Добро пожаловать домой, мама

— Тсс! Тихо, напугаете!

Мммм, так хорошо спалось, как никогда в жизни!

Я поворочалась с удовольствием, подумав о том, как же хорошо, что сегодня выходной и не нужно вставать на учёбу...

Так, стоп.

Я чего-то не понимаю.

Мои воспоминания обрываются...

Вчера было очень холодно — я ещё замоталась шарфом по самые глаза. А ещё был мерзкий гололёд, и я еле шла — подошва у сапог оказалась очень уж скользкой. Неудачные купила.

Ещё я помню, что эта подошва сослужила мне плохую службу — я подскользнулась и упала прямо посреди проезжей части. Тогда загорелся красный, я опаздывала, и...

ГДЕ Я?!

Незамедлительно перевернулась на спину и раскрыла глаза.

Что же я увидела?!

Надо мной нависали пять незнакомых мужских лиц с совершенно одинаковым выражением лица — испуганно-ожидающим.

— Мама, ты... неужели...

— Ты снова с нами...

Я несколько секунд так вот в ступоре полежала, а потом резко села. Парни сразу же уселись рядышком, продолжая пытливо заглядывать мне в лицо.

— Как ты себя чувствуешь, мама?

Мама?! Да какая ещё мама? Мне двадцать лет, а вам всем... да коль не больше! Да что тут вообще за балаган?!

Я огляделась.

Богатая, но изысканная комната. Ни телевизора, ни плазмы, ни прочих благ цивилизации я тут не увидела. Стены бежевые, с золотистыми узорами в виде цветов, потолок белый, и с него спускаются круглые светло-жёлтые плафоны. Огромный цветочный горшок в углу, в котором растёт какое-то разлапистое дерево, на прикрытом невесомой тюлью окне расположился плющ. У стены — низкий столик из какого-то тёмного дерева, на дощатом полу — толстый красный ковёр.

Сама я лежу на широкой и довольно жёсткой кровати, покрытой толстым пушистым покрывалом коричневого цвета.

Вроде пространство безопасное. Можно выдохнуть.

Тааак, а во что это я одета?

Не говоря ни слова, я принялась изучать свой наряд. Незнакомцы тоже молчали, ожидая, когда же я приду в себя и обращу на них внимание.

Хм, руки у меня совершенно голые, однако при этом покрыты всякими разными татуировками, и от этого зрелища я окончательно выпала в осадок. Я никогда не набивала себе татуировок, я вообще против этого!

Хотя... красиво. То, что у меня изображено на руках от плеча до кончиков пальцев, мне понравилось: много красных лилий, маленьких разноцветных птичек, где-то сквозь листья просматривает солнышко, а где-то совсем на заднем фоне спирали, спирали, много спиралей... Интересно, где-нибудь ещё на теле у меня появились... неожиданности вроде этих?

А вот одежда странная. Широкое платье без намёка на талию и без пояска, длиной, кажется, до самых пят — такое чувство, что просто вырезали круг из ткани, прорезали в нём отверстия для головы и рук, подвернули и зашили кромки, чтоб не распускалось, и всё, носи на здоровье, готово!

Однако ткань была потрясающей: на ощупь шёлк, тоненький и скользящий. На оранжевом фоне вышито опять же бесчисленное количество птиц, кажется, зимородков, летающих средь цветущих абрикосовых ветвей. Меня терзают смутные сомнения... не простыми ведь нитками вышито, а золотыми, и не только золотыми!

И тут-то я оторвала взор от ткани и обратила его на тех, кто называл меня "мамой". Парни моментально подобрались, и взгляд каждого выражал крайнее напряжение.

И они, и я молчали по-прежнему. Теперь я рассматривала каждого их них.

"Мама"...

Боже правый, да они даже не похожи друг на друга, как братья! Все пятеро совершенно разные даже по цвету волос! Белый, русый, чёрный, рыжий и каштановый... Цвет глаз, разрез глаз, форма носа, форма лица... они не могут быть родными братьями!

Одно их роднило — волосы длиной до пояса. А, и худощавое телосложение. Всё, пожалуй...

Так, ладно. Нужно выяснять, где я и кто они, и, желательно, поспокойнее.

Я глубоко вздохнула и спросила:

— Где я?

Где-то с полминуты мальчики дружно хлопали глазами, а потом начали нерешительно переглядываться.

Ага, а брюнет, видимо, не стремится так уж впадать в смятение. Он на меня внимательно смотрит, очень внимательно, ещё и хмурится едва заметно. Видимо, делает какие-то неутешительные выводы. Неутешительные и для меня, и для него, и для остальных.

— Ты дома, — ответил наконец рыжеволосый. Голос его был глухим и хрипловатым, и я почему-то поняла, что громко он никогда не говорит.

Ага, дома, значит. Хорошо, дома так дома. Спорить пока не буду.

— Молодые люди... а сами вы кто?

Теперь все, как один, подняли удивлённо брови.

— О горе нам! — раздался вопль. — Мама потеряла память, она даже назвала нас людьми!

— Заткнись!!!

Подушка со всей силы полетела в крикуна — по виду самого младшего из парней, русоволосого и кареглазого. Он замолчал и затравленно посмотрел на того, кто его посмел огреть подушкой — на платинового блондина с необыкновенно-серыми глазами.

— Хрень всякую городишь вечно! — выплюнул блондин.

Младший чуть отодвинулся ото всех и спрятал глаза.

Хм, да в коллективе, оказывается, что-то здорово не ладится. Это может быть интересным.

— Выйдите все.

Эти резкие слова принадлежали брюнету — тому самому, который смотрел на меня и что-то анализировал. Кажется, он старший среди пятерых.

— А зачем? — прищурился блондин.

— Затем, что мне нужно поговорить с матерью, — отчеканил старший.

— А нам, значит, не нужно? Ты тут такой особенный? — ехидно процедил блондин.

Ага, всё-таки главный скандалист выявлен.

— Она сейчас не в том состоянии, чтобы выслушивать твои вопли и обвинения, — продолжил брюнет в том же ровном тоне. Само спокойствие, сама холодность.

Только вот мне не нравится, что обо мне говорят так, будто меня в этой комнате нет!

Ах да. Обвинения... я чем-то насолила этому горластому беловолосому негоднику?

— Братья... пожалуйста, — теперь голос старшего брата стал просящим и проникновенным.

Его просьбе вняли: парни один за одним поднялись и вышли. А вот блондин остался сидеть.

— А тебе что, особое приглашение нужно?! — терпение старшего лопнуло.

Несколько мгновений два таких разных брата злобно пялились друг на друга, и, наконец, блондин не выдержал, и, фыркнув, последовал за остальными.

— Наконец-то! — сварливо бросил брюнет.

Так и есть — разлад между братьями налицо.

Черноволосый юноша вздохнул и внимательно посмотрел на меня.

— Добро пожаловать домой, мама.

Я сглотнула.

Выгляжу я сейчас, наверное, глупо.

Мама... Почему мама?

Сердце застучало быстрее — на меня ещё никто и никогда не смотрел так, как смотрит сейчас парень, называющий себя моим сыном. С такой невыразимой нежностью, преданностью и безусловной любовью в карих глазах.

Я просто не знала, что сказать. Происходящее не укладывалось в голове.

— Меня зовут Ронли, я твой старший сын, — начал юноша. Держался он очень хладнокровно и уверенно, но то, как его длинные пальцы теребили пуговицу на рукаве рубашки, выдало внутреннее беспокойство.

Странно, в другое время я бы не обратила внимания на этот жест, однако сейчас от меня не утаиваются ни одно движение парня, ни один его взгляд, ни один его вздох.

А ещё я откуда-то знаю, что вот эта поза: нога на ногу и опершись локтём на колено — его любимая.

— Ронли... — проговорила я. — Ронли...

Мой старший сын.

Мой сын.

Да как же так-то?!

— Тебя зовут Анойя, — сказал Ронли.

Я вскинула голову и наткнулась на тревожный взгляд сына.

— Нет, не Анойя, — возразила я.

— Ты никогда не любила своё имя, — Ронли позволил себе улыбнуться. Я заметила, что это стоило ему некоторых усилий.

— Меня всегда звали Кирой.

Ронли резко выпрямился.

— Быть не может, — покачал он головой.

— Ну вот поверь, — развела я руками.

— Расскажи, почему, — Ронли помрачнел. Кажется, он ожидал от меня несколько иного.

Дважды просить я себя не заставила и рассказала всё без утайки: что родилась в городе-миллионнике, что ходила в школу, что поступила в универ, что у меня остались родители и младший брат, что я собиралась найти работу, что моё любимое растение — круглый угрюмый кактус возле компьютера, что любимое домашнее животное — рыжий мохнатый кот, который несколько раз этот самый кактус ронял на пол, и что я никак не могу быть его матерью просто по возрасту!

Сначала Ронли изумлённо слушал, и его чёрные прямые брови, казалось, готовы были слиться с волосами. Но потом смуглая физиономия просияла, и я замолкла — кажется, сын о чём-то догадался.

— Это всё очень просто, — сказал он. — Наверное.

Я осеклась.

— Экте действовало целый год...

— Что действовало? — переспросила я. Так, кажется, мне придётся выучить много новых понятий.

Ронли обречённо вздохнул. Видимо, прикинул масштаб трагедии. Да-да, сын, тебе с братьями придётся меня многому научить!

— Экте — проклятие, — пояснил он. — Ты лежала вот так без сознания целый год. Я так понимаю, за это время ты переродилась в другом мире и прожила там двадцать лет. Здесь год, а там двадцать... — задумчиво повторил сын. — Ну, так бывает, — небрежно добавил он.

— Что бывает? Как бывает? — окончательно растерялась я.

— Временное искривление, — пожал плечами Ронли и почесал кончик тонко очерченного орлиного носа. — Теперь ты вернулась обратно в своё тело, — тут сын разулыбался, а я сомлела от этой тёплой улыбки. — Только о нас не помнишь, но это нестрашно. Мы все вместе поможем тебе вспомнить.

Вместо ответа я вытянула вперёд свои татуированные руки и сцепила пальцы в замок. Так непривычно! Только бы унять гудение в голове от такого количества новой и непонятной информации. Временное искривление... Ронли говорит об этом так, словно это сущий пустяк. Может, в этом мире и пустяк, но мне явно необходимо привыкнуть. И не только к временному искривлению, а ко всему.

Ронли смотрел на меня с улыбкой на тонких губах и нежностью во взгляде. Я не выдержала — улыбнулась в ответ.

— Ладно, придётся поверить, — сказала я примирительно. — Тем более что я там, кажется, умерла...

Вспомнила последние мгновения перед беспамятством и пробуждением. Кожа покрылась мурашками, и меня передёрнуло.

Там же остались мама, папа, брат...

— Вот именно — умерла, — с нажимом на последнее слово сказал Ронли. — Я понимаю, что там ты привязалась к семье, в которой переродилась, но в том мире тебя уже нет! Ты снова здесь, с нами, — голос его стал жёстче, когда я начала вытирать невольно выступившие слёзы. — Тебя зовут Анойя, и ты наша мама.

— Знаешь, сложно это принять, когда тебе всего двадцать лет, и ты ни разу не рожала, — насупилась я. — Если я вспомню всё, то, может, мне будет легче, а сейчас я даже не знаю, как с тобой общаться! Да и со всеми вами...

Старший сын смотрел на меня, скривив губы и озадаченно приподняв бровь. Смотрел растерянно, внимательно и задумчиво.

— Ладно, — сказал он наконец и снова неуверенно улыбнулся. — Главное, что ты мне поверила.

— Выбора у меня нет, — пожала я плечами. — Тем более что я как бы умерла, а объяснить своё воскрешение здесь как-то надо.

— Верно, — одобрил мои рассуждения Ронли.

И тут я вскочила с кровати. Это если у меня пятеро сыновей... то как я выгляжу-то?!

Под недоумённым взглядом Ронли я, едва не запутавшись в широком летящем одеянии, метнулась к большому овальному зеркалу в деревянной оправе — и застыла на месте.

Выглядела я так же, как и до смерти: волосы длинные, светло-каштановые, глаза светло-карие, кожа светлая... и без следа морщинок! Я такая же молодая, как и была, ну, может, года на три постарше с виду.

Ещё одна загадка.

Ронли смотрел на меня так, словно бы не понимал, а чего это вдруг его мать, которой вообще-то на данный момент всего двадцать психологических лет, внезапно ринулась к зеркалу.

— Ронли, сколько тебе лет? — поинтересовалась я, пощипывая себя за щёки, чтобы убедиться в реальности увиденного.

— Эмм... двадцать пять.

— А мне сколько?

— Я у тебя появился, когда тебе было шестнадцать.

Я замерла.

Сорок один. Мне сорок один?! Сорок, блин, один год?! Мне?!

— А почему я так молодо выгляжу? — брякнула я первое, что пришло в голову.

Ронли заметно смутился.

— Ну, ты вообще-то всегда так выглядела, — осторожно ответил он.

Приплыли. Я в бессилии уронила руки. Это невыносимо. Я ничего не понимаю!

— Так, кажется, хватит на сегодня с тебя потрясений, — Ронли заметил моё состояние и встал с кровати. — Скажу всем, чтобы пока к тебе не лезли...

— Подожди! Подойди сюда.

Ронли неуверенно замер возле двери, но двинулся мне навстречу.

— Раз ты мой сын, дай обниму! — я раскинула руки. Ну в самом деле, надо же как-то материнско-сыновние отношения налаживать, раз так всё получилось?

Сын не возражал.

Он оказался выше меня на голову. Ну надо же, какая я маленькая по сравнению с ним! Обнимали меня бережно, но крепко, и я тоже стиснула его на всю свою крошечную силу.

Что самое интересное, в этих объятиях не было никакого притяжения, которое обычно возникает между чужими друг другу мужчиной и женщиной. В самом деле, я как будто держу в своих руках родного по крови человека, который так нуждается во мне и в моей поддержке. Может, я уже потихоньку начинаю вспоминать свои чувства? Или, может, внушаю себе, что вспоминаю?

Ронли прижался щекой к моим волосам и мягко поглаживал меня по спине.

— Ронли... а ты уверен, что я — ваша мать? Может, я — это я? Ну, умерла и в тело вашей матери вселилась? — высказала я догадку, не ослабляя объятий и не отстраняясь.

— Как ты выглядела там, у себя?

— Я... так же, — упавшим голосом ответила я. — Только чуть моложе.

— Ну вот.

Я вынуждена была признать, что Ронли чертовски хладнокровен. Если бы я ждала пробуждения матери целый год и наконец-то дождалась, то не знаю, что бы тут было: истерика, вопли, радость, слёзы, сопли, обнимашки до удушения... но, может быть, просто он парень, вот и ведёт себя очень сдержанно.

Да, я выгляжу точь-в-точь так же, как и в мире, который я покинула. Как же это всё странно...

— Я люблю тебя, мам.

Дыхание сына участилось. Он шумно сглотнул, и мне показалось, что он сдерживает слёзы.

— Прости, что я не помню вас.

Я почему-то почувствовала себя виноватой в том, что не могу пока ответить взаимностью своим неожиданным взрослым детям. Но, с другой стороны, как мне ещё себя вести, если я всё забыла?

Выходит, виноват тот, кто проклял меня...

Ронли не отвечал, но всё ещё прижимал меня к себе, как величайшее сокровище на свете. Очень не хотелось отстраняться и разрывать такое сладкое тепло.

Жаль, но придётся.

— Экте... ты сказал, это проклятие. Кто меня проклял? У меня есть враг?

Юноша напрягся. Его пальцы больно сжали мне плечо.

— Да, есть, — он отошёл от меня на шаг. — Это наш отец.

Не знаю, в какой раз за эти полчаса я замерла.

— Отец? — переспросила я.

— Да. Мы с братьями поклялись защищать тебя от этого существа, когда ты очнёшься. Думаю, он уже знает, что его экте исчезло.

Мне стало нехорошо. Комната поплыла перед глазами, и я качнулась.

— Мама! Мама, что с тобой? — Ронли в панике обхватил ладонями моё лицо. Я встретилась глазами с его обеспокоенным взглядом.

У меня подкосились ноги, и я тяжело привалилась к сыну, обняв того за плечи.

— За что? — прошептала я.

— Попозже расскажем. Когда ты хотя бы немного вспомнишь.

— Нет, сейчас! — я отпрянула от Ронли и требовательно топнула ногой.

Ну ей-богу, мать ведёт себя перед сыном так, как будто это он отец, а я — маленькая дочка, которая требует купить ей барби.

Не, ну а что? Сказал 'а', говори 'бэ'!

Ронли поджал губы.

— Не надо было тебе этого говорить, — досадливо процедил он. — Мам, вот смотри, без воспоминаний — мы уже оба это поняли — ты многого не поймёшь, и причину поступка отца тоже. Смысл тогда мне сейчас всё это тебе рассказывать? Мы можем тебе, конечно, всё сразу и по очереди рассказать, но не находишь, что это несколько несвоевременно?

— Нахожу, да, — согласилась я, — но тогда почему ты вообще начал об этом говорить?

— Уже жалею, что начал! Тем более ты спросила, надо же было ответить, м? — Ронли пристально следил за моим лицом. — Или ты предпочла бы, чтоб я соврал?

Мне нечего было на это сказать. Конечно, меня бы обидела ложь.

— Вот кто тебя за язык тянул, — пробурчала я.

— Сам не знаю, — качнул головой Ронли. — Но зато ты хотя бы предупреждена, — добавил он с виноватой улыбкой.

— О чём?

— О том, кого тебе надо опасаться.

— Предупреждена... Скорее, не успела очнуться, как тут же запугали!

— Пугаться не надо. Дом защищён. Мы всегда рядом.

Ага, значит, в доме меня мой загадочный недоброжелатель-муж не тронет. Выходит, что на улице может быть опасно?

— А на улицу мне, получается, выходить нельзя? — озвучила я свои тревожные мысли.

— Только с кем-нибудь из нас. Даже в сад.

— А, отлично! — я с облегчением вздохнула. Хоть с сыновьями, но можно. — А по дому я же могу свободно ходить?

— Разумеется, ты же хозяйка.

Я следила за лицом сына. Малоподвижное, но каждое движение на нём было столь выразительно, что говорило намного красноречивее любых слов. Мне нравятся такие лица — обычно они принадлежат интеллектуалам, которые думают больше, чем говорят. Правда, Ронли сболтнул мне слишком много лишнего, но его можно понять — я тут со своими расспросами налетела, да и его наверняка одолели всякие разные чувства от моего внезапного пробуждения и амнезии.

И разговаривает он так, как обычно разговаривают люди высокообразованные и начитанные. Умный у меня сын, им можно гордиться. Интересно теперь пообщаться с остальными, но перед этим нужно хотя бы немного освоиться в новых стенах.

— Ронли, а где здесь ванная, баня, душ?..

— Ах да. Я сейчас пришлю Олину, — спохватился сын.

— Кого?

— Олина — твоя бессменная служанка, — усмехнулся Ронли. — Она будет тебе рада.

— А... ага.

Шикарно живёшь, Кира! То есть Анойя! Даже служанка есть. Удачно вернулась после перерождения, однако.

— Ронли, а ты мне значения татуировок объяснишь?

— Мы тебе всё-всё объясним, — серьёзно отозвался старший сын. — Только дай нам время. И себе.

Перед уходом Ронли пообещал, что в ближайшие часа три-четыре никто из братьев ко мне не сунется. Это хорошо — ещё одной порции общения с радостными детьми прямо сейчас я не выдержу.

Я прошлась по комнате и осмотрела её со всех углов. Коснулась блестящих зелёных листочков дерева, что росло в кадушке у окна. Как смогла, раздвинула плющ, который так разросся, что полностью закрыл окно.

Снаружи, кажется, позднее утро. Только солнечный свет странный — не жёлтый, как я помню, а какой-то бело-голубой. Интересно! Надо будет выйти из дома, посмотреть.

А на стенах на ощупь не обои явно. Краска, что ль? Или ещё какое-то покрытие, мне неизвестное? Ну, цветочные узоры явно нанесены золотой краской.

Интересно, а подруги у меня здесь были? С кем я общалась, чем занималась?

Я услышала шорох двери за спиной.

— Имара Анойя! Имара Анойя, наконец-то вы снова с нами!

Я едва успела обернуться, как меня стиснули в объятиях. Я застыла с раскинутыми в стороны руками, не зная, что делать и как реагировать.

Я чувствовала, как руки гостьи нежно поглаживают меня по спине. Не придумав ничего лучше, обняла в ответ.

Наконец гостья отстранилась, но продолжала держать меня за плечи. На меня смотрела сияющим взором женщина лет тридцати — тридцати пяти, смуглая, зеленоглазая, с тёмно-русыми гладкими волосами, заплетёнными в тугую косу, которая была уложена на затылке в "восьмёрку" и заколота белой толстой шпилькой. Незнакомка была чуть повыше меня и одета в такое же платье, только из однотонной сиреневой ткани, по виду льняной, и пояс на талии присутствовал. А вот татуировок на открытых сильных руках женщины не оказалось. Хм, что же они тогда означают? А у сыновей моих они есть?

— Олина? — осторожно уточнила я, вопросительно приподняв брови.

— Да, имара, Олина, — радостно закивала служанка. — Вас уже предупредил имари Ронли, да? Я так рада, что снова могу служить вам! Я знаю, вы лишились памяти, но это ничего, вы всё вспомните!

Имара, имари... Я так понимаю, аналог госпожи и господина?

— Да, предупредил, что ты придёшь...

Ох, чёрт! А как тут к слугам принято обращаться? На "ты" или на "вы"? Маловероятно, конечно, что на "вы", ну а вдруг?

Но, судя по тому, что Олина никаких эмоций по поводу моего "ты" не выказала, значит, всё правильно.

— А почему у тебя татуировок нет? — спросила я.

— О, имара Анойя, я же не маг! — развела руками Олина. — Пойдёмте со мной, провожу вас в ванную.

Маг?! Я?! Вот это да, здорово!

А мои мальчишки тоже маги? В маму пошли?

Наверняка Ронли велел Олине молчать, мол, не время имаре Анойе знать слишком много. Хотя моя служанка явно очень разговорчивый человек, если постараться, то она отринет запрет и расскажет всё, что мне нужно. А я должна знать хоть что-то о том человеке, который меня проклял!

— Вся прислуга на ушах стоит, имари всем сразу всё рассказали! Только запретили к вам вламываться, — говорила Олина, зачем-то отодвигая столик. — Сказали, что завтра пир горой закатят, будут праздновать ваше возвращение!

Я похолодела. Праздник?! Нееет, не нужно праздников! Зачем? Я не хочу такого внимания к своей персоне! Это действительно слишком рано!

Пока я в смятении сокрушалась, что сыновья решили без моего ведома устроить торжество, часть стены неожиданно для меня отъехала в сторону. А я так и уставилась на это зрелище, недоумевая и гадая, что же для этого сделала Олина. И ведь не скажешь совершенно, что стена — это дверь-купе! С виду совершенно гладкая, без щёлочек.

Я осторожно заглянула в проём и медленно двинулась в его сторону.

Ох ты ж! Да тут целый бассейн! Нет, преувеличила. Но на Земле я и не мечтала о такой большой и глубокой ванне. Шикарно! Мечты сбываются всё-таки. Хотя до экте я, наверное, воспринимала это как должное. Что ж, теперь буду ценить.

Стены выложены красным кафелем, а справа от входа расположилось зеркало во весь рост. Я принялась придирчиво себя рассматривать, пока Олина что-то мудрила с кранами.

Хм, что-то стеснительно мне раздеваться при незнакомой женщине. Хотя я же делала это сотни раз, как будто она чего-то не видела. Да и мне интересно посмотреть всё-таки, каким становится тело после пяти родов.

Решилась всё-таки стянуть с себя это широченное шёлковое нечто. Застёжек я не нащупала, значит, через голову. По ощущениям на мне ничего больше не было, кроме этого.

Однако я в очередной раз выпала в осадок от увиденного.

Отражалась та же самая фигура, что была со мной до смерти на Земле. Худощавая, но крепкая, с мышцами — я занималась лёгкой атлетикой, и с фигурой у меня проблем не было. Однако в этом мире я, кажется, тоже не пренебрегала занятиями — живот плоский, с квадратиками даже, ноги стройные, тренированные.

Ну ладно. После пятых родов возможно привести тело в норму, если задаться целью. Это достижимо, ага.

Но грудь! Она не могла после такого остаться такой же, как и в девичестве! Просто невозможно! Можно, конечно, ухаживать, но изначальную форму вряд ли удалось бы вернуть...

— Олина, а я правда рожала? — с сомнением спросила я, с разных боков рассматривая собственное тело, как будто это не моё, а так, на время одолженное.

— А как же? — изумилась служанка, подходя ко мне. — Я же лично при всех ваших родах присутствовала! А что?

— Не видно по мне, что я родила пятерых! — заявила я. — Да и не сорок один год мне, я выгляжу на двадцать с хвостиком...

Во взгляде Олины я заметила некоторое замешательство.

— Ну... я не знаю, как объяснить. Вы же маг, имара!

О как. Выходит, с помощью магии можно себе вернуть былую красоту? Или же маги не стареют принципиально?

— А я кормила детей?..

— Ага. Вы единственная, кто в семье по материнской линии не отказывался от этого. Даже ваша мать вам кормилицу приглашала.

Ну ничего себе. Сколько полезной информации, однако.

Олина, пока отвечала на мои вопросы, успела расчесать мне волосы. А у меня за это время мучительно защемило в груди. Больше всего на свете захотелось узнать хоть что-нибудь о мужчине, проклявшем меня.

Я повернулась спиной к зеркалу и, оглянувшись через плечо, увидела ещё одну огромную татуировку: всё та же птица, зимородок, расправив крылья, зависла над нераспустившимся розовым бутоном. Кажется, зимородок — это мой символ, хранитель, тотем, или что-то в этом роде. Вряд ли его изображения просто так покрывают моё тело.

Ронли, да и остальные сыновья тоже должны знать символику этого образа. Обязательно прицеплюсь к ним с расспросами.

— А это я велела красным кафелем обложить ванну? — спросила я, забравшись в ванну. Набрала воздуха в лёгкие и окунулась с головой.

— Нет, имара. Это ещё ваша матушка указывала, что как делать, — с готовностью пояснила Олина, наливая себе в руку какую-то вязкую зелёную жидкость из овального стеклянного флакона.

Надо же, какой странный вкус был у моей здешней матери. Ванная же предназначена для расслабления, а когда вокруг всё красное, как уж тут расслабишься?

Да, кстати, надо бы выяснить, что у меня за семья. И что стало с моими родителями? Они живы? Они живут в этом же доме?

Хотя нет, вряд ли. Тут, кажется, только я с сыновьями живу, не считая прислуги. Родители уж соблаговолили бы навестить дочь, очнувшуюся после экте длиною в год.

Так, я слишком много хочу узнать. Информация о родителях потерпит. Сейчас я должна хоть что-нибудь выяснить об отце моих детей. Судя по реакции Ронли, этот человек представляет для меня угрозу, и мне стало жутко. О враге нужно знать как можно больше. Нельзя оставаться в неведении.

— Олина... мм... — я замялась. Руки служанки, намыливавшие мне волосы, на миг замерли и тут же продолжили своё дело, только уже медленнее. Да, сейчас я задам неудобный вопрос. — Что тебе известно о человеке, который... сотворил со мной такое?

Олина заметно забеспокоилась, но постаралась держать себя в руках. Она заговорщицки понизила голос, будто красные стены могут услышать лишнее.

— Знаете, имари Ронли запретил мне говорить вам что-то на эту тему, мол, вы ещё не готовы об этом знать. Но вот какое дело... я неплохо знаю имари Ронли. Он сказал мне это так, словно бы... хотел, чтобы я ответила на ваши вопросы. Но всё равно, пожалуйста, сделайте вид, будто вы ничего не слышали, хорошо? Потому что если я вдруг ошиблась, то мне несдобровать.

Мне стало слегка не по себе. Да что ж тут за тайны мадридского двора?! Да ещё и сын явно решил спихнуть на служанку щекотливую обязанность по моему просвещению... Мне это не нравится. Завалю сыновей таким объёмом расспросов, что жизнь малиной не покажется. Особенно буду на Ронли наседать, раз уж он решил отвертеться от рассказов.

— Я какой угодно вид сделаю, только расскажи что-нибудь! — взмолилась я.

Олина воровато оглянулась, словно боясь подслушивания.

— Если увидите человека в маске, бегите со всех ног! — пробормотала она.

Я опешила. Эй, ну так нечестно! Загадками изъясняться мы не договаривались!

— В смысле?..

— Его все звали имари Таданари, — продолжила Олина. — Он был очень высокий, даже выше, чем имари Ронли. И никто никогда не видел его лица, даже ваши дети. Он носил страшную чёрную маску, зубастую, рогатую! Это маска горного демона. И он никогда не снимал её.

— Даже при мне? — я затаила дыхание.

— Ну уж вы-то наверняка его лицо видели, — Олина прищурилась так, что я слегка покраснела. — Кто-то говорит, что он и есть горный демон, не человек даже. А маску носит, чтобы сущность свою поганую скрыть. Но я за это поручиться не могу, имара.

— А мы были женаты, да?

— Нет. Вам не позволили выйти за него замуж. Вы были по положению разные. Храм отказался вас женить без благословения родителей.

— А кто выше?

— Вы. Имари Таданари был вашим учителем магии. Он самый сильный маг из всех, в сотни раз сильнее вас.

Я слушала внимательно, стараясь запомнить каждое слово. Самый сильный маг, мой учитель... ничего себе! Значит, пожениться нам не позволили, но при этом у нас пятеро детей... хм. Неужели мои родители не посмели до конца воспротивиться сильнейшему колдуну и запретить нашу связь? Хотя при таком раскладе могли бы уж и свадьбу позволить, если честно.

— А сколько ему лет?

— Он на шесть лет старше вас.

Хорошая разница.

— А с какого возраста он стал меня учить?

— Его пригласили, когда вам было тринадцать. У вас же тогда сила проснулась, а имари Таданари уже в свои молодые годы считался лучшим.

Тринадцать... девятнадцать...

Ронли появился у меня в шестнадцать... Какая я, однако, вертихвостка! Интересно, кто кого первый соблазнил?!

Представляю, какой скандал разразился... Неудивительно, что сейчас моих родителей нет со мной. Отреклись небось, семью же наверняка опозорила, всё такое.

Я сидела, как громом поражённая. Вот так история у меня! Даже сам факт проклятия уже не казался столь значительным и пугающим.

Что ж, словоохотливая служанка — это хорошо, это прекрасно. Главное — глаз с неё не спускать, чтобы не сболтнула ничего лишнего не тем ушам.

— Олина... он хоть немного любил меня?

Служанка вздохнула.

— Вы не представляете, как сильно любил, имара! Женщинам только мечтать оставалось о такой любви. Он хоть и в маске всегда ходил, но глаза-то видно... Как он на вас смотрел! На руках вас носил, не отходил ни на шаг... Он весь дом своей защитой оплёл, и, если честно, я не верю, что это именно имари Таданари проклял вас. Ваши сыновья разгневаны, конечно, потому что такое экте по силам наложить только ему, но тут что-то нечисто. Я не верю. Но это вам лучше у кого-нибудь из имари спросить. Я и так слишком много рассказала.

Я была с Олиной полностью согласна.

Вопросов был ещё непочатый край. Например, за что меня вообще прокляли? От кого плелась защита? Где мои родители?

Однако я поняла, что Ронли был прав — на пустую голову воспринимать такой поток информации очень трудно. Я даже не буду теперь никого терзать расспросами. И так хватило по самое не хочу.

Олина мне показала ещё, где находится шкаф и как его открыть. Оказывается, достаточно просто слегка навалиться на стену возле кровати, и она отъезжает так же, как и ведущая в ванную. Чувствую, к вечеру в обморок свалюсь — мозг просто не выдержит такого наплыва новшеств.

На меня надели белую майку на бретельках и белые же штанишки до колен — как я поняла, это местное бельё. А сверху так же через голову накинули платье, напоминающее то, в котором я очнулась, только персикового цвета, и вышивка была не такой яркой и обильной — так, мелкие белые цветочки цветочки. Ещё Олина затянула мне талию широким плетёным поясом с длинными кисточками и красиво расправила складки под ним, чтобы ткань струилась. Высохшие волосы она просто перетянула коричневым шнурком с чёрными блестящими бусинами на концах.

Должна признать, выгляжу я неплохо для только что вышедшей из комы. Бледновата, но, думаю, быстро верну себе прежний цветущий вид. Особенно если учесть, что заботой меня собираются окружить аж пятеро сыновей.

Раздался стук в дверь.

— Маааам, к тебе можно? — осторожно поинтересовались с той стороны.

Я замялась и даже немного испугалась. Сердце забилось сильнее, аж в ушах зашумело. Кажется, Ронли разрешил братьям меня проведать... или не разрешил, и его не послушались?

Я опасливо глянула на Олину. Та лишь неуверенно пожала плечами.

Я решилась.

— Можно!

Дверь с душераздирающим треском отъехала...

— ТА-ДАААМ!

Раздался оглушительный хлопок, и я взвизгнула от неожиданности, инстинктивно закрыв голову руками. Конфетти, серпантин, мишура, дождик — всё это с ног до головы осыпало нас с Олиной. Как будто офисный розыгрыш на Новый год!

А вокруг — топот, смех, свист, улюлюканье!

— Мааамаааа! — вопили сыновья.

— Имари, осторожнее, ради бога! — в отчаянии взывала Олина, но её голос тонул в пяти громких мужских голосах.

Меня обнимали, гладили по волосам, брали под руки, целовали в щёки, а я просто стояла, оглушённая, не в силах поднять взгляд на сыновей. Я улыбалась, протягивала руки к радостным парням, я даже не различала, кто из них кто. Я лишь отметила Ронли, и то только потому, что успела с ним познакомиться и запомнить, а остальные так и продолжали быть непонятными личностями.

Я снова пискнула — меня подхватили десять рук, и я едва не захлебнулась дыханием.

— Осторожнее, уроните же! — Олина, судя по всему, чуть ли не плакала.

— Никогда не роняли! — задорно крикнул кто-то.

И вот тут-то я завопила во всю глотку — меня начали подкидывать! Раз, два, три! Я прижала руки к груди, чтобы никого не задеть, и зажмурилась. Сердце было готово выпрыгнуть из грудной клетки, и я затаила дыхание.

Наконец этот дикий аттракцион закончился. Я почувствовала, как меня бережно ставят на ноги.

Меня качнуло, и я замахала рукой, чтобы за кого-нибудь схватиться. В глазах потемнело.

— Мама! — встревоженное со всех сторон. — Мама, что с тобой?!

Последнее, что я ощутила — это то, что упасть мне не позволили.

Пелена в сознании стала проясняться, как только в нос ударил резкий запах. Это не нашатырь — нашатырь противный, а этот скорее приятный, но очень уж сладкий и сильный.

Я словно балансировала между беспамятством и явью. Глубоким обмороком моё состояние не назовёшь, конечно же, однако оно тяжело именно своей пограничностью. Это как температура тридцать семь и два — вроде и не сильно поднялась, а чувствуешь себя просто отвратительно.

Я приоткрыла один глаз и увидела, что надо мной склонились двое: Ронли и его рыжий брат. Остальные держались чуть поодаль и не сводили с меня обеспокоенных глаз.

— Ну, что с ней? — нетерпеливо спросил кто-то из тех, что подальше.

— Да всё нормально, — с едва слышным раздражением отозвался рыжий. — Она просто в шоке. Мам, — тепло позвал он и с ощутимой нежностью погладил меня по голове. — Мама, меня зовут Адори, я твой второй сын.

— Адори, — хрипло повторила я.

— Как ты?

Я поморщилась.

— Вы меня снова в кому захотели вернуть, да? — не удержалась.

— Мам, прости, мы не думали! — раздался покаянный вопль, который резанул по ушам.

На это Адори недобро прищурился и покосился на тех, что в стороне.

— Я предупреждал, что идея плохая, — пробормотал он тихо, но внушительно.

— Ну всё теперь, убей нас, что не послушали!

О, а это беловолосый скандалист. У меня есть подозрения, что он был моей главной головной болью и причиной того, что я цистернами поглощала валерьянку. Интересно, какой он по порядку?

Адори на миг прикрыл глаза и вздохнул. Да-да, надо иметь колоссальное терпение, чтобы как-то ужиться с людьми такого типа, как его блондинистый брат.

Я попыталась приподняться на локтях, но слабость в мышцах мне это не позволила. Тут же две пары сильных рук с обеих сторон подлезли мне под спину и подняли. Я беспомощно привалилась к плечу Адори, и меня тут же обняли. Увидела, как Адори кивнул Ронли, и тот метнулся к столику.

Мне дали деревянную кружку с крышкой, в которой была проделана маленькая дырочка в виде звёдочки. Оттуда поднималась ниточка пара.

— Что это?

— Разум прояснит, — рука на моём плече ободряюще сжалась.

Я подняла крышечку и принюхалась. Вроде бы обычный травяной отвар. На поверхности плавают жёлтые цветочки зверобоя. Всё хорошо.

Фу, горько.

Поверх кружки я украдкой посмотрела на остальных. Слева от меня, у ног сидел каштанововолосый юноша. Он подпёр щёку кулаком и неотрывно смотрел на меня с каким-то напряжённым интересом.

Прямо передо мной, скрестив ноги, находился самый младший русоволосый парнишка. Вряд ли он старше восемнадцати лет. Вид у него был виноватый-виноватый, как будто это лично из-за него я лишилась чувств. Интересно, почему?

А блондин... блондин стоял справа. Статный, подтянутый, как и остальные, он хмуро взирал на происходящее, словно это всё причиняет ему невыносимую боль. Не видно, чтобы он ко мне питал какие-нибудь тёплые чувства. Может, это просто маска?

Странный он. Надо бы заморочиться подходом к нему. Он явно самый сложный человек из всех пятерых.

От отвара заметно полегчало. Кружку у меня забрали.

Молчание так и продолжало висеть, никем не нарушаемое. Сыновья не решались заговаривать и лишь бросали на меня быстрые взгляды. А я поняла, что из всех знаю имена только двоих, Ронли и Адори. Ааа, я не знаю, как с ними общаться!

Что ж. Когда-то же надо начать знакомиться.

Однако...

— Есть хочу, — заявила я.

Парни переглянулись и как-то странно покосились на блондина.

— Щас организуем! — звучным голосом провозгласил он и, развернувшись на пятках, вышел из комнаты.

Я удивилась. Сыновья заулыбались, наблюдая за моей реакцией.

— А что, он стряпуха сегодня? — полюбопытствовала я. Всё страннее и страннее, однако.

— Он всегда стряпуха, — ответил младший, и братья дружно захохотали.

Оказалось, что Каони — так звали блондина, который приходился мне третьим сыном — безумно любит готовку. Порой бывает так, что он выгоняет слуг из кухни и становится там полноправным властелином кастрюль, сковородок и половников. По признанию братьев, готовит он просто потрясающе, и вот просто из ничего может приготовить такую вкуснятину, что и королевскому повару не под силу. Я, сидевшая с ошарашенно открытым ртом, невольно заинтересовалась талантом своего беловолосого чада. Странно, обычно такие люди не любят такую кропотливую работу. Может, он таким образом приводит мысли в порядок? Интересно, что он там сейчас стряпает?

Самого младшего русоволосого сына звали Аливи, с ударением на последний слог. Аливи... как изысканно звучит. На французский манер. Представилось что-то легкомысленное, воздушное и кокетливое. Как бисквитное пирожное. По правде говоря, я не знаю, как я могла назвать мальчика таким именем — по-моему, оно совершенно женское. Наверное, я так сильно хотела девочку, что переделала женское имя в мужское и нарекла им очередного рождённого мной представителя сильного пола.

Четвёртого сына звали Тарри. "Вот я не знаю, чего он сейчас молчит, обычно не заткнёшь", — фыркнул Ронли, за что получил от Тарри удар подушкой. Это окончательно разрядило обстановку, и я почувствовала себя увереннее. Имена я запомнила сразу, кому какое принадлежит — тоже. Фух, не запутаюсь. Мне ещё подобного конфуза не хватало.

Братья были уверены, что Каони не забудет накормить и их, и поэтому мы все дружно направились в сторону кухни. Я для надёжности опиралась на руку Адори, а то мало ли, свалюсь опять в обморок и лишу сыновей спокойствия.

Путь в кухню оказался длинным, и я вертела головой по сторонам, внимательно рассматривая коридор и мельком — комнатки, двери в которые были слегка раздвинуты. Ещё я заметила, как в эти щели украдкой подсматривают какие-то люди — прислуга, видимо, привлечённая шагами и громкими голосами своих имари. Думаю, весть о моём пробуждении уже всех взбудоражила, и теперь ещё целую неделю будут сплетничать. Думаю, стоит также познакомиться с каждым из слуг. Интересно, они меня любили? Или я была самодуром? То есть самодурой?

Стены в коридорах покрыты деревянными лакированными панелями — из-за этого казалось, что тут всегда тепло даже в холодное время года. Странно, но я повсюду: в воздухе, в горшках с цветами, в необычных картинах на стенах, в циновках на глиняном полу — ощущала нечто странное, как будто чужеродное... хотя нет, скорее не чужеродное, а просто постороннее, словно кто-то решил вмешаться в пространство и подделать его под себя. Как я это ощущала? Да даже не знаю. Как будто видела какие-то завихрения, ползущие по стенам, хотя в то же время и не видела, они словно и зримы, и одновременно незримы. Причём в этих явлениях не было однородности — такое чувство, что кто-то сначала сделал так, как ему удобно, а потом уже другие начали вмешиваться и вносить изменения.

Невероятно просто.

Может, это я так магию чувствую? Олина сказала, что я маг...

