Добро пожаловать домой, мама

— Тсс! Тихо, напугаете!

Мммм, так хорошо спалось, как никогда в жизни!

Я поворочалась с удовольствием, подумав о том, как же хорошо, что сегодня выходной и не нужно вставать на учёбу...

Так, стоп.

Я чего-то не понимаю.

Мои воспоминания обрываются...

Вчера было очень холодно — я ещё замоталась шарфом по самые глаза. А ещё был мерзкий гололёд, и я еле шла — подошва у сапог оказалась очень уж скользкой. Неудачные купила.

Ещё я помню, что эта подошва сослужила мне плохую службу — я подскользнулась и упала прямо посреди проезжей части. Тогда загорелся красный, я опаздывала, и...

ГДЕ Я?!

Незамедлительно перевернулась на спину и раскрыла глаза.

Что же я увидела?!

Надо мной нависали пять незнакомых мужских лиц с совершенно одинаковым выражением лица — испуганно-ожидающим.

— Мама, ты... неужели...

— Ты снова с нами...

Я несколько секунд так вот в ступоре полежала, а потом резко села. Парни сразу же уселись рядышком, продолжая пытливо заглядывать мне в лицо.

— Как ты себя чувствуешь, мама?

Мама?! Да какая ещё мама? Мне двадцать лет, а вам всем... да коль не больше! Да что тут вообще за балаган?!

Я огляделась.

Богатая, но изысканная комната. Ни телевизора, ни плазмы, ни прочих благ цивилизации я тут не увидела. Стены бежевые, с золотистыми узорами в виде цветов, потолок белый, и с него спускаются круглые светло-жёлтые плафоны. Огромный цветочный горшок в углу, в котором растёт какое-то разлапистое дерево, на прикрытом невесомой тюлью окне расположился плющ. У стены — низкий столик из какого-то тёмного дерева, на дощатом полу — толстый красный ковёр.

Сама я лежу на широкой и довольно жёсткой кровати, покрытой толстым пушистым покрывалом коричневого цвета.

Вроде пространство безопасное. Можно выдохнуть.

Тааак, а во что это я одета?

Не говоря ни слова, я принялась изучать свой наряд. Незнакомцы тоже молчали, ожидая, когда же я приду в себя и обращу на них внимание.

Хм, руки у меня совершенно голые, однако при этом покрыты всякими разными татуировками, и от этого зрелища я окончательно выпала в осадок. Я никогда не набивала себе татуировок, я вообще против этого!

Хотя... красиво. То, что у меня изображено на руках от плеча до кончиков пальцев, мне понравилось: много красных лилий, маленьких разноцветных птичек, где-то сквозь листья просматривает солнышко, а где-то совсем на заднем фоне спирали, спирали, много спиралей... Интересно, где-нибудь ещё на теле у меня появились... неожиданности вроде этих?

А вот одежда странная. Широкое платье без намёка на талию и без пояска, длиной, кажется, до самых пят — такое чувство, что просто вырезали круг из ткани, прорезали в нём отверстия для головы и рук, подвернули и зашили кромки, чтоб не распускалось, и всё, носи на здоровье, готово!

Однако ткань была потрясающей: на ощупь шёлк, тоненький и скользящий. На оранжевом фоне вышито опять же бесчисленное количество птиц, кажется, зимородков, летающих средь цветущих абрикосовых ветвей. Меня терзают смутные сомнения... не простыми ведь нитками вышито, а золотыми, и не только золотыми!

И тут-то я оторвала взор от ткани и обратила его на тех, кто называл меня "мамой". Парни моментально подобрались, и взгляд каждого выражал крайнее напряжение.

И они, и я молчали по-прежнему. Теперь я рассматривала каждого их них.

"Мама"...

Боже правый, да они даже не похожи друг на друга, как братья! Все пятеро совершенно разные даже по цвету волос! Белый, русый, чёрный, рыжий и каштановый... Цвет глаз, разрез глаз, форма носа, форма лица... они не могут быть родными братьями!

Одно их роднило — волосы длиной до пояса. А, и худощавое телосложение. Всё, пожалуй...

