Последний из портала Дагоса, глл 1-7

— Один язык учить, значит, не рискованно? Нагрузка на мозг не очень большая?

— Если бы я хотела тебя убить, то убила бы без предупреждения.

— Хочу понимать тебя. — Он сделал свой выбор.

Толана улыбнулась, кивнула и принялась за еду.

Придирчиво рассмотрев содержимое своей тарелки, Борис тоже приступил к ужину.

— Сколько времени займет изучение?

— Одну ночь. Может, меньше. Зависит от твоих способностей.

— Ночь? Сколько у вас длится ночь? Восемь часов? Больше, меньше? — Он-то представлял себе занятия, типа, тренинга... — Правильно ли я понимаю, что обучение будет происходить с помощью какого-то устройства?

— Ты все увидишь.

— Я увижу оборудование. Мне хотелось бы знать сам метод, — осторожно начал Борис.

'А то вдруг вправят мне мозги. Привьют какую-нибудь идиотскую ментальность... Рабскую! Я же раб любви... И только хозяйка щелкнет пальцами — буду начинать азартно надрачивать, пуская слюни'.

— Не доверяешь? — Толана осуждающе покачала головой. Неужели она умела читать мысли? — Клянусь святыми прародительницами, у меня нет намерения, разрушать или изменять твое сознание. Ты останешься таким, какой есть. — Она была крайне серьезна. — Если бы я хотела подчинить тебя и управлять тобой, то выбрала бы другой способ. И при этом, не стала бы спрашивать у тебя разрешение. Сейчас я обращаюсь к тебе, как к равному. Это деловое предложение. Все без обмана.

'Неожиданно! Оказывается, есть разница... между деловыми и любовными вопросами. Научиться бы еще, отличать, когда ко мне относятся как к равному, а когда, как к рабу...'

— Как оно действует, можешь сказать? Пожалуйста, — попросил он, подумав при этом: 'Надо будет запомнить, что в ее арсенале имеется еще и психотропное оружие'.

— Ты погружайся в сон, и устройство — мы называем его 'Учитель' — передает тебе образы, их обозначение. К словам твоего языка подбираются подобные из нашего... Полный набор слов и понятий. Все просто.

'Просто? Черт! Что же тогда для них сложно?'

— Насколько хорошо я буду владеть языком?

— Как я на твоем языке. Хотя при разговоре могут возникнуть некоторые трудности... Ведь иногда слово имеет два-три смысла или вещь два-три названия. Определение одно, а значение совсем другое...

— Понятно. Аллегории, эвфемизмы, идиомы...

— Возможно, тебе будет не хватать некоторых слов, потому что их просто нет.

— У нас или у вас?

— У вас, и у нас. В вашем языке нет определений для каких-то наших понятий, и наоборот. Сложно будет с заимствованиями из чужих языков таким, как тори... толи...

— Толерантный? Тебя прикалывает это слово, да? Сам с трудом его выговариваю... Оно означает 'терпимость', всего лишь.

— Нет у нас слова с таким смыслом!

— Ладно, разберемся...

Перехватив взгляд жрицы, скользящий по складкам плаща на известном месте, он втянул воздух носом.

— Погоди! А свой родной язык я при этом не забуду?

— Я выучила два языка твоего мира, и, как видишь, не забыла свой родной язык и арфик... И древний, священный язык...

— Грокки говорит по-русски?

— Нет. Может, знает несколько слов... Для своих дел он учил американский язык.

— В смысле, английский?

— Успел выучить. Потом мы отказались предоставлять ему услуги по обучению.

— 'Мы'?

— Мы, грогии. И харлисы. 'Воронихи', по-вашему.

— Воронихи — жрицы? — уточнил Борис и, после утвердительного кивка, поинтересовался:

— Из солидарности?

— Из вредности.

— В вашем зоопарке есть кто-нибудь, не связанный с животными? — Он произнес вслух ересь, судя по реакции Толаны.

— Тот, кто отказывается от своего рода — хуже мелзи!

— Ясно... Обучающие приборы есть только у вас?

— Их могут сделать только мастера Пфалона. У клановых мастеров знаний не хватит.