Временами цельные деревянные панели уступали место ажурной резьбе от пола до потолка. Выполнена вся эта красота была так тонко и так вычурно, что в первый раз я не выдержала и, придержав Адори за руку, коснулась этого кружевного чуда. Лаком белое дерево покрыто не было, зато отшлифовано чуть ли не до блеска. Одна панель изображала стайку бабочек, вторая — птиц, третья — берег, поросший камышами, четвёртая — ивняк... У меня снова закружилась голова от впечатлений и переживаний, и я покрепче вцепилась в рыжеволосого сына.

Картины здешние тоже отличались. Я заметила, что акцент в образах делался не на объёмность и тени, а на изящество линий и штрихов. Красота контуров — вот что главное. На некоторых картинах даже не было никаких красок, кроме чёрной. Надо будет рассмотреть внимательнее. А вдруг я умела рисовать?

Про буйную зелень в горшках и кадушках и говорить нечего. На мой вопрос Аливи ответил, что я до экте была заядлой любительницей цветов, посему и развела целый ботанический сад прямо в доме. Что правда, то правда — комнатные растения я любила ещё в прошлой жизни, которую покинула. Однако моим любимчиком так и останется тот самый кактус у компьютера, который как-то раз имел честь быть скинутым на пол мохнатой рыжей лапой.

Наконец мы подошли к кухне.

— Молчи, я сказал! — раздался оттуда гневный вопль. — Хочешь утопиться?!

Я остановилась. Адори вопросительно оглянулся.

— С кем это он так?

— С огнём, — небрежно отозвался Тарри. Голос его был чист и словно бы звенел в глубине.

С каким ещё огнём? С тем, на котором готовят? В этом доме огонь умеет разговаривать?!

Меня потянули за собой.

Кухня оказалась огромным помещением с длинным столом посередине, несколькими плитами вдоль стены и полками, заставленными кучей всякой разной посуды. Каони стоял спиной к нам и сосредоточенно возился возле одной из плит, помешивая деревянной лопаточкой что-то, что аппетитно шкворчало на сковородке и источало одурительно вкусный запах — желудок заурчал, а мне пришлось поджать губы, чтобы сдержать поток голодной слюны. При этом сын с кем-то недовольно разговаривал.

— Да, хозяйка очнулась, и рискни только что-нибудь ей поперёк сказать... Мама! — он резко развернулся в нашу сторону. Заплетённые в косу платиновые волосы хлестнули его по руке. А фартук-то у него как, фартук! Сиреневый в жёлтую ромашку. Как очаровательно!

Надо же, он впервые за всё время обратился ко мне лично. Я нерешительно улыбнулась — хоть убей, я не знаю, как с ним общаться. Боюсь. Сказану что-нибудь не то, а потом мне в ответ польётся

Тем временем Каони недобро прищурился на братьев.

— А вы чего всей толпой приперлись?

— Жрать захотели! — в том же тоне ответил Тарри.

— Жрали уже сегодня, обойдётесь, — огрызнулся Каони и вновь отвернулся к плите.

— Один раз жрали! Голодом уморить решил? — подал голос Аливи, но я заметила, как тревожно он заступил за спину невозмутимого Ронли.

— А ты вообще хлебалку прикрой! Осмелел больно! — казалось, Каони сейчас лопнет от гнева. — И вообще я теперь только маме готовлю, ясно? На остальное слуги есть!

Почему-то мне показалось, что сейчас Каони тщательно фильтрует базар и не срывается в забористую брань, хотя видно, что соблазн велик. Эх, если бы меня тут не было, то стоял бы мат-перемат, причём не только со стороны Каони — братья в долгу бы не остались.

— А может, вы просто не будете ругаться? — скромно внесла я робкое предложение. Конечно, мой тонкий голосок могут не услышать, но всё же попытка не пытка.

Как ни странно, но мне с готовностью вняли. Плечи Каони расслабленно опустились.

— Хорошо, мам, — бросил он через плечо.

Сыновья вольготно расселись за стол, что посередине. Я последовала их примеру.

— Каони, а ты с кем разговаривал? — осторожно спросила я в надежде хоть как-то завязать диалог.

— С элементалем, — с готовностью отозвался сын, не оборачиваясь. Потянулся к кастрюльке у стены и что-то в ней помешал. — Эта огненная сволочь только со мной общается. Тебе будет хамить через слово.

— Что-то я его голоса не слышала...

— И хорошо! Не подходи к нему вообще.

— Конечно, будет хамить! — воодушевлённо вмешался Тарри, который, как я поняла, отличался повышенной говорливостью. — Это он от тебя набрался! И ты думаешь, элементалю понравится, если его постоянно будут пугать водой?

Каони не ответил, но послал брату такой взгляд, от которого впору умереть. Тарри, впрочем, умирать не собирался, да и вообще не придал значения этому взгляду. Ронли с усмешкой наблюдал за развернувшейся сценой, Адори всеми мыслями был где-то далеко, а вот на лице Аливи царило такое выражение, будто он лимон съел.

Странно. Вроде разлада такого уж нет, но Каони явно противопоставляет себя остальным. Что же такое происходило в нашей жизни, что третий сын чувствует себя не в своей тарелке? Как я к этому всему относилась и почему допустила подобное?

— А как-то раз наш Каони испёк торт, — продолжил Тарри. — Огромный, вот такой! И с кучей сливок. Так этот элементаль подполз к торту и сам его сожрал! Вернее, не сожрал, а распотрошил, а сливки размазал по всей кухне. Мы потом дружно гонялись за этим вредителем, а как Каони орал...

Блондин тем временем поставил передо мной тарелку дымящегося супа с толстой вермишелью и кусочками мяса. Правда, маловато как-то супчика. Не на мой аппетит.

— Много не ешь, ты только очнулась, — коротко пояснил Каони, заметив мой просящий взгляд.

Я разочарованно вздохнула и взяла ложку. Ладно уж, спорить желания нет.

— Жадничаешь, брат! — язвительно бросил Тарри.

— Всё правильно, наедаться не стоит, — рассеянно отозвался Адори, хранивший до этого молчание. — Кстати, мам. Как поешь, иди к себе. Я хочу попробовать вернуть тебе память.

Ложка выпала из ослабевших пальцев. Как он собирается это сделать?!

— Менталист, — пояснил Тарри, кивнув на совершенно безмятежного Адори. — Это он сейчас медитирует. Настраивается.

Менталист...

Нет, это термин мне знаком, но точного значения я не знала. Кажется, это человек, который проводит какие-то манипуляции с сознанием. Я маг, их отец тоже. Значит, сыновья что-то унаследовали. Интересно, а они сильные?

— Ааа... — неопределённо протянула я.

Интересно, что за приправку Каони добавил в суп? Это просто прекрасно.

— Каони, а добавочку можно? — заканючила я. — Каони, ты гений!

Я увидела, как сын спрятал улыбку.

— Нежелательно.

Я обиженно цокнула языком. Ну ладно. Ругаться с Каони не хочется. Нечего портить отношения с таким сыном. Да и вообще с любым.

— Брат, корми! — затянул Тарри.

— Накладывай да ешь!

Сыновья оказались правы — от маленькой порции супа у меня начал болеть желудок, и я почувствовала противную тошноту. Выяснилось, что целительную магию тут не практикуют, и я с детства мучилась больным желудком, пила отвары и принимала горькие порошки. Отлично просто, гастрит перекочевал со мной по всем мирам.

— Так, мам, ложись на спину и расслабься, руки вдоль тела, — наставлял Адори, когда мы вернулись в мою комнату. Рыжеволосый сын принялся с усилием растирать свои ладони. — Когда руки горячие, проще работать, — пояснил он. — Мне придётся залезть в твои воспоминания о том мире. Ты не против?

Я пожала плечами. Какая уже разница?

По правде говоря, было немного страшно. Я совсем не представляла, что собирается делать Адори и чем мне это может грозить, поэтому сердце беспокойно трепыхалось, а пальцы дрожали.

— А это больно? — спросила я, когда Адори сел рядом.

— Если расслабишься и пустишь меня, то нет. А если мне придётся силой пробиваться, то приятного мало для нас обоих... Так, — Адори горячими ладонями обхватил моё лицо и кончиками пальцев надавил на виски. — В идеале ты должна полностью от мыслей избавиться — тогда бы ты вообще ничего не ощутила. Но я вижу, что навыки менталистики ты забыла, и сделать это правильно пока не сможешь. Поэтому постарайся за мысли не цепляться, пусть текут сами по себе, не зацикливайся на них. Дыши глубоко, медленно. На мыслях не зацикливайся, вообще не обращай на них внимания, ты сама по себе, они сами по себе. И не бойся — я не тот, кто может причинить тебе вред. Будьте рядом, — бросил Адори братьям.

Я вздохнула всей грудью и прикрыла глаза, стараясь лучше выполнить указания сына. Что ж, приблизимся к идеалу, иначе будет неприятно. В конце концов, я же хочу выяснить, как я жила до экте!

— Смотри мне в глаза.

Я повиновалась и встретилась взглядом с карими глазами сына.

Мозг словно пронзила игла и протянула за собой нить. Я захлебнулась воздухом, замахала руками. Первый порыв — вскочить, но Адори держал крепко. Ногами пошевелить тоже нельзя — их кто-то держит.

Хотелось изо всех сил зажмуриться, но не получалось — что-то не позволяло. Лицо сына подёрнулось рябью, и я его уже не видела — перед глазами всплыли картины прошлой жизни. Момент смерти, последние пары в университете, звонок будильника... Жизнь бешено проносилась передо мной, словно пленка, пущеная задом наперёд с ускоренной промоткой. Или же словно страницы книги с картинками, которые быстро-быстро перелистывают. Только это мои воспоминания, и Адори с запредельной скоростью листает их, будто моя голова — это книга. Видимо, с этой ассоциацией ему легче работать...

Во рту стало горько, в сознании — больно. Эта игла с нитью доставляет мне страдания. Кажется, я всё-таки сделала что-то не то. Думаю, Адори чувствует то же самое.

Выпускной, экзамены, школа, секция, соревнования, тренировки, первое сентября, букеты, банты, детский сад, мама забирает меня, поездка к бабушке, смородиновое варенье...

Момент собственного рождения я так и упустила — в сосуды головы словно залили расплавленный металл. Хотелось закричать, но не смогла. Зато я слышала приглушённый мужской крик.

Руки Адори больше не держали мои виски. Я распахнула глаза и резко села.

Зря — я содрогнулась, и меня вырвало в заботливо поставленный возле кровати таз. Кто-то боялся, что так всё и будет.

— Адори! Адори! — вне себя заверещала я.

Его держали двое, Аливи и Тарри. Он сучил ногами по полу, его тело тряслось, как в эпилептическом припадке. Неужели у него падучая?! Господи!

Ронли схватил меня за плечи, но я рвалась к Адори, я билась в руках старшего сына, вопя: "Пусти! Пусти меня!" В тот момент я не помнила себя от истерики, я орала во всю глотку. Моему сыну плохо, а меня ещё удерживают!

— Мама, всё нормально, — говорил Ронли. — Мама, успокойся. Ему просто что-то помешало, это обычная реакция! Да успокойся же!

— На что обычная?! — взвизгнула я и последний раз безуспешно дёрнулась из рук Ронли.

— На неудачу.

Я уставилась на Адори. Припадок прошёл, и теперь он обессиленно лежал на полу, тяжёло дыша. Он слегка задрал голову и глянул на меня. Я не нашла, что сказать — просто молча смотрела.

— У меня не получилось, — продолжил Адори. — Это расчёт. Экте загнало тебя в сон и закрыло твою память. Оно ещё действует, и я не смогу его снять. Никто из нас не сможет. Мы слабы для этого.

Он выгнул спину. Вновь судорога. Глаза закатились, но братья теперь его не держали. Я трепыхнулась, и Ронли меня отпустил.

Припадок, который был уже не таким сильным, длился секунд десять, и Адори снова обмяк.

— А кто сможет его снять? — спросила я.

— Тот, кто наложил, — прохрипел он.

В комнате повисла тишина. От напряжения воздух сгустился так, что, казалось, его можно потрогать и сжать в ладони.

Молчали все, переваривая мрачную новость. Даже Каони был подавлен.

Вот блин горелый. С каким монстром я спуталась в своё время?! За что он мне так мстил?!

— А это точно... ваш отец? — я позволила себе усомниться. Мне очень не хочется, чтобы это оказалось правдой.

— Да, — без колебаний отозвался Адори, который продолжал лежать без движения. — Это его работа. Я её знаю. Мы все знаем.

Во взглядах братьев отражалось немое согласие с этими словами.

Последняя надежда на то, что доброе имя моего сожителя может быть незапятнанным, потухла и даже не пообещала возгореться вновь.

С презумпцией невиновности тут явные проблемы, однако... обвинения сыновей явно небезосновательные. И обида, ярость и гнев, на волне которых можно обвинить кого угодно в чём угодно, в этом деле ни при чём.

Плохо.

Я совсем скисла.

— В странном мире ты жила, мама, — внезапно изрёк Адони. — Я хочу зна...

Договорить не смог — снова припадок, снова видны лишь белки глаз.

Я чуть не лишилась чувств в очередной раз и пропустила миг, когда Адори расслабился.

— Всё, три раза поколотило, нормально, — с удовлетворением сказал он и уселся на полу. На лицах братьев показалось облегчение.

— Больше не повторится? — продолжила тревожиться я.

— Нет.

— Это не эпилепсия?

— С чего ты взяла? Нет, конечно.

— Тогда что это?

— Просто реакция на ментальную неудачу, — снисходительно пояснил Адори. — Так бывает, и у тебя бывало. Это нормально. Главное — чтобы рядом кто-нибудь был.

Значит, я тоже менталист? Была, то есть. Значит, я так же умела? И меня так же колотило, если что-то не получалось?!

— Ты потом мне расскажешь всё об этом мире, хорошо? — сказал Адори.

— Ладно, — удивилась я. Чего там интересного-то? — На все ваши вопросы отвечу. А зачем вам?

— Любопытство, мама, — хмыкнул Адори.

— Понятно. Тогда сначала удовлетворите моё любопытство.

Пришло время взять сыновей за горло и вытрясти информацию об отце. Они это, кажется, поняли — мельком переглянулись и помрачнели. Ронли подался к Аливи и что-то ему шепнул, на что тот кивнул и, опасливо покосившись на меня, вышел из комнаты.

— Расскажите о вашем отце, — прямо спросила я, многозначительно посматривая на Ронли.

— Придёт Аливи, и расскажем, — ответил старший сын.

Каони, Адори и Тарри были, кажется, озадачены тем, что же задумал Ронли. Ну, хоть не я одна не в курсе происходящего.

Прошло где-то с минуту, и всё это время никто не проронил ни слова. Наконец дверь с тихим шелестом открылась и, едва слышно щёлкнув, закрылась. Зашедший Аливи, что-то пряча за спиной, вопросительно глянул на Ронли и, дождавшись утвердительного кивка, двинулся ко мне. Судя по лицам сыновей, они догадались, что принёс Аливи.

— Слушайте, вы оба, — внезапно вскочил на ноги Каони. — Вы вконец рёхнулись?!

— Заткнись и сядь, — буркнул Ронли.

Аливи не обратил на вопль Каони никакого внимания и невозмутимо протянул мне то, что прятал за спиной.

О боже!!!

Я взвизгнула. Сыновья испуганно отшатнулись. Отползла назад, путаясь ногами в платье. Стукнулась спиной о стену.

— Ч-что это? — заикнувшись, прошептала я.

Чёрное, блестящее, лежит на ковре — я отбросила его, как ядовитую змею. И никто из сыновей не притрагивается к этому.

— Маска отца, — спокойно пояснил Ронли. — Всё ещё хочешь о нём узнать?

Конечно! Но вслух я этого не сказала.

Я вздохнула поглубже, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Подалась вперёд, протянула руки и попросила:

— Дайте.

Маска оказалась у меня в руках. Я с трудом справлялась с дрожью.

Страшная маска. Узкие прорези для глаз, короткие острые рога, клыкастый ухмыляющийся рот. По бокам — красные плетёные завязки.

Олина говорила, что он никогда её не снимал. Видела ли я его лицо? Или на меня тоже денно и нощно скалилась личина демона?

Пришла пора вопросов.

— Откуда она здесь? — спросила я, вспоминая слова Олины. — Он же её никогда не снимал...

И тут-то поняла, что ляпнула лишнего, тем самым выдав Олину и нарушив обещание.

— Олина всё-таки растрепала? — недобро усмехнулся Ронли.

— Только тронь её! — ощетинилась я. Почему-то я знала, что Ронли, несмотря на внешнюю холодность, скор на расправу, и что лучше не вызывать его недовольство лишний раз.

— Ни в коем случае, — спокойно ответил Ронли.

— Вот и отлично!

— Эту маску отец оставил рядом с тобой. Ты уже была под экте, — угрюмо проговорил Адори. Его кулаки сжались.

— Зачем?— удивилась я.

— Привет передал, — презрительно фыркнул Каони.

Я не ответила. Я продолжила рассматривать ухмыляющуюся маску.

— А перед вами он появлялся без маски? — полюбопытствовала я.

— Нет. Никогда, — пробормотал Аливи и затравленно посмотрел на меня. — Он стоял к нам спиной, если был без маски.

— И у вас в детстве никогда не было желания узнать, как он выглядит?

— Да что мы только не делали, чтобы это узнать! — с обидой отозвался Тарри. — Один раз Каони чуть не удалось, — тот кивнул и хмыкнул. — Так отец его обездвижил на три часа и велел так больше не делать.

Нифига себе.

— А как обездвижил? Магией? Или... физически?

— Магией, — ответил Каони. — Ощущения неприятные.

— Ещё бы. А у него только эта маска была?

— Не только, — сказал Адори. — Но носил он только эту.

О как. Замечательно просто. Ну по-любому это должно что-то значит. Оставил рядышком свою любимую маску, а сам надел другую. Отлично. Что бы это всё значило только?

— Что вообще случилось? За что он так со мной? — я непроизвольно поглаживала гладкую поверхность маски.

— Ты слишком много знала. И ты ему угрожала.

Маска выскользнула из моих рук.

Я?! Угрожала?! Любимому человеку, да ещё и в придачу сильнейшему магу? Кажется, мне тогда жить надоело.

— Чем угрожала? Что я знала? — поток вопросов будет нескончаемым. Надо вовремя остановиться, чтобы опять не лишиться чувств.

Я снова взяла маску.

— Ты хотела нам рассказать... но не успела, — замявшись, ответил Ронли.

Кажется, Таданари вовремя меня обезвредил. Наверное, тем и угрожала, что сыновьям расскажу, а он, видимо, меньше всего на свете хотел, чтобы именно они что-то знали, ладно я, но они... Ну тогда понятна его мотивация. Мне даже винить его не хочется. Только вот после этого... могу ли я верить словам Олины, что он любил меня?

— Отлично. То есть вы тоже не знаете, из-за чего всё это?

— Причину знаем, а вот что конкретно — нет.

Я задумалась и придержала рвущиеся с языка вопросы. Как Таданари тогда себя вёл, было ли что-то необычное накануне, как я себя вела?..

Нет, хватит. Это частности. Они подождут, они необязательны.

Обидно, что от меня избавились таким образом, довольно хладнокровным образом. Причём это сделал любящий и любимый человек, для которого его страшная тайна оказалась важнее меня. Но, с другой стороны, он проявил определённое милосердие, ведь проще было бы убить, а у него, видимо, рука не поднялась. Да и ненависть сыновей в случае убийства была бы куда сильнее, чем сейчас. Думаю, она даже через некоторое время пройдёт — я-то жива и здорова, подумаешь, без памяти.

Нет, не могу я его винить. Наверное, я просто ошарашена сейчас, и мне не до этого.

— А это его единственная маска? — наконец спросила я. Всё, последний вопрос пока.

— Нет. У него была его простая белая, которую он не носил. Её он забрал.

Демон скалится. Но теперь почему-то уже не страшно.

— Понятно, — вздохнула я.

Глава 2

— Имара Анойя, успокойтесь! Тише, тише... это просто сон...

Я ревела во всю глотку, ткнувшись лицом в плечо Олины. Моя преданная служанка прижимала меня к себе и ласково гладила по голове, шепча слова успокоения. Я всё рыдала и рыдала.

Уже третью ночь мне снится моя смерть. Снится, как я подскальзываюсь, падаю, паникую из-за красного света, и тут навстречу вылетает то, что меня убило...

Я не думала, что это может быть так страшно! Я уже четвёртый раз переживаю свою смерть, это просто ужасно! Сердце лопается, а конечности немеют, холодеют. Это высшая степень ужаса, это уже инстинкт. Так продолжаться не может, иначе я умру снова, но уже здесь и от разрыва аорты.

Мне нужен Адори, срочно. После первого такого сна он предлагал убрать болезненность воспоминания, предрекая, что так просто оно не отстанет. Я не послушала и попросила просто успокоить меня. Наивная, я думала, что справлюсь своими силами. Ан нет. Не справлюсь. Адори был прав.

Ах да. Я же ему сначала вообще запрещала что-то делать с моими мозгами — боялась, что его опять настигнет припадок. Он смеялся долго, а я не понимала, чего такого смешного в моих опасениях.

— Что, опять?

— Да, имари.

Пока сорочка Олины благополучно напитывалась моими слезами-соплями, я упустила момент, когда сын вошёл.

— Адори, помоги... — заканючила я. Да-да, я была неправа, я слишком упряма, признаю, хорошо!

— А я говорил, что так просто ты не отделаешься, — щёлкнул языком Адори и принялся уже привычным для меня жестом растирать руки. — Ложись и постарайся успокоиться.

Он кивнул Олине, и та шустро убежала, напоследок вытерев последние слёзы с моих щёк.

Я повиновалась и два раза глубоко вздохнула. Правда, всхлипы всё ещё вырывались, но это уже скорее рефлекс, чем моё желание. Расслабиться и руки вдоль тела. Это я запомнила.

— Держи перед глазами эту сцену, — напутствовал сын, вновь обхватив ладонями моё лицо. — Да, тяжело, но всё равно держи. Иначе не отстанет.

Я сделала так, как велел Адори. Действительно, трудно, опять хотелось удариться в слёзы ужаса, но надо удержаться, иначе опять воображаемая игла пронзит мне голову и протянет через неё режущую нить.

— Глянь на меня.

Игла всё-таки протащила нитку сквозь мозг. Захотелось дёрнуться от боли, но не получилось — тело словно окаменело.

Если в прошлый раз вся моя жизнь пронеслась ускоренно в десятки раз, то сейчас каждый последий момент моей прошлой жизни, напротив, был растянут раза в два — кажется, Адори меня пощадил. Думаю, для лучшего эффекта он мог и сильнее растянуть события, но решил меня не мучить.

Состояние было такое, словно бы я нырнула в кисель. Вокруг чувствовалась какая-то вязкость, тягучесть, тяжесть. Я не знаю, что там делал Адори, но мне хотелось поскорее выбраться отсюда.

Наконец кисель резко вытолкнул меня. Я захлебнулась воздухом.

— Всё-всё, — торопливо заговорил Адори. — Всё нормально, ты жива.

Перед глазами — знакомый потолок и стены. И нависшая родная физиономия с выражением лёгкого беспокойства.

Я зажмурилась и потёрла глаза.

— Теперь смерть тебя не потревожит, — улыбался Адори.

— Спасибо огромное.

К моему лбу прижались тёплые губы.

— А теперь досыпай.

— Нет! — я вскочила и успела поймать сына за руку. — Не уходи. Будь рядом. Пожалуйста!

И вот так, разместив голову на коленях сына, я проспала до рассвета — времени до него оставалось немного.

Смерть в этот сон меня действительно не потревожила.

— Мам? Доброе утро!

В дверной проём просунулась улыбающаяся во всю свою ширь голова Тарри.

Олина только что ушла, закончив заплетать мне волосы. Она соорудила какую-то совершенно немыслимую косу, я даже представить не могу, как вообще можно такое сплести. У меня в плане причёсок всегда руки не из того места росли, самое большее, на что я была способна — это хвост, пучок да слабо затянутая косичка. А сейчас я с таким произведением искусства на голове боюсь даже по сторонам смотреть. Надо будет попросить Олину больше не вымудряться.

Я с улыбкой кивнула сыну и пригласила зайти.

Тарри держал в руках какую-то толстую книгу в красно-коричневой обложке и с чёрным корешком. Я заметила свисающую закладку — жёлтый шнурок с кисточкой на конце.

Я вопросительно приподняла брови, но тут же всё поняла — за эти три дня я интересовалась чем угодно, а вот про книги и письменность совсем забыла. А ведь это самое важное!

— Мама, я вот зачем зашёл. Узнаёшь буквы?

Мне сунули в руки раскрытую книгу.

Пару минут я просто перелистывала страницы и мучительно хмурилась. Букв я не узнавала. Для меня это письмо было просто набором округлых знаков, чем-то похожих на грузинские буквы, но не более того. Я заметила, что они соединяются как-то странно: часть в линию, как обычно, а часть вертикально.

Но выглядит очень красиво. Пусть пока и нечитаемо для меня.

Я покачала головой и посмотрела на Тарри.

— Я помню другой алфавит, — пожала я плечами.

— Ну мы так и думали. Ничего страшного, — Тарри бодро хлопнул в ладоши. — Каони что-то там приготовил, поедим — и я начну учить тебя писать. Ты меня когда-то учила, теперь моя очередь, — Тарри усмехнулся.

— Знаешь, звучит угрожающе. Как будто отыграться захотел.

— Ни в коем случае! — рассмеялся Тарри. — Ты на меня не ругалась. Так что отыгрываться не за что. Пошли есть!

За эти три дня я исходила дом вдоль и поперёк. Заглянула в каждую комнатку, в каждую кладовую, в каждый угол, поздоровалась с каждым из обомлевших и глупо улыбающихся слуг и собственноручно полила все цветы — для последнего пришлось в самом деле оббегать весь дом, вот совсем весь, потому что цветы были везде, за исключением кладовок и кухни, и то только потому, что там темно, а так бы и туда поместили. Я выяснила, что очень любила цветы, а Аливи для меня их насажал и в саду целую кучу, и здесь, в доме.

Мой младший оказался магом земли, и целыми днями он только и занимался, что возился в саду с цветами, травами и деревьями. Благодаря его заботам растительность цветёт дольше, чем ей положено, а лекарственные травы растут даже зимой в большом широком корыте в нежилом крыле дома. Да и не только ради меня Аливи так усердно заботится о цветах — он же маг земли, ему и так это в кайф.

Старший Ронли оказался магом воды. Он же, пока я была в коме, взялся за управление всеми хозяйственными делами.

— А кто занимался этим до тебя? — спросила я вчера.

— Отец. Он всё успевал, — ответил Ронли.

— А почему именно ты решил этим заниматься?

— А кто ещё? — скривился сын. — Адори? Ему ничего не нужно, кроме своих учеников, книг да исследований. Каони смог бы, но он же принципиально будет всё делать назло. Тарри раздолбай, а Аливи просто не справится, да и его от цветочков не оторвёшь. Тем более кто тут самый старший? — Ронли хмыкнул и приосанился.

Спрашивать Ронли о проблемах с Каони я не стала. Лучше разобраться самой — больше шансов узнать всё так, как есть на самом деле, без чужого восприятия.

Каони же владел магией огня, и лишь поэтому мог договариваться со своенравным элементалем, живущим в плитах. И даже если он сам не готовил, его присутствие на кухне было необходимо, ибо слуги до ужаса боялись огненную сущность, которая так хотела подпалить кому-нибудь одежду или наградить ожогом. Правда, в такие моменты становилось непонятно, кого стоит боятья больше: гневливого Каони или же вредного элементаля.

Адори был самым спокойным и безмятежным из всех. Он, оказывается преподавал в местной школе магии, где под его началом обучалась группа будущих менталистов. Ему самое то быть учителем — такой характер не пробьёшь никакими шалостями.

Воздушник Тарри отличался особо смешливым и шутливым нравом, его истории можно было слушать часами — правда, по признанию Ронли, после моего пробуждения он стал каким-то странно молчаливым. Выбился из привычной колеи, наверное.

Хм, раз Тарри болтлив, то он может многое рассказать, если правильно подвести к нужной теме. Однако до сего момента он в своих речах ни разу не коснулся прошлого. Спрашивать Олину почему-то не хотелось.

Когда мы подошли к кухне, то услышали дикий вопль:

— Сволочи!!! Куда дели перец?!

Из двери вылетел разъярённый Каони, и я отшатнулась от его вида.

— Доброе утро, мам. Ронли, чтоб тебя за ногу, ты жрёшь перчёное, где перец?!

— Да откуда я знаю, чё ты орёшь?!

Вчера я помогала Каони с готовкой. Как ни странно, но мы с ним сошлись абсолютно легко, он мне ни слова поперёк не сказал, хотя воодушевления не показывал, в отличие от своих братьев. Из гордости, наверное, как я поняла. На мои вопросы отвечал благожелательно, зато извёл придирками и окриками всех слуг, какие только рискнули зайти на кухню и задержаться там дольше минуты. Элементаль, кстати, притих и с Каони не ругался — наверное, решил перед хозяйкой не выпендриваться, и правильно сделал. Каони даже не вякнул на него ни разу.

А вот кормить меня продолжали понемногу и в основном супами и кашами. После того, как проигнорировали мой третий протест, я поняла, что спорить бесполезно. И ещё Каони неизменно клал рядом с моей тарелкой маленький конвертик с лечебным порошком от желудочных болей. Странно, что тут есть стихийная и ментальная магии, а вот целительной нет. У меня есть подозрения, что мой Таданари владел целительством. Не зря же считался лучшим магом.

А ещё меня интересовал такой вопрос. Мои сыновья уже довольно взрослые... есть ли у них подруги, возлюбленные, невесты? Если бы кто-то из них был женат, то меня бы сразу заново познакомили с невестками. Надо будет аккуратно осведомиться у парней на этот счёт.

— Тарри, а может, отложим каллиграфию? — предложила я осторожно, помешивая овсянку, чтоб остыла. — Я хочу погулять по городу. Подольше.

Сын на миг задумался.

— Без проблем. Только обязательно со мной. Или вообще с кем-то из нас.

— Да хоть со всеми вами! Я хочу погулять. Я даже в сад не выходила.

— Ладно-ладно! Без вопросов. Доедай, пей лекарство и пойдём.

Олина накинула мне на плечи серый атласный плащ с завязками у горла — мол, у женщин-магов считается неприличным показывать свои татуированные руки кому попало. Объяснили также, как следует отвечать на приветствие: медленный кивок и фраза: "Да озарит ваш день Вечное Сияние". Красивая фраза! А та, на которую следует подобным образом отвечать, звучит так: "Пусть тьма рассеется перед светом вашей души". Ещё красивее. Только как-то длинно, ну да ладно. Это же было для меня привычно.

С нами вызвался идти Адори — ему как раз самое время было выходить на работу. Менталистов будет учить. А мне очень захотелось хоть раз побывать в местной школе магии. А ещё узнать, что же я сама умею. У меня есть способности к менталистике, как сказал Адори, но только ли к ней, раз меня учил лучший маг?

Солнце здесь светило не жёлтым, а каким-то странным серебристо-белым светом, из-за чего всё выглядело так, словно всё вокруг покрыто тонкой корочкой инея. На миг показалось, будто я ослепла, но это длилось всего миг. И небо было не голубым, а светло-синим, даже с фиолетовым оттенком. Удивительно!

Только светило это звалось не Солнцем, как на Земле, а Иннуи, а ночью выплывали две сестры-луны, зовущиеся Ула-Кадара. Вот надо же было прохлопать такое зрелище! Специально не лягу сегодня спать до тех пор, пока не увижу восход небесных сестёр, отгоняющих по ночам тьму.

Я вертела головой по сторонам, когда мы шли по мощёной дорожке, я жадно смотрела на благоухающие клумбы, полные самых разных цветов, на аккуратные кустарники, на деревья... как здорово! И Аливи не ленится за всем этим ухаживать!

Адори открыл высокую калитку и вышел вперёд, я за ним, Тарри замыкал нашу маленькую процессию.

— Ну, мам, знакомься — Таэро, Восточные Сады, наш родной город, — улыбнулся Адори. — Пошли, покажу тебе, где школа магии находится.

Теперь я старалась сдерживать любопытство и не так отчаянно оглядываться — в конце концов, я вернулась домой, у меня будет ещё много времени, чтобы обойти Таэро не по одному разу.

Несмотря на то, что климат тут явно жаркий, улицы утопали в зелени. В каждом дворе, около каждого дома насажена куча самой разной растительности: цветущей, плетучей, ползучей, пахучей, разлапистой, изящной и массивной. Видимо, недаром этот город прозвали Восточными Садами — мою страсть к растениям разделяют все местные жители.

Прохожих было много. Мужчины были одеты, как и мои парни: в свободные брюки и длинные рубашки, перехваченные в талии кожаными шнурами. Женщины одевались так же, как и я, только с разной степенью роскоши: такие же летящие платья, шёлковые и ситцевые, шерстяные и бархатные. У большинства кожа рук была чистой, без каких-либо татуировок, но попались и несколько женщин в таких же лёгких плащах, как у меня. Магини, магессы, магички, или как их там. Коллеги мои, короче. При встрече они почтительно склоняли голову и приседали, но ничего не говорили. Я отвечала тем же, и, судя по тому, что никаких нареканий со стороны братьев не последовало, да и женщины-коллеги реагировали нормально, я делала всё правильно.

Дома здесь сделаны из какого-то жёлто-коричневого крупного камня — как мне объяснил Тарри, такой камень долго хранит прохладу. Четырёхскатные крыши покрыты красной черепицей, а высокие узкие окна украшала затейливая каменная резьба, и создавалось ощущение, будто дома соревнуются в искусности украшений. Какая красота! Как здорово, что я теперь здесь живу! Это же просто рай!

Ещё бы не мешало узнать что-нибудь про местную религию...

Навстречу шла молодая пара, по виду счастливая.

Точно! Вспомнила.

— Адори, Тарри...

Сыновья обратились в слух.

— А у вас есть... ну, невесты, подруги?

Переглянулись настороженно.

— Ронли был женат.

— Был?!

— Был. Теперь вдовец.

— Что случилось?

Они снова помолчали, и Тарри ответил:

— На третий день после экте и исчезновения отца Нелина умерла родами. Преждевременными.

Нелина... мою невестку звали Нелина.

Я могла бы быть бабушкой. С ума сойти.

— Как я к ней относилась?

— Ты звала её дочерью.

— Ооо...

Теперь замолчала я и уже не смотрела по сторонам, а смотрела под ноги.

Наверное, я слишком хотела дочь. Точнее, наверняка хотела. Пятеро мужчин — это слишком, да.

Подробности потом, ладно.

— А вы? Не пришла ли пора жениться? — я прищурилась сначала на одного, потом на второго.

— У меня есть невеста, — изрёк Адори с усмешкой. — Я не стал тебе говорить о ней, и так слишком много всего. Познакомить вас? Она мне по положению подходит, она тоже учитель, только водной магии, — торопливо добавил Адори. — Мезальянса, как у вас с отцом, не выйдет. Проблем тоже не будет, её семья порядочная!

— Ну... хорошо. Просто отлично!

Хм, если учесть, что мы с Таданари вообще жили вне брака, то мезальянсы тут ну очень не приветствовались. Интересно, как так-то, родить пятерых нам можно было, причём эти пятеро явно изгоями не казались, а вот брак нам запретили! Точно надо про религию и устои разузнать.

— А я её знала до экте?

— Нет.

Фух! Хоть с кем-то можно будет нормально познакомиться.

— А у тебя, Тарри?

— Если ты её убедишь, что у меня намерения серьёзные, то будет! — фыркнул тот.

— А что, не доверяет?

— Ещё бы, чеши языком побольше, и тогда вообще видеть её перестанешь, — ввернул Адори.

— Ты зануда, Адори!

— Я знаю. Зато не пустозвон.

Я хмыкнула про себя. Видимо, Тарри понравилась серьёзная девушка, раз болтунов недолюбливает. Может, действительно поговорить с ней по душам? Мне такие люди симпатичны.

— А Каони с Аливи?

— Каони шляется по борделям, а Аливи вообще не думает о девочках. У него одни цветочки на уме...

— Что?! Мой сын... и по борделям?!

— А ты думаешь, его нормальная женщина долго вытерпит? Она сбежит, как только он начнёт при ней готовить со своим элементалем, — резонно заметил Адори.

— Хотя да, удивительно, как он не подхватил чего-нибудь... нехорошего!

— Это не аргумент! Я ему устрою... по публичным домам... ремня получит! — рычала я, а Адори и Тарри ухахатывались. — Чего смешного?!

— Ничего!

И продолжают ржать.

Я обиженно нахохлилась.

— О, давай маму на рынок сводим? — предложил Тарри, когда они отсмеялись.

— Мне не по пути, конечно, но давай, время есть, — согласился рыжий сын.

И тут мы перешли выложенную брусчаткой дорогу и завернули в один из переулков, в котором пахло сыростью и землёй. Мы миновали оплетённые повиликой и виноградом изгороди и вынырнули на ещё более широкой улице, на которой было ещё многолюднее. Дома здесь казались богаче, выше и вычурнее.

Меня взяли под руки с обеих сторон. Причём через ткань, чтобы никто не увидел татуировок.

— Не отставай! — и вклинились в гущу людей.

Когда дошли до площади, у меня закружилась голова, и я испугалась, что вновь хлопнусь в обморок, только уже посреди улицы.

Давненько я не видела стольких людей. Ну, как давненько — три дня!

Люди сновали, топтались по ногам, зазывали, предлагали попробовать свежие яблоки и ещё какие-то фрукты, мне неизвестные, ударяли по рукам, что-то кричали... Меня держали крепко, и я едва успевала всё рассматривать. Над рынком витал запах пота, влажного песка и лука. Серебристо-белый Иннуи грел нещадно.

В тканевых рядах народу было чуть меньше, но тоже достаточно. Засмотреться на ткани мне не позволили.

— Учитель Адори! Пусть тьма рассеется перед светом вашей души!

Мы остановились рядом с пятью подростками лет пятнадцати в одинаковой тёмно-синей одежде — тремя мальчиками и двумя девочками.

— Да озарит ваш день Вечное Сияние, — ответил Адори. — Матушка, это мои подопечные, будущие менталисты.

— Да озарит ваш день Вечное Сияние, — я постаралась кивнуть как можно более величественно.

Кажется, сработало — на меня смотрели с восхищением.

— Мы будем вас ждать, — пообещал один из мальчишек, и все пятеро куда-то скрылись.

— Так. Куда он делся?! — Адори начал тревожно озираться. Я тоже. — Тарри!

И тут его лицо застыло, а глаза расширились.

— Бабушка?!

Кто?

Меня пробрала дрожь, несмотря на жару. Сомневаюсь, что после связи с Таданари у меня остались хорошие отношения с родителями. Страшно как-то.

А я знала родителей Таданари? Они у него были?

К нам торопливо приблизилась женщина в малиновом плаще, скользнула взглядом по Адори и во все свои огромные карие глаза уставилась на меня.

У неё волосы того же цвета, что и у меня — светло-каштановые, только уже с проседью на висках. Мне сорок один, а ей сколько? На вид вряд ли больше тридцати пяти, но ранняя седина... И как нам, магам, удаётся сохранять молодость, если целительной магии тут нет?

Мы похожи. Мы одного роста, и лица почти одинаковые. Моя мать.

— Ноя, правда, что ты всё забыла? — спросила она, минуя приветствие. — Ронли прислал мне весточку, сказал, что ты очнулась...

Я растерялась, и рот остался открытым — слова потерялись по пути из головы в голосовые связки.

— Адори... — шепнула я и покосилась на сына, который тоже выглядел смущённым.

— Я не знал, Ронли не сказал, — поспешно качнул головой сын и обратился к моей матери. — Бабушка, мы не знали, что ты приедешь...

— Ничего страшного, дорогой! Ноя, моя хорошая...

Мать шагнула ко мне вплотную, но не обняла — я ощутила тёплый поцелуй на своей щеке. От мамы вкусно пахло магнолией.

Её руки сквозь ткань нашарили мои и крепко сжали.

— Я решила заглянуть на рынок, подумала, может, подарок какой присмотрю тебе, — с нескрываемой нежностью заговорила мама, внимательно рассматривая моё лицо. Сердце защемило. — Я здесь ненадолго, на пару дней, — теперь она обращалась уже ко мне и Адори. — Я не сказала твоему отцу, куда я на самом деле приехала, пусть думает, что я у старой приятельницы. Кстати, мне показалось, я видела Тарри. Где он? — мать огляделась.

— Сами потеряли... О, нашёлся!

— Мам, я тут тебе такую вещицу купил, тебе понра... Бабушка?!

— Здравствуй, Тарри.

Четвёртый сын отмер и разулыбался.

— Здравсвуйте, бабушка! Какая приятная неожиданность! Какими судьбами? Прогуляйтесь с нами, мама изъявила желание заново открыть для себя Таэро...

— Ронли пригласил. Странно, что не сообщил никому из вас...

Да, это странно! Кое-кто получит у меня. Тихушник, за спиной такого важного человека пригласил, а в известность не поставил!

— Нет, гулять мы сейчас не будем, — покачала я головой. — Мама, ты должна мне многое рассказать. Я ничего не помню и ничего не понимаю.

— Расскажу, — закивала матушка и сильнее сжала мои руки. — Всё расскажу!

Что ж, очередной камень с души упал. По крайней мере мать не держит на меня зла. Уже хорошо.

Адори отделился от нас, сказав, что ему пора в школу — юные менталисты ждут. Тарри так и не сказал, что же за подарок он мне купил — мы втроём хранили молчание до самого дома. Мама всю дорогу держала меня за руку сквозь ткань, а Тарри шёл чуть позади. Иннуи нещадно грел макушку. Надо в следующий раз взять какой-нибудь головной убор, иначе получу тепловой удар — я плохо переношу жару.

