Последний из портала Дагоса, глл 1-7

Борис ревновал и презирал себя. Он понимал, что находится в доме жрицы на 'птичьих' правах, и для него соперничество с белым львом, как и с черным, равносильно самоубийству. Единственное, что он мог — злиться на себя и на похотливую бабу, к которой успел прикипеть.

Не поднимая головы и продолжая делать вид, что изучает лучевик, он поглядывал исподлобья на то, как лев поглаживает обутую в золотую туфлю женскую ножку. Его рука медленно поднялась выше, и скользнула под платье, неторопливо поползла вверх, приподнимая чешуйчатую, поблескивающую ткань.

Он вспомнил, как недавно сорвал с Толаны трусики. Возможно, сейчас на ней были такие же одноразовые лоскуты, от которых белый лев освободит ее в два раза быстрее...

Чувствуя, что краснеет, он покосился на Горо, который, перехватив его взгляд, пожал плечами, мол, ничего не поделаешь, такова изменчивая женская натура.

Вдруг великан хлопнул себя по лбу и, завалившись на бок, принялся рыться в своих вещах. Его поведение привлекло всеобщее внимание и разрядило обстановку. Наконец, он достал сумку местного производства и, отодвинув блюдо, вытряхнул на стол ее содержимое — со звоном посыпались ключи, часы, кошельки, паспорта, разные карточки и другая мелочь, которую таскают в карманах.

Знакомые предметы в Пфефике казались артефактами.

— Они нашли Мейдо, подлого и трусливого мелзи, отвергнутого всеми богами и проклятого людьми, — прокомментировала происходящее Толана. — Пока мелзи не выберут нового гэлуфа, они не будут беспокоить харлис в Кэроф-кэр.

Борис догадался, что речь идет о патлатом уроде, которому он разбил нос в пещере с порталом.

— Горо его убил? — спросил он и подумал, что мог не спрашивать.

'В Пфефике не бывает иначе'.

— Его убил Ролл и принес мне его голову. — Она кивнула на площадку перед окнами.

Бориса передернуло от омерзения, когда он оглянулся и увидел у подножья лестницы куль из мешковины, из которого торчали свалявшие патлы. Его чуть не стошнило! Хорошо, что ел без аппетита...

'Зачем они притащили голову этого Мейдо сюда?'

— А говорила, что без крыс нельзя. Нарушится равновесие... Или?

'Неужели, она приказала воинам отмстить за меня?'

— Мейдо нарушал равновесие своим существованием. Он — насильник и вор. Грогии давно объявили за него награду.

'Ну и ладно! Все равно можно считать себя отмщенным за все унижения от крыс', — решил он, однако все попытки испытать победное ликование были тщетны.

— Если этот крыс был в розыске уже давно, то почему раньше не могли его грохнуть? Никто не заинтересовался наградой?

— Мало кто знал о награде. И случая не было... грохнуть. Мейдо прятался в рэфтах под фарогаками.

— То есть, он случайно встретился твоим воинам? Сам пришел искать свою смерть к Черной горе...

— Смерть всегда рядом с каждым из нас. — Она пожала плечами и улыбнулась льву. — Конис Ролл не знал, что вершит правосудие. Это Горо опознал в убитом Мейдо. Он прихватил сумку, потому что в ней могут быть твои вещи.

Великан кивнул в подтверждение ее слов.

— Спасибо! — Борис обратил благодарный взгляд к воину-ворону, который не думал о нем, как о презренном рабе! Даже позаботился, вот...

— Ролл отказался от плафика.

— О! Ролл, оказывается, альтруист. — Борис пересел ближе к трофеям, спиной к отрубленной голове. К собственному удивлению и радости, он сразу обнаружил свой бумажник с паспортом, нетронутыми наличными и кредитками.

'Впрочем, что здесь ими оплачивать? В Пфефике это все — абсолютно ненужные бумажки и обесцененный пластик. Но хорошо, что не придется восстанавливать документы, если удастся вернуться домой... Хоть какое-то утешение!'.