Так, ладно. Нужно выяснять, где я и кто они, и, желательно, поспокойнее.

Я глубоко вздохнула и спросила:

— Где я?

Где-то с полминуты мальчики дружно хлопали глазами, а потом начали нерешительно переглядываться.

Ага, а брюнет, видимо, не стремится так уж впадать в смятение. Он на меня внимательно смотрит, очень внимательно, ещё и хмурится едва заметно. Видимо, делает какие-то неутешительные выводы. Неутешительные и для меня, и для него, и для остальных.

— Ты дома, — ответил наконец рыжеволосый. Голос его был глухим и хрипловатым, и я почему-то поняла, что громко он никогда не говорит.

Ага, дома, значит. Хорошо, дома так дома. Спорить пока не буду.

— Молодые люди... а сами вы кто?

Теперь все, как один, подняли удивлённо брови.

— О горе нам! — раздался вопль. — Мама потеряла память, она даже назвала нас людьми!

— Заткнись!!!

Подушка со всей силы полетела в крикуна — по виду самого младшего из парней, русоволосого и кареглазого. Он замолчал и затравленно посмотрел на того, кто его посмел огреть подушкой — на платинового блондина с необыкновенно-серыми глазами.

— Хрень всякую городишь вечно! — выплюнул блондин.

Младший чуть отодвинулся ото всех и спрятал глаза.

Хм, да в коллективе, оказывается, что-то здорово не ладится. Это может быть интересным.

— Выйдите все.

Эти резкие слова принадлежали брюнету — тому самому, который смотрел на меня и что-то анализировал. Кажется, он старший среди пятерых.

— А зачем? — прищурился блондин.

— Затем, что мне нужно поговорить с матерью, — отчеканил старший.

— А нам, значит, не нужно? Ты тут такой особенный? — ехидно процедил блондин.

Ага, всё-таки главный скандалист выявлен.

— Она сейчас не в том состоянии, чтобы выслушивать твои вопли и обвинения, — продолжил брюнет в том же ровном тоне. Само спокойствие, сама холодность.

Только вот мне не нравится, что обо мне говорят так, будто меня в этой комнате нет!

Ах да. Обвинения... я чем-то насолила этому горластому беловолосому негоднику?

— Братья... пожалуйста, — теперь голос старшего брата стал просящим и проникновенным.

Его просьбе вняли: парни один за одним поднялись и вышли. А вот блондин остался сидеть.

— А тебе что, особое приглашение нужно?! — терпение старшего лопнуло.

Несколько мгновений два таких разных брата злобно пялились друг на друга, и, наконец, блондин не выдержал, и, фыркнув, последовал за остальными.

— Наконец-то! — сварливо бросил брюнет.

Так и есть — разлад между братьями налицо.

Черноволосый юноша вздохнул и внимательно посмотрел на меня.

— Добро пожаловать домой, мама.

Я сглотнула.

Выгляжу я сейчас, наверное, глупо.

Мама... Почему мама?

Сердце застучало быстрее — на меня ещё никто и никогда не смотрел так, как смотрит сейчас парень, называющий себя моим сыном. С такой невыразимой нежностью, преданностью и безусловной любовью в карих глазах.

Я просто не знала, что сказать. Происходящее не укладывалось в голове.

— Меня зовут Ронли, я твой старший сын, — начал юноша. Держался он очень хладнокровно и уверенно, но то, как его длинные пальцы теребили пуговицу на рукаве рубашки, выдало внутреннее беспокойство.

Странно, в другое время я бы не обратила внимания на этот жест, однако сейчас от меня не утаиваются ни одно движение парня, ни один его взгляд, ни один его вздох.

А ещё я откуда-то знаю, что вот эта поза: нога на ногу и опершись локтём на колено — его любимая.

— Ронли... — проговорила я. — Ронли...

Мой старший сын.

Мой сын.

Да как же так-то?!

— Тебя зовут Анойя, — сказал Ронли.

Я вскинула голову и наткнулась на тревожный взгляд сына.

— Нет, не Анойя, — возразила я.