— Имара Тариша! — всплеснула руками Олина, когда мы наконец вошли в дом. — Как вы неожиданно прибыли!

— Здравствуй, Олина, — сдержанно кивнула мать и, ловко распустив завязки, отдала плащ служанке. Та совсем растерялась — кажется, Ронли никого не предупредил о прибытии имары Тариши, даже её.

— Пригласи имари Ронли ко мне в комнату, — процедила я. — Скажи, чтобы немедленно пришёл.

— Слушаюсь, имара! — испуганно сказала Олина и рванулась выполнять моё распоряжение. Старшего сына ждёт головомойка.

— Мама, простите за такой приём, — я сочла нужным извиниться, когда мы оказались в моей комнате. — Ронли даже мне ничего не сказал! И братьям не сказал...

— Ноя, не стоит, — покачала головой вновь обретённая мать, присаживаясь на край кровати. Какая стать, какая осанка! Тоже так хочу! — Я знала об этом. Так было лучше, а мне нужно было остаться инкогнито. А уж какое тут инкогнито, когда слуги непременно бы всё разболтали?

— Ну да, — неохотно согласилась я и села рядом.

Я, по правде говоря, не знала, как сейчас относиться к женщине, так похожей на меня внешне и которая без сомнения является моей матерью. Её огромные светло-карие глаза смотрели на меня с теплом и беспокойством, а я отводила взгляд — мне было неловко. Может, я очень любила её до экте, но сейчас я все свои чувства забыла, и из-за этого меня грызла вина. Может, я всё-таки вспомню когда-нибудь и перестану себя терзать?

— Ты совсем ничего не помнишь? — нерешительно спросила мать, заметив моё смятение и виноватый вид.

— Ничего, — подтвердила я. — Адори сказал, что это экте продолжает работать, и он снять его не сможет.

Я заметила, что мама сжала в кулаках ткань платья и, отвернувшись, что-то сквозь зубы пробормотала. Кажется, это крепкое ругательство. Да не кажется, а точно.

Она опустила голову, смотря на свои колени. Потом, резко вздохнув, обратилась ко мне:

— Ничего страшного. Главное, что ты теперь с нами. Мы что-нибудь придумаем.

Она придвинулась ко мне ближе и обняла за плечи. Я, вдыхая аромат магнолии, обняла в ответ и положила голову на плечо.

Мать не ненавидит меня. Что может ещё сильнее утешить, чем это?

— Мама, ты просила меня прийти... Бабушка!

Ронли коснулся губами руки имары Тариши.

— Ты так быстро прибыла.

— Ну не могла же я медлить, когда моя дочь наконец-то очнулась! — справедливо заметила мать.

— Ронли, — начала я. Старший сын вопросительно посмотрел на меня и сел на пол напротив нас. — Объясни мне, какого хрена ты не сказал, что позвал бабушку? Ни мне, ни Олине, ни братьям! Ну ладно братьям, но мне почему не сказал? Это же меня касается напрямую!

Ронли и мать удивлённо расширили глаза при слове "хрен".

— Мам, а ты почему растением ругаешься? — осторожно спросил он.

— Так ругаются в мире, где я жила, — объяснила я, поняв, что ляпнула, не подумав. — Так почему?

— Не хотел тебя лишний раз беспокоить.

— Ну Ронли! Обидно, между прочим, когда от тебя постоянно что-то скрывают! Очень обидно! — я ткнула Ронли пальчиком в грудь. — Больше никогда от меня ничего не утаивай, ладно? И не строй загадочный вид! Ты будешь мне всё рассказывать, о чём я попрошу, хорошо? Пообещай мне!

— Ладно. Обещаю.

— И не отговаривайся тем, что не хочешь меня беспокоить! Я не немощная! Подумаешь, память потеряла!

Я действительно обиделась. Ну что это за отношение? Неужели я до экте вела себя, как типичная жертва и неженка, раз меня пытаются оградить от всего и вся?!

— Подумаешь?! — с возмущением воскликнули Ронли и мама одновременно. — Да ты хоть знаешь, что мы тут пережили, пока ты лежала без памяти?

— Откуда мне знать, вы мне ничего не говорите! — я совсем вспылила и повысила голос. То, что от меня скрыли приезд моей собственной матери, переполнило чашу терпения.

— Тише-тише, успокойся, — заговорила мама, ласково поглаживая меня по плечам. — Мы всё тебе расскажем, если что-то утаим — не обижайся, это мы просто забыли. Слишком много всего придётся тебе объяснять и рассказывать. Не ругайся. Твои дети просто боятся, что ты не выдержишь всего объёма. Тебе ещё магии заново придётся учиться. Ты представляешь, сколько всего тебе придётся запомнить?

Низкий грудной голос матери привёл меня в чувство. Я понурила голову, не решаясь посмотреть на притихшего Ронли.

— Представляю, — шёпотом ответила я.

— Ну вот, — меня поцеловали в висок. — Сама же понимаешь. Не злись на мальчишек. Ронли, оставишь нас пока?

— Хорошо, бабушка.

Сын ушёл восвояси.

Мне стало стыдно.

Я в бессилии упала в объятия матери. Надеюсь, я вспомню любовь к этой женщине.

— Мам, а почему ты одна, без отца? И почему инкогнито? — спросила я. Раз она обещала ответить, пусть отвечает.

— Отец не хочет тебя видеть, — просто сказала мать. — И не хочет, чтобы я виделась с тобой.

— Я вас опозорила, да? Поэтому отец злится?

— Да.

Люблю прямоту.

— Я у вас одна?

— Одна.

Ну звездец вообще. Приплыли. Неудивительно, что отец зол после такой моей выходки.

— Мы вообще с ним ни разу не виделись?

— Он признал твоих сыновей, назначил их наследниками, а тебя видеть не хотел. Ты тоже не горела желанием с ним встречаться.

Я тяжело вздохнула. Что ж, продолжу быть верной своему нежеланию.

— Вы же запретили нам пожениться, так?

— Отец запретил, — поправила мать. — А Храм без его дозволения отказал вам.

— Почему? Что тут такого?

— Что тут такого? — с издевкой повторила за мной мать. — Ноя, этот человек, Таданари — с самых низов. Он сирота. Только его магическая сила, необычайная сила, помогла ему выжить и подняться!

— И что? Он сильнейший маг, я это уже выяснила, так что, этого недостаточно было, если мы полюбили друг друга?

— Нет, недостаточно! Наша семья — древнейшая в Таэро и во всей стране, а Таданари — без рода и племени. Думаешь, отец позволил бы вам просто так жить в браке?

— При этом у меня от этого безродного человека появилось пятеро детей, — усмехнулась я. — Которых мой отец, между прочим, признал своими наследниками. Пожениться не позволил, а вот появиться на свет внукам позволил. Как-то странно, не находишь? Ах да. Видимо, у безродного человека, который соблазнил его дочь, очень хорошие способности. Самое то для сильного потомства, да? Сначала притеснить, унизить в какой-то мере, не боясь его сил, а потом воспользоваться его детьми. Здорово. Я уже уважаю своего отца, хоть и не помню его!

Мать не прерывала моего эмоционального монолога, но не сводила с меня укоризненного взгляда.

— А ты, мама? На чьей стороне была ты?

Мама отвела взгляд.

— Я вынуждена была считаться с твоим отцом.

— То есть формально ты тоже была против нас? Отреклась от меня тоже формально, да? Или по-настоящему, а теперь пытаешься уверить в обратном?

— Знаешь, ты хоть и забыла всё, но осталась прежней. И слова твои остались такими же колючими.

— Я стараюсь, да.

— Я втайне от твоего отца раз в месяц приезжала, пока ты лежала под экте. Чаще нельзя было, иначе он бы заподозрил что-нибудь. Думаешь, я бы просто так тебя оставила? Ты моя единственная дочь. Я не так бессердечна, как ты думаешь.

На это мне ответить было нечего. Снова становилось стыдно. За свои резкие слова.

— А как отец отреагировал на то, что Таданари меня проклял и исчез?

— Он не знает об этом.

— Чегоо? — изумилась я. — Ты ему об этом не говорила? Парни тоже ничего не говорили?

— Мы решили держать это в тайне от него.

— Почему?

— Потому что бессмысленно было лишний раз напоминать о тебе. Он бы всё равно не отступился от своих принципов.

Замечательно. Значит, внуков он всегда рад видеть, а меня, свою дочь, их мать, нет.

Прекрасно, отец. Я тоже тебя люблю.

Я подавленно замолчала.

— В том мире папа меня любил, — пробормотала через пару минут.

Мама не стала задавать вопросов — видимо, Ронли описал ей и моё межмировое путешествие, которое затянулось на целых двадцать лет.

Вот если так подумать, то люди во все времена и, наверное, во всех мирах мечтали о том, чтобы попасть в аристократическую богатую семью, и завидовали тем, кто был рождён в такой семье. Однако... ну вот попала я в такую семью. Точнее, родилась в ней. Ну и что? Хорошо, что ль? Когда от тебя за любую провинность могут отказаться, а уж если ты решишь быть с человеком, которого любишь, а не с тем, кто соответствует твоему положению, то не только отрекаются, но ещё и предают забвению! Судя по всему, я в пятнадцать лет была либо очень смелой, либо очень глупой, раз решилась, зная о последствиях, уйти с Таданари. Надеюсь, что смелой. А может, и смелой, и глупой одновременно.

Ладно, дело прошлое. И прочно забытое.

— Мам, а чем вы с отцом думали, когда пригласили мне молодого учителя?

— Он уже в девятнадцать лет был лучшим. Поэтому и пригласили.

— Понятно.

Вот и расплатились своей репутацией. Тщеславие, оно такое.

— Мам, а почему мы с тобой так молодо выглядим?

— Из-за татуировок, — ответила мама. — Таданари нанёс их тебе в четырнадцать лет. Правда, неизвестно, в каком возрасте старение останавливается. У каждого мага по-разному.

О как. Неожиданно, что у этих рисунков на коже есть такое свойство. Мне кажется, это единственное в этом мире проявление целительной магии.

Покосилась на руки матери. Тоже зимородки. Только вместо красных лилий и спиралей на них были изображены бабочки-махаоны с полосатыми крыльями. Как пёстро-то.

— Так вот почему Ронли старше меня выглядит, — догадалась я. — Его татуировки ещё не подействовали, да?

— Видимо, да, — согласилась мама.

— Сейчас я буду маленькой почемучкой, — предупредила я и уселась на кровати, скрестив ноги. — Вопросов будет ещё больше!

Мать рассмеялась.

— Я этого и ожидала. Спрашивай, что хочешь.

— Почему зимородки? — я вытянула вперёд руки.

— Это знак моего рода, — пояснила мама. — А красные лилии — знак рода твоего отца.

— Аааа... понятно. То есть это просто принадлежность к роду?

— Можно и так сказать.

Что ж, природа татуировок теперь до конца выяснилась. Просто знак рода. Хм, а замедление старения — такой приятный бонус?

— Мам... ещё вопрос.

— Ну... Таданари... он же никогда не снимал маску, да?

Мама заметно напряглась от такого вопроса. Она поджала губы и отвернулась, глядя в стену.

— Да.

— А... какого цвета у него глаза?

— Зачем спрашиваешь?

Я опешила.

— Ну как зачем? Я же ничего знаю о нём, точнее, не помню, а он же для меня больше, чем любимый мужчина!

Мать скривила губы, но тут же убрала эту презрительную гримасу.

— Золотые глаза. Большая редкость.

Золотые... Красиво, наверное. Особенно в прорезях маски.

— У него русые волосы, — продолжила мать. — Аливи их унаследовал. Он их никогда не отращивал, стриг чуть пониже плеч. Его татуировки — кленовые листья на голубом фоне. И он очень высокий. Он всегда носил чёрное, а поверх накидывал белый плащ.

Я слушала жадно, не пропуская ни одного слова. Чем дальше говорила мама, тем сильнее мне хотелось увидеть Таданари.

Сначала, после рассказа сыновей, я испытывала ужас от упоминания этого человека. Мальчишки нагнали столько страху, что я боялась даже в окно выглянуть — мало ли, вдруг у окна защита не так сильна, и тут уж Таданари сможет меня достать. Но на второй день ужас перед рассказами сыновей начал потихоньку отступать, освобождая место жгучему любопытству. Мне стало всё равно, за что он так со мной поступил — я хотела его увидеть даже в маске, даже издалека, даже если мы не заговорим. Это мужчина, которого я любила и который любил меня, и плевать, что за разногласия между нами возникли. И сейчас я твёрдо решила во что бы то ни стало найти его.

Может, мне удастся выскользнуть из дома незаметно от сыновей? Они говорили, что я могу гулять по городу только в сопровождении кого-то из них и только днём. Они уверены, что он уже знает о том, что проклятье перестало действовать. А ещё они уверены, что он может причинить мне ещё больше вреда. Интересно, за что?

А вдруг не может? Вдруг у него нет такой цели? Вдруг его вообще перестала интересовать моя судьба?

Неважно. Я должна его найти.

— А вы с отцом видели его лицо?

— Увы, нет. Он сказал, что скрывает его, потому что так безопаснее. Больше ничего не сказал. А вот ты видела. Я как-то зашла кабинет, где вы занимались, он стоял спиной ко мне и лицом к тебе. Он что-то тебе объяснял и держал маску в руке, а когда услышал, что я зашла, закрыл лицо рукой и надел маску.

— Уууу... — разочарованно протянула я.

Солить твою капусту! Я видела его. Я его видела! И забыла!

Наверное, он очень сильно доверял мне, раз решил открыть своё лицо.

Так. Всё. Решено.

Пускаюсь на поиски.

Никто не должен знать о моём намерении. Никому не скажу.

Правда... мне нужно побольше узнать о Таэро, о людях, вообще о мире. Нужно заново научиться писать и читать.

А ещё научиться хотя бы немного шпионить. Ведь как я тогда найду информацию о местонахождении Таданари?

О! Или, может, как-то дать ему понять, что я хочу его увидеть? По словам Ронли, он уже должен быть в курсе моего пробуждения...

Так, хватит. Голова должна быть холодной.

Мама сидела и ждала, когда же я продолжу идти на поводу у любопытства.

— Вопросов на самом деле много, — сказала я, отводя глаза. — Только пока что на сегодня хватит.

Мать улыбнулась.

— Ну хорошо. Хватит так хватит.

Впрочем, расспросы не удались — мама уже к вечеру в спешном порядке засобиралась обратно. На наш хоровой вопрос: "Почему?!" она ответила: "Потому что мне не поздоровится!" Я поняла, что отец озадачился отъездом жены и, видимо, решил выяснить, а действительно ли она направилась к приятельнице. Мать сказала, что живут они в городе Шахано, что в ста двадцати вёрстах на северо-запад отсюда. Я запомнила. Вряд ли мне там будут рады, конечно, но знать всё же надо.

Следующие два дня я решила не сильно думать о Таданари — всё равно без информации много не надумаю. Тем более что надо бы учиться чтению.

Обучением моим занялся, как ни странно, Тарри. Как подвердили остальные братья, каллиграфия у него самая лучшая. Я была не против, но характер его совершенно не подходил для обучения: он постоянно отвлекался, сбивался с темы, начинал шуточки шутить, когда объяснял начертание особо сложной буквы. В один момент я не выдержала и прикрикнула: "Да объясняй уже нормально!!!" Вот тогда-то Тарри притих и настроился на серьёзный лад, и я начала понимать его объяснения.

Меня радовало то, что тело вспомнило привычные движения: из-под кисти выходили красивые и ровные знаки. Тарри вздохнул с облегчением — видимо, думал, что будет хуже.

Аливи не пропустил ни одного моего урока — он просто приходил и садился на пол рядом с моей кроватью, а я поняла, что общалась с младшим сыном меньше, чем с остальными — он постоянно пропадал в саду, а я так и не удосужилась туда заглянуть: то забывала, то боялась. Стало стыдно, и я пообещала себе обязательно наладить контакт с Аливи. Он почему-то не решался даже первым заговорить со мной, как будто побаивался, что я прогоню его. Странно. Надо его уверить в том, что я не кусаюсь и ругаться не буду, что бы он ни сделал.

Когда я дописала строчку с последней, сорок седьмой буквой в местном алфавите, Тарри с торжествующим видом взял в руки книгу (интересно, что за книга?) и провозгласил:

— А теперь, мама, читай по складам!

Ну ладно, по складам, так по складам. Быстрее всё равно не получится. Много разных букв, обозначающих разные звуки, которых в привычном мне русском языке нет...

Стоооп!

Тогда я что, всё это время не на русском разговаривала?! Как так-то? Как я могла не заметить, что говорю на другом языке?

Так, хорошо, сейчас попробую разобраться.

Тарри и Аливи с интересом смотрели на выражение моего лица. Видимо, там такая гамма чувств пронеслась, что наблюдать за этим одно удовольствие. По мне всегда видно, что я думаю и что я чувствую в данный момент.

— Помню, было это десять лет назад. Тогда я вышел на рыночную площадь и направился к храму Восьми Морей... — медленно, с чувством, с толком, с расстановкой начала читать я.

И вот тут до меня дошло.

"Ихаэ-мо нэй укано тош".

Помню, было это десять лет назад.

Ну это в переводе на русский. А так... так я полностью понимаю этот язык! И свободно на нём говорю. Настолько свободно, что даже не различила два языка, которые стали для меня родными. Ещё одно доказательство, что я действительно здесь жила, а не просто так пришла из другого мира.

Я запнулась и закрыла глаза.

— Мама?..

— Тихо!

Я начала беззвучно произносить про себя эту фразу: "Помню, было это десять лет назад". Я пыталась воскресить в памяти русский.

— Ихаэ-мо, нэй...

Нет, нет, нет! Не этот язык!

Я зарычала и стукнула кулаком по столику. Раз двадцать я повторила про себя эту фразу, но мозг никак не хотел переключаться на русский.

— Помню, было этого десять лет назад!

Вспомнила!

Выпалила эти слова так громко, что Аливи и Тарри отшатнулись и посмотрели на меня так, будто я на их глазах превратилась в уменьшенную копию Ктулху.

Ктулху фхтагн, ага.

— Мама, — робко сказал Тарри. — Это что за язык?

Кстати, "мама" по-здешнему — "хара". А "язык" — "шои".

Хара-ие, тоэ-си шои га? Мама, это что за язык?

— Русский. Я вспомнила язык того мира, дорогие!

Глаза сыновей по размеру стали похожи на чайные блюдца. Аливи испуганно отполз поближе к брату.

Ой.

Я сообразила, что не перестроилась и пугаю их теперь необычными страшными звуками, которым наверняка нет аналога в этом мире.

Так-так-так. Теперь надо перестроиться обратно. Ой, сложно это всё-таки!

Я снова закрыла глаза и зашептала про себя.

— Помню... помню... помню... ихаэ-мо... Да!!!

А "да" по-здешнему — "го".

Всё, теперь могу общаться с парнями. Замечательно. Думаю, если я буду часто так вспоминать русский, то мне будет проще перескакивать с языка на язык. Зачем мне это надо — другой вопрос. Да, русский язык вряд ли мне пригодится здесь, но я почему-то была уверена, что в один прекрасный момент это знание здорово мне поможет. Надо ещё и сыновей научить ему, постараться, по крайней мере. Лишним не будет. Да и Адори с его любопытством и даром интриги будет интересно изучить язык из другого мира.

Хм, выходит, что я сейчас являюсь тем, кого называют билингвами — такие люди свободно владеют двумя языками. Главное — не сбиваться непроизвольно с языка на язык, а то это будет слишком странно. Мои парни ещё могут это понять, а вот какие-нибудь едва знакомые люди — вряд ли. Неловкие ситуации мне не нужны.

— Э-это что сейчас было? — впервые за всё время подал голос Аливи, да ещё и заикнулся.

— Ничего страшного, — отозвалась я. — Я просто вспомнила язык мира, откуда я пришла.

Пару мгновений Тарри и Аливи просто с непониманием похлопали глазами, а потом их взгляды загорелись.

— Мам, — голосом искусителя начал Тарри. Я подозрительно прищурилась. — Мам, а напиши что-нибудь на том языке, а? Ну напиши! Ну хотя бы своё имя! Пожалуйста, напиши!

Аливи молчал, но смотрел на меня так жадно, что мне стало страшновато.

— Ну напишу. Сложно, что ль?

Однако я покосилась на кисть с тушью, и в мою душу закрались сомнения. Думаю, будет непросто, ибо до сего времени такими писчими принадлежностями ни разу не пользовалась. Такой кистью, конечно, легко рисовать знаки, похожие на местный алфавит, но для красивого начертания кириллицы вряд ли подойдёт.

Ой, ладно. Напишу, как получится. Я обмакнула кисть в тушь и принялась писать.

Получалось корявенько, но Аливи и Тарри смотрели с таким интересом, словно бы я тут на их глазах какое-то мощное заклинание сочиняю. А всего-то пишу "Вавилова Кира Анатольевна".

— Вавилова Кира Анатольевна. Так меня звали на Земле, — донельзя довольная собой, сказала я, поставив точку.

Братья жадно склонились над листом с иномирскими словами. Тарри сосредоточенно проводил под ними пальцем, словно пытаясь расшифровать запись.

— Вави... а что из них что?

— Кира — имя, Вавилова — фамилия, Анатольевна — отчество, — объяснила я.

— Отчество? А что это?

Ооо, теперь я, кажется, знаю, как выгляжу, когда задаю своим парням всякие вопросы.

— Ну, как бы объяснить... имя по отцу.

— А это как?

Я вздохнула.

— Ну вот моего отца звали Анатолий. А моё отчество — Анатольевна. Его обычно добавляют, когда хотят вежливо обратиться.

— Ааа... Как интересно! Странная особенность, да, Аливи? — обратился к брату Тарри.

— А у Островного Народа к фамилии прибавляется степень родства. Тебя это не смущает? — с самым что ни на есть невозмутимым видом откликнулся Аливи.

Ничего себе. Он так твёрдо высказал своё суждение... я почему-то не ожидала, что такой робкий человек, как мой младший, может так говорить. Я ожидала, что он промолчит, пожмёт плечами или уйдёт от разговора со словами "не знаю". Может, эта робость — просто прикрытие?

— Какое интересное начертание! Я нигде подобного не встречал, — говорил Тарри. — Что думаешь, Аливи?

— Немного похоже на письмо Сапинского ринства, — ответил младший. — Но всё равно не то.

— Да, я тоже о нём подумал... О! Позову Адори, — хлопнул в ладоши Тарри. — Ему будет интересно! — отодвинул дверь и заорал на весь коридор: — Адорииии!!! Адори, ты где?! Иди сюда! Адории!

Аливи поморщился от таких децибелов, но ничего не сказал.

— Тарри, мне кажется, он тебя с того конца города мог бы услышать, — сварливо сказала я. — Хватит уже вопить.

— Не услышит — он в это время спит, и его просто так не разбудишь, — ответил Аливи.

— Отдыхает после уроков?

Аливи кивнул.

Бедный Адори. Полдня общаться с мелкими гоблинами... конечно, устанешь даже с его терпением. Почему-то мне кажется, что даже среди юных менталистов есть какая-нибудь убийственная заноза в пятой точке, доставляющая кучу хлопот.

— Тарри, чтоб ты сдох! — в том же тоне ответил гневный голос Каони.

— И тебе того же!

Ну всё, теперь бедный Адори точно проснётся.

— Чего вопите? — в дверной проём просунулась голова Ронли. — Зачем тебе Адори? — обратился он к Тарри.

— Надо! Ну все припёрлись! — возмутился тот, заметив за плечом старшего брата белобрысую голову Каони.

— А как же?! — громогласно откликнулся третий брат и, протиснувшись мимо Ронли, прошёл в комнату.

Аливи заметно напрягся, когда Каони прошёл мимо него и сел рядом со мной. От меня не укрылось, что третий и младший сыновья особенно не ладят между собой, хотя Каони такой человек, что ему сойтись с кем-либо достаточно сложно. Надо выяснить, что к чему.

Однако по отношению ко мне Каони не проявлял совершенно никакой агрессии. В моём присутствии — да, проявлял к братьям, но не ко мне. Сейчас он обнял меня за плечи и прижался губами к моему виску. Я же чувствовала себя защищённой и совершенно не боялась его эмоций.

— А что это? — спросил он и потянулся к листу с моим земным именем.

— Да, кстати, — оживился Ронли и тоже склонился над листом.

— Тарри, кретин, я когда-нибудь замкну в твоих мозгах способность разговаривать!

С этими словами зашёл последний представитель семейства — Адори. Он сонно потирал глаза, и взъерошенные рыжие волосы выдавали, что он только что проснулся.

— А чего я-то? Вон Каони тоже орал! — стушевался Тарри.

— А Каони я что-нибудь другое сделаю. Чего звали? И почему тут все?

— Тебя это заинтересует. Каони, покажи.

Пришлось всем остальным рассказывать, что означают эти три слова, написанные непонятными буквами. Адори посмотрел на меня и принялся привычным движением растирать ладони.

— Эээ, я тебя больше в свою голову не пущу! — замахала я руками.

— Мам, мне нужны сведения об этом языке.

— Лучше я сама вас научу. Я не выдержу, если ты опять начнёшь копаться у меня в памяти, — надеюсь, получилось достаточно жалобно.

Адори хмыкнул и, приподняв бровь, прищурился на меня.

— Ну хорошо, сегодня не буду.

Адори обещание сдержал — в тот день в мою голову он не полез. Однако на следующее утро этот тактичный и вежливый негодник всё-таки уломал меня на пару ментальных актов — якобы сведений, которые я предоставила по языку, недостаточно, чтобы Адори смог полностью понять его. Я возмутилась, скрипнула зубами, однако впустила сына в своё сознание, предварительно стребовав с него обещание, что в припадках он после этого биться не будет. Адори уверил, что всё будет в порядке.

Игла с нитью доставляли меньше боли, чем раньше. Наверное, с каждым разом я открываюсь Адори всё свободнее и свободнее, и это хорошо.

Если честно, то второй сын оказался лучшим учителем, чем я. Он объяснял братьям лексику и грамматику совершенно чужого языка даже доходчивее меня, носителя этого самого языка. Ну, это неудивительно — я никогда не смогла бы быть учителем или преподавателем в вузе. Я не умею ни правильно давать материал, ни терпеть, когда кто-то чего-то не понимает. Так что пусть Адори делает основную работу, а я помогу.

Вот хоть убей, но до меня, жирафа, не доходит, зачем им знать язык из другого мира. Ладно для общего ознакомления, по верхам бы прошлись, и всё, но нет — они засели за изучение так усердно, что я диву далась. И что самое интересное, способности к языкам парни показали просто ошеломительные — тут, конечно, не обошлось без ментальных техник Адори, но они помогли не так сильно, как я представляла. На пятый день Аливи и Ронли со смешным отрывистым акцентом рассказывали мне, как прошёл день, а я наизусть читала им свои любимые стихотворения Пушкина, Маяковского, Ахматовой, Цветаевой, Блока и Есенина. После этого я схватилась за голову — как печально, что под рукой нет шедевров прозы! Ни Достоевского, ни Толстого (хотя нет, Толстого я бы так сразу им не рекомендовала), ни Чехова, ни Булгакова, ни Тургенева, ни Гончарова! Уверена, им было бы интересно почитать, да и практика языка была бы просто замечательной. Ронли выслушал мои полные горести причитания на этот счёт и пообещал что-нибудь придумать. Конечно, ведь такое Адори не смог бы извлечь из моей памяти — я что, слово в слово целую книгу в состоянии запомнить?

— Почему это не смог бы? — вскинул голову Адори, и вид его при этом был крайне оскорблённый. — Это не так сложно, только нужна подготовка. И тебе, и мне. Глубоко лезть придётся...

От последних слов у меня мурашки по коже прошлись.

Ещё мне сказали, что до экте я обладала ментальной магией и магией огня — вернее, я и сейчас ими обладаю, но как управлять, не помню. Этими двумя магиями я владела одинаково хорошо и даже чему-то научила в своё время Каони и Адори. Аливи, Ронли и Тарри полностью учились у отца — Таданари, будучи признанным гением, мог использовать менталистику и все четыре стихии, причём на много уровней выше одноэлементных магов. Ещё ходили слухи, что ему было подвластно даже мифическое целительство, но сыновья качали головой и говорили, что сам отец ни разу об этом не упоминал.

Таданари, где же тебя искать?!

В один прекрасный момент я вновь решила увязаться в город вслед за сыновьями. В этот раз со мной пошли Тарри и Аливи, и меня это обрадовало — наконец-то я смогу теснее пообщаться с последним, а то он какой-то неуловимый. Я в эти дни никак не могла найти его ни в саду, ни в доме, но стоило мне успокоиться и отложить поиски, как он тут же возникал среди братьев и тут же исчезал. Я уже начала думать, что слегка помешалась.

Ярко светил Иннуи, но его серебристо-белый свет время от времени загораживали облака, такие же, как и на Земле. Но дул прохладный влажный ветер, который сулил дождь не сегодня-завтра. Я была вынуждена постоянно придерживать края плаща, чтобы не распахивались. Хорошо ещё, что здесь нет пыли, ничто не попадает в глаза.

Аливи так похож на девушку! Несмотря на его высокий рост, он был изящен, узкоплеч и грациозен. Карие глаза большие, широко раскрытые, губы полные, мягкие и яркие, скулы резковатые, но высокие, да и длинные русые волосы добавляли женственности. Наверное, я так сильно хотела девочку, что Аливи стал на неё похож.

Я захотела зайти в школу магии, где работает Адори, но Тарри сказал, что не стоит пока.

— Аливи, почему я никак не могу тебя нигде найти? — решила я завязать разговор с младшим.

Тот удивился и даже рот приоткрыл.

— Я... да не знаю даже, — сказал он и задумчиво почесал светловолосую макушку. — Я всегда в саду.

— Ммм...

Чёрт возьми, я не знаю, как с ним общаться! Даже с Каони проще, он не зажимается и не стесняется собственной матери. Наверное, надо с ним наедине поболтать, и лучше, если это будет в саду, в его стихии.

— Чувствую, если Аливи и женится когда-нибудь, то только на какой-нибудь лесной русалке! — не удержался от подколки Тарри. Аливи покраснел, а мне захотелось отвесить болтуну подзатыльник.

— А чего это у нас такая мордашка смущённая, а? Небось уже завёл роман с древесной девой? — продолжил Тарри, а я всё сильнее закипала. Не позволю младших обижать! — Я не хочу племянников-полукровок, проблем не оберёшься!

— Слушай, Тарри, язык придержи! — цыкнула я. — У тебя у самого проблемы с девушкой, забыл?

— Ну она просто человек! — попытался оправдаться тот.

— Иии? От этого проблем меньше? Кстати, ты обещал нас познакомить. Я же должна её убедить, что с тобой ей будет хорошо, да?

— Нууу... — теперь покраснел Тарри.

— Серьёзно? — Аливи, кажется, слегка приобалдел. — Ты маму на помощь привлёк?

— Ты ничего не слышал.

— Да как же не слышал-то?

— Так, поговорим об этом немного позже, — пробормотала я.

Меня послушались.

За болтовнёй я не заметила, как мы вновь вышли к рынку. И что нас уже второй раз сюда ведёт?

Перед спешным уходом матери я всё-таки вырвала у неё ответ на ещё один вопрос — как выглядит мой отец? Мать мрачно ответила: "Посмотри на Каони, и ты увидишь своего отца". Я ещё изумилась слегка, что внук так пошёл в дедушку. Впрочем, так бывает, и очень часто — на Земле я была очень похожа на деда с отцовской линии.

Значит, мой здешний отец такой же платиново-блондинистый и сероглазый. Хм, и почему у меня так поджилки трясутся?

А, вот зачем мы зашли на рынок: Ронли поручил Тарри и Аливи купить несколько видов чая на своё усмотрение, главное, чтобы без тизарской вишни, иначе Каони полдома разнесёт — так ненавидит эту ягоду в любых проявлениях. Мне же стало любопытно, что же это такое — тизарская вишня.

— А давайте назло Каони как раз его и возьмём! — заговорщицки понизил голос Тарри, когда мы остановились у прилавка с чаем.

— Нет, мы возьмём его не назло Каони, а для меня, — возразила я. — Хочу попробовать.

— Ты его вообще-то тоже не любила, — с сомнением ответил Аливи.

— А вдруг сейчас понравится?

Я их всё-таки уговорила взять немножко. Ну а что? Каони бесить мне не хочется, поэтому это будет только в моём личном пользовании.

Запах... странный. На вишню похож очень отдалённо, а так даже не знаю, с чем сравнить. Сладковатый и немножко сливочный. Ладно, попробует.

— Ох ты ж блин! — воскликнул Тарри, когда с выбором чаёв было покончено. — Я ж совсем про подарок забыл!

— Какой? — недопоняла я.

— Ну, когда мы с бабушкой столкнулись, я как раз тебе украшение выбирал. И так и забыл отдать...

— Дурак, — вставил Аливи.

— Сам такой. Пойдём, сама выберешь!

— Да не надо мне...

— Надо-надо! Пойдёёём... — Тарри схватил меня за руку сквозь ткань плаща и потянул за собой к ювелирным рядам.

— Я люблю серебро, — предупредила я.

— Я знаю вообще-то.

Фух, ну хорошо. Разницы между новой и старой мной почти нет.

Везде одно золото. Много золота! Роскошного золота: тяжёлых оправ, массивных браслетов с прямоугольными рубинами, изумрудами и сапфирами, колец, брошей, ожерелий, подвесок... Странно, но бриллиантов я тут не заметила — не добывают, что ль? Или не ценятся?

— А почему столько золота? Где серебро? — спросила я.

— Так оно дешевле серебра, вот его и много.

— Чего? Правда? — я чуть не споткнулась о подол.

— Ну да. А что?

— Ну, просто на Земле, наоборот, серебро дешевле, вот я и удивилась...

Наконец мы нашли, что искали.

Черноволосый худощавый ювелир, что стоял за прилавком, учтиво кивнул парням и с улыбкой поклонился мне.

— Ваш покорный слуга может чем-нибудь помочь имаре?

— Да. Покажите, пожалуйста, всё серебро, что у вас есть.

— Как прикажет имара.

Любой каприз за ваши деньги, ага. Ну вот почему мне всегда нравится то, что стоит баснословно дорого? Даже серебро здесь оказалось в разы дороже, чем золото.

Вот если бы Тарри не настоял, я бы даже и не задумалась о том, что нужно поддержать статус и обзавестись несколькими новыми украшениями. Ну, несколько вряд ли, а вот одно что-нибудь выберу, пока есть возможность и пока разрешают.

Кольца красивые — выберу одно с топазом в форме капельки.

— Можно ещё? — спросила я у Тарри.

— Ага.

И кулон с овальным аметистом. Цепочка прилагается.

— Всё.

Кольцо я оставила на пальце, а вот кулончик с цепочкой ювелир любезно согласился упаковать.

Пока Тарри расплачивался, а задумчивый Аливи глазел по сторонам, я отошла от них на пару шагов — тоже поглазеть.

И вот тут-то я поняла, чего это у меня так ноги подкашивались.

"Посмотри на Каони, и ты увидишь своего отца".

Ну, короче говоря, я увидела своего отца.

Если бы не откровенная разница в возрасте и не чёрная повязка на правом глазу, клянусь, я бы спутала его с Каони. Высокий беловолосый мужчина в красной, вышитой яркой нитью рубахе стоял и беседовал с кем-то, не отвлекаясь на окружающих.

Я не в силах сдвинуться с места. Я во все глаза смотрела на отца, который не обращал на меня никакого внимания.

Вот он повернул голову, скользнув безразличным взглядом по прилавкам... и наткнулся на меня. Сердце сделало кульбит, когда заходили желваки на скулах отца — да-да, я даже это заметила!

Что он делает в Таэро спустя несколько дней после отъезда матери?! Мама сказала, что они живут в другом городе. У него тут какие-то дела?

— Ну вот, теперь я избавился от чувства вины... Ааа?! — Тарри осёкся. Аливи застыл рядом.

— Дедушка?! — хором воскликнули они.

Две мужских спины загородили меня. Из-за плеч сыновей я видела лишь половину головы отца.

— Нужно уходить, — пробормотал Тарри.

— Ну уж нет, — сквозь зубы пробормотала я и обошла Аливи.

— Мама, стой!

— Ещё раз попытаетесь меня удержать — ремня получите оба, ясно?! — сказала я это с ласковой улыбкой, но лица сыновей на моих глазах покрылись холодным потом.

Больше возражений я не услышала и свободно пошла вперёд, гордо подняв голову. Я заметила, что отец неотрывно следил за всей этой сценой. Если бы я была ему действительно полностью безразлична, то он даже бы в нашу сторону не глянул, я уверена.

Отец отступил на полшага, когда я с сыновьями за спиной приблизилась к нему и сказала:

— Пусть тьма рассеется перед светом вашей души, отец.

— Пусть тьма рассеется перед светом вашей души, дедушка, — эхом проговорили парни, но положили ладони мне на плечи, как бы говоря, что не позволят мне делать глупости. Конечно, я же не собираюсь в самом деле отвешивать ремня двоим здоровым детинам.

Единственный глаз отца прищурился.

— Да озарит твой день Вечное Сияние, Анойя. Имари Хироги, позвольте представить вам мою дочь, имару Анойю. С моими внуками вы уже знакомы.

Имари Хироги, которому меня представили, был среднего роста мужчиной с пепельными волосами, смуглой кожей и прозрачно-голубыми глазами. Право, странное сочетание. Ещё моё внимание привлекло то, что уголок его тонких губ слегка приподнят, как в усмешке, однако спустя несколько минут я поняла, что это просто лицевая ассиметрия.

Он с почтительностью поклонился мне и сказал:

— Весьма рад познакомиться, — голос его оказался высоким и слегка осипшим.

— Взаимно.

На тыльной стороне ладони татуировок я не заметила — значит, не маг. А кто тогда?

Меня поразило, с какой непринуждённостью меня представил отец. Такое чувство, что не было двадцати пяти лет забвения. Может, правда не было?

— Анойя, очень рад тебя видеть, — обратился ко мне отец, но взгляд серого глаза готов был заморозить меня на месте. — Какими судьбами здесь?

— Просто гуляем, — повела я плечом. Пальцы Аливи напряглись сильнее. — А вы здесь зачем?

— По важным делам, — сдержанно откликнулся отец. — К сожалению, в гости зайти не смогу — покидаю Таэро перед закатом.

Да я как бы и не приглашаю.

— Очень жаль, — с притворным сожалением сказала я. — Я была бы рада, если бы вы зашли к нам.

— В следующий раз.

— Увы, — развела я руками. — Нам нужно идти. До встречи, отец.

— До встречи, Анойя.

Отец с натянутой улыбкой кивнул внукам, и мы поспешили уйти прочь.

— Мама, что ты наделала?! — шипел мне на ухо Тарри.

— Ты ему войну объявила! — вторил ему Аливи.

Коленки тряслись так, что я чуть ли не валилась с ног.

Я шла быстро, приподняв подол так, чтобы не наступать на него лишний раз. Парни с лёгкостью подстроились под мой шаг, хотя я едва ли не бежала.

— Интересно, каким образом объявила, — отчеканила я, пытаясь унять дрожь в голосе. — По-моему, наоборот. Это же перемирие чистой воды! Причём я — пострадавшая сторона, не находите? И я же пошла на компромисс.

Тарри и Аливи больше ничего не говорили, но я чувствовала повисший в воздухе немой упрёк.

Я сама чувствовала, что сделала что-то не то. Но, как бы то ни было, ничего не изменишь. Я уже напомнила отцу о себе, причём просто из чувства протеста. Может, даже досадить ему захотелось, чтобы вспомнил обо мне и чтобы ему от этого поплохело.

Посмотрим, что будет дальше.

Глава 3

ВЫРЕЗАНО!!!

Глава 7.

— ...Ронли, я б тебя на месте убил за такое! — довольно заявил Каони, когда мы после всего произошедшего расселись в гостиной. Я вообще развалилась на нескольких пуфиках и отвернулась от всех.

Ронли лишь хмыкнул.

Шалира и Тамея предпочли исчезнуть из нашего дома, и правильно — теперь мне не до гостей.

Оказывается, то, что сделал Ронли, является поводом для дуэли! Нет худшего оскорбления для огневика, чем вот такой водопад от мага с противоположной стихией. Это ж в прямом смысле подмочили репутацию по самое не горюй.

Прямо анекдот, скажу я вам. Первого мастера огня окатил водой его собственный внук! Да ещё и перед женщинами!

— А правда, что он может от вас отречься, раз вы на моей стороне? — обеспокоенно спросила я.

Все пятеро переглянулись и сморщили носы.

— Не, не думаю, — качнул головой Тарри. — Невыгодно же! Ему наследники нужны в нашем лице, а кроме него, бабушки, тебя и нас в роду Кайто никого не осталось.

Адори неторопливо покивал, соглашаясь.

А на душе у меня всё равно было неспокойно! Я всё думала, а правильно ли я поступила, отказав отцу? Вдруг я навлекла беду и на себя, и на парней?

— Как вы думаете, что имари Хагири с нами сделает за отказ? — пробормотала я, но все услышали.

— Мам, успокойся. Ещё ничего не произошло, — сказал Ронли.

— А если произойдёт?

— Ну вот когда произойдёт, тогда и будем думать. Тем более дед не дурак, сгоряча ничего делать не будет.

— Внимание, вопрос! — Тарри поднял палец вверх. И что-то он какой-то подозрительно воодушевлённый.

— Не начинай! — вскинул голову доселе подавленно молчавший Аливи.

— Ты вообще молчи. Итак, вопрос! Мама, братья, как вы думаете, что будет, если вдруг кошка решит, что она собака, и перестанет подкрадываться к жертве?