— Спасибо, мужики! — Он еще раз с поклоном поблагодарил Горо и Ролла. — Большое спасибо! Честное слово, вы сделали доброе дело.

Он принялся изучать другие предметы из коллекции убиенного Мейдо, раскрывал чужие бумажники и разглядывал их содержимое.

'Кому принадлежали эти вещи? Кем были эти люди? Что с ними стало? Живы ли они? Или навсегда сгинули в этом проклятом мире? Убиты? Обитателям Пфефика ничего не стоит убить человека... Варвары! — Он вспомнил о голове Мейдо. — Ведь это же какая-то средневековая дикость — принести отрубленную голову, как трофей. Зачем? Для чего предъявлять доказательство того, что дело сделано, если не нужна плата?'

Борис вздрогнул, догадавшись, для чего.

Герой, совершивший подвиг, может рассчитывать на ночь любви с Толаной!

'Ах, ты ж, бл*ть!'

Он поднял голову и обнаружил, что жрица и белый лев исчезли, остался только великан-ворон, перетиравший своих огромных лапищах орехи. Поискав парочку глазами, он обнаружил их на ложе.

Ролл целовал белое колено лежавшей на спине Толаны...

Ореховая скорлупа застучала по крышке стола. Горо тяжелым взглядом пригвоздил его к месту, предостерегая от необдуманного поступка. Он знал, что твориться у него за спиной, даже не оглядываясь. И, похоже, это его вовсе не волновало.

'А еще 'телохранитель' называется!'

Горо зачерпнул из вазы еще одну горсть орехов и растер их ладонями. Затрещала скорлупа... Он, словно намекал, мол, не рыпайся, а то сотру в порошок. И ведь, в самом деле, мог!

Поерзав на подушках, Борис устроился удобнее и продолжил перебирать артефакты, но, то и дело, искоса поглядывал на ложе.

Ситуация повторялось. Так уже было, только тогда лев был черный...

Снова Борис злился и ревновал. И был возбужден.

'Специально, что ли, они так легли? Что за нравы! Не могли зашториться. Или хотя бы отползти от края'.

Ролл целовал внутреннюю сторону бедра жрицы, медленно сдвигая подол блестящего платья, другой рукой он нежно сжимал женскую грудь. Жрица прогибалась и трепетала от ласковых прикосновений.

Эта неповторимая и узнаваемая прелюдия к известному действу...

Борис был готов взорваться от переполнявших его эмоций. Мало того, что он ревновал как Отелло, так еще, под неусыпным наблюдением Горо, чувствовал себя беспомощным, как младенец. Он снова презирал себя за трусость — за то, что боялся остановить Ролла. Он чувствовал себя оскорбленным, униженным из-за того, что с ним обходятся подобным образом, но, вместе с тем, подсматривал и не мог отвести глаза. Если раньше он лишь смутно представлял себе, что такое мазохизм, то теперь испытал некоторые его прелести на собственной шкуре. Правда, пока его не избивали... Но — неравен час — дело могло дойти и до садизма.

Он молил всех богов Пфефика, чтобы парочке кто-нибудь помешал. И не хотел, чтобы Ролл останавливался, прерывал свои изысканные ласки. Но больше всего — желал, оказаться на его месте.

Боги Пфефика услышали его молитвы — на сцене появился еще один персонаж любовного треугольника...

'Какой там, епти, треугольник? Квадрат!'

Борис представить себе не мог, как сильно обрадуется появлению Тэрта!

Еще не разобравшись в ситуации, черный лев сказал что-то Горо, и тот, подтянув свои вещи, стал молчком одеваться. Невесть откуда, возникшие карлики засуетились около великана, помогая ему экипироваться. Ролл, оторвавшись от своего увлекательного занятия, досадливо тряхнув головой и поцеловав на прощание коленку Толаны, выбрался из-под полога.

В это время Тэрт что-то спросил у Горо и подозрительно посмотрел на притихшего Бориса, потом оглянулся на ложе и увидел Ролла.

'Не заползти ли мне под стол', — подумал Борис и расправил плечи.