— Жрицы обладают монопольным правом на их использование?

— Грогии и харлисы сознают свою ответственность. Раньше любой клан мог заказать 'учителя', а теперь мудрецы за этим делом следят. Вы в своем мире должны благодарить нас за то, что мы ограничиваем доступ к вам всех желающих.

— Не вижу связи.

— Ты попал в Пфефик без знания языка. И как тебе?

— Кошмар!

— Никакие дела не сделаешь, не зная местного языка.

'На вражеской территории без знания языка не скроешься, не затеряешься... и выглядишь, как белая ворона'.

— Грокки в Америке занимался закупкой ковров?

— Хочешь знать, нарушал ли он ваши законы? Да, нарушал, причем очень злостно. У вас его могли бы казнить, если бы поймали...

'Лучше бы не спрашивал!'

Толана поднялась из-за стола.

— Пойду, подготовлю все необходимое, — сказала она и громко позвала. — Береск!

Появившийся из-за портьеры карлик проковылял за жрицей в лабораторию.

Борис закончил ужин в одиночестве, наблюдая за вторым карликом, Юсой, задвигавшим ставни. Зеленоватый свет, проникавший снаружи, тускнел. Когда исчез последний отсвет изумрудного заката, обиталище грогии погрузилось во тьму. Лишь свет двух фонарей не позволял темноте сгуститься.

Еще один день в Пфефике подошел к концу.

'Жив. Все еще жив, — подумал Борис. — И пока — цел и невредим. Несмотря на то, что психике нанесен непоправимый ущерб'.

Он наделся, что и ночь пройдет спокойно. По крайней мере, без тяжелых последствий для здоровья.

* * *

В операционной — так он про себя именовал помещение — его ждал превращенный в постель хирургический стол. В изголовье появилось причудливой формы устройство. 'Чудо техники' — это про него. И, если бы Борис не знал, что оно собой представляет, то ни за что не догадался бы о его предназначении. Высотой полметра, будто сплетенное из стеклянных нитей, оно имело форму колокола, было облеплено стеклянными пустотелыми шариками и змеевиками, и увенчано хрустальной шишечкой. Судя по тому, что сбоку находилось арочное отверстие, 'колокол' не одевался, а накрывал голову. И никаких проводов от него никуда не тянулось.

— Ложись. — Толана разгладила плед. — Вот, какую мягкую постельку приготовил для тебя Береск.

Борис благодарно кивнул карлику и, придерживая плащ, неуклюже взгромоздился на стол.

— Слушай, может, все же дашь мне какую-нибудь одежду? Хотя бы штаны.

— Ты пока не заслужил штаны. — Ее губы зазмеились в ехидной улыбке.

При напоминании о своем целевом назначении Борис с шипением выпустил пар от вскипевшей злости, но не стал огрызаться. Ему не стоило качать права, тем более, он их лишен... А то еще, чего доброго, кормить перестанут и заставят отрабатывать каждый кусок.

'Почему, ну, почему это случилось именно со мной? Шуруп, твою мать!'

— Береск осмотрит тебя и полечит твои раны, — представила она карлика, забравшегося на табуретку. — Ведь мне ты не доверяешь, не даешь на себя посмотреть. Тоже мне, секретный объект! С твоей ногой надо что-то делать. Ходишь ты мало, но стал сильнее хромать.

— Хорошо, — согласился он. Карлик вызывал меньше опасений, хотя пялился так, будто уродом был Борис, а не сам он. — А почему он смотрит на меня, как лесник жарким летом на шашлычников?

— Кто-кто? На что?

— Он смотрит на меня свысока.

— Может, ты напоминаешь ему кого-то, — предположила она и сделала замечание слуге, который пожал плечами и виновато улыбнулся пациенту. — Он больше так не будет.

— Не врага, надеюсь, напоминаю...

Береск сказал что-то о 'грогии' и 'конисе Грокки', что сильно огорчило жрицу — на ее лице отразилась целая гамма негативных эмоций.

— Но! — односложно, двумя буквами, ответила она.