Все дружно и обречённо вздохнули.

Блин! Хоть убей, но хода его мыслей я не понимаю! И боюсь никогда не понять! Откуда вообще такие вопросы берутся?!

— Тарри, тебе ответить на вопрос? — как-то странно покладисто спросил Каони.

— Конечно! — Тарри приготовился слушать.

Такс, Тарри, как хочешь, но нам с тобой нужно на эту тему побеседовать, если тебе так нужно заполучить внимание Тамеи.

Что самое интересное, на парней внезапное появление в Круге отца не произвело никакого впечатления. Они продолжили вести себя так, словно ничего не случилось. Только вот я ощутила какие-то изменения вокруг. Как будто кто-то похлопотал над защитой дома — я не могла сказать, усилилась защита или ослабла, но изменилась точно.

— Ронли, а вы с защитой что-то делали, да? — поинтересовалась я.

Все удивлённо глянули на меня.

— Ты её чувствуешь? — спросил Адори.

— Вообще-то давно уже чувствую, как очнулась, так почувствовала.

— Сделали, — кивнул Ронли. — Я её уплотнил.

— Хммм... И ты думаешь, что от вашего отца это защитит? Если вы, конечно, от него защищаетесь... — неуверенно спросила я.

— От отца нет, а от всех остальных — да, — тут Ронли хитро глянул на меня.

Ох, понятно, от кого защищаемся.

Что Каони ответил Тарри на его странный вопрос, я не услышала. Лишь заметила, как Тарри обиженно ушёл из гостиной.

— Ты что ему сказал? — прошипела я в сторону Каони.

— Да я просто ответил на его вопрос! — сказал Каони. — Я не знаю, чего он обижается...

Я побежала следом за Тарри.

— Стой, сын! — окликнула я его. Тот оглянулся.

— Что такое? — встревоженно спросил он.

— Нам нужно побеседовать. Это очень важно. Для тебя в особенности.

Тарри невольно отступил от меня на пару шагов.

— Не пугай меня! Ты всегда так делала, когда хотела надавать мне по шеям! — протараторил он.

— Только тебе, или это ко всем относилось? — хмыкнула я.

— Только мне. А ещё ты грозилась мне язык укоротить, если я опять буду много болтать, — последнее было сказано с обидой.

— Ну, я к тебе за этим и иду... Нет, укорачивать язык не собираюсь, а вот поговорить хочу, — торопливо заверила я.

Тарри молча отодвинул дверь и пропустил меня в свою комнату, в которой царил, откровенно говоря, хаос. Книги стопками стояли прямо на полу у пуфиков, на стене висела мишень с торчащими в ней дротиками, валялись свитки, исписанные и чистые, одежда раскидана... Короче, обычный мужской бардак. Из раза в раз повторяющийся. Даже у Каони в комнате порядка больше.

— Тарри...

— Прибираться не буду! Всё лежит на своих местах.

— Точнее, валяется.

— Валяется. Но на своих местах! Я здесь всё нахожу. И никто не смеет касаться моего творческого порядка! — воинственно заявил Тарри.

— Ладно-ладно! Не собиралась тебя отчитывать, расслабься.

Я уселась на кровать и усадила Тарри рядом.

— Мама, у меня сейчас глаз задёргается, — проворчал он.

— Ничего такого я говорить не буду! — заверила я.

И тут же поняла, что не знаю, как и с чего начать.

— Эмм... Тарри, тебе же нравится Тамея, да? — спросила я, поглаживая сына по руке.

Тот мрачно посмотрел на меня исподлобья, сжал зубы и коротко кивнул. Бедный мой.

— Да, нравится. Только она меня ни во что не ставит.

Я вздохнула и помолчала, собираясь с мыслями. Очень не хотелось обидеть Тарри, но если я спасую, то проблема не решится.

— А почему она так к тебе относится, не говорила?

— Нет.

Хм, даже так.

— О чём вы с ней разговариваете? — на свой страх и риск спросила я.

Сын открыл рот, чтобы ответить, но тут же поджал губы.

— Я не понимаю, чем вам всем не нравится то, что происходит у меня в голове, — он пытался говорить ровно, но голос безжалостно срывался в нервную дрожь. — Я не пойму, это разве обижает кого-то? Или задевает? Или что? Тамея вообще...

— Родной мой, конечно, не обижает! — поспешила я заверить, крепко сжав его горячие ладони. — Просто не все тебя понимают, не у всех так мышление работает, как у тебя. Я тебя принимаю любым, братья тоже, хоть и выпендриваются иногда! Тамея... она девушка приземлённая, практичная, и ей совсем непонятны твои творческие полёты. Вот вообще она тебя не понимает. Она считает, что у тебя в голове нет ничего, кроме ветра...

Тарри подавленно молчал. А я переживала, не слишком ли в лоб говорю такие вещи. Тема всё-таки очень деликатная.

— Если ты действительно хочешь наладить с ней отношения, то, может, тебе стоит немного спуститься на землю, к ней, к её магии? — я позволила себе слегка улыбнуться. — Вы в разных плоскостях живёте. В очень разных. Покажи ей, что у тебя есть что-то ещё, кроме твоих фантазий. А я... я буду тоже тебя расхваливать, какое ты у меня чудо, м? Со мной она общается охотно, и Шалира тоже...

— Да, мам, ты правильно сказала — она приземлённый человек, — сказал Тарри жёстко. — И с тобой она общается не потому, что я ей нравлюсь, а потому, что ты — та высокородная женщина, с которой стоит дружить!

Вот! Умеет же он думать практично! А то всё про барсуков задвигал.

— Ну и что? Мне от этого ни тепло, ни холодно. Я могу использовать её интерес в нашу пользу. Мамку-то свою не недооценивай, а! Не вы одни тут все из себя умные.

Я удивилась мимоходом, с какой лёгкостью мне далось это понимание и эти слова. В другой ситуации я бы ужаснулась и подумала: "Кааак? Как так можно?! Меня используют! Со мной дружат из выгоды! Какая мерзость!", а сейчас я слишком уж мимикрировала под окружающую среду. Да что мимикрировала? Я вновь стала частью этого мира и приняла его законы — иначе не выжить.

Тарри молчал, а я снова заговорила:

— А если так уж по-хорошему... нужно ли тебе связываться с девушкой, которая не стремится тебя понять? Тебе будет трудно, очень трудно...

— Я знаю. Я всё понимаю. Я люблю и всё вытерплю.

Я вздохнула. Спорить не вижу смысла.

— Хорошо, — снова стиснула его взмокшие руки. — Пригласи её завтра, м? И постарайся всё-таки учесть мой совет. Я очень хочу тебе помочь...

И тут нас самым бессовестным образом прервали.

— Имара, имари, простите, что врываюсь, — заговорила Олина, отодвинув дверь. — Имара Анойя, вам просили передать...

В руках она держала огромный букет огненно-красных лилий.

Штук тридцать, не меньше. Такие же, как и у меня на коже.

— Какая прелесть! — я вскочила и побежала к Олине, чтобы забрать у неё букет, но Тарри оказался быстрее и загородил мне дорогу. Я ткнулась лицом ему в спину. — Тарри!

— Не трогай! Его надо проверить, — отчеканил сын.

— Ну Тарри!..

— Олина, от кого цветы?

Та задумалась.

— Почтальон не сказал. Он сказал только, что это для имары Анойи Кайто.

— Подержи-ка его, Олина, ещё немного...

— Тарри, ты что, собрался их проверять? — выгнула я бровь. — Кому надо их травить?

— Яд? — удивился Тарри. — Нееет. Не яд. Другой подарочек может быть. Например, от дедушки. Давно под экте не попадала, мам?

Эти слова меня остудили. Я выдохнула. И в самом деле, недоброжелателя в лице собственного отца я нажила. Наверное, ещё может быть имари Онэри — я всё-таки была очень резка с ним, но справедлива.

Почему-то о Таданари я даже и не подумала...

Тарри протянул к лилиям руку, но не коснулся их. Просто подержал ладонь рядом с ними.

— На них какая-то земная магия. Слабая, — изрёк он и опустил руку.

— Земная?.. Подожди! Ты можешь чувствовать другую стихию?! — ошарашено воскликнула я.

— Ну да. Мы все можем ощущать чужую магию, но распознавать, какие именно заклинания используются, нет. Здесь нужен малыш Аливи. Олина, пожалуйста, пропустите... Аливииии!!! Малыш Аливиииии!!!

Господи! Ну что ж так голосить-то?

Топот бегущих ног раздался по коридору уже минуты через две.

— Тарри! Зачем так орать?! — возмутился с порога Аливи, но тут же застыл при виде букета в руках недоумевающей Олины. — Цветы? Откуда они?

— Что на них за заклинание? — спросил Тарри.

Аливи даже не понадобилось руку протягивать к лилиям — всего лишь прищурился на них.

— Просто стойкость. Они не завянут месяца три, — сказал он.

— Ого! — впечатлилась я.

— Угу. Больше ничего на них нет. Никаких сложных заклинаний тем более. Экте тоже...

— А менталистику вы не учли! Её может распознать только менталист! — подал голос Адори, уже принявшись профессионально растирать ладони. За его спиной стояли Ронли и Каони.

Ну все прискакали на вопль Тарри!

— А ну-ка, ну-ка! — с энтузиазмом подхватил Тарри. — Скажи нам!

— А... её нет, — смущённо ответил Адори. — Всё, менталист распознал. Менталист говорит, что её нет!

— Ну и отлично! — хлопнула я в ладоши. — Не завянет — это здорово!

— Всё равно от него нужно избавиться, — хмуро пробурчал Ронли. — Мало ли что!

— Ага, ещё чего! — я загородила спиной Олину с цветами. — Мне ещё ни разу не дарили цветы! Я не позволю к ним прикасаться!

— Вообще-то дарили, и много, — скептически отозвался Аливи.

— Я помню другую жизнь, и в ней мне никто их не дарил! — раздражённо откликнулась я и обернулась к Олине. — Поставь их в вазу, пожалуйста. В моей комнате. А вы все, — обвела взглядом парней, — постарайтесь выяснить, кто прислал. Всех касается, ясно? Это вам за то, что хотели избавиться от букета. Я на вас обиделась. Вот.

Вот.

Ну а чего они, в самом деле?

Голова гудела. Адори устроил мне очередной урок по менталистике, и я под его руководством пролежала в медитации полтора часа. Всё бы хорошо, но набат в черепной коробке не желал умолкать даже после этого жутко горького отвара, который мне в очередной раз забодяжил Каони. Адори это не сильно удивило, и он велел мне ложиться спать, сказав, что такое бывает.

Сон тоже не шёл. Весь дом погрузился в тишину, а я мучительно бодрствовала, держась за голову и нажимая на виски, как будто это могло помочь.

В прикрытое плющом окно заглядывал свет Улы-Кадары, ветерок трепал ветви деревьев на улице, отчего листья томно вздыхали и замолкали на пару мгновений, чтобы в следующий миг вздохнуть снова.

Нет, не могу.

Я скинула одеяло и всунула ноги в домашние плетёные тапочки. Накинула через голову ситцевое платье — подпоясываться не стала. Я так, балахонистой похожу. Кто на меня смотрит?

Тихо, стараясь не шлёпать тапками по полу, заскользила в сторону кухни, изредка пошатываясь от пульсирующего шума в ушах. Мне сейчас жизненно необходимо хотя бы чаю выпить.

Зашла в кухню и поняла, что нужно свечу зажечь.

Эх, Каони, вот так ты о матери заботишься, да? Огненный маг не может свечу зажечь! Позор!

Свеча нашлась на столе, совсем новая, горевшая всего раз и недолго

— Цуши! — шёпотом позвала я.

Свет "ночных сестёр" падал как раз на плиту. Я увидела, как из-за плиты выползла огненная сущность, сонно потирая лапкой заспанные глаза. Гребень его был скорбно опущен. Наверное, недоволен Цуши, что хозяйка посмела его разбудить в такое время.

— Мне нужна помощь, — сказала я тихонько и протянула к нему руку со свечкой. — Я не помню, как зажигать свечу, представляешь?

Неподвижные яркие глаза Цуши уставились на меня, и в них явственно читалось: "Хозяйка, ну ты даёшь!" Впрочем, вредничать элементаль не стал — вздыбил гребень и прицельно плюнул огоньком на фитилёк. Пламя дёрнулось туда-сюда, но стоило поставить свечку прямо, как оно выровнялось.

— Спасибо! Цуши, а можешь разогреть плиту? Пожалуйста!

Элементаль на эту просьбу издал звук, напоминающий фырканье, но заполз внутрь плиты. Через пару минут уже можно было ставить чайник — Цуши хорошо её разогрел.

Голова всё не проходила. Стало даже хуже — начало подташнивать. Надеюсь, меня не вывернет от чая.

Всё так же в полутьме, при свете Улы-Кадары и свечки, я нащупала возле плиты шкафчик с чаями и взяла первую попавшуюся баночку. Надеюсь, это не тизарская вишня.

Нет, не тизарская и не вишня. Просто зелёный чай с облепихой.

Посидела немного, подождала, пока немного остынет. Во рту стало горьковато. Да что со мной?!

Достала мёд.

Цуши с едва слышным шорохом выполз из плиты и сочувственно посмотрел на меня.

— Плохо мне, Цуши, — вздохнула я, отхлёбывая чай, который так и не остыл.

Элементаль легко соскочил с плиты, прошлёпал лапками ко мне и запрыгнул на колени. Я умилилась, когда он свернулся клубочком и прикрыл глазки. Интересно, вот он рептилия, значит, холоднокровный. Но он огненный! Может, всё же теплокровный?

А ещё, чем же он питается? Ему же нужна энергия, чтобы огонь вырабатывать. Надо будет спросить, чем его Каони кормит.

Я узнавала, что есть элементали и других стихий. Водный похож на огненного, только чешуя у него голубая, а гребень зеленоватый. Воздушный представляет собой маленькую птичку, напоминающую трясогузку, только оперение у неё ослепительно-белое, а маховые пёрышки нежно-жёлтые. А земной... земной — это цветок, который никогда не отцветает. Он похож на ландыш, только цветочки у него тёмно-красные и более крупные. Аливи мне его разок показывал, он растёт в самой глубине сада и, по словам сына, даже зимой прорастает сквозь снег.

Кстати, о цветах. Мои парни так уверены, что там ничего нет, кроме простенького земного заклинания... а вдруг есть? Вдруг там вообще яд? А ведь его отмели сразу как вариант. То-то мне так хреново!

Ладно, выставлю их из комнаты. На всякий случай. Даже если на них никаких ядов нет.

После чая я поняла, что мне надо на улицу. Причём чем быстрее, тем лучше. И чем дальше от двора, тем лучше.

— Цуши, слезай. Я встаю.

Элементаль сделал по-другому — он умудрился переползти ко мне на плечо и обвить шею под волосами наподобие воротника, вцепившись коготками в ткань платья. Он что, собрался со мной? Нет, я не против, просто неожиданно.

— Ну хорошо, сиди. Немного неудобно, правда, но потерплю.

Со свечой на цыпочках вышла из кухни и направилась к выходу. Так-так-так, где моя повседневная обувь? А, вот они стоят, мои туфельки. Главное, сильно не топать.

И плащика нигде нет. Олина вечно эти плащики и накидки относит куда-то, как только я прихожу домой. Неприлично же женщине-магу посреди улицы татуировками светить. Во дворе — пожалуйста, в помещении — на здоровье, а на улице — ни-ни. Почему — я так и не поняла. Откуда пошёл этот предрассудок — тоже нигде не упоминается.

Ой, да в конце концов-то! Кто на меня ночью будет смотреть? Все нормальные люди в такое время десятый сон видят, и им нет дела до какой-то там меня без плаща и с татуировками напоказ.

Буду считать, что это моё желание выйти на улицу в одиночестве, не считая элементаля на шее — протест против воли сыновей. Они не разрешали мне выходить в одиночку даже во двор, не говоря уже о целом городе. А сейчас очередной бунт, только против собственных отпрысков. Надеюсь, их страхи не обоснованны.

Задула свечу и поставила её на ступеньку.

Одно успокаивает — в Таэро преступности почти нет. Это самый безопасный город во всей стране, и это здорово на самом деле. По крайней мере, я закрывала за собой калитку без страха. Может, это шум в голове притупил все чувства и рациональные доводы.

Тёплая ночь. Ула наполовину скрылась за горизонтом, Кадара поспевала за сестрой. Скоро начнёт рассветать. Поют цикады в унисон со сверчками. Где-то вдалеке заливается звонким щебетом какая-то ночная птаха. Местный соловей, наверное.

Опять такое чувство, будто нырнула в кисель. Утопленница в киселе. Кошмар.

Ночь обостряет все запахи. Все цветы пахнут сильнее именно ночью. Распускаются и благоухают цветы, чьё время — ночь.

Горят фонари, освещают мне путь. Я иду медленно, стараясь не наступить на подол. Выгляжу, наверное, как привидение — в широченной светлой одежде, неторопливая, бледная, да ещё и с огненным элементалем, обнявшим шею всем своим тельцем.

— Цуши, я знаю, ты помнишь имари Таданари, — хрипло проговорила я вполголоса. — Я бы расспросила тебя о нём, но ты не сможешь мне рассказать, и обо мне тоже, какой я была...

Цуши вздохнул и крепче вцепился коготками в ткань. Показалось, что он и сам жалеет, что не может разговаривать.

Я погладила его кончиками пальцев.

Не знаю, сколько я так прошлялась по улицам Таэро, усердно вдыхая пропахший влагой и пыльцой воздух. Но знаю, что долго. Занялся холодный рассвет. Даже в самых тёмных углах посветлело.

И в голове слегка прояснилось. Слегка. Тьма всё равно застилала разум.

Анойя. Анойя. Анойя.

Холодное имя. Как этот рассвет. Как дуновение стылого ветра. До костей пробирает, и тело покрывается гусиной кожей при одном только упоминании этого имени. Неудивительно, что я его не любила.

Пустая рыночная площадь встретила меня пустыми прилавками и невероятным унынием.

Таданари...

Очень твёрдое имя. Открытое и сильное, звучное, раскатистое. И в то же время очень мягкое из-за этого "ри" в конце.

Ты очень сильно любил меня, Таданари. Об этом все говорят. Почему ты первым делом пошёл на заседание Круга, в этот змеюшник, а не ко мне? Самоутвердиться тебе захотелось больше, чем увидеть меня? Ту, которую ты любил? Ту, которую ты проклял? Ты же знаешь, что я очнулась!

Конечно, я понимаю всё, но... мне обидно!

Где ты сейчас? Где ты сейчас?!..

— Та-да-на-риииии!!!

Цуши испуганно поднял голову и вздыбил гребень.

Эхо. Кажется, оно отразилось от стен каждого близлежащего дома.

Как будто мой любящий (или нет?) гений откликнется. Он спит уже давно.

Бег за спиной. И чья-то ладонь с размаху на моё плечо опустилась.

Элементаль гневно зашипел. Я взвизгнула. Дёрнулась в сторону. Рука с плеча соскользнула.

Рванулась бежать. Но дорогу перегородили. И сильная ладонь успела схватить за запястье. Тряхануло меня знатно. Зажмурилась — ещё чуть-чуть, и вырвет.

— Мама! — раздался полный негодования голос Ронли.

Жесть, до меня только сейчас дошло — своим воплем я перебудила половину Таэро! Сейчас зажгутся свечи в окнах, и заспанные люди начнут недовольно высовываться из окон, смотреть на улицу в поисках нарушителя спокойствия...

— Мама, подними голову и посмотри на нас! — жёстко потребовал Ронли и тряхнул мою руку.

Мой желудок не выдержал.

Недавно выпитый чай оказался на земле, чуть в сторонке от нас.

Цуши в панике повис у меня на плече, цепляясь за волосы. Он даже переполз на голову, судорожно пытаясь удержаться там.

— Мама, что с тобой? — испуганно выдохнул Аливи, когда я, тяжело дыша, выпрямилась.

Господи, и он здесь! Они что, все прибежали?

Нет, тут только Ронли и Аливи.

На мои плечи лёг плащик.

— Не знаю я, что со мной! — слишком резко ответила я, глядя в глаза сначала одному, потом второму. — Адори об этом не предупреждал! У меня голова раскалывается, меня мутит, мне плохо! Ай, Цуши, больно!..

Плохо, что маг может прикоснуться к элементалю только своей стихии, иначе попросила бы их снять с меня эту ящерицу.

— Ладно, поговорим попозже, — сказал Ронли упавшим голосом и без предупреждения подхватил меня на руки. Я пискнула, а элементаль чуть не упал с моей головы, вовремя схватившись лапками за волосы. Я застонала. Больно же!

— Цуши, иди сюда, — буркнула я, одной рукой обхватив сына за шею, а вторую расположив так, чтобы было удобно держать элементаля.

Ящерица, казалось, только этого и ждала. И вот я слегка приобнимаю свернувшееся калачиком пресмыкающееся. Гораздо удобнее, чем терпеть выдирание волос, пусть и невольное.

Всё равно татухи напоказ — плащ распахнулся и свесился. Ну и ладно.

Чувствую, дома меня ждёт головомойка. Безобразие! Это я должна провинившихся детей отчитывать, а не они меня!

— А только вы вдвоём пошли меня искать? — сонно спросила я, подняв глаза на хмурого Ронли.

— Ещё Тарри, — бросил мне старший сын.

Я отвернулась. Понятно. На меня обиделись и разозлились. Плохо.

Заметила, что рядом с моей головой вышагивает подавленный Аливи. Такой у него был понурый вид, что захотелось приласкать, успокоить, погладить по волосам, но я на руках у Ронли, и поэтому не получится.

Когда мы дошли до дома, Ронли с ноги открыл дверь, да так, что она, бедная, жалобно треснула, стукнувшись о стену, и беспомощно качнулась туда-сюда. Меня соизволили поставить на ноги, которые не пожелали меня держать — пришлось непослушной рукой опереться на Аливи. Тот с готовностью обнял меня.

На кухне нас ждали три недовольные физиономии: Тарри, по которому было видно, что он зашёл домой всего лишь минутой ранее, Каони, нетерпеливо постукивающий рукояткой поварёшки по столу, и Адори, по своему обыкновению погружённый в медитацию.

— Цуши, скотина... — процедил Каони.

— Так, не смей его трогать! — рявкнула я. Элементаль испуганно сжался у меня в руках, и я прикрыла его плащом. — И вообще, что за экстракт преисподней ты мне намешал?! Почему у меня от него башка чугунная? И я так и не уснула!

— Успокойся, мам, — пошёл на попятный Каони. — Слышишь меня? Я делал всё, как обычно, я те же травы заваривал!

— Тогда почему меня так таращит?!

— Мама, я же тебе говорил, что так бывает! — довольно резко осадил меня Адори, вынырнув из размышлений. — Ты в медитации перележала, ясное дело, что тебе будет плохо!

— Почему не вывел, раз плохо?

— Потому что было бы ещё хуже!

— Да куда ещё хуже-то?

Ага, лучшая защита — это нападение. Предчувствовала, что с меня потребуют ответа за ночную вылазку, а тут я такая в лоб начала с упрёков в том, что Каони мне там набодяжил.

— Так, мам, успокойся, — жёстко прервал перепалку Ронли. — И скажи нам — что тебя потянуло на улицу?

— Да потому что ещё чуть-чуть — и я бы здесь задохнулась, — угрюмо проворчала я и ни капельки не солгала.

Цуши соскользнул с моих рук и поспешил к плите. Каони строго проводил его взглядом, но ничего не сказал.

Лицо Ронли смягчилось.

— Мы же просили тебя не выходить из дома без нас...

И тут меня в очередной раз накрыло.

— Да, просили! И ничего мне не сказали! Ни зачем, ни почему, ни с какой стати! Мамке они ещё запрещают, сопляки! — и хлопнула ладонью по столу. — Мне надоело сидеть дома! Я хотела погулять! Одна! И вообще мне плохо!

Сыновья сначала насмешливо глянули на меня, мол, ой-ёй-ёшеньки, совсем мамка поехавшая стала, а потом ошарашено вскинули брови, когда я заголосила громче прежнего. Видимо, нечасто у меня случались такие закидоны. И, наверное, мигрень у меня была редким явлением.

— Так, мам, успокойся, — примирительно сказал Адори. — Всё хорошо, тебя никто ни в чём не винит. Мы просто испугались за тебя. И мы не просто так просили тебя никуда не выходить без нас — теперь опасности стало две, отец и дед. Понимаешь?

Я молча стояла и глубоко дышала, пытаясь успокоиться. Постепенно доходила здравость увещеваний Адори.

— Понимаю, — признала я. Признала также и то, что в ногах правды нет, и села за стол напротив Каони.

Тарри был непривычно задумчив — обычно такое состояние характерно для Адори. Вот не иначе как придумывает очередной каверзный вопрос, ставящий всех в тупик.

— Я могу позвать своего элементаля, — предложил он. — Будет за мамой летать...

— И дальше что? — резонно спросил Ронли. — Мама не может пока за себя постоять. Элементаль не помощник.

Тарри снова задумался.

— Каони, ты точно ничего в отваре не перепутал? — засомневался Адори.

— Да я его с закрытыми глазами сделаю! Как я могу напутать? — уязвлено отозвался третий сын.

— Не знаю. Но всё-таки он же должен был подействовать, а?

Каони закатил глаза.

— Вот я сейчас открою банку, понюхаю, посмотрю и скажу, что всё правильно! — с громким стуком бросил поварёшку на стол и последовал к шкафчику с чаями.

Все, и я в том числе, внимательно наблюдали за тем, как Каони достал баночку, снял крышку и принюхался. Мы затаили дыхание.

Поняли, что не всё так просто, когда у Каони изумлённо вытянулось лицо.

— Слушайте, я реально перепутал!

— Что?! — воскликнули хором все.

— Дай! — Ронли подлетел к брату и выхватил у него банку. Понюхал сам.

— Как будто ты на запах что-то поймёшь, — фыркнул Каони.

— Ну ты ж сам не понял!

— А ты тем более не поймёшь! Дай сюда...

— Каони, что это за трава? — спросил Адори, положив конец намечающемуся спору.

Тот задумался.

— Ммм... Я её собирал у северной Чаши, — почесал макушку. — Она называется нои, и она... повышает давление, чтоб её!

Все дружно вздохнули.

— И чем же она отличается от той, которую ты всегда добавлял? — спросил Адори.

— Ну у них свойства разные!..

— Нет, я имею в виду запах, цвет...

— А! Немного отличается. Нои погорчее пахнет... и банка с ним стояла всегда у стенки! Вдали! Её никто не заваривал, кроме отца. Понятия не имею, кто за ней лазил...

— А ты точно никого не пускал на кухню?.. — с сомнением спросил хранивший молчание Аливи.

Каони замер и задумался.

— Тут никого, кроме меня и слуг, не было, — сказал он.

— Точно?

— Точно!

Я ощутила, что если ещё хотя бы минуту просижу тут, то точно лишусь чувств.

— Вы как хотите, а я пойду досыпать, — простонала я. — Раньше обеда меня не будить. Если кто придёт, велите ждать. Ну и развлеките гостя, чтоб не скучал, пока я сплю, хорошо?

— Хорошо. Пошли, доведу тебя, — Ронли приобнял меня за плечи и повёл из кухни.

Поспать мне удалось, причём очень хорошо. Не то, чтобы я прямо сильно и долго дрыхла, но проснулась вполне отдохнувшей и без следа ночной мигрени. Пробудилась я как раз в предобеденный час, и Олина сразу же поспешила огорошить свою госпожу: меня ждал гость. Точнее, гостья — имара Умиса. Она пришла часа три назад и дожидалась меня в одной из гостиных, попивая чай и мило беседуя с Аливи. По словам Олины, имари Ронли аж зубами скрипнул, когда имара Умиса заявилась в дом, да ещё и без предупреждения, но его быстро успокоили братья.

Сначала я заметалась, чтобы поскорее собраться и не заставлять гостью ждать лишние минуты, но потом придержала спешку. Поспешишь — людей насмешишь. Поэтому позволила Олине в привычном темпе себя расчесать, одеть и вообще примарафетить. Попросила принести завтрак туда же, где сейчас находится имара Умиса.

— Анойя! — радостно воскликнула она и вскочила с места.

Мы обнялись. Я всё ещё неловко себя чувствовала наедине с ней.

— Ты уже знаешь про события в Круге? — спросила она, пытливо заглядывая мне в глаза.

— Я знаю про то, что произошло там вчера, — ответила я. — Таданари вернулся.

— Да, — кивнула Умиса. — И сегодня он снова был там, на заседании.

О, а это уже интересно!

Имари Таданари явился сегодня ровно к началу заседания, предварительно прихватив с собой складной стульчик. Чтобы не докучать коллегам поиском сидячего места, как он объяснил.

Всем стало очень неловко от его присутствия — все слишком хорошо помнили его вчерашний визит. Однако всеобщая неприязнь совершенно не смутила гения Круга, и он будничным тоном поинтересовался у имари Йаруиши, как поживает его поясница и в каком состоянии его здоровье в целом, не было ли этого ужасного смертоносного жара. Центр Круга едва удержался от оскорбления и лишь усмехнулся, сказав, что произошедшее было лишь актом невероятного везения, которым воспользовался имари Таданари. Однако он безмерно благодарен гению Круга за избавление от радикулита и за то, что имари Таданари так удачно воспользовался везением.

Все мастера зашушукались, поражённые таким откровенным пренебрежением — они-то не сочли исцеление Центра за везение, но имари Таданари продемонстрировал самое непоколебимое спокойствие, какое только может быть. Выражение лица его осталось неясным из-за маски, но голос показался всем в чём-то даже весёлым.

"Как вам угодно, имари Йаруиши, везение так везение, — ответил он. — Однако неужто вы таким образом хотите увильнуть от обещания?"

"Какого обещания?" — с подозрением спросил Центр.

"Вот так, вы уже и забыли! Обещания, что заберёте свои слова назад. Свои угрозы, что я пойду под суд, если с вами что-то случится. Вы живы и абсолютно здоровы. Что скажете, имари?"

Никто не встревал в диалог из соображений безопасности. Центр Круга изо всех сил старался сохранить самообладание — присутствие невесть откуда вернувшегося Таданари раздражало его неимоверно. Да и успех гения, который уже неоспоримо доказан, тоже не мог способствовать хорошему настроению.

"Признаю свою неправоту, имари Таданари", — сквозь зубы ответил Центр.

"Извинения приняты, большего мне от вас и не надобно, — простодушно сказал Таданари. — А это значит, что я могу рассчитывать на разрешение продвигать целительство и обучать ему, верно, имари Йаруиши?"

Тот тяжело вздохнул и промолчал. Слово взял имари Шехами, второй Центр Круга.

"Разумеется, имари Таданари, всё, что нужно, вам предоставят. Только вот кто будет способен справиться с целительством? Неужто земные маги?.."

"Менталисты любой степени таланта, — ответил Таданари. — Думаю, достойные мужчины и женщины не откажутся от расширения своих умений..."

"Имари Шехами, мне кажется, это опрометчиво", — вмешался имари Йаруиши.

"У нас с вами ещё состоится беседа по этому поводу, — косо взглянул на него коллега. — Имари Таданари, вы можете быть уверены, что столь благое начинание получит поддержку".

"Премного благодарен, имари Шехами, ваша благосклонность очень много для меня значит, — кивнул Таданари. — У меня есть одна просьба. Могу ли я привлечь к совместной работе недавно найденного родственника?.."

Теперь все присутствующие дружно побледнели. Возможно, кто-то даже поседел на несколько волос.

На последних словах я сама не удержалась и от удивления открыла варежку. Чашка с чаем чуть не выпала из рук.

Родственник? Таданари нашёл родную кровь?! Теперь он не такой безродный, каким его все привыкли воспринимать?

Интересно, знает ли его родственник что-то об их семье, об остальных её представителях, о степени почётности имени их рода?

Что ж, теперь отец моих сыновей точно не один. Неудивительно, что все переполошились — вдруг этот неизвестный товарищ обладает такими же выдающимися способностями? Тогда всем точно стоит опасаться за свои места.

А вот откуда имара Умиса знает обо всём произошедшем? Кто у неё осведомитель, мастер чего и какой степени?

Нужно будет позвать Шалиру или Тамею и сравнить рассказы. Уж у этих двух девочек источники информации надёжные — отцы.

— Умиса, а откуда ты всё это знаешь? Кто рассказал? — спросила я.

Неожиданно веснушчатые щёки рыжей залились краской. Умиса замялась, прежде чем ответить.

— Человек проверенный и надёжный. Лгать ему нет нужды.

Меня осенило.

Неужто любовник? И кто это из мастеров?

Почему она скрывает это от меня? Боится, что я осужу её? Я, которая прожила вне брака с любимым человеком двадцать пять лет? Или сколько там? Двадцать шесть? Неважно.

— Ну раз так, то хорошо, — улыбнулась я.

Имара Умиса, впрочем, довольно скоро откланялась. Видно было, что ей неловко. Странно. Из-за чего? Из-за того, что я задала неудобный вопрос? Вдвойне странно. Она сама своим рассказом дала повод для него. Интересно же мне, откуда она взяла информацию из Круга.

Ладно, это не столь принципиально.

Адори и Каони затеяли спор, кто будет меня сейчас учить. Адори настаивал, что при таком прогрессе в менталистике просто жизненно важны регулярные занятия, а Каони возмущался, говоря, что толком не провёл ни одного урока по магии огня.

Я встала на сторону Каони — мне хотелось ещё пообщаться с Цуши и научиться брать под контроль стихию, а то будет ещё какой-нибудь казус, подобный вчерашнему.

Только вот не суждено было состояться нашему занятию по огню. Это повергло нас с Каони в ошеломление.

Мы услышали сухой голос Ронли откуда-то из коридора.

— Прошу прощения, имари Нахарими, мы были вынуждены усилить защиту и принять некоторые меры предосторожности. Поэтому защита вас и не пропустила.

— Ничего страшного, имари Ронли, я всё прекрасно понимаю, — как всегда мягко ответил имари Нахарими.

Сердце замерло.

Этого только не хватало. Отец решил задействовать тяжёлую артиллерию в лице моего жениха в надежде, видимо, что природное обаяние последнего сыграет свою роль в убеждении непокорной меня.

Ну-ну.

Теперь-то я учёная, на чары не поведусь.

Наверное.

Хочется верить.

Посмотрим. Имари Нахарими, выходите на смертный бой!

Ронли проводил оного в гостиную, где мы сейчас находились с Адори и Каони. Первый глянул на прибывшего заинтересованно, второй — подозрительно, но оба встали, поклонились и церемонно его поприветствовали. Вышли, Ронли тоже тактично удалился.

Мы остались наедине. Я не торопилась вставать с дивана и произносить это ужасно длинное и напыщенное приветствие.

Отхлебнула чая. Получилось довольно громко.

Имари Нахарими продолжал стоять рядом со столиком, внимательно смотрел на меня и хранил молчание.

— Присаживайтесь, — я кивнула на пуф рядом с собой.

Жених воспользовался приглашением.

— С чем пожаловали?

Знаю, невежливо так резко разговаривать с гостем, но по-другому не могу. Я ведь и так в курсе, с чем он пришёл, и мне это не нравится.

— Имара Анойя, я очень сожалею, что пришлось так торопиться со свадьбой...

— Торопиться? Ничего не знаю. Я выхожу замуж через три месяца, — нервно ответила я. Аж внутри всё клокочет.

Имари Нахарими вздохнул.

О, нет, не нужно на меня так смотреть! А то я поддамся на уговоры.

— Поймите, сейчас нам нужно поторопиться ради нашего же выживания и выживания наших детей, — вкрадчиво начал он свои сладкие речи.

— Сомневаюсь, что имари Таданари всё бросит и пойдёт наносить нам всем ущерб, моральный и физический, — возразила я. — У него сейчас своих забот полно.

— Скажите, почему вы так держитесь за эти три месяца?

— Потому что это единственное право в брачном вопросе, которым я обладаю. Я хочу его за собой сохранить.

— То есть просто дело принципа?

— Если вам так угодно, то да.

Имари Нахарими внимательно посмотрел на меня, словно бы пытаясь что-то увидеть в моей голове. Неа, вы не менталист, вам меня не запугать такими трюками.

— А не пожелали ли вы таким образом оставить время для того, чтобы свидеться с имари Таданари? — спросил он, не спуская с меня взгляда огромных бархатных глаз.

— Пожелала, — кивнула я. Чего теперь скрывать? — Только вот я до сих пор не знаю, где его не искать. Он наверняка умеет прокладывать порталы через любое пространство... Хоть у входа в здание Круга подкарауливай.

— Он не навещал вас?

— Нет. И этим показал, что ему глубоко безразлично и на меня, и на сыновей.

— Не думаю. Такие люди, как он, не могут просто так оставить тех, с кем близки. Им это невыгодно.

Я прикрыла глаза.

Выгода, выгода, выгода.

Как же я устала от этого слова.

— Имара Анойя, — продолжил жених. — Если вы так непреклонны, то, может, вы сократите срок своей свободы хотя бы до полутора месяцев?

— Имари Нахарими, вы же не горите желанием жениться. Сами-то почему так торопитесь?

— Только ради будущего Кагари и Иньяры. И ваших сыновей.

Ну да. Как будто я ожидала другого ответа.

— Я подумаю над этим.

И тут мы оба напряглись. Имари Нахарими прищурился и опасливо огляделся.

Защита на стенах дома пошла волнами. Завихрения забеспокоились, перетекая друг в друга, меняя узор.

Кто-то непрошенный пытается вломиться? Или как?

Мы с непониманием уставились друг на друга.

— Оставайтесь здесь, я пойду ко всем и проверю, — имари Нахарими поднялся со своего места.

Но шага к двери так и не сделал — там стоял Аливи, белый как полотно и напуганный до смерти.

— Мама, там...

Имари Нахарими и Аливи припустили вперёд по коридору, я же, подхватив подол, побежала следом, но поспеть за мужчинами не получилось.

Опасность, так напугавшая Аливи, находилась за порогом дома. В дверном проёме неподвижно стоял Ронли, чуть в сторонке маялась полумёртвая от ужаса Олина.

Каони... Каони лежал без чувств рядом с крыльцом, прямо на дорожке. Он напоминал тряпичную куклу. Тарри и Аливи сидели рядом с ним и пытались как-то привести его в сознание.

Ладони похолодели вмиг. Ноги тоже. Вдох похож на всхлип.

Рука Ронли. Она преградила мне путь. Я должна быть там, с Каони!

Но перестать дёргаться мне всё же пришлось. Я увидела того, кого видеть не хотела теперь уж никогда.

Отец.

Имари Хагири даже не смотрел в сторону не подающего признаков жизни внука. Он стоял поодаль, метрах в двух от Каони, и всё его внимание было приковано к нам — тем, кто стоял в дверях.

— Имари Нахарими! Какая удача, что вы здесь, — усмехнулся он.

Я растерянно оглянулась на жениха. Он ничего не ответил и лишь с непониманием смотрел на будущего тестя.

— У меня к вам убедительная просьба. Как человек с благородным именем и древней семьёй, пожалуйста, будьте свидетелем тому, что сейчас свершится.

Отец ничтоже сумняшеся подошёл к крыльцу, хладнокровно обойдя Каони и Тарри с Адори, которые явно готовы были его убить, но не решались на это.

То, что произошло в следующий момент, повергло меня в изумление.

Имари Хагири вытянул вперёд руку и тут же резко махнул ею.

Целый сноп огненных искр с щелчками осыпался на Ронли. Тот невольно зажмурился.

Что это такое?

— Как тот, кто перенёс оскорбление от носителя противоположной магии, я требую ответа, — отчеканил отец.

Имари Нахарими вздрогнул и расширил глаза.

— Имари Хагири! Это же ваш внук!.. — вскричал он.

Тот холодно посмотрел на него.

— Дуэли быть, — ответил он.

Что?!

Тысяча чертей! Какой ещё дуэли?! С какой вообще радости?

Вспомнила водопад.

Вспомнила гнев отца и его страшное обещание.

Вспомнила слова, что это и есть повод к дуэли, что это оскорбление...

Посмотрела на Ронли.

Он улыбался.

— Да будет так.

Вытянул руку и так же ею махнул. Имари Хагири окропили мелкие брызги. Как дождь.

Ответ?

Усмешка вновь исказила лицо отца.

Если бы не поддержка Аливи, я бы шлёпнулась в обморок вслед за Каони. В глазах потемнело, в ушах гулко стучала кровь.

Отстранённо заметила, что отец и Ронли обменялись поклонами, что отец, развернувшись на каблуках, ушёл, что парни внесли Каони в дом и направились к его комнате...

— Простите, имари Нахарими, но боюсь, что свадьба не состоится, — сказала я.

Тот вопросительно приподнял бровь

Мне стоило больших трудов ограничиться лишь этими словами!

— Придётся вам искать другой путь вхождения в Круг, — продолжила. — Я просто не прощу себе, если после всего этого позволю ему стать Центром Круга. Простите, что ломаю ваши планы, я тоже хочу, чтобы у Кагари и Иньяры было хорошее будущее, но поймите меня. Если я продолжу идти у отца на поводу, то это будет очень некрасиво.

На скулах жениха затвердели желваки. Руки судорожно сжались в кулаки и тут же разжались.

Я перепугалась — неужто разозлила?..

Но нет — лицо имари Нахарими смягчилось, и он кивнул.

— Я вас понимаю, — ответил он негромко. — Ступайте к сыновьям, вы им нужны.

Но что-то шевельнулось в душе, когда я смотрела ему вслед. Шевельнулось — и причинило новую боль, задело старую, много-много старых болей. И вообще моя душа — одна сплошная открытая рана. Как тело, с которого спустили кожу и облили солёной водой.

