Последний из портала Дагоса, глл 1-7

— Черт, что я делаю...

— То, что не сделал бы ТАМ... никогда...

— Никогда, — эхом повторил он.

— Заметь, нарушать запреты очень приятно.

— О, да! — Кроме предвкушения, он чувствовал что-то еще. Может, укор совести?

— Смотри на меня! — Она прогнулась под ним, требуя одновременно внимания и действия. — Не прячь от меня свой взгляд.

Призвав всю свою смелость, он посмотрел на нее и увидел совсем близко ее глаза, потемневшие от желания, и влажный, приоткрытый рот. Завороженный он склонился, и ее расширенные зрачки слились в один, похожий на тоннель в бездну...

Их губы столкнулись двумя горячими волнами. Его язык несмело проник в глубину ее рта и, встретив ее игривый язычок, сплелся с ним в страстном танце. Он пробовал ее на вкус, наслаждался ее податливостью и не мог оторваться.

Кровь кипела. Сердце бешено колотилось в груди, где ему стало тесно. Воздуха едва хватало, чтобы не умереть.

Он ощупал стройные бедра, обтянутые тканью, ставшей, казалось, непреодолимой преградой и, замычав от досады, отстранился и распахнул халат... При виде ее покорного тела, он понял насколько велико его желание обладать...

Он погладил живот с татуированной змеей, ощущая под рукой гладкую, прохладную кожу, лобок, покрытый светлыми волосками. Его пальцы осторожно коснулись тугих валиков половых губ, он хотел найти клитор, но подстегнутый сексуальным голодом, скользнул ниже и глубже... Она была готова его принять!

Испугавшись своей дерзости, он одернул руку.

— Давай... — Она бесстыдно отвела бедро в сторону, приглашая его, и он немедленно воспользовался ее предложением. Раздвинув головкой тугую, атласную плоть и сделав одно поступательное движение, он застонал...

Она была очень тесной!

Ошеломленный завоеватель — протаранивший ворота крепости, рванувшийся вперед с боевым 'эге-гей' и застрявший — Борис замер, дрожащий и оглушенный новыми ощущениями.

— Оу, какой ты горячий! — порывисто прошептала она. — Не ожидала...

— Сам не ожидал. Все из-за тебя...

— Войди в меня, любовь моя.

— Сейчас... — Он не двигался, боясь причинить ей боль, только нежно потягивал пальцами ее розовый, отвердевший соски и страдал от невыносимого томления. — Ты, случайно... не целка?

Вполне возможно... И как тогда быть? Опыта-то по этой части у него никакого.

— И что? Откажешься от меня?

— У меня не было... девочек.

— Да-фай, — торопила она, колышась от нетерпения. — Меня давно распахали. Жарь! Дай мне почувствовать... твою мужскую силу. Засади уже!

Ему в лицо ударил горячий ветер, и все, что для него было в жизни главным — кредо, этика, принципы, — мгновенно вылетело из головы. Приподнявшись на руках, он энергично упрочил свою позицию под сладостный аккомпанемент женских стонов и, овладев полностью, услышал радостный вскрик. Ухватившись за его плечи, она с дрожью изогнулась и приветствовала его вторжение восторженной судорогой.

— Ой, спасибо, тебе, спасибо, конис Грокки... Свершилось!

Переживаемые им мгновения были воистину прекрасны, но благодарить за них этого пид*раса...

— Не напоминай о нем, — прорычал он.

— Только не останавливайся! — Ее пальчики, то легко порхали по его спине, то жестко впивались в кожу.

— Толана, тише, нас услышат, — говорили в нем остатки благоразумия.

— Боря... Неужели ты это сделал?

— Сам себе удивляюсь. — Он старался двигаться медленно, чувствуя, что долго не протянет. — Скажи, когда? А то я скоро...

— Не сдерживайся, — разрешила она.