— Ты никогда не любила своё имя, — Ронли позволил себе улыбнуться. Я заметила, что это стоило ему некоторых усилий.

— Меня всегда звали Кирой.

Ронли резко выпрямился.

— Быть не может, — покачал он головой.

— Ну вот поверь, — развела я руками.

— Расскажи, почему, — Ронли помрачнел. Кажется, он ожидал от меня несколько иного.

Дважды просить я себя не заставила и рассказала всё без утайки: что родилась в городе-миллионнике, что ходила в школу, что поступила в универ, что у меня остались родители и младший брат, что я собиралась найти работу, что моё любимое растение — круглый угрюмый кактус возле компьютера, что любимое домашнее животное — рыжий мохнатый кот, который несколько раз этот самый кактус ронял на пол, и что я никак не могу быть его матерью просто по возрасту!

Сначала Ронли изумлённо слушал, и его чёрные прямые брови, казалось, готовы были слиться с волосами. Но потом смуглая физиономия просияла, и я замолкла — кажется, сын о чём-то догадался.

— Это всё очень просто, — сказал он. — Наверное.

Я осеклась.

— Экте действовало целый год...

— Что действовало? — переспросила я. Так, кажется, мне придётся выучить много новых понятий.

Ронли обречённо вздохнул. Видимо, прикинул масштаб трагедии. Да-да, сын, тебе с братьями придётся меня многому научить!

— Экте — проклятие, — пояснил он. — Ты лежала вот так без сознания целый год. Я так понимаю, за это время ты переродилась в другом мире и прожила там двадцать лет. Здесь год, а там двадцать... — задумчиво повторил сын. — Ну, так бывает, — небрежно добавил он.

— Что бывает? Как бывает? — окончательно растерялась я.

— Временное искривление, — пожал плечами Ронли и почесал кончик тонко очерченного орлиного носа. — Теперь ты вернулась обратно в своё тело, — тут сын разулыбался, а я сомлела от этой тёплой улыбки. — Только о нас не помнишь, но это нестрашно. Мы все вместе поможем тебе вспомнить.

Вместо ответа я вытянула вперёд свои татуированные руки и сцепила пальцы в замок. Так непривычно! Только бы унять гудение в голове от такого количества новой и непонятной информации. Временное искривление... Ронли говорит об этом так, словно это сущий пустяк. Может, в этом мире и пустяк, но мне явно необходимо привыкнуть. И не только к временному искривлению, а ко всему.

Ронли смотрел на меня с улыбкой на тонких губах и нежностью во взгляде. Я не выдержала — улыбнулась в ответ.

— Ладно, придётся поверить, — сказала я примирительно. — Тем более что я там, кажется, умерла...

Вспомнила последние мгновения перед беспамятством и пробуждением. Кожа покрылась мурашками, и меня передёрнуло.

Там же остались мама, папа, брат...

— Вот именно — умерла, — с нажимом на последнее слово сказал Ронли. — Я понимаю, что там ты привязалась к семье, в которой переродилась, но в том мире тебя уже нет! Ты снова здесь, с нами, — голос его стал жёстче, когда я начала вытирать невольно выступившие слёзы. — Тебя зовут Анойя, и ты наша мама.

— Знаешь, сложно это принять, когда тебе всего двадцать лет, и ты ни разу не рожала, — насупилась я. — Если я вспомню всё, то, может, мне будет легче, а сейчас я даже не знаю, как с тобой общаться! Да и со всеми вами...

Старший сын смотрел на меня, скривив губы и озадаченно приподняв бровь. Смотрел растерянно, внимательно и задумчиво.

— Ладно, — сказал он наконец и снова неуверенно улыбнулся. — Главное, что ты мне поверила.

— Выбора у меня нет, — пожала я плечами. — Тем более что я как бы умерла, а объяснить своё воскрешение здесь как-то надо.

— Верно, — одобрил мои рассуждения Ронли.

И тут я вскочила с кровати. Это если у меня пятеро сыновей... то как я выгляжу-то?!

Под недоумённым взглядом Ронли я, едва не запутавшись в широком летящем одеянии, метнулась к большому овальному зеркалу в деревянной оправе — и застыла на месте.