В комнате Адори отчаянно растирал ладони и безуспешно пытался вернуть брата к жизни. Я ни разу не видела его в таком состоянии — он чуть ли не плакал, но держал лицо изо всех сил.

Все взгляды обратились ко мне. Адори поднял голову. Олина глотала слёзы.

— Мама, я верну его! Обязательно верну... — и снова шершавый звук.

— Что он с ним сделал? — резко спросила я и села рядом. — И за что?!

Ну почему я такая бесполезная? Я же менталист, и я не могу помочь!

— Каони полез в поединок, — мрачно сказал Аливи.

— А дед оказался сильнее! Намного! — добавил Тарри.

— Знаешь, мам, дед не только дознаватель в Храме. Он ещё и исполнитель наказаний, — сказал Адори, сжимая ладонями голову Каони. — Палач, если угодно. Только для магов. Лишение магии — это страшная вещь...

— Я вам как-нибудь расскажу об этом, — внезапно подала голос Олина.

От горечи в её голосе кожа покрылась мурашками. Сердце закуталось в лёд.

Я никогда не задумывалась над настоящим возрастом Олины. Она выглядела лет на тридцать, но при этом присутствовала на всех моих родах, при этом была свидетелем моего младенчества, детства и отрочества, при этом перешла вместе со мной и Таданари в этот дом...

Клановых магических татуировок на её руках не было.

"Имара, я же не маг!"

Как небрежно это было сказано тогда...

Неужели Каони тоже теперь?..

Судорожно задрала рукав рубахи. Кленовые листья Таданари и красные лилии дома Кайто были на месте.

— У Каони временное лишение, татуировки не исчезнут, — пояснил Адори, быстрым движением смахнув пот со лба. Снова растёр ладони. — Я всё сделаю, но верну ему магию... иначе это лет пять будет тянуться...

Пять лет?! Пять лет без магии?.. Адори, сделай всё, что можешь!

Вот как так-то?

Когда я была у родителей, я успела порадоваться, что наконец-то отношения с отцом налаживаются! Я могла спокойно обратиться к нему с вопросом, и он спокойно и доброжелательно мне отвечал. Я видела, как теплеет его взгляд! Я искренне надеялась, что вечная мерзлота между нами дала трещину! Что разрушило все мои попытки примирения?

Сейчас я ненавидела Таданари всей душой и всем телом. Где он шляется? Где его носит, когда он так нужен?!

Ронли...

— Почему ты не отказался от вызова? — без обиняков обратилась я к нему.

— Ты как себе это представляешь? — угрюмо и ну очень высокомерно поинтересовался старший сын. Аливи и Тарри уставились на меня так, словно бы я сморозила самую ужасную глупость во всех близлежащих мирах.

Да. Эти проклятые эмоции превратили мой мозг в жиденькую кашу наподобие манной.

Я слишком слаба.

Сначала я просто позорно захныкала, а когда меня попытались обнять, в один миг рухнула во тьму.

"Не прощу. Никогда. Ни за что. Такого не прощу даже родному отцу!.."

Очнулась я от собственного гнева. И даже не поняла, откуда он взялся и как разгорелся, ведь я же была без сознания!

Голова, как ни странно, была ясной, и сознание аж звенело от такой ясности. И естественные потребности тела никто не отменял.

Комната всё пустовала, когда я вернулась. Незамутнённость мозгов я переоценила и на кровать не села, а с размаху рухнула ничком. Перед глазами закружились яркие мушки и цветастые муравьи, и все двигались, двигались в этом аляпистом море. Узор на покрывале сводил с ума и скручивал внутренности.

Шорох двери резанул по слуху пуще ножа. Но опасности никакой.

— Мама! Наконец-то.

Адори предусмотрительно не повышал голоса, за что я была ему благодарна.

— Сейчас будет легче. Потерпи немного.

Тёплая растёртая ладонь легла на мой лоб. На миг в сознании стало липко, но тут же сумерки рассеялись.

— Лучше?

— Намного. Что с Каони? Сколько я пролежала? — перевернулась на спину.

Адори замялся.

— Сейчас только рассвело.

Ага. Только рассвело. А когда я отключилась, было примерно часа четыре дня. Такс, это я пролежала весь день, всю ночь, и только вот сейчас проснулась? Неслабо меня так отрубило. Потрясения — страшная вещь.

— А ты решил не лезть и позволил мне спокойно полежать без сознания? — усмехнулась я, но тут же поправилась. — Хотя, конечно, тебе не до меня было, да и со мной ничего серьёзного не произошло. Как Каони, ты мне расскажи?

Глаза Адори воодушевлённо загорелись.

Оказывается, Адори просто отключился далеко за полночь, когда уже потерял надежду что-то сделать с магией Каони и привести того в чувство. Просто завалился набок рядом с братом и проспал так часов пять. Когда проснулся и вновь принялся за дело, обнаружил, что все способности Каони в полном порядке, словно бы их никто не трогал и не вредил им! А вот вернуть брата в сознание так и не получилось. Сложилось впечатление, что это экте, сходное с моим.

Я выматерилась так, что Адори покраснел.

Ещё этого не хватало! Я год провалялась вот так, никто не мог понять, что со мной и как это убрать, а теперь ещё и Каони подставился! Ну зашибись вообще!

Я попросила оставить меня одну. Мне нужно было собраться с мыслями.

Итак, замуж я теперь точно не выйду. Назло отцу. Имари Нахарими был разочарован, да, что место в Круге от него уплыло, но для него есть и хорошая сторона — не придётся терпеть рядом нелюбимую женщину.

Дуэль с Ронли. Господи боже мой, это вообще чёрт-те что и сбоку бантик! И всё из-за того водопада, который старший сын обрушил на голову разгневанному дедушке на глазах аж у трёх дам. Всего лишь из-за этого! Хотя, если подумать, то в оставленном мною мире порой хватало и более ничтожного повода для поединка.

"И как ты себе это представляешь?" — вспомнились холодные слова Ронли. И в самом деле, как? Кодекс чести, как-никак. Однако кое-кто из моих родственников напрочь утратил понятие о чести. Наверное, и я в своё время тоже утратила, раз сбежала с безродным гением с ранним внебрачным ребёнком под сердцем. И спустя какое-то время этот ребёнок сойдётся в бою с собственным дедом.

От мысли, что Ронли запросто может потерпеть поражение, мне стало дурно, и я едва удержалась от повторного обморока. Какая же я кисейная барышня стала, аж противно.

Меня же предупреждали, что это может стать поводом для дуэли, но я не приняла это во внимание. И зря — может, у меня получилось бы как-нибудь предотвратить поединок? Хотя по виду Ронли можно было сказать, что он был готов ко всему.

Таданари.

Этот товарищ точно знает, как снять экте с Каони — то, что это экте, в чём-то аналогичное моему, не вызывало у меня сомнений, Адори тоже это подтвердил, хоть и с осторожностью. Уж теперь-то я во что бы то ни стало найду его! Однако странно, что силы Каони так резко восстановились, ведь заклятие явно было направлено на блокировку магии...

Я не допущу ни смерти Ронли, ни беспамятства Каони. Парни, я вас обязательно выручу!

И надо искать альтернативу замужеству, чтобы не оказаться в "убежище непокорных дев" (там втихую и придушить могут по приказу папеньки, якобы всё равно никому дела нет) и уберечь сыновей от исключения из семьи.

В разгар моих размышлизмов и поисков вариантов в комнату весьма осторожно просочился Аливи с двумя прелюбопытнейшими письмами. Одно из них уже было вскрыто, и в нём красовалась выведенная рукой отца дата поединка. Двенадцатое число месяца Щуки. Послезавтра. Я застонала. Слишком скоро, я не успею ничего придумать!

Второе письмо прислала матушка. И там содержалось... приглашение на примерку свадебного, мать его, платья!

С моим диким воплем "Да вы издеваетесь?!" письмо обратилось в клочья и полетело в стену. Стены, впрочем, не достигло — разлетелось и легло многочисленными ошмётками на ковёр. Бедный Аливи метнулся в угол и попытался спрятаться от моего гнева за ветвями пышной уралии. Я таки выражаю своё категорическое "ша!"

И тут-то меня осенило.

Точно!

Матушка. Она так и осталась для меня тёмной лошадкой. Это очень непростой человек, очень непростая женщина. Как я поняла, не больно-то она и поддерживает в душе своего мужа, но предпочитает соглашаться с ним, так сказать, во избежание. Не зря же она попыталась мне тогда помочь перед знакомством с женихом. Безуспешно, правда, но попыталась.

Может, сделать поползновение в сторону имары Тариши и заручиться её поддержкой? Не сказать, чтобы я сильно ей доверяла, но уж во всяком случае больше, чем теперь отцу.

Значит, нужно-таки съездить на примерку в Шахано. Тогда, после праздника, с меня всё-таки взяли мерки: измерили обхват шеи, обхват плеч, расстояние от шеи до края плеча, обхват жалкого бицепса и длину спины от шеи до поясницы. А я ещё смеялась над этим!

Ну и, конечно, Таданари.

Под возмущения и протесты Адори, Аливи и Ронли я решила пойти к зданию, где обычно заседает Круг, и поймать бывшего буквально за руку. Заручившись поддержкой Тарри, который, как всегда, был обеими руками за любой кипиш, кроме голодовки, ваша покорная слуга покинула дом и окольными путями, ведомая сыном, направилась к заветной постройке, находящейся чуть к западу от центра Таэро.

Тарри со знанием дела прислушивался к разговорам горожан и нашёптывал мне суть дела. Оказывается, город полон преинтереснейших слухов!

Люди переговаривались о том, как среднего роста гибкий мальчишка с длинной светло-русой косой, ломким голосом и белой маской вчера после обеда пустил молву, что имари Маска теперь желает даровать этому миру настоящее целительство и обучить ему всех менталистов, которые пожелают расширить свои умения. Имари Маска — это прозвище, которым наградили Таданари в народе. Сначала новость восприняли с недоверием, мол, знаем таких, много раз уже это целительство проталкивали, но всё заканчивалось одинаково. Только вот имари Маска — это совсем другое дело! Он самый сильный маг, а это значит, что ему можно доверять — вдруг получилось?..

А уж сколько пересудов вызвала личность паренька в маске. Кто-то говорил, что это и есть сам имари Маска, но их тут же одёргивали и припоминали слушок о его невесть откуда взявшемся родственнике. И тут уж простор для фантазии: брат ли, племянник ли, сын ли... Кто-то даже высказывался, что это девчонка, но версия тут же была признана несостоятельной.

Значит, Таданари заставил своего юного родственничка пустить, так сказать, идею в массы. Наверное, родственничек не сопротивлялся, раз так лихо подхватил затею... ммм... дяди? Или же брата? Или, боже упаси, отца?!

Тарри казался слишком, непривычно серьёзным. Переживает за брата.

Наконец мы, пригибаясь под ветками айвы, вышли к заветному зданию Круга.

— Сейчас уже должно начаться, — зашептал Тарри. — Все стоят и ждут, пока Центр Круга не отопрёт дверь.

Ну это я уже заметила.

Здание Круга представляло собой двухэтажную постройку, почти не отличавшуюся от остальных городских сооружений. По стенам висели горшки с плетучими цветами, с земли полз вверх дикий виноград. Его вообще в Таэро много.

Да уж, мисс Марпл из меня никакая. Следопыт-недоучка.

Мы видели из-за угла, как рядом со входом чинно толпятся почтенные маги разных возрастов и разных внешних данных. Только вот я не заметила главного героя всей этой заварухи.

Я заметила отца, одетого так же, как остальные — в тёмно-красную верхнюю рубаху, чёрную нижнюю и в чёрные же брюки. И он оказался единственным светловолосым среди коллег.

Среди собравшихся не было человека в маске. Не было русых, подстриженных до плеч волос. Не было того самого мальчишки с длинной косой, про которого шептались горожане.

Я до последнего надеялась, что он пунктуально подойдёт к самому-самому началу, как только имари Йаруиши отопрёт дверь, но надежда рухнула и рассыпалась. Он так и не пришёл.

— Да чтоб тебя!.. — в сердцах выкрикнула я, развернулась и побежала обратно.

— Подожди! — вдогонку крикнул Тарри.

Я не оглядывалась. Я просто держала путь к дому. Видимо, у меня ещё остались какие-то крупицы бессознательной памяти, так как теперь я нисколько не нуждалась в проводнике, чтобы найти дорогу к дому.

Калитку я едва ли не выломала, входную дверь тоже. Не говоря ни слова, бегом направилась в кухню, отчего Ронли и Аливи оторопели, и, распахнув дверцы шкафа, начала вынимать посуду...

— Мама! — воскликнул Аливи.

— Только подойди! — прошипела я.

Тарелка с душераздирающим гулким ударом встретилась со стеной — тэм! Черепки жалобно и даже жалко — дам, дям, дям!

Любил он меня! Как же! Любил, ага, как же! Ты бросил меня, мразь! Ты бросил сына! Ты всех нас бросил!

Где ты?! Немедленно появись! Чего ты прячешься? Прекрати стыдиться!

Ненавижу тебя! Покажись и выслушай мой гнев! Имей ты совесть, наконец!

Тарелки не виноваты, ага...

Собиралась я в полном молчании и дурном настрое. Вид у меня, конечно, просто аховый — краше в гроб кладут: круги под глазами, лицо опухшее, вокруг губ красные пятна да взгляд как у зомби, жаждущего свеженьких живых мозгов.

В последнее время я много истерю — это чистая правда. У меня уже никаких нервов не хватает на то, чтобы выдерживать этот сумасшедший мир и дурные законы, царящие в нём. И ромашковый чай тут не помощник.

Вчера Адори впервые не удалось со мной сладить. Его гипнотическая техника не возымела эффекта, отчего я заголосила ещё сильнее, костеря на чём свет стоит отца, мать, Таданари, имари Нахарими, Круг, Храм, амнезию, экте, Таэро, имари Онэри, имару Умису, да и вообще всех на свете. Парням тоже попало — я начала кидаться в них подушками, вопя, чтобы выметались вон и не показывались на глаза.

О боже, я превратилась в истеричку. Какой позор. Увидела бы меня сейчас моя земная мама...

И да, я имела честь прорыдать в подушку всю ночь и задремать только на рассвете. Оплакивала я всё то же, что ранее проклинала. Тем не менее решила воплотить в жизнь намерение увидеться с имарой Таришей и посетить родительский дом в Шахано под предлогом примерки свадебного наряда — я нашла в себе силы ответить на её письмо и пообещать, что непременно буду. Только вот свадьбы не будет! Или меня ведут в ЗАГС, или я веду всех к прокурору, как говорилось в одном известном фильме!

Сыновья ходили вокруг меня с опаской, но настроения ругаться с ними не было. Аливи благополучно склеил злосчастные тарелки при помощи земной магии, а сил Адори хватило только на то, чтобы донести меня до комнаты. Дальше я впала в буйство.

Возражать моему решению никто не посмел — побоялись очередного припадка. Сопровождать нас с Олиной вызвался Аливи. Я согласилась и ушла к Каони.

Как ни крути, а чувство вины, которое я явственно ощутила только этой ночью, не давало мне покоя, хотя и вины-то моей тут нет — сын сам не совладал с эмоциями и попал под горячую руку имари Хагири. Но всё равно в груди щемило невероятно — всхлипнула оттого, как Цуши, свернувшись калачиком, неподвижно лежал на груди Каони, подпитывая того своей магией. Сын же не подавал признаков жизни, если не считать слабенького дыхания, что оставалось лёгким потом на зеркальце.

Я знала, что элементаль без своего мага долго протянуть не может. Месяц, может, полтора — всё. Но есть же ещё всё забывшая я, так что Цуши ещё сможет выжить.

Адори, сделай что-нибудь. Я верю, что у тебя получится.

Как же мне хочется быть полезной...

Когда мы уже очутились в карете после портала, Олина вспомнила, что хотела рассказать мне про то, как она лишилась магии. В иное время я бы слушала с невообразимым интересом, но сейчас просто кивнула, соглашаясь.

Зря только я так раскисла!

Рассказ с первых же слов потряс и меня, и Аливи. Бедный мальчик потерял дар речи минут на пять.

Мы с ним даже представить не могли, что Олина окажется... нашей родственницей! Моя тётя, двоюродная бабушка парней, младшая и поздняя единокровная сестра имары Тариши, Олина Масато.

Их отец — мой дед — женился повторно, когда имаре Тарише было пять. Она всегда прохладно относилась к сестре, хотя и открытой нелюбви не выражала, что не укрывалось от Олины, и скоро она бросила все попытки к сближению. Когда у старшей сестры появился тайный возлюбленный, Олина решила для себя, что будет благоразумно молчать, и Тариша была ей благодарна. Никто из домочадцев не знал, будущий муж Тариши не знал, соседи не знали. И правильно делали, что не знали.

Правда, старшей сестре со временем пришлось разорвать отношения с любимым, причём задолго до свадьбы с имари Хагири. Жених завидный, родовитый, красивый, только вот характер не удался — все были в курсе этого. Да ещё и в двадцать один год получил должность дознавателя в Храме, а спустя месяц — мага-палача.

Олина была менталистом. Как и отец, как и сестра. А в один прекрасный день лишилась и зимородков, что покрывали на руках кожу, и менталистики.

Я узнала, что так наказывают магов-клятвопреступников.

— Не скажу. Это не моя тайна, — качнула головой Олина на наш вопрос, заданный одновременно.

Оказывается, когда идёт суд над клятвопреступником, разворачивается целая этическая кампания, призванная уберечь тайну потерпевшего — по желанию самого потерпевшего, конечно, и если это дело до суда не получило огласки. Потерпевший пожелал, огласка до суда не произошла, и в итоге об этом знали только судья, обвинитель, защитник да потерпевший.

Хорошо, что имари Хагири тогда не выступил дознавателем — этим делом занимался другой человек. Но зато имари Хагири выступил палачом. Он стёр родовые татуировки и лишил Олину магии.

— ...Всем по-разному больно. Огню больно, когда его вырывают из сердца. Воздуху — из лёгких. Воде — из живота. Земле — из ног. А силу разума — из головы. Знаете же ощущение нитки с иголкой? А она так по всем сосудам ходит, медленно и долго. Час где-то. А потом всё, нет магии. Её из тебя вместе с ниточкой вытянули. Имари Хагири вытянул своими руками. Кожа на руках чистая — рисунки ушли вместе с магией.

Олина рассказывала довольно скупо, но меня бросило в холод.

Потом мирской суд лишил её права распоряжаться именем семьи и постановил ей до конца жизни быть прислугой у сестры и её детей...

И тут-то я смекнула. Да неужто потерпевшей была... моя мать?

На этот вопрос Олина ответила утвердительно.

Я вспомнила, когда мать в первый раз после моего пробуждения пришла к нам.

"Здравствуй, Олина". И так невозмутимо отдала плащ. А как невозмутимо Олина поклонилась и ушла...

И ведь ни словом, ни жестом, ни взглядом не отнеслись друг к другу по-сестрински. Только как госпожа и служанка.

Это же как надо было отстраниться, чтобы сложились такие отношения? Они же сёстры!

Слёз не осталось — кончились ночью. Поэтому я просто подпёрла кулаком голову и подивилась дикости этого мира. Тот мир, который я покинула, конечно, тоже далеко не милосерден. Он по-своему жесток.

— Уже подходит срок, и я начну стареть, как все остальные обычные люди, — печально усмехнулась Олина. — Да, татуировки ещё долго своим следом на коже помогают держать внешнюю молодость...

Олина — моя тётя. Моя родная кровь. И она мне прислуживает! Нееет, так нельзя. Так не должно быть.

Я потянулась к ней, чтобы обнять, но Олина чуть ли не с ужасом отшатнулась.

— Не надо, имара, — шепнула она, мотнув головой. Я заметила слёзы. — Не надо, лучше никому не будет...

На Аливи было страшно смотреть — его словно бы обухом по голове огрели.

— Тогда зачем рассказала?..

— Чтобы вы знали, кто на самом деле ваш отец, — каре-зелёные глаза прищурились.

Понятно. Лёгкая такая месть в меру скромных возможностей и за себя, и за двоих имари. Ну и за меня. Только вот я и без этого рассказа невысокого мнения об отце.

— Пообещайте только, что остальные имари не узнают об этом. Просто пообещайте! — взмолилась Олина, и мы не посмели отказать.

Поколебавшись, Олина попросила остановить карету — ей вновь стало нехорошо от тряски.

Мы разошлись в разные сторону — каждому было над чем подумать.

И вот как мне теперь относиться к Олине? По-прежнему, как к служанке, точно не смогу. Но другого она от меня не примет. Я так и останусь для неё имарой Анойей, а моя мать — имарой Таришей. Она слишком смиренно несёт своё наказание. Но, с другой стороны, а как ещё жить-то с таким? Это же такое чудовищное унижение, во сто крат хуже навязанного брака...

Да уж, опасно здесь нарушать клятвы. Имари Нахарими легко бы не отделался, тронь он меня хоть пальцем — мой отец семь шкур бы с него спустил.

Я отошла от дороги и неторопливо прошла несколько шагов. Остановилась, оглянулась — Аливи держится от Олины недалеко и явно чувствует себя неловко. Нее, он точно не будет к ней относиться по-старому с его-то чувствительностью и нежностью.

Бац!

Врезалась.

Кто?!

Вскинула голову.

В прорезях маски — золото. Длинная русая коса перекинута через плечо.

— Кто ты ему? — голос мой не дрогнул, но я отступила назад.

Незнакомец хмыкнул. Два раза ладонями шик-шик. Как менталист.

Последнее, что запомнилось — раскрытая ладонь прямо перед носом.

Глава 8.

— ...Кто тебе разрешил самовольничать? Почему мне не сказала?

Мужской голос был предельно холоден и спокоен.

— Ты про что? — равнодушно спросила женщина.

— Про записку. Ты напугала Ною раньше времени. Я тебе говорил так делать?

— Нет, не говорил! — с вызовом ответила собеседница. — Я вообще-то хотела помочь, и опять ты недоволен!

— Не стоило без моего ведома. Чуть мне всё не порушила! Кстати, имара Анойя очнулась. Она всё слышит. Иди и знакомься с ней.

— Дядя! — возмущённое.

— И веди себя достойно. Если узнаю, что ты ей не понравилась — пеняй на себя.

— Ну дядя!..

— Иди.

Я потёрла глаза и перевернулась набок.

Голоса раздавались за стеной, от которой я сейчас и отвернулась. Такое чувство, будто стенка тоненькая, а говорящие сидели вот рядом, прислонившись к ней.

Сколько я проспала? И спала ли я? Меня же вроде вырубили, ментально причём. И чувствую я себя вполне неплохо.

И где это я?

Огляделась.

Комната похожа на мою. Только узоров на стенах нет. И плющ не закрывает окно. Меня тронуло нехорошее предчувствие. Меня как будто специально ждали. И комнату обставили, как надо.

Так, судя по разговору, ко мне сейчас заявится гостья. А я... я в ночной рубашке! Кто меня раздел? Точнее, переодел?

И тут-то до меня дошло. Два собеседника. У Таданари единственный родич, не считая наших парней. Я вспомнила золотые глаза в прорезях маски и косу...

Так-с, значит, мужской голос принадлежал Таданари! А женский...

Я услышала лёгкие шаги. Они приблизились и стихли прямо под дверью.

— Можно! — откликнулась я на осторожный стук. Поджала ноги и натянула одеяло до подбородка.

Догадка подтвердились.

В комнату пошла девушка с большой стеклянной вазой, наполненной не то конфетами, не то круглыми печенюшками в глазури.

— Пусть тьма рассеется перед светом вашей души, — поклонилась она мне.

А у меня перехватило дыхание.

У неё золотые глаза. А коса расплетена, и великолепные волосы перехвачены ремешком с кистями на концах.

Одета в мужское — в тёмно-синюю рубаху без пояса и широкие брюки. На локте на завязочках висела простая белая маска с чёрной полоской на лбу — это была как раз маска незнакомца, с которым я столкнулась.

Немудрено, что я спутала её с парнем, да и все остальные тоже. Только вот куда она тогда дела свою немаленькую такую грудь, которая сейчас заметно выпирала под рубашкой?

Девушка заметила, что я удивлённо смотрю туда, куда не следует, и усмехнулась.

— Перетянула, — снисходительно пояснила она. Поставила вазу со сладостями на тумбочку в изголовье.

Высокая, почти как Шалира, и с безупречной осанкой. Двигалась только вот немного странно, как будто по-мужски, однако можно сказать, что телом своим она владеет безупречно.

— Меня зовут Джинтра, — наконец представилась золотоглазая и села рядом со мной. — Таданари — мой дядя.

— Уже поняла, — я кивнула на стенку.

Джинтра, значит.

Ну как же она красива! Один цвет глаз чего стоит. И веснушки на загорелой коже.

— Что с Аливи? И с Олиной? Ты же меня из под носа у них увела, — сказала я.

— С моими братьями всё хорошо, — невозмутимо ответила Джинтра. — С Олиной тоже. Дядя без дела не сидел, пока вы спали, — улыбнулась слегка.

С моими братьями... Непривычно, когда это говорит девушка. У моих парней появилась сестра, здорово.

А что означает "без дела не сидел"? Очень интересно!

— Ну, насколько я знаю, он виделся с ребятами, — задумчиво и совсем уж по-простецки почесала макушку Джинтра. — Имари Хагири в результате перенёс дуэль. Ронли ждать ещё три дня.

Три дня. Да за эти три дня с ума можно сойти! Даже человеку с такими нервами, как у Ронли.

Зато я знаю, что по крайней мере сейчас с ним всё хорошо.

— А что с Каони?..

— А что с ним? — удивилась Джинтра и тут же презрительно фыркнула. — В здравом уме и доброй памяти Каони. Вы думаете, дядя не справится с таким детским заклинанием, которое применил имари Хагири?

— Адори не справился с детским заклинанием, а он неслабый менталист, — заметила я. Интонация Джинтры мне очень не понравилась.

— Адори... — вскинула голову девушка.

И по её этому жесту я поняла, что она ни во что не ставит братьев.

— А ну-ка это что за тон?! — возмутилась я. — Это твой брат, между прочим!

— Нууу, знаете, я бы даже прикасаться к Каони не стала и сняла бы заклятие, а имари Хагири в порошок бы стёрла, — повела плечом Джинтра. — А никто из них и этого не сумел!

Ах, у нас ещё и самомнение изо всех щелей лезет! Я ни в коем разе не сомневалась, что девчонка очень сильна и даже по способностям может быть равна Таданари, но что у неё характер такой, я даже и не предположила.

— Позови-ка дядю сюда, — сказала я. — Нам многое нужно обсудить...

— А вы чего мне указываете?! — Джинтра аж вскочила. — Он велел мне с вами общаться!

— Может, мне сказать ему, что я от тебя не в восторге? — приподняла я бровь.

Джинтра вмиг побледнела. Вот уж Таданари она боится до дрожи в ногах.

— Хорошо, позову! — мрачно отрезала она, помявшись и злобно попыхтя где-то с минуту, и направилась к двери. Оглянулась. — А вы ябеда! — оскорблённо заявила и отодвинула дверь.

— Зато ты послушалась, — хмыкнула я. — Постой!

Джинтра остановилась, глядя прямо перед собой.

— Это же ты мне ту записочку подсунула? — спросила я. — В доме имари Нахарими?

— Ну я, и что?

— Не буду спрашивать, как это сделала, хоть оно и безумно интересно. Спрошу только — зачем?

Интересно, а я теперь тоже могу называть её племянницей?

Вряд ли. Мы с Таданари официально не в браке. Она только его родня.

Девушка помолчала и косо взглянула на меня.

— Дядя себе места не находил, когда узнал, что вы согласились выйти замуж. А я просто захотела немного помочь, отвадить вас от жениха, подумала, что вы испугаетесь. Он велел не лезть, а я полезла. И на вашем месте я бы ни за что не согласилась на брак! — запальчиво заявила Джинтра.

— Иди уже! — рявкнула я.

Соплячка! Не согласилась она! Без памяти, без магии и с пятью сыновьями!

Вдох-выдох. Успокаиваюсь.

Потянулась к вазочке со сладостями.

Мммм, вкуснотища! Это что, карамель? И тут есть шоколад? А эти крошки — размельчённое печенье? Да это ж как знакомое мне пирожное-"картошка"! Только вот липкая такая штука...

На тумбочке ещё стояла небольшая глиняная черепашка. Я взяла её, а внутри звякнуло что-то металлическое, перекатившись от головы к хвостику. Потрясла, как погремушку, но что там такое, понять не смогла. Видимо, что-то похожее на монеты, не знаю. Поставила черепашку обратно.

Значит, Таданари парней всё-таки не бросил. По словам Джинтры, вывел из беспамятства Каони, продлил жизнь Ронли...

Если судить по тому, что сам Таданари остался жив, а этот дом — в целости и сохранности, то гению Круга удалось договориться с нашими сыновьями, причём по-хорошему. И причём они сюда не заявились меня отвоёвывать. Ааа! Сколько я пропустила! Хотела бы я присутствовать при их первом разговоре...

Ну и что с этого?!

Настроение ухнуло вниз, как спирт в термометре при морозе.

Сколько я пролежала вообще?

Сейчас мне кое-кто заплатит за доставленные неприятности, за убитую память, за отнятую магию, за полную беззащитность!

Поступлю-ка так же, как и давеча, когда нервы сдали. То бишь буду швыряться посудой. Только уже не в стенку, а прицельно в наглую физиономию бывшего. Вон как раз симпатичная вазочка с красными лилиями. Везде эти лилии!

О! Зато теперь почти уверена, кто мне подарил тот самый заговорённый от увядания букет, ля-ля-ля.

Вынула цветы и взяла вазу за горлышко — воды там не было. Видимо, и эти лилии заговорены.

Эх, жалко такую узкогорлую красоту. Тончайший фарфор с росписью в виде крошечных пушинок одуванчика. И кто же такой талантливый художник?

Но ничего. Стоит того, чтобы запулить ею в Таданари.

Дверь открылась и вновь закрылась. А у меня не поднялась рука бросить вазу. И все слова гнева, какие кружились в голове, мгновенно отступили, будто их и не было. В горле пересохло.

Он очень высокий. Действительно высокий — мать ещё в нашу первую встречу мне об этом сказала. Метра два в нём точно есть — приходилось, наверное, голову запрокидывать, чтобы посмотреть на него. И волосы действительно русые, как у Аливи и Джинтры, и действительно подстрижены чуть ниже плеч. И в самом деле одет он в чёрную рубаху и брюки, а сверху — белый плащ, точнее, широкий халат без пояса и с рукавами до кончиков пальцев.

А на лице — маска.

Это меня добило.

— Получай!

Ваза отправилась в полёт, но цели не достигла. Эффект неожиданности не сработал — Таданари проворно пригнулся, и осколки брызнули в стороны от столкновения со стеной. Выпрямился.

— Ноя... — шепнул он.

— За что, говоришь?! — Остапа опять понесло. А Таданари ведь ничего не сказал! — Ты бросил нас в трудную минуту! В Круг он ходил, а к детям не ходил! Больно ему было, когда я согласилась на брак! Больно, понимаешь! На меня отец давил, он мне угрожал, прижал к ногтю, а ты где был?! Почему допустил, что с Каони такое произошло?! Почему Ронли будет сражаться с дедом, и он не выживет же! Чего ты ожидал, я не понимаю!

Я нашарила черепашку, чтобы отправить её за вазой, в этот раз удачно.

— Только не её! Ноя, поставь её на место!

Но... мне показалось, или в золотых глазах — ужас?!

Я замерла с занесённой рукой. Что я только что услышала?

— Пожалуйста, Ноя, успокойся, — на выдохе проговорил Таданари, выставив вперёд руки. Какой же у него голос... — Поставь черепашку на место, родная. Всё хорошо...

Он медленно приближался ко мне, не сводя глаз и не опуская рук. Я прерывисто вздохнула. Рука отказывалась швырнуть фигурку.

Он же меня гипнотизирует. Он же менталист, каких не сыщешь. Ему даже не нужно разогревать руки...

Только почему он испугался за черепашку-то? Чего в ней такого?

— С-сними маску, — заикнулась я. — Покажи лицо...

— Я тебе что угодно покажу, только отдай черепашку... Вот так, молодец. Иди ко мне... хорошо, садись. Чего ты так сердишься? Ваза не виновата ни в чём...

— Покажи лицо. Не ломайся, как будто я тебя не видела! — ясность сознания вернулась, но что-то конфликтовать расхотелось. Однако смелости хватило на то, чтобы заглянуть в овальные прорези для глаз. А вот трусость заставила отодвинуться от севшего рядом мужчины.

Маска белая и совершенно обычная, без чёрной полоски, как у маски Джинтры. Девчонка-то чего её носила?

Таданари вздохнул и потянул за красные завязки на затылке.

Я затаила дыхание. А через миг выпалила:

— Ты всю жизнь носил маску, чтобы тебя не увидели и не изнасиловали?!

— А? В смысле? — не понял Таданари.

— Ну, как тебе сказать...

Вспомнилось невольно, как я очаровывалась прекрасными синими глазами-океанами имари Нахарими, как восхищалась его смуглой кожей, пепельными волосами и вечной непроизвольной усмешкой... и мысленно обругала себя за дурной вкус.

Открывшееся лицо не могло принадлежать человеку. Оно слишком уж прекрасно было, слишком совершенно, и даже чуть выпяченная нижняя губа не нарушала гармонии. И только взгляд золотых, с приподнятыми к вискам уголками глаз был совсем человеческим: озадаченным, растерянным и заинтересованным.

Конечно же, я начала прикидывать, кто из парней больше всех на папку похож. Его глаз не унаследовал никто, а жаль. И что интересно, каждый из них что-то от него взял — теперь-то я поняла, насколько они похожи между собой и при этом насколько разные. У всех, кроме Каони, такой же золотистый оттенок кожи, как у Таданари. И это точно не загар. Интересно, а загар к такой коже легко цепляется? Аливи смуглее остальных. Ну, это-то понятно — он постоянно на улице, тут хочешь или нет, а загоришь.

Даже сложно сказать... Ну, наверное, Аливи. И то только из-за волос и острого подбородка.

— Ну так и скажи, — Таданари лениво помахал маской, как веером. Неровно покромсанная длинная русая чёлка слегка разлетелась.

— А вот не скажу. Мучайся теперь от неизвестности.

Таданари улыбнулся.

Ох, лучше бы он этого не делал! Я стала слишком влюбчивой и падкой на мужскую красоту. А может, я такой и была. Неудивительно, что сбежала с ним.

— Ничего, переживу, — небрежно отозвался он. Отложил маску.

— Я не знаю, рассказывал ты мне или нет, но почему ты её носил? И носишь? — задала я бог знает сколько времени терзавший меня вопрос.

— Хм... — Таданари вдруг сузил глаза и пристально посмотрел на меня. Я сразу опустила взгляд. — Ты, как я понял, всё-таки ничего не помнишь?

Я возмущённо вскинула голову. Негодяй, он ещё смеет задавать мне этот вопрос?!

— Конечно, не помню! Как будто ты не знал, когда накладывал экте, что я потеряю память и улечу жить в другой мир!

— Подожди! — нахмурился Таданари. — В какой другой мир? Ты о чём?

— А вот о том! Я двадцать лет прожила в другом мире, совсем не помня об этой жизни, и вот я очнулась, вокруг незнакомые парни, которые оказались мне сыновьями, а мне-то двадцать лет! Двадцать, Таданари! Представляешь, каково быть мамашей в двадцать лет, когда ты даже не рожала?!

Моя тирада, кажется, произвела на Таданари впечатление.

— Если честно, не представляю. Я представляю, каково оказаться папашей в двадцать лет, но не мамашей, — тут он криво усмехнулся.

— Не вздумай смеяться надо мной! — оскорбилась я.

— Да ты что! Разве я смеюсь? — Таданари опустил задумчивый взгляд в пол, покусывая губу. Его тонкие пальцы сжимали и разжимали белую ткань верхнего халата.

— Другой мир... — проговорил он наконец и внимательно посмотрел на меня. — Как ты оттуда вернулась?

— Я там умерла, — буркнула я.

— О... кхм. Каким образом?

— Болезненным. Но быстрым. Короче, не своей смертью.

Таданари поморщился.

— Другой мир, — повторил он. — Я что угодно предполагал, но не это...

— А потерю памяти, значит, предполагал? Зачем ты вообще это сделал? Чем я тебе не угодила, а? — я уже не сердилась. Я просто хотела во всём разобраться. Скандалить и ругаться расхотелось.

Таданари напрягся.

— А если я тебе скажу, что это была твоя идея, ты прекратишь меня ненавидеть?

Я застыла.

Чёрт возьми, как я могла додуматься до того, чтобы попросить себя проклясть?! Я ничего не понимаю в этой спятившей жизни!

Ладно, послушаем, что скажет Таданари.

— Обещаю выслушать и не ругаться, насчёт ненавидеть не знаю, — ответила я. — Может, и ненавидеть перестану.

А если уж честно, то я не ненавижу тебя, Таданари.

— Кстати, а ты же можешь вернуть мне память? — решила уточнить.

— В любой момент, — кивнул Таданари.

— Может...

— Нет.

Я опешила от такого резкого ответа.

— Но почему? — выдохнула я. — Вместо того, чтобы мне что-то объяснять, ты мог бы...

— Нет. Не сейчас. Не время, — Таданари протянул ко мне руку, и я с трудом усидела на одном месте.

Он меня не коснулся — его раскрытая ладонь замерла рядом с моей щекой. Взгляд Таданари подернулся дымкой, и он смотрел не на меня, а куда-то сквозь, вдаль. И при этом я всё равно покраснела так, что казалось, будто из ушей сейчас повалит пар. Опустила голову.

— Почему? Отвечаю, — Таданари опустил руку. — Если тебе сейчас открыть память, то ты окончательно спятишь. Хочешь спятить? — я отчаянно замотала головой. — Молодец, правильно не хочешь. У тебя и так славно нервы расшатаны. Буду тебя в порядок приводить, — он подвинулся ближе, а я чуть не задохнулась. Сердце зашлось в галопе, когда я ощутила его горячую руку на своём голом плече. Надеюсь, ожог не останется?

— Во-вторых, — продолжил он, прижавшись щекой к моим волосам, — в твоей голове слишком много того, чего знать не следует. Мы сейчас живы с тобой только благодаря тому, что твоя память — чистый лист, представляешь?

— Да? — поразилась я. Эвона как! Ну ничего себе! Этого ещё не хватало. Я, оказывается, кладезь запретной информации? Очень приятно, просто по самые уши довольна!

— Да-да, — мурлыкнул Таданари. — В-третьих, у тебя остались воспоминания из того мира. Остались же?

— Конечно.

— Так вот. Если я верну тебе память, то эти воспоминания постепенно начнут уходить.

— Как так? — встрепенулась я.

— Вот так, — совершенно серьёзно сказал Таданари. — Либо одно, либо другое. Ты готова расстаться с воспоминаниями оттуда? Они не делают тебе больно?

Я задумалась. Ну разумеется, у меня были в жизни и небольшие горести, и печали, и неудачи, и ещё много из того, что хотелось бы забыть, но это мелочи жизни! А в основном... родители меня любили, младший брат любил, у меня были друзья, было любимое дело, будущее казалось определённым и светлым...

И вот теперь-то, в этот момент, когда сладко сжалось сердце, я поняла, насколько мне дорога память о той жизни.

— Подумай над этим, — с нажимом сказал Таданари, заметив моё состояние.

— Говоришь, я сама попросила тебя наложить экте? — медленно проговорила я.

— Да.

— Откуда мне знать, что ты не лжёшь? До сих пор я думала о тебе, как о распоследней сволочи, хотя и не хотела так думать...

Таданари вздохнул и прижался губами к моему виску. Меня бросило в жар.

Ему было не по себе, он очень волновался — я всем телом ощущала это. Его пальцы у меня на плече подрагивали.

— Знаешь, что ты мне сказала перед экте? — он чуть отстранился. Я вопросительно посмотрела на него. — Ты сказала, что полностью доверяешь мне.

— Я так сказала? — шепнула я.

— Да. А я... я прошу довериться мне и в этот раз. Ты можешь как угодно ко мне относиться, но у меня есть право ещё раз попросить тебя о доверии. Поверишь?

Руку с плеча убрал. Я не отодвинулась — некуда.

— Вот знаешь... не знаю. Я боюсь тебе доверять, — призналась я и посильнее замоталась в одеяло. Стесняюсь я ночнушки, хотя это и глуповато — от этого человека у меня пятеро детей, уж чего он там не видел.

— Настаивать не смею, — пошёл на попятный Таданари, чем причинил мне невероятное облегчение. — Ты голодная, кстати? — с внезапным участием поинтересовался он.

— Ну... да, — ответила я. Отлично он тему перевёл. Ну и ладно, тем лучше.

— Тогда пошли со мной, — Таданари бодро вскочил с кровати и взял меня за руку.

— Подожди! В ночнушке никуда не пойду, — я снова покраснела.

— А, ну это не проблема, — хмыкнул Таданари. — Встань. И одеяло положи.

Сам быстренько скинул верхний белый халат. Нарочито медленно накрыл им мои плечи и запахнул его на груди.

— Если честно, я думал, что ты захочешь меня убить, — проговорил он, как бы невзначай скользнув ладонью вниз, на талию.

Я же стояла красная, как рак, не зная, куда деть глаза и вообще всю себя.

Да чего это я, ну в самом деле?

— Вон там то, что было вазой, — я кивнула за его спину и принялась неловко просовывать руки в рукава. — Так что так и было! Если бы ты не пригнулся, то у меня бы получилось.

— Однако ж не получилось, — резонно заметил Таданари. Теперь он слегка сжимал мои пальцы сквозь ткань — рукава халата были слишком длинными.

— Не получилось, — согласилась я.

Таданари пропустил реплику мимо ушей.