Тэрт медленно развернулся к Роллу. Горо, удивительно проворно для своего веса, вскочил на ноги. Белый лев и черный лев застыли и несколько мгновений всматривались друг в друга, словно оценивая силы. Толана выглянула из-под полога, но, не заинтересовавшись сценой, упала обратно на подушки.

Вопреки бориным ожиданиям драка не началась. Горо, положив лапищу на плечо Тэрта, что-то пробасил на арфике, и когда тот, стряхнув его руку, быстро покинул зал, отправился следом. Возможно, чтобы успокоить и объяснить нечто про изменчивую женскую природу.

Ролл начал собираться. Едва Юса затянул ремешки доспехов, он извлек из-за плеч мечи и стал вращать их так быстро и виртуозно, что они превратились в прозрачные диски в его руках, и вовсе не для того, чтобы продемонстрировать свое мастерство. Ему было необходимо 'выпустить пар'...

Переведя дух, Ролл загнал мечи в заплечные ножны, подошел к Борису и, склонившись, похлопал его по неестественно прямой спине.

— Да-фай! — Подмигнув, он кивнул в сторону ложа и направился к выходу, оставив его в положении еще более дурацком, чем было до этого.

* * *

Все произошло так неожиданно и быстро, что Борис не успел опомниться.

— Боря, — позвала Толана.

— Что? — Он поднялся и направился к ложу.

— Иди сюда.

— Зачем? — глупо спросил он, проделав половину пути.

— Гады — эти мелзи...

— Крысы? — переспросил он.

'Причем здесь крысы?'

— Делают подкопы... Но без них нельзя.

— Нарушится равновесие, — закончил он мысль, глядя с высоты своего роста на жрицу, которая продолжала лежать в том виде, в каком ее оставил белый лев — распростертая, с задранным подолом, возбужденная...

Так уже было совсем недавно. Сегодня днем.

Итак. Второй лев отправился на войну с крысами, оставив ее неудовлетворенной.

— Значит, мелзи, — понимающе закивал он.

Она протянула к нему руку и прошептала:

— Помоги мне....

— Что с тобой случилось? — спросил он тоном врача, беседующего с капризным пациентом, и с озабоченно-внимательным видом присел на край ложа. — Как помочь? Подвиг ради тебя совершить? Взять меч и отправиться сражаться с крысами?

Схватив его за рукав, она потянула его на себя.

— Возьми меня... Сейчас! — Страсть, разбуженная белым львом, испепеляла ее изнутри, искала выход.

— А! Вместо меча, взять тебя? — притворно удивился он.

— Да-фай! — Казалось, что она умрет, если ей не вставить между ног.

— Ты мне разрешаешь? Или приказываешь?

А ведь какие замечательные отношения могли бы быть между ними, если бы только она не страдала гетеризмом, не была такой падкой на других мужиков, если бы из-за ее нимфомании не возникали подобные ситуации...

— Делай, что говорю!

— О, нет! — жестко произнес он. — Не хочу быть дублером львов. Не хочу, что бы ты мной пользовалась, как вещью. В конце концов, у меня есть гордость! Правда, ее уже совсем немного осталось, и все же... — Он вырвал руку и поднялся с ложа.

За спиной послышался залихватский свист.

'Неужели теперь она будет подзывать меня свистом, как собаку?'

Борис удивленно оглянулся. Улыбаясь, Толана манила его всеми пальцами рук.

— Нет! Я себя нашел не в помойной яме на рыбном рынке!

— Прости, если обидела, — с тяжелым вздохом раскаяния, прошептала она.

— Не прощу! — Повернувшись, чтобы уйти, он увидел прямо перед собой раскрытую, острозубую пасть пирогака, из которой пахнуло могилой.

Сердце ухнуло и ушло в пятки...

Мигом, в один прыжок, Борис оказался почти в центре ложа — перелетев через Толану, он рухнул на подушки. Готовый бежать дальше, он приподнялся и обнаружил, как жрица лениво поглаживает подставившего ей морду пирогака, который жмурился от удовольствия и даже урчал.

— Передумал? — спросила она.

— Не издевайся! — Он сел, пытаясь отдышаться и унять бешеное сердцебиение.

