, панический страх, шок... Облегчение... Радость, в конце концов, оттого, что остался жив. Но внутри было пусто, не всплеснулось ни одной эмоции.

Воины вышли на мостик, внимательно осмотрели окрестности, исследовали скалу и сдернули веревку, по которой спустился фанатик. Великан перевернул убитого на спину и распахнул его куртку — на его груди красовался татуированный круг с расходящимися, треугольными лучами, очевидно, стилизованное изображение солнца, внутри круга находился глаз, типа, 'всевидящего ока'. Обнаружив то, что искал, он удовлетворено кивнул.

— Гунариани, — растолковал знак блондин.

Рядом Борисом на ступень опустилась Толана, немного грустная, но, в отличие от него, она не была подавлена.

Воины говорили о чем-то, изредка бросая взгляды на жрицу. Великан, удерживал за загривки дракончиков, рвавшихся к мертвецу.

— Гунариане — последователи новой веры, — сказала она. — Их называют так, по имени учителя Гунара. Он умер лет сто назад. Эти люди проповедуют веру в одного единого бога-творца и убивают служителей древних культов. Убили несколько рэгонов... и гэлуфов... Они говорят, что все люди рождаются равными и свободными, и никто не вправе иметь над ними власть.

— У нас тоже много народу погибло в войнах за веру...

— Они живут большими семьями-общинами далеко на севере, в диком краю, на ничейной земле. Их учителя посылают в Пфефик лазутчиков-убийц.

— И что теперь будет?

— Ничего. Ты спрашивал про наш 'зоопарк'... Гунариане — изгои. Тот, кто принимает учение Гунара, отказывается от своего рода — становится чужаком для всего клана. И поскольку гунариане не признают древних законов, борются за свою идею всеми доступными способами, не разбирая средств, Совет кланов объявил их всех и каждого отдельно преступниками.

— Я не осуждаю тебя. Ведь он хотел тебя убить. — Борис успел мысленно покаяться за глупый вопрос. — Ты спасла меня. Ты защищалась.

— Я не нуждаюсь в твоем сочувствии и не стану оправдываться. Но если потребуется, могу ответить за каждый свой поступок.

Она перешла на арфик, обращаясь к воинам, которые учтиво повернулись к ней. Великан, получив распоряжения, кивнул в ответ и, взвалив на плечо тело фанатика, удалился в сопровождении возбужденно повизгивающих дракончиков. Юса, притащив ведро с водой, принялся замывать кровь.

— Куда он его понес? — шепотом спросил Борис.

— Тебе лучше не знать. — Ее слова подтвердили его страшное предположение.

— Но это же... Пусть он еретик, но...

И кто его за язык тянул!

— Не тебе решать! — Она пригвоздила его к месту ледяным взглядом.

— Прости. — Он вспомнил о хозяйских правилах, пункты два и четыре которых только что нарушил. Неравен час, его тоже могут скормить дракончикам...

Однако Толана неожиданно смягчилась.

— Знаю, ты, как пришелец из другого мира, считаешь дикостью многое, что привычно мне, им... — Она кивнула в сторону воинов. — Но это — наш мир. В общем, слушай мои советы — и все будет хорошо. — Она похлопала его по колену.

— Постараюсь.

'Мне еще здесь жить...'

— Гунариане — лицемеры. Они ругают власть, но при этом подчиняются своим учителям. Не бог, а учителя подстрекают их к убийствам. Молились бы своему богу, как все нормальные люди, относились бы терпимо к древней вере, не лезли бы на рожон... Так, нет же! Они хотят изменить порядок. На крови построить новый мир... Толулу, — жрицу, которая была хранительницей храма до меня, — убил гунарианин. Убийцу мы пока не нашли, но найдем...

'Действительно, проще принимать все как есть. Другой мир — другие законы...'

Ему передалась атмосфера всеобщего спокойствия — будто, ничего не произошло. Им овладел такой пофигизм, что если бы здесь сейчас, прямо перед ним, произошла массовая бойня с финалом 'все умерли', вроде заключительной сцены шекспировского 'Гамлета' — его бы не проняло.

Воины завели разговор с жрицей. Блондин, поставив ногу на ступень и упершись в колено руками, что-то спросил. Брюнет, по имени Тэрт, в позе не менее живописной, замер по другую сторону и тоже потребовал у жрицы ответ.

'Е*ари на любой вкус', — апатично подумал Борис.

Блондин не был бесцветным — его загорелая кожа и темные брови эффектно контрастировали со светлыми волосами, а глаза — необыкновенной, небесной голубизны, казалось, излучали сияние. Смуглый, длинноволосый брюнет, был похож на героя-любовника из латиноамериканских сериалов, этакий 'мачо' — томный взгляд под надменно-удивленным разлетом бровей, а в самой глубине темных, почти черных, глаз — дикий пламень; тонкий нос с горбинкой и трепетными крыльями ноздрей; правильный, твердый контур губ; волевой подбородок.

Очень привлекательные парни, без рисовки... В них сочеталось мальчишеское обаяние с бесспорной мужественностью. Наверняка, они были избалованы женским вниманием и не знали отказа.

Борису не хотелось с ними соперничать. Нет, не в том плане, что он претендовал на Толану, а, так, в общем...

'Может, она уже перепихнулась с ними? Пока я был 'под колпаком у Мюллера'... Трахнулась с одним из них, или с двумя по очереди... или с двумя сразу. С нее станется'.

— Придурки, — проворчала жрица, но улыбнулась. Они заигрывали с ней, и ей это нравилось!

Тем временем, разговор перешел на борину личность, судя по тому, что воины стали поглядывать в его сторону. Жрица мотала головой, отказываясь, но парни ухмылялись и настаивали на своем.

— Урусы тебе завидуют, — пояснила она.

'Вот, как? Я завидую им, а они, значит, мне?'

— Чего мне завидовать-то?

— Ты можешь меня ублажать, выполнять мои любовные желания.

Было непонятно — шутит она или говорит серьезно.

— Они почему не могут? — Борис, получивший, наконец, возможность кое-что прояснить для себя в плане отношений полов, старался сохранить деликатность.

'Действительно, любопытно, почему нет?'

— Мою благосклонность надо заслужить, а они не сделали для меня ничего особенного.

— А! Не совершили ради тебя подвиг, — с иронией заметил он.

— Хотя бы...

Ситуация была парадоксальной до смешного. Жрицу добивались два настоящих мужика, но она не желала отдаться им, потому что они, видите ли, не заслужили права отыметь ее. Борис же не совершил 'ничего особенного', и, по сравнению с этими альфа-самцами, не считал себя особо мужественным, кроме того, был низведен до звания презренного, жалкого раба, но был обязан — кстати, против воли — ублажать в койке эту опасную и умную сучку.