Рукава сползли к локтям — его губы обожгли кожу. Перевернул и поцеловал ладонь. Прижал её к щеке.

— Я скучал.

Нет, я не могу злиться на него. Не могу его ненавидеть, что бы он ни сделал.

— Почему ты носишь маску?

Это его "я скучал", сказанное полушёпотом, перевернуло мне душу с ног на голову. Я могу сколько угодно ненавидеть себя за то, что я просто слабая глупая женщина, за то, что так запросто простила того, кого все окружающие клеймят негодяем и предателем, но его — нет, не могу.

У меня есть лишь одна версия этого — я действительно его любила.

Таданари отпустил руку. Усмехнулся горько.

— У меня было своё экте.

— Как экте? У тебя?! Расскажи! Расскажи-расскажи-расскажиии! Пожаааалуста! — теперь я схватила Таданари за руки.

Того слегка передёрнуло, как от холода.

— Ты, кажется, есть хотела?..

— Не переводи тему!

— Не проси — не расскажу. Придёт время возвращать память — тогда и вспомнишь.

— Это тоже опасно?

— Именно.

Я в бессилии опустила плечи.

Моя память напичкана тайнами, как кекс — изюмом. Или нет — она состоит из тайн так же, как козинак состоит из семечек или орешков. Так, ладно, это меня не в ту степь занесло.

Холодок прошёлся по коже, а я усомнилась — а так ли уж мне надо вспоминать прошлое?

— А где Джинтра? — спросила я, когда мы вышли из комнаты.

Пришлось прилагать усилия, чтобы не споткнуться — подол халата волочился по полу, плечи свисали, а уж про рукава и говорить нечего. А вот ткань приятная — толстая, со сложным плетением, но невероятно мягкая на ощупь. Что-то мне подсказывает, что она способна запросто выдержать крепкий захват и даже не треснуть.

— Наказана, — ответил Таданари и заботливо поправил на мне подвернувшийся ворот.

— За что?!

— Она же тебе нахамила.

— Нет!

— Не выгораживай. Я её предупреждал. Ради Света, не смотри на меня так! — в его голосе послышалось лёгкое раздражение. — Её только так можно поставить на место.

— А какое наказание?..

— Сутки побудет без воздуха.

— В смысле?!

— Чего пугаешься? Всего-то магию перекрыл. Это больно, зато дойдёт быстрее.

По правде говоря, Джинтра напомнила мне Каони. У них обоих проблемы с общением. И тормоза отказывают, когда нужно проявить вежливость.

Кухня в этом доме оказалась меньше, и там вовсю хозяйничала Джинтра. Вид у девушки был недовольный, и я поняла, что готовит она сейчас не по своей воле.

Когда мы вошли, она подняла глаза от плиты.

— Оооо... — многозначительно протянула она, окинув меня взглядом сверху вниз. Видимо, при виде дядиного халата сделала какие-то свои выводы, в корне неверные.

Я решила ничего ей не отвечать и обратилась к Таданари:

— Мне бы лекарство от желудка...

— А зачем? — золотые глаза хитро прищурились. Джинтра снисходительно улыбнулась.

— Ну если ты не знал, то я немного нездорова, — ответила я обиженно.

— Разве две птички не приносили тебе весточку на хвостике? — поинтересовался Таданари. Я нахмурилась — это он про Шалиру и Тамею, что ль? — У меня начало кое-что получаться с целительством, Джинтра же легко обучается. Думаешь, мы оставили бы тебя больной?

Сначала я не поняла, о чём речь, и продолжила вопросительно смотреть на Таданари. А потом дошло.

— Когда ты меня вылечил? — осторожно спросила я. — Пока я спала?

— Ну да, — подтвердил Таданари. — И тебя не потревожил, и во время сна тело легче справляется с болезнью. Вот. Такие дела.

Так, это выходит, что я теперь могу есть всё, что душа пожелает? И даже жареное, кислое и солёное? И даже морс, и даже алкоголь могу пить?

Дааа. Дела.

Только вот боюсь, что не смогу даже кусочка проглотить под лукавым и хищным взглядом Джинтры. Она, кажется, уже заканчивает кашеварить — попробовала кусочек мяса с деревянной лопаточки и на миг задумалась.

Мне ещё и с ней придётся отношения налаживать. Как я от этого устала!

Потом.

— Я попозже поем, — буркнула я и встала из-за стола.

— Что такое?! — хором вопросили Таданари и Джинтра.

— Хочу одна побыть. Примерно час. За это время не трогайте меня, пожалуйста.

— Ммм... ну хорошо, как скажешь, — с сомнением проговорил Таданари.

— Спасибо. И за лечение тоже.

Я кожей ощущала пристальные взгляды двух пар золотых глаз.

Что меня глодало и тревожило — я толком не знала. Но поняла, что правильно сделала, когда ушла из кухни и заперлась в комнате. Стало немного проще разобраться в причинах столь внезапно рухнувшего настроения.

Во-первых, Джинтра. Не понимаю, чего она на меня взъелась, как будто я во всех её грехах виновата. Может, считает виноватой в мытарствах Таданари, но я об этом совершенно ничего не знаю. Возможно, и вправду что-то было такое? Или, может, я ей просто не понравилась как человек — ну а что, бывает такое, я сама себя на этом ловила временами. Вот не нравится человек, и всё тут.

Во-вторых, как там парни? Что делают? Как себя чувствует Каони? По словам Джинтры, он жив и здоров. И это просто замечательно.

В-третьих, мне очень не понравилось откровенно снисходительное отношение ко мне Таданари и Джинтры. Особенно Таданари. Я понимаю, что он гений, но грош мне цена, если я и до потери памяти терпела этот его насмешливо-уничижительный тон.

И, в-четвёртых, неразгаданные тайны. Которые так и не открылись, хотя встреча с Таданари и произошла. Нераскрытая память моя. И полное непонимание происходящего.

Однако успокоиться мне всё же удалось. Разложив всё по полочкам и придумав вопросы, которые хочу задать Таданари и Джинтре, я легла на живот и потянулась за черепашкой. Что же в ней такого, что Таданари умолял меня поставить её на место?

Вазочка со сладостями переместилась на кровать — так удобнее. А я всё трясла, рассматривала и вертела в руках загадочную черепашку. Размером она была примерно сантиметров пятнадцать в длину, а на шею бантиком была повязана голубая ленточка с деревянной бусинкой на конце.

И что же там такое позвякивает странное? Монетки? Жетончики? Что?

А что же я сама чувствую к Таданари?

Тело откликнулось. И ещё как. А его желания проще простого выдать за свои.

— Она с секретом, кстати.

Я подняла голову.

Передо мной стоял Таданари собственной персоной с подносом в руках. Богатым будет.

Он поставил поднос на тумбочку и незамедлительно уселся рядом со мной.

— Ты уже половину съела? — разочарованно спросил он. — Молодец. Аппетит перебила.

— Как перебила, так и нагуляю, — отозвалась я.

Таданари промолчал, скривив губы.

— Так с каким она секретом? — вернула я его к предмету разговора. — И почему ты просил поставить её на место?

Его лицо посветлело.

— Дай её сюда.

Я заметила, как бережно он держит в ладонях эту глиняную черепашку, словно боясь уронить даже на колени.

— Это единственное, что связывает меня с детством и семьёй, — сказал Таданари. — Я помню, что прижимал её к себе, когда имари Амиоли нашёл меня... это был первый мастер воздуха на тот момент. Сейчас кое-что покажу...

Таданари покрутил черепашку, пристально осмотрев её со всех сторон, и, наконец, каким-то мудрёным способом выкрутил переднюю лапу. Отложил её в сторону и тряхнул фигурку над ладонью. Из отверстия высыпались несколько монет, и я с любопытством вытянула шею, стараясь лучше разглядеть их.

Таких странных монет я ещё никогда не видела. По виду серебряные, они были треугольными и с треугольной же дырочкой посередине. Надпись гласила: "10 аури".

Да, аури — это название местных серебряных монет, но я видела только круглые и номиналом в один или пять аури. А эта треугольная и в десять...

— Такие монеты перестали чеканить как раз в тот год, когда меня нашли, — усмехнулся Таданари, заметив моё недоумение. — Нумизматы отвалили бы за них целое состояние, но для меня эти семьдесят аури слишком дороги.

Я молчала.

Единственная вещица, которая хоть как-то напоминала ему о семье — это вот эта глиняная черепашка... Неудивительно, что он испугался, когда я её схватила с целью разбить.

Стало стыдно.

— А ты мне рассказывал об этом раньше? — спросила я.

— Да, и не раз. Ты всё хотела заставить меня рассказать больше о родне, — хмыкнул Таданари. — Но я не мог.

Последняя реплика заставила меня задуматься.

Не мог.

Не помнил? Или не желал рассказывать?

— Слушай... а ты точно считаешь, что мне не стоит возвращать память? — с сомнением поинтересовалась я.

— Пока да. Пока!

— Хорошо. Поверю тебе. Но, может... ты вернёшь мне хотя бы знания магии? Такими темпами я ничему заново не выучусь! Да и зачем, когда можно просто вспомнить! Ну пожалуйста, ну ты же гений, ты должен суметь!

Таданари при последнем заявлении уставился на меня с лёгкой степенью офигения. А я поняла, что чуть перегнула.

Ты ж программист, почини тетрис. Из той же оперы.

Ну а что? Это его экте, его творение. Не поверю, если он скажет, что не уверен в результате.

— Да, я должен суметь, — неожиданно согласился Таданари. — Ложись и расслабься, как тебя учил Адори. И ничего не бойся.

О, он знает даже, чему меня учил Адори?

Впрочем, уже давно пора перестать удивляться. Только всё равно интересно, с чего такая осведомлённость. Менталистика заоблачного уровня?

Я послушно легла и расслабилась, как мне и было сказано.

— Сделаю всё так аккуратно, как только смогу, — сказал Таданари, растерев ладони больше для приличия, чем для пользы. — Но если будет больно — терпи.

Я не ответила. Буду терпеть, куда деваться.

Таданари уселся поудобнее и протянул руку к моей голове. Касаться не стал — его ладонь замерла перед моим лицом.

...Такое чувство, будто мой мозг — это целый ком спутанных ниток: шёлковых, шерстяных, хлопковых, самых разных, неважно. А воспоминания о магии переплелись с некоторыми нитями так крепко, что выпутать их, не тронув остальные, просто невозможно.

Больно не было. Просто тревожно, неудобно и резко. Как будто задевается оголённый нерв в зубе.

Таданари не заморачивался неприкосновенностью других нитей. Зато успешно нашарил и подцепил знания магии и дёрнул их вверх.

Я сжала зубы...

— ...Эй! Ноя, ты чего? — обеспокоенный голос доносился будто сквозь вату.

Облизнула губы.

— Я жива?..

— О Свет, конечно, жива! — облегчённо рассмеялся Таданари. — И здорова!

Я тяжело вздохнула и перевернулась набок.

— Стой! Приподнимись-ка... вот так. Удобнее?

— Намного, спасибо, — кивнула я, поёрзав на второй подушке, которую Таданари заботливо подложил мне под спину. — Сколько времени прошло?..

— Да пара минут, — небрежно отозвался Таданари. — А теперь покажи-ка мне, допустим, "красный гвоздь".

— Запросто! — сказала я и осеклась.

Запросто?

Призвать магию — в ладони будет чувство, словно огонь течёт по венам, капиллярам и артериям — потом щёлкнуть пальцами и раскрыть ладошку в ту сторону, куда направляешь "красный гвоздь"... и огненный дротик врезается в цель!

— Ну? — поторопил Таданари.

Щелчок...

— Молодец! — с неподдельным восторгом воскликнул любимый и махнул рукой. Тлевший уголёк в стене погас.

— Аааауууу... шшшш...

Я схватилась за голову.

Это уже не игла с ниткой. Это раскалённая спица! С размаху и насквозь через висок. Аж сшибло. Как будто этим самым "огненным гвоздём" и пронзило навылет.

Меня качнуло вбок.

— Ноя?! Ноя!

Меня схватили за запястья. Отвели руки от головы.

— Свет, я не думал, что тебе будет так тяжело!

Его ладонь погладила воздух рядом с моей головой.

Тоненький стон вырвался из моего горла. Раскалённую спицу остудили, но боль осталась лёгким повисшим эхом.

Спустя секунд десять рассеялась и она.

— Не болит? — прошептал Таданари, ласково сжимая мои пальцы.

— Нет, — выдохнула я.

— Хорошо.

Ко мне подвинулись и прижали к груди. Очень-очень нежно и очень-очень крепко.

— Что это было? — глухо спросила я.

— "Огненный гвоздь" оказался для тебя слишком тяжёлым, — ответил Таданари, поглаживая меня по голове.

У него совершенно невообразимый голос. Где-то в глубине его притаилась мелкая дрожь, едва уловимая вибрация, похожая на мурлыканье, но очень уж глубоко спрятанная.

— Я была бездарностью, да? — почему-то спросила я. — Раз такая мелочь для меня сложная?

— А к воспоминаниям не пробовала обратиться? — хмыкнул Таданари. — Из-за чего же весь сыр-бор? Бездарность она, как же.

Я не выдержала — закрыла лицо ладонями.

Господи боже... Где мой интеллект? Неужели вместе со слезами весь вышел?

Меня усадили обратно, предварительно поправив подушку.

— Так, никакого огня, — не допускающим возражений тоном заявил Таданари. — Пока что. Я найду элементаля, может, даже Цуши из дома принесу, будешь пока с ним общаться, принимать стихию. Знания не используй — плохо будет.

— Это по твоей вине, между прочим, — буркнула я. В голове было ясно, ничто не напоминало о боли.

— По моей, да, — легко согласился Таданари. — Будем заниматься менталистикой. Много и подолгу. Нужно тебя успокоить, а то боюсь, что ты меня убьёшь в один прекрасный момент.

— Я тебе очень благодарна за возврат воспоминаний. Хотя бы по магии. Спасибо, — упавшим голосом проговорила я. — Но убить я тебя готова прямо сейчас. За то, что слишком много темнишь. Я устала от тайн. Они меня доконали. Поэтому я и превратилась в неуравновешенное... ммм... существо, если не сказать покрепче...

Таданари внимательно посмотрел на меня из-под приспущенных светлых ресниц. Кажется, я поняла, за что влюбилась в него когда-то.

— Кому-то надо поесть, чтобы настроение поднялось. Я же тебя знаю, — проговорил он, потянувшись к тумбочке за тарелкой.

Меня собрались кормить с ложечки? Ещё чего!

— Я вообще-то сама могу...

— Не можешь, — с нажимом возразил Таданари. — Позволь мне это сделать. А ты покопайся пока в воспоминаниях, которые я тебе открыл... Вдруг там найдёшь интересное что-то?

И тонко так, проницательно улыбнулся.

Почему-то мне эти слова показались подозрительными...

Но интересно же!

"Имара, постарайтесь направить огонь так, чтобы он освобождался только на ладони, а не по всей руке. Вы силы сбережёте и уровнем своим похвастаетесь".

"Но по всей руке же проще! Я не хочу в ладони, я хочу так!"

"Конечно, проще. Но так делают только маленькие дети, когда не могут справиться с магией. А вам уже четырнадцать, пора татуировки наносить..."

Вот оно что!

Таданари вернул мне не только сами знания, но и воспоминания об уроках!

Кошмар! Какой же отвратительной ученицей я была!..

— Ну как, порылась в памяти? — поинтересовался Таданари. — Открой рот...

Я послушалась.

— Ты был прекрасным учителем, — жуя мясо, призналась я. — Правда. А я была мелким монстром...

Таданари скромно улыбнулся и склонил голову.

— Джинтра готовила? — спросила я.

— Да.

— Она молодец, — я не кривила душой. — Дай-ка тарелку. Ну дай! Не люблю, когда меня кто-то кормит... Ну Таданариии...

— А кто-то довольно давно звал меня Дани...

Я всё-таки отняла тарелку.

Дани. Данечка. Данюша. Данька.

— Прости. Я же не нарочно об этом забыла.

Таданари не ответил. Он лишь с деланной обидой выпятил губы и склонил голову. Чёлка свесилась, отбросив тень на золотистое лицо.

А у меня дрогнуло сердце. Дрогнуло и зашлось в галопе.

Он слишком прекрасен. Настолько, что от линии его скул хочется разрыдаться, а длинные тонкие пальцы манят к себе поцелуи, чтобы покрыли каждый по отдельности.

Он ничего не говорил. Я тоже.

Джинтра оказалась ещё и потрясающим поваром: мясо с овощами вышло просто изумительными.

Выпила подостывший ромашковый чай. О моём спокойствии уже начали заботиться.

Таданари вопросительно глянул на меня, когда я поднялась с кровати и, запахивая на груди его халат, пошла к той стене, где, по моим ощущениям, должна находиться гардеробная. Не факт, что она там окажется, но раз эта комната так похожа на мою, то вероятно, что и гардеробная окажется в том же месте.

Просто мне нужно зеркало. А уж если там окажется что-нибудь из одежды, то я вообще буду довольна по уши.

Поднажала плечом.

Ура! Угадала!

Стена отъехала.

Зеркало да, оказалось там, где надо — это моя цель. Но мама дорогая, откуда столько шмоток?! Да ещё и моих любимых расцветок?

То, что отразилось в зеркало, повергло меня в уныние. Моя и без того светлая кожа побледнела до сероватого оттенка, круги под глазами словно намекали, что пора бы и кровушки попить, а длинные взлохмаченные волосы делали меня похожей на ведьму — только вот котелка с дьявольским варевом не хватало.

Хотелось сквозь землю провалиться. От стыда и осознания собственной ничтожности.

А ведь я действительно рядом с Таданари просто ничто. Так, плюнь да разотри. Что он во мне нашёл?

Я не сразу услышала лёгкие шаги за спиной. Вздрогнула, когда за спиной внезапно вырос сам гений Круга собственной персоной.

— Любуешься? — хмыкнул он.

Ну надо же, я ему макушкой достаю аж до середины шеи.

— Да было бы чем, — мрачно ответила я. — Аж удавиться охота от такой красоты.

— Тебе просто нужно успокоиться и хорошенько выспаться, — мягко заговорил Таданари. — И ты будешь довольна собой.

Ощутила, как халат сползает с плеч. Жар. Холод.

— Мурашки, — прошептал Таданари.

Его ладонь медленно заскользила вниз по моей руке. Пальцы переплелись. Горячие, горячие руки. А мои — холодные.

Кончик языка прочертил дорожку по шее от плеча до уха. Губы чуть коснулись мочки.

Я слабо пискнула, когда меня подхватили на руки.

Нет.

Нет, нет, нееет!

Я, конечно, не так уж и против, но конкретно сейчас не то настроение! Хотя, если он продолжит...

У меня за всю жизнь не больно-то опыта накопилось. Был единственный парень, и тот девственник. Но нам и так было неплохо, нам на первом курсе как раз исполнилось по восемнадцать лет с разницей в месяц. Провстречались чуть больше года... и расстались. Из-за чего — до сих пор не могу понять. Кажется, в каком-то жизненно важном вопросе не сошлись во мнениях. Не помню. Да и неважно. Главное — разбежались по-доброму, без ссор и взаимных упрёков. И то хорошо.

А после... после у меня никого не было. Я даже успела забыть все ощущения. Почему не было? Не знаю. Не везло, наверное. Да и интерес пропал. В один момент потянуло к девушкам. Да, даже такое в моей душе было! Но так же в момент эта тяга и иссякла.

И тут появляется Таданари. Как снег на голову свалился. Неприкрыто соблазняет. И как теперь быть-то?..

Однако продолжать он не торопился.

Меня усадили на колени и обняли, стараясь не слишком стискивать. Я склонила голову ему на плечо и стала ждать, что же он предпримет.

Мы молчали где-то с минуту. Я уже успела обнять этого товарища в ответ, и тут он заговорил:

— А расскажи мне, зачем ты направлялась в дом отца?

Я, вздрогнув, отстранилась.

Ожидались любые вопросы и любые разговоры, но только не на эту тему.

Надо ли говорить, что всё очарование разрушилось в одночасье?

— А то ты не знаешь, — недовольно ответила я.

— Интересна твоя версия, — невозмутимо отозвался Таданари.

Стремительно падающее настроение пришлось придержать где-то на серединной отметке. Намечается занятный разговор, и мне нужен холодный рассудок.

— Я хотела получить поддержку матери. Испугалась за положение парней, вдруг их дед решит от них отречься из-за моего отказа. Подумала, а вдруг мать сможет что-то сделать, чтобы принять их уже в свою семью, из которой она и произошла...

Таданари холодно усмехнулся, глядя куда-то в сторону. Да, я уже заметила, что он часто так делает, когда задумывается о чём-то щекотливом и не особо приятном.

— Ты же ничего не знаешь о семье имары Тариши? — спросил он. — Вернее, не помнишь?

— Не помню.

Таданари, всё ещё держа на губах напряжённую кривую улыбочку, принялся рассказывать:

— Род Уэро пришёл в упадок. Да, это семья имары Тариши. От её молодых представителей остались лишь три девицы, её племянницы, и то они уже в брачном возрасте и скоро выйдут замуж по очереди. И всё. Никого больше не останется. Брат твоей матери тяжело болен. Угадай, чем? Не догадываешься? И правильно. Совершенно отвратительная болезнь. Так вот. Род на грани исчезновения. Вывод сделаешь?

Я задумалась.

— Нужны наследники, чтобы род не угас... — проговорила я, с изумлением поняв, насколько верным было моё решение. Конечно, кто бы отказал мне в просьбе? Да никто! Ни дядя, ни мать.

— Правильно. Тем более их целых пятеро. Но вот в чём дело — имари Хагири сам не стал бы отказываться от наших парней. Ему они тоже нужны — сама знаешь, что творится с семьёй Кайто. Никакие конфликты не заставят его отказаться, понимаешь? Так что не стоило было тебе срываться с места.

— Я была неуверена, — ответила я и отвернулась. — И сейчас неуверена. Ты не представляешь, в какой он был ярости! Дани, это было ужасно!

— Представляю, — бесстрастно сказал Таданари, но глаза его как-то по-особому блеснули. — Его гнев — это страшное зрелище... Мне послышалось, или ты назвала меня как-то по-другому? — тут он прищурился.

До меня только сейчас дошло, что за слово сорвалось у меня с языка.

Дани.

Да это же непроизвольно вышло!

Однако я улыбнулась и кивнула.

— Кстати! — спохватилась я. — Ты же нашёл Джинтру, ты что-то узнал о своей семье. Расскажи, пожалуйста!

— Хмм... Я думаю, что Джинтра может лучше рассказать, — уклончиво ответил Таданари, и тень пронеслась по его лицу. Причём тень эта совсем не от волос. — Позвать её?

— Ой, знаешь, давай-ка я оденусь сначала, — я вывернулась из его рук и торопливо потопала к стене, за которой должна быть ванная. — И искупаюсь. Хоть человеком себя почувствую. Служанок не надо, сама справлюсь! — бросила я, заметив, что Таданари отодвинул дверь, готовясь кого-то позвать.

Он обернулся и удивлённо глянул на меня.

— Точно?

— Да-да, совершенно! — и навалилась на стену.

Нет, тут уже ванная голубая с белым. Не кричаще-красная, как в том доме, и я вздохнула с облегчением. Наконец-то я расслаблюсь, а не буду беситься от дикой пестроты.

— Стой!

Миг — и моя спина прижалась к мужскому животу.

Сильная рука держала меня за плечи. Волосы очень аккуратно убрали с шеи, заправили за ухо.

Горячий шёпот:

— Я не закончил.

Щёки пылали, уши тоже. Я упорно не поднимала голову — не хотела, чтобы Таданари увидел моё красное, как помидор, лицо.

— Держи голову прямо. Неудобно же.

Эти слова прозвучали с укоризной.

Делать нечего, пришлось вскинуть подбородок. Дани осторожно расчёсывал мои вымытые и высушенные волосы. Ни разу не дёрнул, и я ни разу не поморщилась.

Он сам их высушил, разогрев воздух вокруг моей головы так, чтобы мне было не слишком горячо. Разумеется, я была очень благодарна за проявленное участие.

Вспомнила, что этому предшествовало. Покраснела ещё сильнее. Таданари глянул в зеркало, увидел цвет лица, усмехнулся.

Он действительно не собирался заканчивать. Только особо не торопился — видимо, изо всех сил старался не напугать.

Не знаю, что и как он сделал, но на меня накатила тяжёлая и вязкая сонливость, благо я была в состоянии удержаться на грани между сном и явью, иначе бы уснула прямо на ходу. Дани без лишних слов усадил меня на подушку в углу ванной, а сам принялся набирать воду.

Сначала он по локоть закатал рукава, потом и вовсе снял сначала верхнюю рубаху, а потом исподнюю безрукавку.

Я отвела взгляд, чтобы он не думал, будто бы мне в удовольствие пялиться на него. Только вот кого я собралась обмануть — не знаю. Поджарое сильное тело так и притягивало мой полусонный, но горящий взгляд. Таданари пару раз его ловил и очень уж призывно усмехался.

Потом Данечка залил в исходящую паром воду какую-то пахнущую лавандой гелеобразную штуку. Я же поняла, что меня вконец хотят усыпить — хоть я и не особая любительница лаванды, но мешочек с её сушёными цветками в нервные времена здорово мне помогал.

После меня с величайшим вниманием взяли под белы руки и помогли подняться. Я вяло засопротивлялась, когда пальцы Дани принялись ослаблять завязочки на шее и спине, но сопротивление без особых усилий прервали. В итоге ночнушка упала к ногам. Непроизвольно я обняла себя руками, но в следующий миг расслабилась — чего он там не видел, в самом-то деле?

К лаванде присоединился аромат ромашки — так пах шампунь. Совершенно не хотелось поднимать руки — от моей любимой горячей воды я сомлела окончательно, однако от падения в сон удалось удержаться. Таданари не возражал против такой наглости, напротив, будто бы ждал этого, чтобы взять дело в свои руки.

Я уже ничему не удивлялась. Не удивилась и тому, как сильно его прикосновения напоминали прикосновения Олины — умелые, сильные, ласковые и очень-очень деликатные. А уже когда мне намыливали голову, я подумала, что растворюсь сейчас прямо в воде, а обратно в тело собраться не получится, ибо точка сборки размоется напрочь.

— Лучше спинку потри... — простонала я, когда Таданари в очередной раз полил мне на голову чистой водой, вымывая остатки пены.

— Да без проблем, — беззаботно откликнулся Дани.

Мочалка оказалась очень мягкой, а руки Таданари — очень тёплыми. И вот так в ванне стало на одно тело больше. Я хотела выползти, ибо засмущалась втрое сильнее, но, разумеется, никто меня не выпустил, и намыливание продолжилось с ненавязчивой настойчивостью..

И вот тут-то смущение ушло, будто его не было. Помню, что сама подалась вперёд и прижалась губами к Даниному плечу. Тому бы понадобился и меньший сигнал...

Сонливость улетучилась, будто её и не было. Зато уровень благостного настроения в один миг просто зашкалило. Вот если бы у настроения был какой-нибудь измерительный прибор, то он взорвался бы к чертям без возможности восстановления.

Я даже не задалась вопросом, откуда Дани знает, что мне нравится, как нравится, в каком темпе и в какой позе. Причём вкусы у меня нынешней и у меня прошлой явно совпали!

Кровь до сих пор кипит, сердце заходится в галопе, ноги ватные, а руки подрагивают. Только вот Таданари выглядит спокойным, как удав. Как будто ничего не произошло! Как ни в чём не бывало, привычным жестом он перевязывает мне волосы шнурком. А после застёгивает на моей талии плетёный кожаный пояс.

И да, я наконец-то одета по-нормальному. В обычное голубое платье с тёмно-синими цветами, какими — даже не догадываюсь.

— Где мне найти Джинтру? — нарушила я молчание.

Таданари хмыкнул.

— Так сильно хочешь узнать о нашей с ней семье? — поинтересовался он.

— Да, — подтвердила я. — Только вот захочет ли она со мной разговаривать, не знаю.

— Захочет, — холодно отозвался Дани. — Если пригрозить потерей воды или огня, то всё захочет.

— Ну нет, я так не могу, — качнула я головой. — Без угроз, пожалуйста. Она всё-таки твоя родственница.

Таданари насмешливо приподнял бровь, но ничего не ответил.

— Где я могу её найти? — повторила я вопрос.

Дани, флегматично перебирая мои волосы, помолчал и сказал:

— На заднем дворе. Там она в это время тренируется.

— Тренируется? — удивилась я. — В чём?

— Во владении мечом, — пояснил Таданари. — Да, она может за себя постоять. Для меня это в своё время тоже стало неожиданностью. Приятной, — улыбнулся слегка. — Иди на задний двор. Пообщайся с ней. Можете вместе потренироваться.

— Я? С ней? — изумилась я. — Да разве я...

— Ты умела, — неожиданно выдал Дани.

— В смысле?!

— В прямом. Тебя с детства учили. Имари Хагири в этом деле пошёл у тебя на поводу и разрешил учиться владеть мечом. Удивительно, да?

— Тогда, интересно, почему парни мне ни слова об этом не сказали?.. — во мне душной волной поднялось возмущение.

Да, сыновья много раз ходили тренироваться на задний двор. Они брали деревянные мечи и по очереди друг с другом состязались, предварительно заставляя друг друга как следует разминаться. Я не пропустила ни одного их занятия. И все, как один, терпели поражение от Аливи, но не потому, что он лучше всех, а просто потому, что он левша, а остальные так почему-то и не привыкли к этому, но вот он привык.

Моей просьбе разок уступили и дали в руки меч. Я ещё ощутила какой-то отклик в теле, нечто привычное, когда шершавая рукоять легла в ладонь. Но на этом дело и закончилось — больше я ничего не смогла вспомнить. Тело меня обмануло.

— Ну сама подумай, разве в таком разболтанном состоянии твоей души тебе было бы безопасно об этом говорить? — снисходительно поинтересовался Таданари. — Ты расколотила всю всю посуду в доме. Представь, что бы ты натворила с мечом в руке...

— Но сначала-то я была нормальная!

— А потом стала ненормальной. Прости, что говорю об этом, но парни правильно сделали, что не стали тебе напоминать о твоих умениях. Хотя да, за излишнюю таинственность они по шеям получат.

Я припомнила свою последнюю крупную истерику... и молча согласилась с доводами Дани. Действительно, если бы я взяла тогда меч... ууу, нееет, думать об этом не хочу. Досталось бы всем на орехи. По-крупному.

Но горько-сладкий желчный привкус обиды всё же остался.

— Как ты себя чувствуешь? — участливо спросил Таданари, сжав мои плечи.

— Хорошо.

— Убивать не хочется? — с подковыркой такой.

— Не прекратишь издеваться — захочется.

Дани тихо рассмеялся.

— Ладно, ищи Джинтру. Надеюсь, вы не подерётесь. Хотя... женская драка... — тут он с удовольствием щёлкнул языком, за что получил от меня подушкой по русой голове.

Таданари не просто так отправил меня к Джинтре. Он ясно дал понять, что хочет, чтобы мы раз и навсегда определили наши с ней отношения.

В принципе он прав. Женская неприязнь — это как отвратительная сопливая липучка, которая портит тебе настроение, даже если на тебя не направлена. Терпеть подобное — неблагодарное занятие.

Внутренний двор был оборудован как тренировочная площадка: засыпанный песком круг метров пятнадцать в диаметре, и вдали находился соломенный манекен с мишенью в районе груди.

Как и в том доме. Интересно, а где мы вообще находимся? В какой части страны? Где Таэро? Где Шахано? Где столица? Или вообще на другом краю света?

Джинтра действительно находилась здесь, в центре песчаного круга. Её льняная рубаха промокла насквозь — я даже издалека видела, что её впору выжимать. Роскошные русые волосы заплетены в косы, которые были закручены в восьмёрки и уложены за ушами, чтобы не мешались.

Джинтре не нужен был манекен — она сражалась деревянным мечом против тени. Это как ката в единоборствах. Я знала, что это не танец и не набор элементов — это по-настоящему работающие приёмы, и каждая пауза, каждый незначительный выпад имели свой смысл. Да, я рассуждаю, как дилетант, но ничто и никто не мешает мне вернуть былые навыки.

Джинтра подпрыгнула — из-под её ноги брызнул в стороны песок, замахнулась... и заметила меня. Замерла, не сводя с меня напряжённого взгляда.

Я тем временем подошла ближе.

— Прости, что отвлекла.

Девушка опустила меч. Тоненькая прядка прилипла к мокрому лбу. Капелька пота скатилась по щеке к подбородку и упала вниз.

Она стояла, подбоченившись, такая несгибаемо прямая, высокая, грациозная и сильная. Ну точно амазонка.

У меня едва дыхание не сбилось от восхищения.

И зависти.

— Зачем пожаловали? — прохладно спросила Джинтра, невозмутимо вытерев рукавом лоснящееся лицо и закинув меч на плечо.

— Да как тебе сказать. Нам бы поговорить, — повела я плечом.

— Только не надо про то, что вам интересна моя жизнь, — фыркнула своенравная девчонка.

Ну зачем прямо так в штыки меня встречать?! Я пока ещё ничего тебе не сделала!

— Ну, откровенно говоря, интересна, и даже очень. Но прежде чем я спрошу тебя об этом, я хотела бы узнать, за что ты так меня невзлюбила, — я старалась говорить спокойно, и мне это неплохо удавалось, хотя меня и потряхивало. Чтобы не выдавать дрожь в руках, я спрятала их в складках платья.

Джинтра мрачно оглядела меня сверху вниз.

— Вам честно или помягче?

— Давай уж честно.

Она прищурилась. Совсем как Таданари.

— Просто у меня на таких, как вы, аллергия. Знаете, пятнами покрываюсь и начинаю чесаться, — раздражённо ответила она. Как будто выплюнула.

Я удивлённо вскинула брови. Интересное кино! С чего это вдруг?

— Эмм. Таких, как я — это каких? — осторожно поинтересовалась я.

Джинтра фыркнула с едким презрением. У меня от этого аж волосы дыбом на руках встали.

— Ну, знаете, таких, холёных, богатых и родовитых барышень. Вроде вас. Вокруг которых семейство, и мужчины на задних лапках прыгают. И такие, как вы, смотрят на таких, как я, как на мешок гнилых овощей. И при этом не зная, кто на самом деле перед вами! — последние слова она отчеканила сквозь зубы.

И вот тут-то её отповедь меня окончательно обескуражила.

Вот хоть убей, а мешком гнилых овощей я её совершенно не представляла. Я видела перед собой прекрасную сильную девушку, безумно талантливую племянницу того, кого я любила. Кто же эти сволочи, что так покорёжили её психику?!

— Ты совсем меня не знаешь, — покачала я головой. — Ты вживую видишь меня чётвёртый раз в жизни. И три из них — в течение сегодняшнего дня. Откуда ты знаешь, что я такая же, как все?

Мужчины на задних лапках прыгают? Ну не знаю! Может, сыновья да, стараются мне угодить, но только тогда, когда я недовольна. Имари Нахарими... ну, он выказывал мне полагающееся уважение, но не более. А уж мой собственный отец...

Джинтра перехватила меч и, с усилием замахнувшись, вонзила его в песок.

Теперь она выглядела спокойнее, только глаза метали молнии.

— Я вас всех насквозь вижу, — устало ответила она. — И конкретно вашу персону тоже.

Ох уж эта подростковая задиристость. Кое-кто её до сих пор не перерос.

— Я тебя поздравляю, молодец, что видишь. Только всё равно язык придержи, ладно? Я же тебя не оскорбляла!

По правде говоря, я её побаивалась. У неё огромное физическое преимущество, а о магическом вообще молчу. Если разозлю, то жизнь моя жестянка окажется под угрозой.

— Не оскорбляли, — неохотно подтвердила Джинтра. — Но и уважения моего не заслужили.

Она развернулась на пятках и пошла прочь от меня. Я, подхватив юбку, поспешила следом.

— Стой! — схватила её за руку.

Джинтра не обернулась. Но с такой злостью отмахнулась, что я отступила на два шага.

Ой-ёй-ёшеньки, какие мы сильные-независимые! Ну ничего-ничего. Ты ещё пожалеешь о своих словах, когда во мне, такой избалованной и холёной, вдруг появится нужда. И пожалеешь без вмешательства меня и Таданари.

И вот я вынуждена была несолоно хлебавши вернуться в дом. Хорошо, что не столкнулась с Джинтрой по дороге и в коридорах.

Таданари же вольготно разлёгся на моей кровати и с заметным интересом читал какую-то книгу. Даже не сразу меня заметил.

— Вернулась, — нежно.

И лицо просияло. Как будто бы меня не было целый месяц.

— Иди ко мне...

Заправленная постель снова смялась.

Русые волосы Дани были довольно жёсткими. Но мне нравилось прикасаться к ним. Они короткие, всего-то чуть ниже плеч. Непривычно — мужчины здесь носят длинные шевелюры...

Я видела, как трепещут его тёмные ресницы. Глаза так и остались прикрытыми.

А я... я вновь вспоминала подзабытые ощущения. В ванной... в ванной поцелуям в губы было уделено слишком мало внимания... а сейчас то, что мне необходимо.

Таданари отстранился на миг. Вновь приник к моим губам. Кончиком языка провел по нижней губе, по подбородку, по шее...

Но отодвинулся. Его ладонь лежала на моём животе.

— Как прошёл разговор с Джинтрой? — неожиданно сухо поинтересовался Дани, опершись на локоть.

— Никак, — я с досадой отвернулась. — Я для неё холёная родовитая выскочка. Она отказалась со мной разговаривать.

— Вот как.

Повисло молчание. Я повернулась обратно.

Дани задумчиво щурил свои орлиные глаза и неподвижно смотрел в стену. Я уже привыкла к этому.

— Только, пожалуйста, не наказывай её! — взмолилась я. — И вообще не вмешивайся. Я хочу сама с ней всё решить.

— Я и не буду, — откликнулся Таданари. — Просто возьму на заметку.

— И на заметку не бери!

— Да как не брать-то? Она моя племянница, — удивительно бесчувственно сказал Дани. — Я же должен её понимать. Признаюсь честно — у меня до сих пор это плохо получается...

Я поджала ноги — Таданари слез с кровати и направился к двери.

— Ты куда? — встрепенулась я.

Дани замер у двери с протянутой рукой.

— Нужно решить кое-какие дела, — скованно улыбнулся он. — Они отлагательств не терпят...

И вышел, оставив меня в недоумении.

Что ещё за дела такие? Которые вот прямо сейчас стали неотложными?

Обижаться не стала. Попросту исчезла такая потребность. Прикосновения Таданари, лавандовая ванна и вялая сонливость сотворили чудо. Я так и не поняла, что такого особенного Дани сделал, чтобы успокоить меня.

Ладно. Потом как-нибудь выясню.

В вазочке не оказалось сладостей, хотя я помню, что там оставалась примерно половина. Кажется, я знаю, кто к ней приложился, пока я искала Джинтру.

А ещё я заметила, что ваза с рисунком из одуванчиков, которой я запулила в Таданари, целёхонькая стоит, где стояла, с огромным букетом невянущих красных лилий. Кто-то успел её собрать воедино. И я даже знаю, кто.

Я потянулась за книгой — интересно, что Дани читает? Какие у него литературные вкусы?

Не дотянулась.

— Можно! — громко ответила я на стук в дверь.

Гость оказался неожиданным.

Точнее, гостья.

Джинтра выглядела неважно. Я заметила красные глаза и вспухшие красные губы. Плакала, хоть и старается завесить лицо волосами.

Я вопросительно уставилась на неё. Девушка нерешительно встала передо мной с пристыженно опущенной головой, исподлобья бросая на меня напряжённые взгляды. Её пальцы беспокойно теребили друг друга. Неужто волнуется?

— Я сяду? — пробубнила она, коротко кивнув на место рядом со мной.

— Пожалуйста, — я выпрямилась и оценивающим взглядом смерила Джинтру.

Та уселась где-то в полуметре от меня, продолжая упорно смотреть в пол и теребя ткань новой рубахи.

— Я тебя внимательно слушаю, — сказала я, когда надоело, что Джинтра то и дело боязливо косится на меня.

Та глубоко и прерывисто вздохнула. Полная грудь приподнялась и вновь опустилась.

— Я... я извиниться пришла.

Я ощутила, как вытягивается моё лицо. Я ожидала чего угодно, но только не этого.

— Простите меня, — продолжила Джинтра, не отрывая взгляд от пола. — Я повела себя недостойно. И наговорила того, чего не стоило говорить.

Я с усилием поморгала, стряхивая оцепенение.

Вот, значит, как. Прощения просить пришла. Занятно.

— Дядя заставил? — коротко спросила я.

Джинтра помотала головой.

— Я специально ждала, пока он уйдёт от вас.

— Ммм, — протянула я. — Ну тогда с чего вдруг такой благородный порыв?

Девушка нервно стёрла слезинку с уголка глаза.

— Если вы не против... пойдёмте обратно на площадку. Я вам всё расскажу.

О как! Как шёлковая стала. С чего бы вдруг такие перемены?

Только бы не поторопиться с выводами...

Джинтра без слов встала и пошла к двери. Я тоже поднялась, но остановилась. Стоило только принюхаться... Тысяча чертей, как я раньше не почуяла перегар?!

— Джинтра, дорогая, ты что, набралась?..

— Без нотаций! — рявкнула девица так, что подпрыгнули вазы на тумбочке, и стекло в окне жалобно дрогнуло.

Я же от неожиданности плюхнулась обратно на кровать.

— Вообще-то не собиралась! — в тон ответила я. — И разговаривай нормально, раз прощения пришла просить!

Страх отступил, на его место пришло возмущение. Хотя пьяная Джинтра была опаснее Джинтры трезвой, я не позволила себе бояться её.