— Как можно? Ты такой сильный и решительный. У тебя завидная прыть.

Вытолкнув драконью голову с ложа, она встала на четвереньки и подползла к нему. Он уставился на нее, примерно так же, как на пирогака. Испуг сменился яростью — эта блудница-змеюка загнала его к себе в постель драконами!

— Тираниха! Маньячка! Самодурка!

Осмысливая его слова, она замерла и, вникнув в суть, рассмеялась — эпитеты, которыми он ее наградил, показались ей смешными. Ее веселье разозлило его еще больше. В ярости он повалил ее на подушки и придавил своим весом. Она затихла, с широко открытыми глазами.

— Больше никогда так не делай! — процедил он сквозь зубы.

— Что не делать?

— Не трави меня своими пирогадами! — Он орал на нее, как ненормальный.

— Пусти меня! — Жрица тоже перешла на крик.

— Хочешь остаться нее*анной? — Он сам удивился своей грубости. Но это так возбуждало!

Толана вырывалась и замахнулась, чтобы ударить его. Перехватил ее руку и поймал вторую, он вдавил их в постель. Она извивалась и брыкалась, пыталась сбросить его, а он наслаждался ее беспомощностью. Какая никакая, а месть за унижение и страх.

Наконец, она устала, но не сдалась:

— А ты останешься в Пфефике навсегда!

— Ой, ну ты и стерва!

Гордо подняв подбородок, она зло сверкнула глазами, и он подумал, что в гневе она становится еще красивей.

— А мне нельзя быть другой. А то, так и останусь не е*анной.

Тяжело дыша, они мерили друг друга красноречивыми взглядами. Он физически ощущал ее злость и еще... ее твердые соски, вминавшиеся в его грудь при каждом порывистом вздохе.

Вдруг все изменилось. Жрица вмиг стала мягкой. Ее дрожь перешла в трепет, глаза увлажнились. Не в силах смотреть на него, она отвернулась.

'Готова. Бери — не хочу. Черт! Как же я ее хочу...'

Отпустив ее руки, он уронил голову и вдохнул свежий, чайно-травяной аромат ее волос. Продолжая лежать на ней, он ощущал под собой судорогу ее живота.

— Что же ты, жрица... У тебя только седьмого дня закончился обет воздержания, а ты уже по рукам пошла... — Он окончательно смирился с мыслью, что ему придется исполнить ее желание, доделать то, что не успел белый лев. Но, в конце концов, такая каторга в сто раз лучше, чем любая другая. К тому же он сам получал превеликое удовольствие от подобной повинности. — Тяжко без мужика, да?

Ее руки скользнули под его рубашку.

— Да-фай... Ты нужен мне, — жарко прошептала она.

'Тебе нужен один изо львов, — мысленно возразил он с непонятным сочувствием. — Черный или белый. Или оба сразу. Вот, они бы отпетрушили тебя так, как надо. Но что поделать? Война с крысами — важнее'.

Он знал, что она думала о другом, более сильном и красивом, может, более достойном... Но сейчас она отдавалась ему! Какое необыкновенное ощущение, не просто предвкушение — он будет обладать тем, что должно было достаться другому, незаслуженно получит главный приз. Заберет чужую любовь...

'Ну, милая моя, держись!'

<...>

* * *

6. Когда Дракон падет от укуса Скорпиона...

— Толька, проснись! Пург тебя раздери! — шептал незнакомец на словене, тормоша Толану, лежавшую в бориных объятиях.

— Жоки, чего тебе... — пробормотала она и проснулась. — Жоки? Что ты здесь делаешь?

Она приподнялась, придерживая на груди покрывало. Ночной гость добавил яркости в ночнике на ближнем столбе. Борис накрылся с головой, на всякий случай.

— Дорин убит, — сказал Жоки.

— Убит? — удивилась она, будто убийство в Пфефике считалось событием уникальным. Что же до убийства Дорина, так его смерть, вообще, была предсказана. — Кто его убил? Комолон?

— Какой, нах*й, комолон! Вырезали фарогаки давным-давно всех твоих комолонов. Проснись, наконец!