Да! Он хотел этого больше всего и, отпустив себя, попал во власть инстинкта, такого же древнего, как сам человек, инстинкта, рефлекторно вращающего бедра. Сквозь агонию наслаждения слышал ее стоны, свое имя, повторяемое шепотом, и тоже говорил что-то, пока не почувствовал, что срывается и летит. Вверх или вниз — все равно. Главное — само освобождение.

Ощущение полета...

* * *

Он лежал, не шевелясь, тяжело дыша и ничего не видя перед собой. По мере того, как гасли горящие брызги в пустой голове, связь с реальностью восстанавливалась.

— Не плохо для первого раза, — послышался шепот Толаны.

— Угу...

Он почти любил ее, когда мысли начали возвращаться обратно. Испуганные, сердитые, покаянные — они проклинали друг друга, ворчали, исповедовались...

— Я в тебя... кончил. Прости. — Он сполз с ее распластанного тела, отодвинулся в сторону и прикрылся плащом. Он смотрел на нее так, словно теперь, она могла его укусить или убить.

— Не беспокойся. — Она довольно улыбалась, похожая на кошку, сожравшую канарейку.

— Точно ничего не будет?

— Правда, что в первый раз, все равно, что с девственницей?

— Так говорят.

'А с ней... с ее тесной дыркой, и во второй, и в третий раз — будет, как девственницей'.

Они стали любовниками! Но что дальше? Он сделал ее своей, но ведь от этого она не стала его женщиной?

— Я знала, что мне с тобой будет очень хорошо, — призналась она, внимательно изучая его лицо. Ее взгляд то теплел, то становился ледяным. Она то робко улыбалась, то сжимала губы до скорбной складки в углу рта.

— Что не так? — Он не мог понять, что с ней происходит. — Я что-то неправильно сделал?

— Все хорошо. Очень хорошо, — повторила она.

— Но я же вижу! Ты изменилась... — Голосом он выдал свою тревогу.

— Дело не в тебе.

— А в чем? В ком? В тебе?

— Просто, у меня давно не было мужчины... а ты...

— Что я?

— Еще и похож...

— На кого похож?

— Забудь... Твоя любовь — это то, что мне было нужно. Очень нужно.

Погладив его плечо — хорошо, не похлопав по-господски! — она поднялась и удалилась в бассейн, ни разу не оглянувшись по дороге.

Борис остался наедине со своими мыслями. Его — если не пугало — заставило призадуматься то, что с ним творилось.

Он только что открыл нечто новое — самого себя. Он узнал такую сторону своей натуры, о которой не подозревал. Он представить не мог, что его мужское начало — в своем извечном стремлением побеждать и властвовать — может так разбушеваться именно в этом своем проявлении. Он не считал себя сексуально озабоченным, в отличие от Шурупа, и был, в общем-то, разборчив при выборе партнерши, и думал, что способен контролировать себя во время половых актов... Но тут, как с цепи сорвался. Притом, что совсем недавно Толана вызывала у него ненависть и отвращение...

До сегодняшнего дня Борис был уверен, что такое случается только в юношеском возрасте, из которого он успешно вырос, и мог заниматься сексом, не пуская слюни, как юнец, впервые ощутивший влажный уют пи*ды.

Если подобное повториться еще раз, он будет ничем не лучше мальчишки, поступки которого диктуются исключительно гормонами!

* * *

<...>

* * *

Борис проснулся на ложе, в прекрасном настроении, несмотря на то, что он все еще находился в Пфефике. Ему снились дивные, эротические сны. Утреннее 'палкостояние', как неотъемлемая часть мужского пробуждения — обязательное и ни к чему не обязывающее, свидетельствующее о гендерной идентичности, возбуждение без причины — натянуло покрывало шатром.

Ему была нужна Толана. Он хотел разбудить ее и подарить ей какую-нибудь изысканную ласку, которая приятно удивила бы ее. Он хотел, чтобы она запомнила его нежность, чуткость и предупредительность. Он просто не мог себе позволить, оказаться худшим среди ее любовников!