— Вы про меня? — Борис насторожился.

— Нет. О старых, очень старых делах. О том, что давно пора забыть, — объяснила она, сражаясь взглядом с карликом. — Ладно. Оставлю вас ненадолго. Займусь лекарствами, у меня семь заказов. — Она ушла к лабораторным столам, а ее помощник начал колдовать над бориными 'боевыми' ранениями.

Став свидетелем непонятной сцены 'Хозяйка и слуга', Борис пристально следил за действиями маленького человека, но тот воплощал собой верх врачебной заботливости, хотя, время от времени, ворчал что-то в сторону жрицы. Он обработал и смазал болячки, налепил, где нужно, пластырь, в том числе, на порезанную пятку. Потом старательно укрыл пледом, подоткнул края под матрас, за что получил еще одну борину благодарность.

— Проснешься другим человеком, — пообещала Толана, устанавливая над головой прибор. — Знание языка, одного из наших языков, значительно облегчит твое пребывание здесь.

Прозрачный, сетчатый материал колокола, пропускавший свет, позволял рассмотреть внутренности этого лингво-устройства — сложные переплетения гирлянд натянутых между стенками. Нанизанные в беспорядке стеклянные шарики, продолговатые бусины, зеркальные диски, бесформенные камушки — они перекрещивались, сплетались в сложные узлы, соединялись перепонками. Покачивались маятниками повисающие концы, с подвесками-кристаллами. Прямо над глазами размещалась гладкая, отполированная до блеска прямоугольная пластина.

— Готов? — спросила Толана.

— Понятия не имею, к чему готовиться.

Жрица фыркнула.

— Это не больно, не бойся, — заверила она тоном медсестры, делающей уколы. — Включаю. Закрывай глаза.

Перед тем как зажмуриться, он увидел пробежавшие по пластине голубые и розовые всполохи.

Будто перышки защекотали лоб. Крошечные вихри зашевелили волосы. Лицо овеяло ласковое тепло. Где-то далеко заиграла приятная, успокаивающая музыка — мелодичные переливы, напоминавшие звучание флейты. Или это была всего лишь иллюзия? Дрема накатывала волнами, погружая в состояние спокойствия и блаженства. Возникшая в сознании радужная полоса, свернулась в воронку. Слышались голоса, шептавшие что-то на непонятном языке.

Балансируя на грани яви и забытья, Борис чутко прислушивался к словам, покуда разноцветная круговерть не затянула его...

* * *

— Боря, — послышался нежный голос. — Просыпайся.

Он схватил руку, стягивавшую с него плед.

— Все хорошо? — Толана поглаживала его голые плечи и грудь.

— Пока не знаю. — Неожиданно он заговорил на чужом языке, на том же, на котором был задан вопрос.

— Вижу, что хорошо. — Она склонилась к нему, чтобы рассмотреть ближе или поцеловать, но передумала и, отняв руку, направилась к выходу. — Давай, поднимайся.

Вошедший без предупреждения 'латинос', обладавший супер-реакцией, чудом избежал встречного столкновения с жрицей. Удержав ее за плечи, он явно оскорбил ее своим прикосновением, но немедленно извинился покаянным жестом.

Всполошенный скользнувшим по нему, насмешливым взглядом воина, Борис осмотрел себя, опасаясь обнаружить признаки покушения на свою честь.

— Не беспокойся. Я не воспользовалась твоим бесчувственным и беспомощным состоянием, — заверила его жрица. — Ты лежал, как валун на дне оврага.

Позвав брюнета кивком, она покинула лабораторию.

Борис сел и свесил ноги. Немного кружилась голова, ощущалась слабость, как после тяжелой работы.

'С чего бы? Ведь спал же восемь или десять часов к ряду... Хотя... отдыхало только тело, но мозг-то работал'.

Обувшись, кутаясь в плащ и пошатываясь, он пошел умываться.

* * *

Толана за столом спорила о чем-то с черным воином. При борином появлении, тот поднялся, поклонился и удалился.

— Сколько я проспал? Сейчас утро или день?

— День.

— А! Значит, уже обед?

— Присаживайся.