Та мотнула головой и зажмурилась.

— Да, набралась, — неохотно кивнула она. — Давно хотела, но дядя не разрешает. Пойдёмте же!

Я заметила, что для пьяной Джинтра ходит достаточно твёрдо. И даже не пошатывается.

Шла я позади Джинтры, теряясь в догадках, что же заставило её выпить, и неожиданно девушка завернула на кухню. Я заметила, что она коснулась ладонью дверного косяка.

— И зачем мы сюда пришли? — спросила я, садясь за стол.

Мне не ответили — Джинтра достала из шкафчика глубокую тарелку и насыпала в неё из большой эмалированной кастрюли каких-то мелких печенюшек, мармеладок, конфет и ещё каких-то незнакомых мне сладостей, по виду похожих на чак-чак.

— Закуска, — коротко пояснила Джинтра.

— Ааа...

— Для вас.

— Что?

Мне не ответили.

Так-с, кто-то хочет втянуть меня в собутыльники.

— Я не пью! — возразила я, но меня гордо проигнорировали.

Пришлось снова последовать за Джинтрой, только мы уже держали путь наружу, во внутренний двор.

Возле песка стояла скамейка с удобной спинкой — видимо, это для того, чтобы перевести дух после тренировки. Но сейчас её явно переоборудовали под нечто другое. В принципе, тоже под отдых, но... своеобразный.

— Фу! Дрянь! — не сдержалась я, принюхавшись к стоявшему на скамье графину. — Сколько в ней градусов?..

— Просто пейте, имара. Я для кого закуску принесла?

— Я не пью!

— Сейчас пьёте. Столько же, сколько и я. Иначе ничего я вам не расскажу.

— Наглый шантаж! — выпалила я.

Джинтра невозмутимо разлила по рюмочкам адовое пойло — графин в её руке едва заметно подрагивал. Я не знаю, что это: абсент, джин, шнапс, медицинский спирт или ещё какая-то муть — но оно сшибало с ног одним своим запахом. Да этот экстракт сатаны просто так не закусишь! Тем более печеньками!

— Ваше здоровье, — буркнула Джинтра, отсалютовала мне рюмочкой и залпом, не морщась, осушила её до дна.

Бррр...

Меня передёрнуло. Я незаметно отставила в сторону свою рюмку, рассудив, что в таком состоянии Джинтра вряд ли что-то заметит.

Однако я ошиблась.

— Имара Анойя, немедленно выпейте это, — отчеканила Джинтра, повторно наливая себе ещё стопочку.

— Я не пью.

— Пожалуйста, выпейте.

Ну прямо как царь Иван Грозный Шурика уламывает! "Отведай из моего кубка!"

Поняв, что Джинтра так просто от меня не отвяжется, я, обречённо вздохнув, взяла свою рюмашку и поднесла ко рту.

От резкого запаха стало дурно. Я, сморщившись, отвернулась.

— Скажи мне, что это за гадость, иначе ни за то не выпью.

Джинтра захихикала.

— А это, имара, настойка магаро, — пояснила она, наливая себе уже третью стопку. — Самое крепкое, что может быть, во как!

— Тем более! Я не пью, — и попыталась снова отставить пойло.

— Имара... — после третьей язык Джинтры стал заплетаться. — Вы пьёте! Ну хоть одну! Ну пожалуйста, поддержите меня!

На последних словах она состроила такой взгляд, такие глазки, затуманенные пьяной дымкой, что я не устояла.

Отпрянула от рюмашки. Резкий запах омерзительно бил в нос, и я никак не решалась пригубить настойку.

— Учти, если ты мне что-то подсыпала, мне уже будет всё равно, а вот дядя тебе этого не простит, — покосилась я на Джинтру.

— Имааара Анойя, ну я же тоже пью, и побольше вашего! Стала бы вредить и себе заодно? — для подвыпившей Джинтра весьма неплохо соображала. Впрочем, последние остатки собранности уже грозили рассыпаться в прах.

Ну ладно, так и быть — исполню просьбу девчонки.

Зажала нос...

— Бххаааа... Кха-кха...

— Пффффхх... Аххахахахаха!..

Солить твою капусту, что, что это за хренотень?! Это что, эссенция магмы? Это пот из подмышки демона? Это... это... что это?!

Рюмка выпала.

Я сидела, согнутая в три погибели, с открытым ртом и высунутым языком, пытаясь отдышаться и хоть как-то остудить обожжённое горло. И как назло, никакой запивки! Одна закуска!

Зато Джинтре хорошо — она от души потешалась. Хохоча, хлопала себя по коленкам, хлопала по скамейке, утирала выступившие слёзы. Её плечи и спина то и дело сотрясались в новом приступе всхлипов, стонов и смеха.

— Клянусь, я убью тебя... — прорычала я, разгибаясь.

— Да полно вам! — воскликнула Джинтра, глупенько подхихикивая уже скорее по инерции.

— Что полно?! — взвилась я. — Я тебе говорила, что я не пью!

Девчонка снова закатилась в беззвучном хохоте, запрокинув голову и расслабленно обмякнув.

Я подождала, пока это чудовище отсмеётся.

— Как ты пьёшь эту мерзость? — ну не могу не спросить!

— Оооо, знаете, какая на это подготовка нужна! — довольно протянула Джинтра, наполняя рюмку раз эдак в шестой. Жаль, что графин в отличие от бутылки не издаёт такое высокохудожественное "бык-бык-бык-бык", а то было бы совершенно аутентично. — У меня стаж... даже не вспомню, сколько!

Так-так-такс, а вот теперь разговор заходит в нужное русло! Я выполнила просьбу Джинтры — точнее, попыталась — теперь её очередь держать обещание.

— А как ты овладела искусством меча? — спросила я, положив локоток на спинку скамьи и развернувшись к Джинтре боком. Жжение во рту и горле почти прошло, но всё равно ощущение преотвратное.

Взяла с тарелки мармеладинку и закинула её в рот. Ммм, лимонная. То, что нужно.

Девушка сначала непонимающе похлопала на меня глазками, но потом усмехнулась.

— Дааа, я же обещала рассказать о себе... Хммм. С чего бы начать? Может, подскажете?

Не видно, чтобы она паясничала.

— С самого начала и начинай. С первых воспоминаний.

Джинтра помрачнела.

Очередная рюмка до краёв.

Настойки магаро осталось совсем немного — около четверти от того, что было.

— Я на мать похожа, — начала Джинтра и туманно посмотрела на меня. — Они с дядей близнецы. Были.

Я приподняла бровь.

Вот это неожиданно! Я почему-то совершенно не задумывалась о том, кто из родственников Дани мог быть родителем Джинтры, сестра или брат. Но отчего-то брат меня удивил бы меньше, чем сейчас удивила сестра.

Красивая женщина была, если Джинтра на неё похожа. Что с ней стало?

— Прежде чем умереть, она научила меня магии воды. Только ей, и больше ничему. А ведь она сама владела всем, чем можно. Как и дядя. Вот он меня доучил, и я вот стала такой, какая есть...

— Отчего она умерла?

— Перегорела, — спокойно ответила Джинтра, рассеянно вертя в руках пустую рюмку. — В детстве она пережила сильное потрясение. Подорвало ей силы. А в сорок один год перегорела. Потрясение аукнулось.

В детстве потрясение... интересно. А с Таданари оно связано?

— Сколько тебе лет было? — спросила я.

— Десять. Причём это так внезапно произошло... У меня есть подозрение, что она очень мучилась перед перегоранием. Только мне ничего не сказала. И правильно сделала.

— А с чем связано потрясение?..

— А об этом потом! — погрозила пальцем Джинтра. — Об этом слишком долго рассказывать. Помню, что мы особо не бедствовали. В роскоши не купались, но и нищими не были, и это притом, что мама не работала. Откуда у нас были деньги — потом расскажу. Я с самого начала знала, кто мы по происхождению и почему мне не стоило использовать все свои стихии. Мама мне чуть ли не каждый день об этом напоминала...

Джинтра замолчала и тыльной стороной ладони прикоснулась к губам. Я заметила, что она часто-часто моргает, как будто хочет остановить накатывающиеся слёзы.

— А кто твой отец? Ты его хоть раз видела?

— Ни разу, — качнула головой Джинтра. — И мама о нём не говорила. И на вопросы не отвечала.

Странно. Наверное, у этой женщины были причины молчать.

— А где вы жили? В каком городе?

— В столице.Не в самом богатом, но и не в самом бедном квартале. Мама была очень красивой, но я не помню, чтобы кто-то из мужчин к ней сватался. Да и она не страдала от одиночества. По крайней мере, я не помню такого.

Да ещё и ни один мужчина не сватался. Занятно.

— А ты хотела бы найти своего отца? Узнать о нём хоть что-то?

— Конечно. Какая же безотцовщина об этом не мечтает? — фыркнула Джинтра. — Появился дядя, пообещал, что мы обязательно что-нибудь о нём выясним... И я склонна дяде верить...

— А как ты выжила после смерти матери?

Джинтра удивительно послушно реагирует на все мои вопросы. Ну так даже и лучше. Я могу выведать то, что интересно только мне.

— О! А вот тут начинается самое интересное! — насмешливо ответила Джинтра. Рюмка опять наполнена до краёв. — Если я начну орать, материться, обзываться — не на вас, конечно — то не обращайте внимания. Это я так. Это всегда, когда я вспоминаю о прежней жизни.

Я обратилась в слух. И не пугали меня ни мат, ни вопли, ни слёзы. Я всё выслушаю.

— Я в магической школе так и не доучилась, — начала Джинтра. — По просьбе моей матери — она даже приплатила за это — кроме воды, ничему меня не учили. На мои стихии даже покрывало накинули. Не навсегда, но надёжно. И заставили выпить какую-то хрень, которая обезболивает. Ведь когда перекрывают магию, боль невыносимая. Я сейчас сижу с перекрытым воздухом, и мне дышать больно, резь в лёгких, — девушка поморщилась. — Но в этот раз я сама виновата.

Я изумлённо уставилась на неё.

С такой небрежностью говорить о боли... Я понимаю, она явно через многое прошла, но всё-таки!

А Дани-то хорош! Как будто не знает, чем перекрытие оборачивается!

— Чего? — откликнулась Джинтра на мой взгляд. — Это не самое страшное! Когда перекрывают землю, болит вот здесь, — она подняла ногу и хлопнула себя по икре. — Становится очень трудно ходить. А когда перекрывают воду, то болит весь живот. Не тупая боль, а такая вполне себе острая. Причём болит всё: желудок, кишки, печень. Когда воздух — лёгкие. Когда огонь — сердце и все сосуды, мелкие и крупные, по всему телу. Менталистика... тогда болит голова. Трещит, как старая крынка. Ну ладно, не будем о плохом — вам и так много выслушать придётся.

Я сглотнула.

— Вот. После смерти мамы меня пристроили в комнату при Храме. Мама, оказывается, за меня внесла приличную сумму, чтобы до конца учёбы я была обеспечена. Она, судя по всему, ещё давно перегорание предчувствовала, вот. Я бы доучилась нормально, да вот... — лицо Джинтры исказилось.

— М?

— Появился он, — процедила девушка.

— Кто?

— ОН!

Я отшатнулась. Всё, уже боюсь этого загадочного ЕГО!

— Он! Любитель трахать двенадцатилетних девочек! — прошипела Джинтра. Очередная стопка отправилась в желудок, и сильные пальцы в подавленной ярости сжали рюмку. Потом расслабились — во избежание, видимо, распоротых ладоней.

Я же... я обомлела.

— Чего?..

— Того! — выплюнула Джинтра. — Понятия не имею, где он меня увидел и кому приплатил, но я не доучилась. Вот это, — она резким движением закатала рукав, и я увидела татуировки — кленовые листья на голубом фоне, — это мне дядя сделал. Через два дня после встречи. А сделать должны были в четырнадцать лет! Он не позволил, — опустила рукав.

— А ты? Ты его видела до этого? — спросила я. Даже не знаю, как бы покрепче обозвать этого... человека!

— Ни разу. Я его впервые увидела на пороге Храма. Тогда мне велели собрать вещи и уходить, — усмешка Джинтры была похожа на гримасу боли. — Ещё охали да ахали, как хорошо я теперь устроена, как мне повезло, все дела... Сучки.

Размахнулась. Кажется, прицельно — рюмка брызнула осколками от встречи с камнем.

Джинтра придвинула к себе мою стопку. Настойка магаро почти кончилась.

— А потом... он ведь не сразу меня к себе в койку потащил, — шмыгнула носом. Я заметила, как трудно пьяной Джинтре держать голову — она так и свешивалась то на грудь, то набок. Вот же глупая девчонка! Печеньки, конечно, не ахти закуска, но хоть что-то, а она ведь даже не притронулась к ним!

Как хорошо, что я поперхнулась этой гадостью и не выпила её!

— Да, не сразу, — сама себе кивнула Джинтра, как будто что-то вспомнив. — Сначала задобрил, расположил к себе. Мне было двенадцать, я всему верила, представляете? Подаркам верила, ласковым речам верила, вниманию верила... Наивная, ага. А когда я всё поняла... он уже перестал играть в хорошего парня. В первый раз всегда больно, у всех женщин так. А мне всегда было больно! Потому что никого не

* * *

ло, что я чувствую! Что моё тело чувствует! Мне раздвигали ноги, не спрашивая, и подкладывали под нужных людей, не интересуясь, а что же я об этом думаю, бл*ть!

Джинтра утёрла слёзы.

Я слушала, не перебивая, втянув голову в плечи.

— Да, Мигари поставил меня в зависимость от себя, чтобы я боялась разлуки с ним и делала всё, что он мне скажет. Только так было поначалу, — Джинтра хищно оскалилась. — Он же сглупил, научив меня обращаться с мечом. В какой-то момент я заявила, что пусть сам ложится под своих дружков, раз ему так приспичило их всех ублажать и переманивать на свою сторону. Он только попытался на меня замахнуться, а я и приставила меч к его глотке! — девушка залилась смехом. — Он научил меня защищаться, чтобы пережить возможные покушения... Ну не кретин ли, а? Это единственная благодарность, которую я к нему питаю — он научил меня защищаться, — смех стал горьким. — Теперь вы понимаете, почему я так много пью? Если бы не пила, свихнулась бы окончательно... Он убил того, в кого я влюбилась.

У Джинтры задрожала губа.

— А потом я убила его, — справившись, проговорила она. Вылила остатки настойки в рюмку.

— Как убила?..

— Своими руками. Вернее, мечом. Я вызвала его на поединок. И победила, представляете? — Джинтра криво улыбнулась. — Проткнула ему глотку, хах. Думала, станет легче. Не, хрена там. Не стало.

Она встала. Двинулась к песку. Её повело вправо, влево. Чуть не упала, запнувшись о что-то неприметное.

Я подорвалась следом — мало ли, вдруг полетит в песок физиономией вниз.

Джинтра остановилась около воткнутого в землю меча. Постояла пару мгновений, раскачиваясь туда-сюда, и наконец чуть ли не бегом двинулась в сторону мишени.

Я встала на месте, не решаясь приблизиться.

Джинтра остановилась перед соломенным манекеном. Деревянный меч подрагивал в её руке.

— Ненавижу!!!

Я вздрогнула.

Меч обрушился на мишень. Та жалобно треснула.

— Урод!

Ещё раз.

— Тварь!

И ещё.

— Мудак! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Удар. Удар. Удар.

Половинка меча отлетела — в руке Джинтры остался обломок. Она отшвырнула его. Закричала так, что кровь застыла в жилах. Подпрыгнула и с ноги снесла к чертям этот проклятый манекен.

— Джинтра!

Я увидела со спины, как она подняла руку к лицу. Медленно, шатаясь, девушка стала отступать от обрушенного манекена.

Мы поравнялись.

Она прижимала ладонь к губам. Теперь слёзы лились потоком по её раскрасневшимся щекам, а взгляд казался безумным, застывшим, мёртвым. Она не всхлипывала — лишь едва слышный протяжный стон прорывался сквозь плотно сомкнутые пальцы.

Я не выдержала — подбежала к Джинтре и обняла её за плечи.

Та начала медленно оседать на песок.

Теперь она не мычала в ладонь — теперь она рыдала так, что я испугалась за сохранность её голоса.

— Я так... так устала быть одна... — захлёбываясь, выдавила она. — У меня сил нет...

— Почему ты решила, что ты одна? — зашептала я. — У тебя теперь есть дядя, у тебя есть я, у тебя есть братья! Целых пятеро, представляешь? Они обрадуются сестре! Джинтра, у тебя огромная семья! Тебе нечего бояться!

Девушка не ответила мне. Продолжила всхлипывать, прижимая к лицу кулак с зажатым в нём рукавом.

Ну как я могу на неё обижаться за сегодняшнее хамство? Никак! Всё, обиды по боку!

И тут Джинтра обмякла и повалилась ко мне на колени.

Я опешила. Испугалась

— Джинтра... — потрясла её за плечо. Она вяло отмахнулась, поёрзала и засопела.

Ну замечательно!

Теперь мы спим пьяным сном!

А я даже не заметила, что прямо перед глазами возникли две ноги, обутые в плотные кожаные ботинки.

— Что случилось? — спросил голос Таданари. — Почему манекен на земле?

Я вскинула голову. Он смотрел сверху, чуточку брезгливо приподняв бровь.

— Ну... вот. Джинтра вне себя.

— Это я вижу, — холодно ответил Дани. — Почему ты позволила ей напиться?

Я обомлела. Такого упрёка я не ожидала.

— Как будто я могу ей запретить! — резко сказала я. — Не надо на меня так смотреть, как будто не знаешь, что она бы меня послала!

Таданари прикрыл глаза и поджал губы.

— Не можешь, верно, — процедил он и качнул головой. — Прости. Просто я очень не люблю, когда она так делает.

Опустился на корточки и бережно взял Джинтру на руки. Та замычала что-то нечленораздельное, махнула рукой и обмякла, запрокинув голову.

— Она так набирается уже четвёртый раз, — угрюмо ответил Таданари, когда мы зашли в дом. — Мне не жалко, я могу вылечить её сколько угодно раз, но она сама срывается... Чтобы лечение подействовало, нужно, чтобы прошло три месяца без капли спиртного. Но не получается.

— Ты же понимаешь, что дело не в телесной тяге? — спросила я.

— Понимаю. Но не понимаю, как ей помочь... душевно.

Я вздохнула.

Вот уж кто из Таданари никудышний, так это психолог. Как, впрочем, и из меня. Видимо, менталистика в этом мире предполагает помощь психиатрическую, но не психологическую. Иначе общество не было бы таким покорёженным. И людские судьбы тоже.

Но я хочу помочь девочке. Это не дело.

— Может, я попробую? — предложила я и нерешительно глянула на Дани.

Мы как раз подошли к комнате Джинтры, и я отодвинула дверь, освобождая путь Таданари с племянницей на руках.

О, Свет, ну и бардак же тут!

— Как попробуешь? Что? — поинтересовался Дани, укладывая Джинтру на кровать. Та отвернулась к стене и глухо захрапела.

— Убедить её, что пьянство — не выход, — я села на краешек кровати.

Таданари рассмеялся. Совсем невесело рассмеялся. Уселся прямо на пол, поджав под себя ноги.

— Тогда она тебя точно пошлёт в те заоблачные дали, куда неоднократно посылала меня.

— Да? Тебе тоже доставалось? — изумилась я, и против воли губы растянулись в глупой улыбке.

— Ещё как. Не счесть, сколько раз. И тебе достанется, — предрёк Дани.

— Ну и пусть, — упрямо сказала я. — Я прошу мне довериться. Быстро переубедить её у меня не выйдет, но я сделаю всё возможное! Пожалуйста!

Таданари печально усмехнулся.

— Я тебе доверяю в любом случае.

Мне показалось, или ему трудно признать собственное бессилие?

Конечно, это трудно, когда во всём остальном ты признанный гений.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я.

Дани кивнул и повернул голову к окну.

Иннуи уже близился к закату.

— Эй! Ты что тут делаешь? — возмутилась я при выходе из ванной.

— Как что? Тебя жду!

Вот что меня больше всего поражает в Таданари, так это его способность совершенно искренне удивляться всяким мелочам типа неожиданных вопросов, не учтённых ранее подробностей, внезапных заявлений и так далее.

А ещё ввергает в ступор его абсолютно детская непосредственность. Вот он сейчас непринуждённо развалился на моей кровати с книжкой в руках, да ещё и с таким видом, будто всё идёт так, как надо!

А ещё у него волосы влажные — искупался, плут, перед всем этим.

— Ну не надо на меня так сопеть! Как будто я позволю тебе теперь спать одной.

— А может, я пинаюсь? — подначила я.

Тот хитро прищурился.

— Нет, не пинаешься, — возразил с улыбкой.

Ну ладно. Не пинаюсь — и не пинаюсь. Только вот в прервавшейся жизни парень неоднократно говорил мне, что я бессовестно спихиваю его с кровати, причём в такие моменты меня не растолкать. Ну, что ж, посмотрим.

Я, чуточку стесняясь, залезла под тонкое плюшевое одеяло.

— Ну, ты чего как неродная на самом краешке лежишь? Двигайся ближе.

Меня привлекли к себе, обняв за плечи. Ну ладно, раз вы настаиваете...

— Что ты читаешь? — я поудобнее устроила голову на плече Дани и заинтересованно заглянула в книжку.

Уже совсем стемнело, и страницы освещались странным светящимся шариком, парящим прямо в воздухе над нашими головами. Не составляет труда догадаться, кто его скастовал!

— Это история двух братьях, которые решили оставить отчий дом и пошли смотреть мир, — нараспев пояснил Дани. — Как дочитаю, дам тебе. Тебе понравится.

— Не сомневаюсь. Спасибо.

Таданари перелистнул страницу.

— Дани.

— М?

— А ты думал о том, чтобы выдать Джинтру замуж?

— Пока нет. Если честно, не вижу проблемы. Захочет — выдам, за кого скажет. Тут другой вопрос — захочет ли.

— Это да.

Помолчала.

— Слушай.

— А?

— Как ты отыскал Джинтру?

— Оооомммпххх... — Таданари прикрыл лицо раскрытой книгой. — Давай не сейчас, а?

— А когда? — приуныла я.

— Когда угодно, но только не сейчас. Очень долгая история.

— Ну ладно-ладно.

Я знала, что Таданари провёл над спящей мертвецким сном Джинтрой какие-то целительские манипуляции. Теперь она проснётся с ясной головой, но при этом и с изрядно потяжелевшим мочевым пузырём. Главным для неё будет добежать до уборной без последствий.

Интересно, а она вспомнит хоть что-нибудь из того, что рассказала мне? Будет ли стыдиться того, что с ней случилось в жизни?

Думаю, да. О подобном просто так не рассказывают. Она же не зря напилась до потери сознания.

— Ты отходил перед тем, как мы с Джинтрой ушли на площадку. Ты говорил, что у тебя какое-то дело безотлагательное. Что за дело?

Таданари тяжело вздохнул.

— Ронли сказал, что хочет видеть Джинтру своим секундантом.

— Что? — ахнула я.

Непростительно. Я совсем забыла, что мой старший сын через три дня выйдет на поединок с собственным дедом. Кошмар.

— Джинтра... секундантом? — проговорила я потерянно.

Таданари хмыкнул.

— Да, секундантом. Думаю, она не откажется. Что такое? Чему ты удивляешься?

— Просто... разве женщина может быть секундантом?

— А почему нет? — недоумённо посмотрел на меня Таданари. — Если она не родная сестра, не мать, не родная тётка и не бабушка, то запросто.

Сбой системы. Разрыв шаблонов. Занавес.

Вот и открылось мне ещё одно право женщины, наверняка прописанное в местном дуэльном кодексе.

Секундант. Кто бы мог подумать!

— А двоюродная сестра, стало быть, может выступить в этой роли?

— Почему нет, конечно.

— А чем ей это аукнется?

— Хлопотами. Одна переписка и встречи с секундантом твоего отца чего стоят... имари Хагири, кстати, тоже до сих пор не выбрал персону для столь важного дела, а ведь третьи сутки уже подходят к концу...

Тревога в душе вновь всколыхнулась. Почему Дани так спокоен, говоря о дуэли, в которой участвует его собственный сын?

Не понимаю я этого человека. Интересно, как мы умудрялись с ним ладить?

— Ты слишком равнодушен, — пробурчала я и отвернулась. — Так нельзя.

— Равнодушен? Я?! — с неожиданным негодованием воскликнул Таданари, да так, что я невольно вздрогнула. — Да разве бы я собрался туда лекарем, если бы был равнодушен?!

— В смысле лекарем?..

— В прямом! Если ты не знала, на дуэлях всегда должен присутствовать лекарь! В этот раз им буду я. Джинтра об этом позаботится. На её плечах будет лежать обязанность договариваться в том числе и о личности лекаря на дуэли.

Я повернулась обратно. Кажется, я умудрилась его рассердить.

— Это единственное, что я могу сделать для Ронли. Он выступает обидчиком, так пусть отвечает за свой поступок. Он прекрасно знал, что сделал, когда искупал имари Хагири.

Эти слова были произнесены довольно жёстко. А я поняла, что Таданари прав. И правильно делает, что в отличие от меня воспринимает сына как взрослого мужчину, который должен нести ответственность за свои действия.

А я... а у меня малодушный порыв защищать и укрывать парней от всех и вся. Не стоит так делать, в общем-то. От всего на свете не уберегу.

— Завтра вечером я верну тебя обратно. И сам вернусь. Теперь уже точно насовсем.

Этой ночью ничего не было. Мы просто уснули рядом — Дани положил раскрытую книгу на черепашку, так что глиняная фигурка оказалась как будто в домике.

Впервые я не запомнила сновидений — настолько крепко спала.

Когда же утром я проснулась, Таданари уже не было рядом — видимо, ускакал решать очередную срочную проблему вселенского масштаба.

Одевшись, умывшись и расчесавшись, я решила тем временем потихоньку заглянуть к Джинтре. Как она там, проснулась?

Её комнату я нашла без проблем. Стучаться не стала — мало ли, вдруг ещё спит. Аккуратно отодвинула дверь и заглянула в щёлочку для порядка.

— Заходите, имара Анойя.

Джинтра лежала лицом к стене и не повернулась, когда я зашла.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я, пододвинув к кровати мягкий голубой пуфик.

— Средней паршивости.

— Телесно и духовно?

— Если плохо духовно, то и тело ноет, — глухо ответила девушка. — И наоборот. Так что по-всякому паршиво.

— Сочувствую. И понимаю.

— Я всё помню, — Джинтра наконец повернулась ко мне лицом. — Я после пьянок ничего не забываю. Это не дядя постарался для моей памяти. Это было всегда.

— То есть ты помнишь, что именно мне рассказывала?

— Слово в слово.

— Ну и как ощущения от такой откровенности? Ты же рассказывала об этом только дяде?

— Да, только ему. Единственный и последний раз, когда рассказала об этом втрезвую, — Джинтра усмехнулась и, перевернувшись, обняла подушку.

— Понимаю, — повторила я. — Я вообще удивилась, как ты даже спьяну смогла рассказать об этом мне, почти незнакомому человеку...

— Я просто захотела это сделать. Нужно было выговориться ещё раз. Я бы и на трезвую голову рассказала, мне не жалко, просто... так язык как будто застывает, когда я хочу об этом рассказать, — Джинтра поморщилась.

— Ещё бы.

— А зачем вы ко мне пришли? Уж не только затем, чтобы спросить о самочувствии.

— Ну и за этим тоже.

— А ещё зачем? Прочитать мне нотацию, как вредно пить?

Вот, узнаю прежнюю Джинтру.

— Не ершись, — посоветовала я. — Я в любом случае не смогу тебя переубедить, если ты будешь стоять на своём. Просто ты же не можешь не понимать, что пьянство — не выход?

— Да понимаю я всё! — огрызнулась девушка. Впрочем, тут же присмирела. — Просто это единственный способ, который помогает мне забыться, хоть и ненадолго.

— Ну, ты понимаешь, и это уже хорошо, — улыбнулась я. — Только вот я думаю, что тебе было бы неплохо потихоньку избавляться от ненависти к Мигари. Ты его своими руками убила, зачем ненавидеть мертвеца?

— Убила. Только легче мне от этого не стало, — резко ответила Джинтра. — Это моё не первое и не единственное убийство. Зато единственное, о котором ни капли не жалею.

— На твоей совести есть и другие трупы? — приподняла я бровь.

Ну ничего себе. Чего я ещё не знаю?

— Да, есть. Но о них я рассказывать не буду. Тем более я считаю себя спасительницей мира от этих тварей.

И действительно, я не услышала ни единой ноты раскаяния в голосе Джинтры. Ну ладно, в это дело я вмешиваться не буду. Пока что.

В любой другой момент жизни я бы ужаснулась, услышав, как кто-то с равнодушием говорит о совершённых им убийствах. Испугаласбы этого человека непременно.

А сейчас... Наверное, мой лимит беспокойств всё-таки оказался исчерпан. Да и что такое убийство для мира, где близкие родственники запросто вызывают друг друга на дуэль?

— И вот... я боюсь, что эта обида останется со мной до конца жизни, — печально подытожила Джинтра.

— Понимаю, — кивнула я. — Попробуй прости такое.

Да уж, психолог из меня не очень. А ведь прямо всё, как надо: Джинтра лежит, рассуждает, а я сижу и слушаю. Только вот тетради и ручки не хватает, чтобы фиксировать наблюдение.

— И как вы теперь ко мне относитесь? К убийце и жертве насильника в одном лице? — Джинтра ткнулась лицом в подушку, так, что видны были только напряжённо смотрящие на меня золотые глаза.

— Убийства не одобряю.

— Ожидаемо.

— А второе... Как женщина может осуждать женщину, пережившую такое? Всё нормально. Ненавидеть тебя никто не собирается.

— Ловлю на слове, — сказала Джинтра. — Только не вздумайте мне потом убийства припоминать, хорошо?

— Обещаю. Думаю, что я вообще о них забуду.

— А я обещаю подумать над своим поведением и поменьше вспоминать о настойке магаро, — хмыкнула Джинтра.

— Договорились.

Не знаю, насколько сейчас Джинтра естна со мной, да её никто и не обязывает быть честной, но она хотя бы не восприняла меня в штыки. Значит, я уже хоть что-то, но значу для неё.

У меня вертелись на языке вопросы о Мигари: о его характере, внешности, образе жизни — но решила их всё же не задавать, ибо Джинтра вчера довольно красноречиво показала мне своё отношение к любому упоминанию об этом человеке.

— А почему ты так не любишь холёных, избалованных, высокородных?.. — задала я другой, не менее животрепещущий вопрос. Надеюсь, уж этим вопросом я её не задену.

— Ооо... Просто такие люди не признавали моё право на существование ещё со школы. Как вы думаете, какой ответ на такое отношение мог возникнуть?

На этот вопрос ответа не требовалось.

Правда, конкретики никакой. Детская обида? Конечно, не последнее место занимает. Возможно, Мигари, после того, как сломал ей жизнь, решил сам получше устроиться и жениться на какой-нибудь такой даме ненавистного Джинтре типа. Возможно? Да. Банальная зависть? Конечно, почему бы нет.

Ну хорошо, оставлю это пока в домыслах.

— Знаете, в вас чувствуется нечто неоднозначное, — задумчиво проговорила Джинтра.

— В смысле?

— В смысле вы холёная и высокородная, но не высокомерная, — прищурилась девушка. — Обычно женщины с холодными именами, как у вас, чаще всего такие. С самомнением до небес. Кстати, вы знаете, что означает "Анойя"?

— Не знаю. Что? — конечно же, мне интересно!

— "Ледяное крыло". Наверное, хорошо, что вы потеряли память.

Я озадаченно моргнула. Да, наверное, хорошо в какой-то степени.

"Ледяное крыло". Неудивительно, что от моего имени так и веет крепким морозцем.

Дверь отодвинулась.

— Я так и думал, что обе барышни здесь, — бодро провозгласил Таданари.

Чмокнул меня в макушку и обратился к племяннице:

— Джин, тебе письмо.

Девочка резко села. Потёрла глаза. Изумлённо посмотрела на дядю.

— Письмо? Мне? — недоверчиво спросила она.

— Тебе, тебе. Бери.

Джинтра взяла конверт из плотной коричневой бумаги и с чёрной печатью. Она его даже понюхала.

— Мне никогда не писали писем...

Сломала печать, достала письмо.

Я с немым вопросом глянула на Дани, и тут Джинтра вскочила на ноги с воплем:

— Секундант?! Ронли выбрал меня?! Я секундант?

Она порывисто прошагала к окну, отпихнула валявшуюся на полу подушку. Прошла обратно, не отрывая взгляда от письма.

— Ты, — кивнул ей Дани. Джинтра даже не глянула на него. — Согласишься?

Та вскинула голову.

— Конечно! — без раздумий заявила она.

— Тогда бегосвязывайся с Ронли и обговаривай порядок действий. Тебе открыть портал в Таэро?

— Да-да! Спрашиваешь ещё!

— Стой, Джин. У меня к тебе поручение.

— Какое? — девушка остановилась у двери и заметно напряглась.

— Ты должна во что бы то ни стало уговорить секунданта имари Хагири, чтобы я присутствовал на дуэли.

— А тебе-то это зачем? — удивилась Джинтра.

— В качестве лекаря, — заговорщицки прищурился Дани.

— Аааа... — протянула Джин. — Так бы сразу и сказал! Не волнуйся, я кого угодно уломаю! И на что угодно.

— Молодец, я в тебе не сомневаюсь, — с удовольствием кивнул Таданари. — Что-то мне подсказывает, что секундантом будет имари Нахарими... — тут он странно покосился на меня.

— Нахарими... — медленно проговорила Джин и обратилась ко мне: — Ваш жених?

— Ну типа того, — вяло ответила я. — Несостоявшийся.

— Понятно, — Джинтра требовательно посмотрела на дядю. — Ну? Где обещанный Таэро? Когда вообще научишь порталы прокладывать?

— Не канючь, пожалуйста. Научу. Пойдём.

На выходе Дани подмигнул мне, а я в этот момент диву далась — и чего это Джин так воодушевилась своей секундантской ролью? Аж чуть ли не пляшет от радости! Загадка века, честно.

— ...Ты знаешь, у меня нет настроения развлекаться, — отвернулась я от Дани, когда он предложил посетить одно очень интересное место.

Он благополучно проводил Джинтру в портал до Таэро — оказывается, в его силах как угодно и когда угодно создавать их, исправляя под себя все временные и пространственные искривления.

Я этому открытию не удивилась, зато возмутилась на его предложение.

— Ноя, нам ещё не по ком держать траур! — прикрыл глаза Таданари. — Думаешь, я не смогу спасти Ронли, даже если он будет тяжело ранен?

— Ты-то сможешь, а Джин вряд ли сумеет договориться об этом!

— Джин? Смеёшься? Ты её недооцениваешь. Она с саим владыкой тьмы сторгуется, если захочет, — Таданари лукаво улыбнулся.

— Как будто мне от этого легче...

— Если не прекратишь себя накручивать, то станет хуже, — Дани стал терпеливо объяснять мне прописные истины. — А если прекратишь, то будет чуть-чуть, но проще. Ещё ничо не случилось, ты имеешь право веселиться, сколько душе угодно. Ну же, пойдём! Я давно хотел, чтобы ты там побывала...

— А что за место? — невольно заинтересовалась я.

— Тебе понравится. Пойдём к порталу. Ноя! — недовольно воскликнул Таданари.— Не заставляй меня тащить тебя на плече, как мешок!

Быть мешком мне тоже не захотелось, и пришлось поддаться на уговоры.

— Портал на заднем дворе. Пойдём.

Меня взяли за руку и повели за собой.

Соломенный манекен стоял на прежнем месте, целый и невредимый, как будто Джинтра не обрушила его с ноги.

— А теперь, — на мои глаза легла ладонь, — доверься мне.

А что мне оставалось делать? У меня есть выбор? Только довериться.

В отличие от предыдущих переходов через портал сейчас я совершенно ничего не ощутила. Поняла, что мы на месте, только тогда, когда Дани сказал:

— Можешь смотреть, — и убрал руку с глаз.

Ветер пах речной водой. Вокруг шумели и вздыхали деревья, и к этим звукам добавлялся ещё один — сухой негромкий шорох, похожий на то, как под ветром склоняются заросли камышей и рогоза.

Сердце забилось от предвкушения. Исчезли все страхи, обидки и подозрения. Совершенно волшебным образом.

Обожаю запах воды. Что это? Река? Озеро? Пруд? Где мы?

Я медленно открыла глаза.

— О, Свет...

— Красивое место, правда? — я услышала улыбку в голосе Таданари. — Это Северная Чаша Таэро. Она дальше всегда, и сюда никто не добирается. Видишь, пусто на берегах?

Я молча взирала на открывшийся вид. Признаюсь честно — я лишилась дара речи. Губы будто склеило.

Ивы низко склонились над подёрнутой рябью водой и томно покачивали гибкими тонкими ветвями в такт ветру.

Ноги утопали в белоснежном песке. Никогда не видела такого возле пресноводных водоёмов. Ну точно на Мальдивах, только пальм и акул нет! Хотя откуда я помню, что водится в местных водоёмах? Вдруг тут есть пресноводные кровожадные акулы, и поэтому сюда никто и не захаживает купаться?

Да ну, что за бред.

А чуть поодаль от пляжа простиралась цветочная растительность, высокая и низкая, пахучая и не очень.

Целая россыпь васильков. Обожаю васильки! И колокольчики! И вообще все полевые цветы!

— Ну как, нравится место?

И он ещё спрашивает!

— Ещё как! А вода холодная? А там никто страшный не водится? — поинтересовалась я.

— Вода — парное молоко. А из страшных водятся только раки, и те на том берегу, — Таданари кивнул куда-то вдаль, попутно расстёгивая рубашку. — Ты со мной?

— Обязательно! А тут точно никого нет? — я опасливо огляделась в поисках людей.

— Точно, точно, — Дани скинул безрукавку. — А что?

— Да просто странно. С Чашей всё в порядке? — с подозрением спросила я.

Таданари удивлённо воззрился на меня.

— Чистейшее здоровое озеро, — ответил он. — Что с ним должно быть не так?

— Ну, обычно если людям что-то надо, то они куда угодно доберутся и через что угодно пройдут, а тут даже никого и не привлекло... Не смотри на меня так, я по опыту жизненному сужу!

— Да понял я, понял. Только ты недооцениваешь человеческую лень, — хмыкнул Таданари, поведя плечами. — Горожанам правда незачем так далеко забираться. Сразу за чертой Таэро лежат Южная и Юго-Западная Чаши. Там народу тьма, да. Причём в Южной Чаше купаются только женщины, а в Юго-Западной — только мужчины. И иногда и те, и другие друг за другом подглядывают.

Я захихикала. Везде всё одно и то же!

— Ну что, в водичку?

— Ага. Ты это, иди. Я сейчас подплыву.

Отвела глаза. Нет, не могу я на такого мужчину спокойно смотреть — краснеть начинаю! Хорошо ещё, что в кальсонах остался.

— Ну хорошо Да не бойся ты так, никого тут нет! — отозвался Дани, неторопливо заходя в воду.

Я быстренько шмыгнула за ближайшую иву и принялась расстёгивать ремешок.

В той жизни у меня был чёрный купальник со стрингами, и никого я стесняться даже не думала, ибо фигура была хорошая, и попа персиком. Нет, сейчас тоже хорошая и тоже персиком, но своего целомудренного белья — маечки на бретельках и шортиков до середины бедра — я в данный момент стеснялась так, будто меня голой вытолкнули в переполненное в час пик метро под взгляды сотен и тысяч человек. И это притом, что рядом нет никого, кроме Таданари, и уж его мне положено стесняться в последнюю очередь! Что со мной?!

Так-с, ладно, уберём стыд куда подальше и пойдём купаться. Тем более что я не надеялась хотя бы раз выбраться на пляж в этом мире. Тысяча чертей, да мне же повезло!

Я вышла из-за ивы, отошла подальше от кромки воды и резко выдохнула.

— Иииииииххххаааааааа!

Разбег сопроводился этим воплем, песком, взлетавшим из-под ног, и кучей брызг. Перед плюхом в воду заметила потрясённый взгляд Таданари.

Нет, не умею я всё-таки нырять. Вторые девяносто всплывают.

Кожа покрылась мурашками от водной прохлады.

— Как ты лихо! — щёлкнул языком Таданари, догнав меня. А я с разгону преодолела сразу половину озера — плавала я хорошо. А вот ныряла не ахти.

— А я так всегда стараюсь сделать, — стараясь отдышаться ответила я. — Чтобы долго к воде не привыкать. Главное, чтобы судороги не было. Ненавижу судорогу...

— Ну я б тебя посреди озера с судорогой не бросил.

С мокрыми, прилипшими к щекам и лбу волосами у Таданари был совершенно другой вид. Не менее чарующий, просто другой. И очень уж волнительно стекают капельки воды по скулам, носу и подбородку.

— Я обратно, — перевернулась на спину и погребла обратно к берегу. Дани неторопливо поплыл следом, как-то странно поглядывая на меня и тонко улыбаясь.

— Чего? — с подозрением спросила я.

— Ничего, — качнул он головой, но улыбочку не убрал.

— У меня к тебе есть много вопросов, которые я ещё не успела задать, — сказала я, когда мы достигли мелководья. Я уселась на дно так, что над водой осталась лишь моя голова.

— Я тебя внимательно слушаю, — великодушно разрешил Таданари, с видом величайшего наслаждения выпрямившись в воде во весь рост.

Я зачерпнула горсть песка с дна и поднесла к поверхности.

Белый, искристый, чистый-чистый. Чудо просто.

— Во-первых, — начала я. — Ты трогал какую-то там траву, которую когда-то собирал Каони возле одной из Чаш? Она ещё давление понижает. Каони мне её подмешал...