К превеликой бориной досаде и сожалению, жрицы на ложе не оказалось.

Он прислушался к далеким голосам на кухне или в коридоре, все они были мужскими.

Он продолжал валяться — торопиться ему было некуда.

Изучая взглядом складки балдахина, он вспоминал, как Толана ласкала его, как чутко реагировала на каждое его прикосновение... Как она стонала от наслаждения, подстегивала его непристойными признаниями и билась в экстазе. Она выдоила его полностью...

Он заново переживал мгновения вчерашнего дня и минувшей ночи.

Толана перевернула его мир!

Еще никогда в жизни он не испытывал такой дикий восторг от обладания женщиной. Он чувствовал себя самым счастливым мужчиной на свете.

Толана дала ему гораздо больше, чем он ей.

Ее оргазмы — это нечто! Бурные, явные... до которых хочется доводить ее еще и еще, и разделять их с ней снова и снова... до полного изнеможения.

А как она делала минет! Такое не забудешь до конца дней. Отныне и всегда он будет искать случай, чтобы снова испытать нечто подобное. Все его бывшие подруги в подметки ей не годились.

Отныне он обречен, сравнивать с Толаной всех девушек, с которыми встретится в будущем.

'Если только у меня есть будущее'.

В лабораторию прошествовала забавная процессия — великан Горо нес на плече большой плетеный короб и огромный мешок в руке, сопровождавшие его карлики были навьючены мешками поменьше. На приподнявшегося на ложе Бориса они покосились, как на пустое место, без презрения, зависти и любопытства, даже кивком не поприветствовали. Толана, появившаяся в зале следом за своими помощниками, тоже не обратила на него внимания. Погруженная в свои мысли, она направилась к столу, своим равнодушием остудив его любовное рвение — абсолютно чужая и далекая женщина, а вовсе не та бесстыдная, сексуальная партнерша, для которой не существовало запретов в постели.

Радуги в бориных глазах, расцветившие все вокруг и делавшие этот мир чудесным и радостным, исчезли. Алмазы с неба осыпались, со звоном бьющегося стекла...

Это был суровый Пфефик! С его холодными, серыми, грубыми камнями, видневшимися из-под пестрых ковров. С шипящими пирогаками, резвившимися на нижней площадке. С унылым видом залива за окнами, в черных водах которого обитали хищные твари.

Фантастический, чудовищный, ужасно негостеприимный мир!

'Нет, ничего не изменилось... Мне следует привыкнуть к переменам ее настроения, и надеяться, что на мне это никак не отразится. И ни в коем случае нельзя забывать, что я, хоть и законный любовник, но раб.

Ха! Быстро я осознал свое место в здешней иерархии!'

Юса положил на край ложа стопку вещей.

— Да-фай, — предложил он трескучим голосом.

— Уже даю. — Тоскливо вздохнув, Борис подтянул к себе выданные два комплекта вещей.

'О! Аж сразу двое порток заработал!'

Он развернул и поднял перед собой штаны, изучая модель, и устремился взглядом выше стеганного пояса, дальше — на статуэтку Евы и Змея. Напоминание о первородном грехе...

— Да-да. Поддался соблазну, не устоял, пал... Вкусил запретный плод. Грешен, — покаялся он. — Ты тоже согрешишь... тебя изгонят из рая... твой сын станет первым братоубийцей. А твои потомки будут жить в мире, где добро никогда не победит зло... и не потому, что добро слабее зла... Зло — это не армия агрессоров, которая хочет покорить и уничтожить все народы. Добро и зло — внутри каждого человека.

Он натянул кожаные штаны местного производства с косым клапаном на кнопках вместо ширинки и рубашку без ворота из плотной ткани, надел на босу ногу мягкие кожаные полусапожки. Если в Пфефике носилось нижнее белье, то его не выдали. Пришлось довольствоваться тем, что было.

Покинув ложе, Борис повернул статуэтку лицом к стене.