— Почему я не понял, о чем вы говорите? — Борис решил, что усвоил не весь лексикон.

— Мы говорили на арфике, а ты владеешь словене. Тэрт словене не знает.

— Тэрт — это имя или что?

— Он — урус.

— Одно другого не лучше!

— Тэрт — лев.

— А почему он не выучит словене?

— Зачем? Арфик — главный язык в Пфефике... как у вас называется, официальный... язык верхних кланов. Львы — верхний клан. Кто-то может не знать словене, но арфик знают все. Это основной язык для общения.

'Вот, сука, раньше не могла сказать', — со злостью подумал Борис, чувствуя себя обманутым.

— Сколько времени должно пройти, между двумя курсами обучения?

— Чем больше, тем лучше, но не менее трех десятков дней.

— Месяц?

— Тридцать дней, самое малое. — Взяв хрустальный сосуд с красным напитком, она стала наливать его в бокал. — Пей вино. Оно очень полезное. Тебе надо восстанавливаться.

При последнем замечании он напрягся. Ведь, наверняка, в этом предложении крылся какой-то подвох! Да и посмотрела она на него как-то странно — заворожено, с широкой улыбкой, будто радовалась своему неожиданно привалившему счастью, в его лице.

'Мечтает, поди, каким образом будет меня использовать'.

По идее, он уже должен начать хотя бы заигрывать с ней, но...

Он пока не утратил чувство собственного достоинства. Никогда не был подхалимом и, уж тем более, альфонсом. И, главное — самое ужасное! — Анна-Толана ассоциировалась со всеми унижениями, которые он претерпел в Пфефике, и, в том числе, от нее.

Он покраснел и заерзал на месте, глядя, как вино переливается через край бокала, струится на платье жрицы.

— Мимо льешь.

— Какая криворучка, — проворчала она, рассматривая красное пятно на своем наряде. — А, ладно, все рано собиралась переодеться. Продолжай без меня.

Она спустилась по лестнице к окнам и скрылась за пологом арки с левой стороны. Борис знал, что там находится небольшой бассейн, а на ступень выше — высокие и вместительные, металлические шкафы, должно быть, гардеробная.

Оставшись один, он набросился на еду. В нем вдруг пробудился зверский голод. Он съел большой кусок мяса неизвестного животного, хлеб, сыр, ягоды, похожие на виноград, но со вкусом вишни. К вину он не притронулся.

Набив желудок, он поднялся и накинул на плечи плащ, подумав при этом, что уже почти свыкся со своей наготой.

'Еще немного — и запросто буду показывать стриптиз'.

От собственной шутки ему стало грустно.

Он спустился на площадку к большому, открытому проему. Дверная створка, сделанная по принципу откидного моста, с той разницей, что этот никуда не вел, служила балконом без перил и, судя по разложенным на ней коврам, использовалась как сушилка.

Борино внимание привлекла висящая на стене циновка в раме, одна из тех, что он вчера принял за декоративное убранство. Сегодня, подойдя ближе, он заметил, что щит в центре разлохмачен — камышовые волокна разбиты, расщеплены на нити.

'Мишени! — подумал он, и его догадку подтверждал нож, торчавший в верхнем углу одного из щитов. Очевидно, до оружия не смогли дотянуться, а потом о нем просто забыли. — Кто-то здесь увлекался метанием ножей, и, судя по кучности попаданий, является чемпионом'.

Он выглянул наружу, но не стал выходить, ибо форма одежды была не слишком подходящая для прогулки, — его могли неправильно понять.

Вверх поднималась отвесная стена, внизу плескались волны...

'До воды — метров шесть. — Такая высота — его, жителя приморского города, еще в детстве освоившего все способы прыжков в воду, не пугала. — И что дальше? Куда бежать?'

Серые скалы обступали залив, врезаясь в него множеством выступов. Сотни окон смотрели на его темную воду, десятки лестниц вели к причалам. По водной глади скользили большие и малые суда. Монотонность пейзажа взрывали яркие пятна, выложенных и развешенных для просушки ковров. Местные жители занимались своими делами и не обращали на него внимания.