Выглядела я так же, как и до смерти: волосы длинные, светло-каштановые, глаза светло-карие, кожа светлая... и без следа морщинок! Я такая же молодая, как и была, ну, может, года на три постарше с виду.

Ещё одна загадка.

Ронли смотрел на меня так, словно бы не понимал, а чего это вдруг его мать, которой вообще-то на данный момент всего двадцать психологических лет, внезапно ринулась к зеркалу.

— Ронли, сколько тебе лет? — поинтересовалась я, пощипывая себя за щёки, чтобы убедиться в реальности увиденного.

— Эмм... двадцать пять.

— А мне сколько?

— Я у тебя появился, когда тебе было шестнадцать.

Я замерла.

Сорок один. Мне сорок один?! Сорок, блин, один год?! Мне?!

— А почему я так молодо выгляжу? — брякнула я первое, что пришло в голову.

Ронли заметно смутился.

— Ну, ты вообще-то всегда так выглядела, — осторожно ответил он.

Приплыли. Я в бессилии уронила руки. Это невыносимо. Я ничего не понимаю!

— Так, кажется, хватит на сегодня с тебя потрясений, — Ронли заметил моё состояние и встал с кровати. — Скажу всем, чтобы пока к тебе не лезли...

— Подожди! Подойди сюда.

Ронли неуверенно замер возле двери, но двинулся мне навстречу.

— Раз ты мой сын, дай обниму! — я раскинула руки. Ну в самом деле, надо же как-то материнско-сыновние отношения налаживать, раз так всё получилось?

Сын не возражал.

Он оказался выше меня на голову. Ну надо же, какая я маленькая по сравнению с ним! Обнимали меня бережно, но крепко, и я тоже стиснула его на всю свою крошечную силу.

Что самое интересное, в этих объятиях не было никакого притяжения, которое обычно возникает между чужими друг другу мужчиной и женщиной. В самом деле, я как будто держу в своих руках родного по крови человека, который так нуждается во мне и в моей поддержке. Может, я уже потихоньку начинаю вспоминать свои чувства? Или, может, внушаю себе, что вспоминаю?

Ронли прижался щекой к моим волосам и мягко поглаживал меня по спине.

— Ронли... а ты уверен, что я — ваша мать? Может, я — это я? Ну, умерла и в тело вашей матери вселилась? — высказала я догадку, не ослабляя объятий и не отстраняясь.

— Как ты выглядела там, у себя?

— Я... так же, — упавшим голосом ответила я. — Только чуть моложе.

— Ну вот.

Я вынуждена была признать, что Ронли чертовски хладнокровен. Если бы я ждала пробуждения матери целый год и наконец-то дождалась, то не знаю, что бы тут было: истерика, вопли, радость, слёзы, сопли, обнимашки до удушения... но, может быть, просто он парень, вот и ведёт себя очень сдержанно.

Да, я выгляжу точь-в-точь так же, как и в мире, который я покинула. Как же это всё странно...

— Я люблю тебя, мам.

Дыхание сына участилось. Он шумно сглотнул, и мне показалось, что он сдерживает слёзы.

— Прости, что я не помню вас.

Я почему-то почувствовала себя виноватой в том, что не могу пока ответить взаимностью своим неожиданным взрослым детям. Но, с другой стороны, как мне ещё себя вести, если я всё забыла?

Выходит, виноват тот, кто проклял меня...

Ронли не отвечал, но всё ещё прижимал меня к себе, как величайшее сокровище на свете. Очень не хотелось отстраняться и разрывать такое сладкое тепло.

Жаль, но придётся.

— Экте... ты сказал, это проклятие. Кто меня проклял? У меня есть враг?

Юноша напрягся. Его пальцы больно сжали мне плечо.

— Да, есть, — он отошёл от меня на шаг. — Это наш отец.

Не знаю, в какой раз за эти полчаса я замерла.

— Отец? — переспросила я.

— Да. Мы с братьями поклялись защищать тебя от этого существа, когда ты очнёшься. Думаю, он уже знает, что его экте исчезло.