* * *

В зал, после утреннего туалета, он вернулся посвежевшим, с надеждой, что Толана, наконец, обратит на него внимание. Он остановился в двух шагах от нее. Она смерила его равнодушным взглядом и жестом пригласила его за стол.

— Сегодня я буду занята, — предупредила она уже в середине завтрака. — Мне нужно сделать лекарства.

— Кто-то заболел?

— Я тебе говорила, что надо сделать лечебные средства на продажу и обмен. Кстати, у тебя нечего не болит?

Двусмысленный вопрос... Если она интересовалась последствиями занятий сексом, то ломота от подобных упражнений была приятным напоминанием, а раны, полученные им во время пленения, заживали без осложнений и не доставляли никакого неудобства.

— Ничего не отваливается, — заверил он.

— Вот и хорошо. — В ее голосе, если и были интонации, то лишь докторские.

— А мне что делать? — осторожно спросил Борис.

— Не знаю. Можешь посидеть со мной в лаборатории, но боюсь, что уже скоро это тебе наскучит.

— Я видел книги.

— Это священные книги, ты не сможешь их читать. Хотя в них есть картинки. Очень красивые.

* * *

В залитой ярким светом операционной-лаборатории он устроился в уголке и безучастно наблюдал за жрицей.

Надев клеенчатый фартук мясника и закатав рукава, Толана начала варить свои зелья. Ей ассистировал Береск. Вокруг все кипело, булькало, капало и распространяло специфические запахи, но не противные, по большей части парфюмерные, нежели лекарственные. Сверяясь со своей фармацевтической книгой, она колдовала над сосудами невероятных форм и разных размеров, размалывая, взвешивая и смешивая подозрительного вида и происхождения компоненты. Однако человеческие останки, дохлые крысы и сушеные лягушки замечены не были.

Борис невольно залюбовался Толаной, которая, лихо и уверенно маневрируя между столами с пробирками и фантастическим оборудованием, везде успевала. Преобразившись в своей стихии, на фоне окружающей обстановки она стала похожа на прекрасную сказочную ведьму. Казалось, вот-вот, она оседлает метлу и вылетит через пирамидальную вытяжку над большим лабораторным столом.

Он подумал, что, несмотря ни на что, она необыкновенная женщина. Простая и мудрая. Слабая и способная за себя постоять. Сумасшедшая и рассудительная. Наделенная великими знаниями и нисколько не высокомерная при своем всемогуществе. В ней удивительным образом сочетались самые противоположные качества. Она не могла не вызывать восхищение и уважение. Она владела магией исцеления, ей были известны тайны, недоступные простым смертным.

Открытие этой стороны многогранного характера жрицы и ощущение собственной причастности к сакральному, почему-то возбудили его. Обозвав себя извращенцем, он отправился в соседний отсек, именуемый 'темной', хотя светильников в нем было предостаточно.

Это помещение, в отличие от покинутого только что, походило на лабораторию алхимика гораздо больше. Вся его обстановка — столы, скамьи и стеллажи — были сделаны из каменных без декоративных излишеств плит, ровных, гладких и аккуратно подогнанных. Исключение составляла пара железных табуретов, с мягкими сидушками. На штангах под потолком висели пахучие пучки сушеных растений, между ними на крючках болтались полотняные мешочки, набитые травами. На вместительных полках высоких, от пола до потолка, сквозных стеллажей стояли каменные шкатулки разных размеров, чучела мелких животных и птиц и множество фантастических предметов, которые, в самом деле, могли использовать для своих опытов искатели философского камня. Среди них был даже 'магический шар'. Книги — толстые фолианты в кожаных переплетах, — расставленные в художественном беспорядке занимали три шкафа в глубине.

В общем, 'темная' очаровывала своим средневековым интерьером.

Включив ближний светильник, Борис принялся рассматривать чучело ящерицы на щите над входом.

— Сейчас найду тебе какие-нибудь книги с картинками, — сказала Толана, отвлекшись на время от своих экспериментов.