— Да, я в курсе, тебе было плохо. Надо было отодвинуть её в тот угол, откуда взял, — я услышала лёгкое раскаяние в голосе Дани.

— Зачем ты её вообще брал?

— Взял немного, чтобы объяснить Джинтре, как она работает и как добиться от целительства такого же результата.

— Понятно.

— А ещё вернуть кое-что, что я забыл.

И тут Таданари пошарил по дну и выудил из воды... маску!

Ту самую чёрную демоническую маску, которую мне в первый день после пробуждения показали сыновья, да ещё и застращали так, что к окну было страшно подходить!

— Ты... ты откуда её взял?! — я невольно отползла от него. Впрочем, он придвинулся ближе.

— Она и была здесь, под песком, — Дани, подначивая меня, приложил маску к лицу.

— А! Фу! Убери её! Она же страшная! — я брызнула в него водой.

— Чего страшная-то? Нормальная маска, — Таданари повертел её, внимательно осмотрел, словно надеясь найти какой-то изъян, но, ничего не найдя, закопал её обратно в донный песок.

Я с недоумением наблюдала за этими манипуляциями.

Нет, он определённо со странностями. Гении не бывают полностью нормальными. Обязательно какой-нибудь сдвиг по фазе да будет.

— А... правда, что твоего лица никто, кроме меня, не видел? — осторожно поинтересовалась я, когда Таданари снова приготовился слушать.

— В смысле? — Дани поразился так, что я на миг пожалела об этом вопросе — мало ли, вдруг инфаркт его прямо здесь пристукнет, и как мне тогда добираться обратно? — Кто тебе такое сказал?

— Да все говорили! Отец, мать, парни, Олина...

— Отец и мать понятно, они не знали, но парни меня видели! И Олина видела! И все слуги видели! — с неожиданной горячностью заговорил Таданари. — По шеям получат, когда я вернусь! Прохиндеи! Не видели они меня! А Олина, значит, подыгрывала! Ну такого я от неё не ожидал...

Казалось, что от ярости Таданари у него пар из ушей повалит. Ещё немного — и вода в озере станет горячей.

— Когда они тебе это сказали?

— Да в первый день. Как очнулась, так и сказали.

— Вот засранцы. Мстили, значит, так за исчезновение... После дуэли получат на орехи... — Дани нервно закусил большой палец. Надо же, как близко к сердцу принял. Мне аж неловко стало.

— А ещё сказали, что ты Каони обездвижил за то, что он попытался узнать, что у тебя под маской... — робко продолжила я.

— Дэээаааа? — приподнял бровь Таданари. — Нет, я его действительно обездвижил. Но за то, что он хотел разбить мою черепашку. В отместку. Обиделся, что я его на заседание Круга с собой не взял. Ну а что я мог сделать — с детьми нельзя было! Но черепашку... это он зря. Ох как зря.

Да-да, я уже давно поняла, что эта черепашка имеет для Таданари огромное значение. В её сторону даже дыхнуть, даже глянуть страшно, вдруг развалится или рассыпется по песчинке от такого варварского воздействия.

— Ты меня озадачила, — признал Дани. — Очень сильно. Даже не знаю, как на это реагировать.

— Мне тебя ещё озадачить или не стоит? — деликатно спросила я.

Таданари посмотрел на меня с подозрением и даже со страхом.

— Ну давай... — медленно проговорил он.

— Ты знал, что... имари Онэри... того?

— В смысле, того?

— Ну, мужчин любит?

— Ах, вот ты о чём. Узнал, когда вернулся, — лицо Таданари скривилось.

— А раньше по нему не было видно? — недовольно спросила я.

— Вообще-то, когда у человека есть жена и дочь, очень сложно его заподозрить в нечистых наклонностях, — резонно заметил Дани.

— Логично, — буркнула я. — Только я не понимаю, как можно с женщины переключиться на мужчину!

— Этого я не знаю. И я рад, что Аливи смог за себя постоять. Да и остальные его не бросили.

Я поджала губы. Дани явно отнёсся к этому как к мелочи жизни, коих бывает полно. С одной стороны, я не могла принять такого отношения — с моей точки зрения это кажется чистым наплевательством и равнодушием. Но с другой стороны, мы оба всё равно не сможем защитить парней от всего на свете, поэтому нужно, чтобы они сами учились защищаться. Да и перегорим мы рано или поздно, что я, что Таданари. А это значит, что мне придётся смириться с его подходом. Он всё-таки по большей части прав.

— А мы, менталисты, можем читать чужие мысли? Ну так, незаметно? Как бы между прочим? — перевела я тему.

Таданари хмыкнул.

— Можем. Только чтение чужих мыслей, чувств и состояний без ведома человека относится к запрещённым техникам. Более того, такое не каждый потянет. Это уровень чуть ли не мастера Круга.

— О! Выходит, что ты можешь это сделать, а я нет? Мне сил не хватит?

— Тебе, кстати, хватит, только ты после этого будешь дрыхнуть целые сутки, — ответил Дани.

— Так я не самая слабая? — обрадовалась я.

— А с чего ты взяла, что ты слабая? — удивился Дани. — Тебе есть в кого быть сильной — имара Тариша могла бы войти в Круг, если бы родилась мужчиной.

Ах, да! Женщина в этом мире войти в Круг не может, даже если она по силе своей магии равна первому мастеру. Преподавать в школах — может. А в Круг — не может. Вот так вот.

— Дааа?.. — как много я не знаю о собственной матери! Вернее, не помню.

— Да-да. А ты знаешь, почему её выдали замуж именно за имари Хагири? Тебе никто не рассказывал?

— Нет, никто.

Всё, мы поменялись ролями. Теперь пришла моя очередь сходить с ума от новостей.

— Имара Тариша до замужества вовсю пользовалась запретными техниками. Мысли читала, да, только без злого умысла. У неё это само собой выходило — такая вот особенность её магии. Правда, если бы так продолжилось, то она перегорела бы лет в двадцать пять. И поэтому её выдали замуж за храмового дознавателя и палача Хагири Кайто, чтобы своими умениями сдерживал бессознательные порывы жены. А для него породниться с семьёй имары Тариши означало укрепление положения.

— Опять выгода... — прошептала я, но тут же отвесила себе мысленный подзатыльник.

Не будь этой выгоды, я могла не родиться совсем. Ну, или родилась бы, но мать не застала бы, на знала бы её. И благодаря этому расчёту я могу разговаривать с ней, видеть её и слышать.

За этот расчёт стоит сказать отцу спасибо.

А моя мать, оказывается, сильный менталист, на уровне мастера даже. Я явно до неё не дотягиваю, если судить по вновь открытым воспоминаниям о моей магии и процессе обучения. Так, выше среднего уровня.

— Адори в самом начале смог влезть в мою память. Это же не запрещённая техника? — спросила я, попутно припоминая, как же именно делается проникновение в память.

— В воспоминания просто так не влезешь, — снисходительно пояснил Дани. — Это не мысль и не чувство, которое сиюминутно и на данный момент с тобой. Поэтому на это всегда требуется согласие. Адори черты закона не переступил.

— Ну, это хорошо!

Таданари кивнул и с удовольствием зажмурился, подставив лицо солнцу, пробивавшемуся сквозь ветви ив.

— А дуэль будет магическая? — спросила я.

— Да. Повод-то магический.

— Боюсь, что Ронли не справится. Отец сильнее его.

— Ну и что? Стихии у них разные. Будь Ронли огненным, имари Хагири размазал бы его на месте, но Ронли подчиняется вода. У него всегда была богатая фантазия на заклинания, так что имари Хагири наверняка ждёт сюрприз. Ты не знала этого о Ронли?

— Нет. Откуда? Так и не удосужилась поинтересоваться...

— Молодец. Ну, теперь знаешь.

Я вздохнула.

По-хорошему, мне бы память вернуть, но я уже знаю, что Таданари на эту просьбу не откликнется. Скажет, что ещё не время, что опасно, всё такое.

— А может, всё-таки расскажешь, как ты Джинтру нашёл?

Таданари замялся, сморщился, отвернулся.

— А может, ещё заплыв? — повернулся ко мне и состроил такой умоляющий взгляд, что я чуть не дрогнула и не сдалась.

— Заплыв сделаем, но почему ты не хочешь мне об этом рассказать? — приуныла я. — Ты и вчера сказал, что только не сейчас, вот и теперь увиливаешь...

Таданари заметно помрачнел.

— Ноя, я нисколько не хотел тебя обидеть, но мне правда тяжело об этом рассказывать. И очень долго. Не заставляй, пожалуйста. Когда соберусь, тогда и расскажу.

Я молча оттолкнулась от дна и неторопливо поплыла к середине озера.

Заставлять? Нет, как-то мне это претит. Я не удивлюсь, если в рассказе Таданари будет масса тяжёлых моментов — Джинтра ясно дала понять, что их встреча тоже прошла далеко не при радужных обстоятельствах.

Ладно. Захотят — расскажут.

Интересно, как там Джин? Как идут переговоры? До чего договорились? И самое главное — как она поладила с братьями? И поладила ли? А то мало ли, сцепилась в перепалке с Каони или Тарри, и пошёл-поехал скандал. Ладно ещё Тарри — он добродушный, хоть у него хоть и язык без костей, а вот Каони способен ответить так, что самое малое, что может после этого случиться — драка.

Вообще у меня возникло странное чувство, когда мы с Джинтрой беседовали нынче утром. Чувство, будто я беседовала с собственным отражением. Джин словно бы показала мне меня. Меня бросило в холод. Это же я! Вот эта девушка всем своим поведением говорила мне: "Ты совсем недавно была такой же. Мне восемнадцать, а тебе двадцать, и ты недалеко ушла".

В той жизни я бы послала эту поганку на три весёлых буквы, если бы она мне в таком же тоне нахамила. Но теперь уже нет. Может, во мне потихоньку просыпается сорокалетняя тётка, которой я и являюсь, собственно?

На волне приподнялся листочек ивы. Таданари молчал и просто плыл рядом, немного обгоняя меня.

Сердце беспокойно билось, когда мы вернулись обратно к берегу. Я отказалась вылезать из воды и просто разлеглась на мелководье, позволяя воде меня убаюкать. И совсем она не холодная, Дани правильно сказал — парное молоко.

Вовсю заливались пением скворцы в густых ветвях, тенькали синички, а издалека доносилась глуховатое что-то, похожее на уханье, только выше и звонче — кажется, это удод. Я как-то слышала его голос — мне было лет десять, и мы были на даче. Мама спала, а я проснулась раньше всех, и вот это "у! у! у!" меня тогда изрядно напугало. Правда, потом выяснилось, что это покрикивал всего лишь хохлатый удод с ярким оперением и длинным клювом.

Ещё какие-то птички поют. Слышу иволгу...

Дани положил мою голову себе на колени, чтобы я не подпирала её кулаком. Я не возражала.

— ВАААААААААА!!!

От этого дикого ора у меня чуть не выскочило сердце. У Таданари, судя по всему, тоже — такой забористой брани я ещё никогда не слышала.

А это всего лишь Джинтра — она, как и я, размашисто и с брызгами забежала в Чашу и, подпрыгнув, легко нырнула щучкой, на пару секунд исчезнув под водой.

Вокруг расползлись волны. Меня слегка качнуло.

Бедные птицы. От таких децибелов они, наверное, дружно посыпались с ветвей кверху лапками. Мой вопль был всё-таки тише.

Девушка вынырнула и энергичным быстрым кролем погребла к середине озера. И что-то мне подсказывало, что она на этом не успокоится — поплывёт дальше.

Таданари рупором сложил ладони у рта и крикнул ей вслед:

— Джинтра, раки за задницу схватят! Их там куча!

Девица ничего не ответила и не прервала заплыв.

— Что это с ней? — с подозрением спросила я.

Дани пожал плечами.

— Понятия не имею. Кстати, что у вас обеих за мания так жутко кричать при разбеге?

— Не знаю. Мне просто захотелось. А вот Джин сердитая, тебе не кажется? До чего они, интересно, договорились? — тревога начала потихоньку накатывать на меня.

— Сейчас приплывёт — узнаем.

Я снова опустила голову на колени Таданари. Время от времени открывала глаза и видела, как плещется Джинтра на том берегу возле камышей. Не было похоже, чтобы она потревожила скопище раков, которым припугнул Таданари, иначе бы она такой тихой сейчас не была.

Наконец Джин неторопливо двинулась обратно.

Не знаю, что за весть она принесла нам на хвостике, но мне что-то тревожно. Может, зря нервничаю?

— Ты чего такая? Расслабься! — попытался приободрить меня Таданари и похлопал по плечу. — Джин ещё нчего не сказала, а ты уже трясёшься, как осиновый лист.

Я не ответила.

Да, дрожу! Потому что мне страшно!

Джинтра всё плыла и плыла. Неторопливо, размеренно, переворачиваясь то на живот, то на спину. Вот негодяйка! Словно бы специально время тянет.

— Нуууу?! — воскликнули мы хором, когда она наконец достигла мелководья и подплыла к нам.

Казалось, Джин опешила от такого напористого восклицания.

— Чего "ну"? — хмыкнула она, потерев глаза. — Поговорили мы с имари Нахарими — дядя, ты угадал — составили условия...

— И что?

Одно радует — Джин не сердитая. Наоборот, будто воодушевлённая.

— Дуэль состоится послезавтра на рассвете, возле Северо-Западной Чаши. Дуэль магическая, до первой крови.

— То есть не до смерти одного из?.. — аккуратно уточнила я.

— То есть да, не до смерти, — подтвердила Джин.

Я с облегчением вздохнула. Дани вроде тоже. Ронли будет жить. Отец мой тоже.

Джинтра самодовольно разулыбалась.

— И да, дядя, я сумела убедить имари Нахарими, что ты там как лекарь придёшься очень кстати!

— Ох, спасибо, Джин! Я в тебя верил, — благодарно прикрыл глаза Дани.

— Да не за что, — небрежно ответила девушка. — Я же сказала, что сделаю! Вот сделала.

— Кстати, а кто будет распорядителем?

— Мммм... — Джин задумчиво почесала мокрый затылок. — Имари Нахарими предложил одного человека, я его не знаю, и поэтому возражать не стала — его зовут имари Онэри, или как-то так...

— Чтооо? — мгновенно подскочила я, удостоившись изумлённого взгляда Джинтры. — Этот... этот... будет присутствовать на дуэли?!

— Ноя, успокойся! — сразу среагировал Таданари. — Аливи на дуэли не будет, тебя тоже! Всё нормально!

Для Джин моя вспышка стала неожиданной.

— Эм... вы его не любите? — спросила она у меня. — У вас с ним счёты?

— У Аливи с ним счёты, — ответил за меня Таданари. — А Ноя не может простить.

— Такое не прощают!

Джинтра поцокала языком.

— Ну что ж вы не сказали, что у вас с таким-то хреном дела не ладятся! Я бы возразила, и нашли бы кого-нибудь другого...

— Теперь уже дело сделано, — холодно ответил Дани. — Ноя, да успокойся!

У меня продолжало всё клокотать внутри, и по мне было видно, как я зла. Я надеялась, что наш клан наконец-то прекратит всякие отношения с этим типом, а тут он снова появляется! Я же говорила имари Нахарими, что не желаю видеть этого человека, и тут раз — и предлагает его Джинтре в качестве распорядителя!

Гнев погас так же внезапно, как и разгорелся. Я ведь реально не увижу имари Онэри — на дуэли мне делать нечего, Аливи тоже. Да и к нам в гости он теперь вряд ли заявится — я его тогда хорошенько припечатала на празднике, аж сама собой довольна.

— Я уже спокойна.

— Молодец. Не нервничай.

Ладно, не буду.

— А как тебе имари Нахарими? — перевела я тему и посмотрела на Джин.

Меня ждала неожиданная реакция — девушка мечтательно закатила глазки и снова щёлкнула языком.

— Впервые такого мужчину очаровательного встречаю, — проговорила она. — Тактичный, вежливый — аж непривычно, да ещё и глаза у него такие... как это озеро, — Джин хлопнула ладошкой по воде.

Я улыбнулась. Страшно представить на самом деле, сколько женских сердец разбили эти необыкновенные ярко-синие глаза.

А ещё меня приятно удивила реакция Джин. Видимо, в этот раз она не поторопилась культивировать в душе ненависть к мужскому полу. И хорошо, если эта ненависть замкнулась на единственном человеке, которого она когда-то убила.

— Даа, красавец-мужчина... — зажмурилась я.

— Кх-кхм... — раздалось сбоку.

— С тобой не сравнится! — поспешила добавить я, заметив насмешливо приподнятую бровь Таданари.

— Ха-ха-ха, — неторопливо произнесла Джинтра, улыбаясь. — Дядя, вам нечего бояться! Имара Ноя никуда уже не денется!

Таданари лишь фыркнул и отвернулся.

— А чего вы вообще оба тут развалились? — возмущщённо вопросила Джин, высунувшись из воды по грудь. Её роскошные, потемневшие от воды волосы делали её похожей на русалку, и она совершенно не стеснялась, что мужская исподняя безрукавка облепила её тело, как вторая кожа. — Тут плавать надо, а вы разлеглись! Имара Ноя, может, заплыв наперегонки? — задорно предложила Джинтра, глядя на меня. — До середины?

Я задумалась на миг.

— А давай! — махнула я рукой.

Джин счастливо захлопала в ладоши.

Как Дани и обещал, к вечеру мы оказались дома. В Таэро. Где сыновья чуть с ума не сошли, ожидаючи.

Заплыв мы с Джинтрой всё-таки совершили, и не один, а целых три, причём обогнала я её всего раз, и тот последний! Причём я выдохлась так, что еле передвигала руками, зато Джин казалась совершенно свежей. Думаю, она поддалась мне на последнем заплыве.

На мой вопрос, как она поладила с братьями, девушка сморщила длинный тонкий нос.

С Ронли знакомство прошло лучше некуда. Невозмутимый и твёрдый старший брат выказал искреннюю радость и приветливость при виде двоюродной сестры, и всё напряжение из сердца Джинтры ушло. Во время разговора с Ронли в комнату заглянул сонный Адори и, зевнув, помахал ей рукой.

А потом зашёл Каони. Поздоровались, Джинтра уже успокоилась, решив, что всё в порядке, но тут случилось страшное — Каони, совершенно не стесняясь гостьи, в пух и прах раскритиковал выбор брата. Ронли, заметив, как закипает сестра-секундант, поспешил выставить Каони за дверь. А Джин так и не поняла, чем же она она так не понравилась третьему брату.

Аливи и Тарри она не застала — эти товарищи, видимо, пропадали где-то вне дома.

Ну, зато она сейчас сможет с ними со всеми поближе познакомиться — вот они, все собрались на заднем дворе в ожидании.

Я же вздохнула с облегчением. Всего два дня прошло, а такое чувство, будто целая вечность пролетела.

И снова, как в первые часы после пробуждения, меня обняли в десять рук. Только сейчас никто не голосил, не радовался буйно, не подбрасывал меня на руках, как на батуте — сейчас все просто убедились, что мать жива и здорова.

Я заметила, что парни с опаской посматривают сначала на отца, потом на меня. Наверное, пытаются понять, как мы за это время с ним пообщались.

И тут Тарри, глянув на Джинтру, сделал то, что удивило всех: он протянул руку к сестре, приглашая ту в объятия. Остальные недоумённо глянули на него, на Джинтру, но после расступились, мол, иди сюда, и тебя обнимем.

Надо было видеть лицо Джин! Чёрт возьми, она не поверила своим глазам! А у меня сердце защемило оттого, как она в нерешительности двинулась в сторону братьев, как остановилась на секунду, и, чуть запрокинув голову и закусив губу словно в страхе заплакать, шагнула к нам.

Кажется, никто до конца не мог поверить в происходящее: братья обрели сестру, а горемычная сестра обрела огромную безумную семейку.

Джин сдерживалась изо всех сил, но слёзы всё равно текли по её щекам. Чья-то рука быстренько их стёрла — кажется, Аливи. Кажется, я знаю, кого парни сейчас начнут подкидывать...

— А с тобой я не дружу! — внезапно заявила Джин в сторону Каони. — После сегодняшнего!

— Ну, знаешь... — попытался начать тот, но его тирада прервалась негромким покашливанием Таданари.

— Дорогие дети, у меня к вам нескромный вопрос.

Все дружно напружинились и отвлеклись от нас с Джинтрой

— Скажите, пожалуйста, чья была идея пугать мною маму?

Я увидела, как лица парней покрываются холодным потом. Тарри даже судорожно стёр со лба выступившие капли. Джинтра с любопытством посматривала на братьев, видимо, пытаясь угадать, кто же из них провинился.

Таданари же, прищурившись, смотрел сквозь сыновей — задумчивость. Если честно, меня такой его взгляд изрядно пугал: холодный, острый, как клинок. Хотя он всего лишь отражает мыслительную работу.

— Это была моя идея, — спокойно ответил Ронли.

Мы с Джинтрой во все глаза уставились на него, а остальные парни разочарованно вздохнули.

Таданари перевёл свой странный взгляд на старшего сына и хищно усмехнулся.

— Почему-то я догадывался, что это ты. Месть? — из взгляда испарилась обезличенность, и взгляд обрел адресата — Ронли.

— Да, месть, — пожал он плечами вроде бы бесстрастно, но я почему-то чувствовала, как напряжение сжигает его изнутри.

Усмешка исчезла, будто её не было.

— После дуэли нам всем будет, что обсудить, — произнёс Таданари и побрёл к дому.

Все растерянно переглянулись.

Впрочем, отчуждение между всеми нами быстренько рассеялось. Каони убежал готовить, а остальные братья усадили Джинтру рядом с собой и принялись расспрашивать обо всём на свете. Я слушала краем уха, но понимала, что Джин рассказывала примерно то же самое, что и мне, только уже без тех страшных эмоций. Парни возмутились и предложили найти каждую тварь, что посмела обидеть сестру, и отрезать твари что-нибудь самое дорогое, но Джинтра довольно резко запретила им даже думать об этом, и в этот момент девушка по виду была близка к истерике.

Я заметила, что Каони и Джин сторонятся друг друга, будто пытаясь даже лишний раз не встречаться взглядами. Неужели боятся сцепиться и поругаться? В принципе, с их характерами это проще простого. Ну ничего, пусть пока привыкнут друг к другу. Может, и придумают, как общаться без вреда для себя и окружающих.

Да! Теперь Каони знает, что я могу без зазрения совести и вреда для желудка есть всё, что душе угодно, и вот передо мной стоит тарелка с бараньим рагу и жареной картошкой. Боже, какая прелесть!

Но не успела я подуть на кусочек мяса, как в кухню зашла Олина и обратилась к Джин:

— Имара Джинтра, вам письмо.

— Мне?! — потрясённо спросила Джин. — Ещё одно?

Схватила конверт, торопливо сломала печать, вынула письмо.

— Имари Нахарими? Опять?! Мы же всё обсудили!.. — девушка судорожно бегала взглядом по строчкам.

— Что там? — обеспокоенно спросила я.

Джин посмотрела на меня, и в её глазах я не увидела ничего хорошего.

— Имари Хагири захотел сменить условия дуэли, — мрачно ответила она и встала, засунув письмо за пазуху. — Пойду договариваться. Куда деваться.

— Далеко?

— Через две улицы. Надеюсь, вернусь скоро.

Джинтра отсутствовала около двух с половиной часов. За это время я обгрызла все ногти, Ронли чуть ли не трясся, а Таданари сидел мрачнее тучи и, прищурившись, смотрел в одну точку. Братья тоже разговорчивостью не отличались.

Наконец Джин вернулась. На её лице — ни кровинки, настолько она была бледна.

— Всё очень плохо, — изрекла девушка.

Оказывается, имари Хагири оказался очень даже не против присутствия Таданари на дуэли. Но при этом потребовал, чтобы магическая дуэль стала дуэлью на мечах и... со смертельным исходом. Для одного из дуэлянтов или даже для обоих.

На Ронли после такой вести стало страшно смотреть.

Более того, имари Нахарими с прискорбием сообщил, что предстоит четверная дуэль, то есть сразиться должны будут и секунданты, и тоже насмерть.

— Я не смогла добиться, чтобы дуэль шла до первой крови, — глухо проговорила Джин. — Зато имари Нахарими сам предложил, чтобы мы с ним бились до первого ранения. Сволочь, б**ть! Для себя-то постарался! — возмущённо воскликнула она.

Я выдохнула. Снова набрала в грудь воздуха.

Рано мы с Таданари обрадовались, что всё обойдётся.

Не обойдётся.

Тысяча чертей, я могла бы надеяться, что Ронли как у более молодого больше шансов, но в случае этого мира все равно, сколько тебе лет! Тут все маги молодые!

Место осталось прежним — Северо-Западная Чаша. Время встречи — на рассвете. Только вот потерпевшего решила приблизить поединок — дуэль состоится не послезавтра, а завтра.

Завтра. На рассвете.

Джин печально посмотрела на брата, который был ни жив, ни мёртв.

— Пошли потренируемся. Этот имари Хагири — хороший боец, как я поняла? Ну ладно, неважно. Тебе нужно размяться.

Брат и сестра ушли.

— Дани. Спаси Ронли. Во что бы то ни стало. Пожалуйста.

— Спасу.

Я не выдержала — подняла подол и спрятала в него лицо.

Заревела.

Таданари не спал всю ночь. Сначала он просто сидел на краю кровати, потом встал и принялся неторопливо расхаживать по комнате. Потом вовсе вышел и вернулся минут через пятнадцать. Садиться или ложиться на кровать не стал — уселся на пуфик рядом с уралией.

Я тоже не спала, но мы не разговаривали — не до разговоров, если честно. Я еле справилась со слезами, пришлось перевернуть подушку, потому что лежать на мокром неприятно.

Таданари волновался. И боялся. Я кожей чувствовала его ужас.

И я знала, что не спят ни Ронли, ни Джинтра, ни остальные. Просто сидят по комнатам и тихо, про себя, переваривают пугающие вести.

Я понимала, что Джин наверняка винит себя в том, что не смогла снизить опасность для брата, что не выбила у имари Нахарими поединок до первой крови. Но злиться на неё за это я почему-то не могла. Мне казалось, что она и так постаралась сделать всё от неё зависящее настолько, насколько позволяют исключительные права потерпевшего, ведь имари Хагири мог требовать чего угодно.

Поэтому стало понятно, почему имари Нахарими оказался столь принципиален в этом вопросе. Имари Хагири умеет придавливать морально так, что лучше подчиниться, чем возразить.

В предрассветный час Таданари ушёл на кухню, и я молча последовала за ним.

Там я увидела, что выглядит он, мягко говоря, не очень. Тусклый свет Улы-Кадары явил мне и круги под глазами, и заторможенное состояние, и хмурое настроение, и серо-бледную кожу. Дани привычно полазил по шкафчикам, достал каких-то трав и, когда Цуши по его просьбе подогрел воду, заварил себе какую-то остро пахнущую бодягу. Тихо щёлкнул пальцами и поджёг свечу.

— Ноя, не стой над душой, пожалуйста, — угрюмо пробормотал он.

— Я и не стою. Просто хочу есть.

Нашла какие-то печеньки. Сыпанула в кружку щепотку какого-то чая — как выяснилось, это та самая зловредная тизарская вишня. Ой, ну и хрен с ней. Каони потерпит.

— Дядя, нам пора.

— Я знаю.

Джинтра выглядела немногим лучше Таданари. Страшно представить, что с Ронли.

Я встала из-за стола с намерением направиться к Ронли. Но не дошла — все стояли в коридоре.

Четверо юношей молча обнимали своего старшего брата. А когда подошла я, он выпутался из их объятий и, не проронив ни звука, привлёк меня к себе.

Моих рыданий никто не слышал — только рука Ронли лежала на моих трясущихся плечах.

Я ощутила, как его губы касаются моей макушки.

Уже рассвет. Им уже пора.

Отец.

Я ненавижу тебя.

Через пять минут я без сил упала в беспамятство в своей комнате. Адори держал меня на руках.

— ...Имари, вам известны условия дуэли, вы их подписали и одобрили. Я напоминаю вам, что, когда я отдам вам мечи, честь обязывает вас не делать никаких движений до моей команды "начинайте". Точно так же вы должны немедленно остановиться по команде "стой"

Все формальности улажены.

Все друг другу поклонились по этикету. Поле размечено: сорок пять шагов в длину и пятнадцать в ширину. Имари Онэри по жребию расставил имари Нахарими и Ронли по разным краям площадки, противники сняли верхние рубахи, освободились от всех ремней, медальонов, колец, надели перчатки. Секунданты встали в двух шагах с левой стороны от своих поручителей.

Сегодня имари Хагири, его секундант и распорядитель дуэли впервые увидели имари Таданари без маски. Разумеется, такого не ожидал никто, но имари Хагири примерно представлял, как может выглядеть этот фанфарон. Но больше всего его бесило то, что Таданари и эта девчонка, его племянница, казались совершенно спокойными, бодрыми и полными сил, будто проспали целые сутки. Хотя он, безусловно, догадывался, что и они, и Ронли промучились бессонницей всю ночь. Наверняка тут дело не обошлось без использования новых целительских примочек, придуманных Таданари.

Да ещё и эта девчонка, Джинтра. Стоит с видом самым серьёзным, самым напыщенным, одета по-мужски, да ещё и закатала рукава по локоть, явив всем свои кленовые листья на коже. Бесстыжая. И как её Ронли только пригласил?

Таданари стоял в стороне от площадки, задумчиво щурясь с непроницаемым лицом и смотря куда-то вдаль. Имари Хагири помнил этот взгляд в прорезях маски, и он знал, что гений Круга что-то задумал.

Завидовал ли он Таданари? Безусловно. И всегда. Ему удалось узнать, из какого рода произошёл Таданари, но всё равно он не считал его достойным обладать такой силой.

Имари Онэри тем временем повторно осмотрел мечи, показал секундантам, дабы те убедились, что оружие пригодно, и вручил их каждому из соперников. Вернулся на своё место и провозгласил:

— Имари, начинайте!

Ронли и имари Хагири двинулись навстречу друг другу, попутно вынимая мечи из ножен.

Юноша был предельно спокоен, когда они подошли к отметкам. С каменным лицом он коротко поклонился и встал в стойку: выставил левую ногу и занёс меч над правым плечом.

Имари Хагири не торопился. Он посмотрел на Джинтру вдали, мельком глянул на имари Онэри, на Таданари.

Последний тоже оказался при оружии.

Ему-то на что? Заявленному, как лекарь?

Неужто догадывался, чем всё может обернуться?

— Дядя!!! — истошно завопила Джинтра.

— Стой! — голос распорядителя.

Вопиющий случай! Виданое ли дело, чтобы один из противников атаковал... лекаря?!

Таданари среагировал мгновенно. Словно ожидал подвоха.

Отразил сверху удар, сбоку. Отклонился.

Плохо, когда один из противников ослеплён гневом — это означает для него поражение. Таданари видел, как озлоблен имари Хагири, как жаждет он смерти. Его, Таданари, смерти.

Вся эта дуэль — фарс. Не Ронли была отведена роль жертвы. И неясно даже, зачем в условиях был прописан смертельный исход.

Шокировать? Обескуражить? Имари Хагири способен на это!

Выбитый меч звякнул о камень.

Остриё меча коснулось шеи.

Имари Хагири тяжёло дышал и с яростью, болью, ненавистью смотрел на Таданари. Тот удерживал меч на волоске от шеи противника.

Имари Нахарими и Джинтра тут же на пару скрутили полубезумного имари Хагири.

Конечно же, вся дуэль слетела к чертям!

— Имари Онэри! — подала голос Джинтра. Она с трудом сдерживалась от яростного крика. — Как поступим? Как по кодексу?

— Да какой уже тут кодекс... — печально покачал головой имари Онэри. Обратился к имари Хагири. — Вы понимаете, что теперь обесчещены до конца жизни?

— Я скоро перегорю, — хрипло прошептал тот. Судорожно сглотнул. — Мне теперь ни к чему эта честь.

— Могу я вас попросить? — спокойно сказал Таданари. — Оставьте нас. Возьмите наши мечи. Нам с имари Хагири есть что обсудить.

С этими словами он вручил своё оружие Джинтре. Имари Нахарими подхватил лежащий на земле меч, и оба секунданта с руководителем отошли. Джинтра одной рукой обхватила за плечи Ронли, с которого только сейчас слетело оцепенение, и он вознамерился рвануться к отцу и деду.

— Ты хотел выдать её замуж, чтобы окончательно вытолкнуть меня из её жизни? — холодно спросил Таданари, спрятав ладони в широких рукавах белого халата. Теперь он не видел смысла в вежливости.

— Да, — имари Хагири успокоился, но огонёк безумия всё ещё не потух в его глазах.

— А когда не вышло, ты захотел убить меня?

— Верно. Поэтому я попросил имари Нахарими заменить магический поединок... физическим, когда узнал, что ты захотел присутствовать. Я бы не одолел тебя в магии... — лицо имари Хагири потемнело.

— Вот как... — ощерился Таданари. — Но не одолел и в мече. Ты до сих пор успокоиться не можешь? Зачем ты ещё тогда хотел выдать её замуж? В юности?

— Ты сейчас задеваешь опасную тему...

— Знаю. Ты ещё говорил Ное, что попробуешь договориться с первым мастером менталистики, чтобы он открыл ей память... но ты не договорился. Подумал, что не стоит ей помнить своего детства? — безжалостно спросил Таданари.

Имари Хагири усмехнулся.

— Вы проницательны, как и всегда, — заметил он. — Только проницательность ваша... выборочна.

— Не уходите от ответа.

— Хорошо, не уйду. Понимаете, я надеялся, что если Ноя будет замужем, то я смирюсь, и мне станет спокойнее. Ваши с ней отношения... на деле и были браком. Только не закреплённым Храмом. И мне не стало спокойнее.

Таданари помолчал.

— Да, я помню... Теперь мне многое стало понятно. Думаю, теперь стоит открыть Ное память. Чтобы ваше лицо яснее обозначилось в её голове.

Глава 9.

Наконец я очнулась.

Сказать, что мне плохо — значит, не сказать ничего. Так отвратительно мне давно не было.

Как я понимаю, я попросту провалилась в сон. Ещё бы, всю ночь нервничать, не спать, бояться, а потом... потом просто отключиться. Неудивительно.

Так, а на чьих коленях я сплю?

Судя по тому, что они покрыты вышитой юбкой, они женские. Логика на высоте.

— Ноя, ты проснулась? Как ты? — заботливо прошептал голос матери. Я почувствовала, как на моих плечах поправили мягкое тонкое одеяло.

— Плоооохо... — плачущим голосом, будто маленький ребёнок, протянула я. — Голова болит... Сколько я провалялась?

— Два часа прошло, — ответила мать и положила разогретую ладонь мне на висок. — Не шевелись. Сейчас станет лучше. Я теперь тоже кое-что умею! — с лёгким хвастовством заявила мама.

Легче действительно стало, тяжесть и вялость ушли. И когда только она научилась исцелять, даже по мелочи?

Хотя... Адори ещё давно делал похожее нечто. И когда успел?

Ладно, неважно!

— Спасибо...

— Не за что. Теперь легче?

— Да, намного. Как дуэль? Кто победил? Она вообще закончилась?..

— Да, закончилась, — спокойно откликнулась мать.

Я, закутавшись в одеяло, привалилась спиной к стене и скрестила ноги.

— И? Кто? Кого? Кто победил-то, мам?

Всё, моя истеричность возвращается. Не к добру сие, не к добру.

— Никто, — бесстрастно пожала плечами мать.

Да что с менталистами не так?! Что Адори, что мама! Во мне, видимо, огня больше. Ну, или огонь сильнее влияет на мой характер.

— В смысле никто?

— Ну дуэль не состоялась, — пояснила имара Тариша со вздохом.

— То есть как не состоялась? То есть все живы? И Ронли, и отец?

— Да. Твой отец — полнейший кретин, — покачала головой мать. — Представляешь, я только сегодня поняла всю глубину его самонадеянности и глупости...

Я с непониманием посмотрела на мать. О чём она? Что такого натворил отец?

— Думаю, тебе потом Таданари расскажет, — ответила она, заметив мой взгляд. — Кто бы мог подумать... Мне казалось, что я знаю его вдоль и поперёк, что вижу его насквозь... — продолжила приговаривать вполголоса мать.

Я ждала от неё объяснений и невольно засмотрелась.

Возможно, я буду через двадцать лет выглядеть так же, как и имара Тариша. Мы с ней похожи просто невообразимо. Только ей на вид лет тридцать пять, и уже потихоньку начали проступать на лице едва заметные тоненькие морщинки. Её светло-карие прозрачные глаза унаследовали я и внуки, исключая Каони, который был вылитый дед. А светло-каштановые густые волосы достались только мне и Тарри. И как у неё только получается носить такие причёски? С кучей мелких кос и шпилек с перламутровыми вишнёвыми цветами, серебряными цепочками и жемчужными висюльками... Мама, где ваше чувство меры и вкуса?

Так, ладно, сейчас не до размышлений о вкусе матери.

Ронли ведь жив! Я с трудом сдержала торжествующий хохот, потом едва проглотила рвущиеся наружу слёзы.

Отец тоже жив, и он явно чем-то всем напакостил.

Тысяча чертей, где они все?!

И тут мать приподняла голову и прислушалась. Усмехнулась.

— Вернулись. Почти все. Имари Нахарими и имари Онэри не хватает, но это и к лучшему.

Да уж.

Я содрогнулась. Что-то не подсказывает, что сейчас случится нечто, которое круто перевернёт мне всё мировоззрение.

Дверь тихонько и аккуратно отодвинулась, и в проём просунулась русая голова Таданари.

— Имара Тариша, — кивнул он моей матери, опустив приветствие и с виду ничуть не удивившись её присутствию. Обратился ко мне. — Хорошо, что ты уже проснулась.

Плотно задвинул дверь обратно. Да ещё и на щеколду закрыл.

На его лице — ни тени улыбки.

Мне стало совсем не по себе.

— Имара Тариша, пожалуйста, останьтесь, — попросил Таданари, когда увидел, что мать поднялась с кровати.

Она удивлённо воззрилась на нас, но просьбу выполнила.

— Ноя, — сказал Дани с тем же непроницаемым лицом. — Ты всё ещё хочешь вернуть память?

— Эм... знаешь... если ты сделаешь лицо попроще, то захочу. А так мне страшно.

— Ничего страшного, ничего не бойся. Просто пришло время. Подходящее.

— Раз подходящее, то хочу.

— Уверена? Тогда ты забудешь жизнь в другом мире. Готова на это?

Я осеклась. Таданари говорил об этом ранее, я помню, но... весь смысл дошёл только сейчас. И все последствия тоже.

— У тебя же хорошие воспоминания о той жизни, да? — с сочувствием спросил Дани, заметив, как я сникла. Он взял меня за руку и погладил ладонь. Его прикосновение помогло мне решиться.

— Знаешь, они хоть и хорошие, но в тот мир я уже не вернусь, — проговорила я глухо. — Я там умерла, и моё место здесь. Лучше уж узнаю, что со мной произошло здесь.

Я глянула на мать. Та печально смотрела на меня и улыбалась с лёгкой горчинкой.

Видимо, вспомнить мне предстоит немало, и не всё из этого будет радужным.

Ну ничего. Это моя жизнь, какой бы она ни была.

Дани прикусил губу.

— Тогда ложись на спину. Воспоминания сразу не уйдут. Они будут исчезать постепенно. И у тебя останутся лишь... воспоминания о воспоминаниях. Как-то так.

— А их точно нельзя сохранить? — на всякий случай уточнила я.

— Точно. Если бы было можно, разве я бы не сделал, как ты просишь? Либо одно, либо другое.

— Жаль...

Ну ничего. Я всё равно постараюсь их удержать в своей памяти. Хотя бы что-нибудь.

— Имара Тариша, мне может понадобиться ваша помощь чуть позже, — сказал Дани.

— Вам? Моя? — изумлённо произнесла моя мать.

— Да-да. Только ваша, и ничья больше. Ноя, закрой глаза. И расслабься. И ни о чём не думай. Ты уже знаешь, как это делается.

Да, действительно, знаю. Помню.

Повиновалась. Смежила веки.

Захлебнулась. Но кашель на корню растворился.

Уши заложило. Виски сдавило. В мозгу заметались огненные нити, бешено расчерчивая себе новые и новые пути.

Хотела дёрнуться — тело не подчинилось. Лежит камнем...

Нити жгли. Сколько, час? Два? Сутки? Полдня?

Неважно.

Я с воплем вынырнула из этого ада, вскочила и рухнула на руки Таданари. Ощутила ладони матери на своей спине.

Теперь я орала, рыдала, захлёбывалась, стискивала в кулаках рубашку Таданари, наотмашь колотила кулаками по кровати и не заметила даже, что и отец теперь здесь.

Разум помутился.

А воспоминания накатили. Как будто плотину прорвало, и весь сдерживаемый поток поглотил меня с головой.

Я всё вспомнила.

Всё. Всё. Всё.

— Ноя, ты наша единственная дочь. Ты выйдешь замуж, и наш род возвысится благодаря тебе, понимаешь, родная?..

Семья важнее всего.

Всем плевать, кто ты сам по себе. Но всем интересно имя твоего рода. Даже если ты остался один, но помнишь, из какой семьи произошёл, то тебе будет проще по жизни — сложнее, конечно, чем тем, кто с семьёй, но и не совсем безнадёга. Если ты из рода пахарей, то с тебя и не будут требовать больше или меньше, чем требуется от пахаря. Если ты из магического рода, то с тебя будут требовать, как с мага. Но если ты один и не знаешь, откуда ты... то ты, бедолага, и не выживешь.

Семья защитит и вступится, если тебе грозит опасность — тут принято беречь родственников. Если ты под кровом семьи, то тебе нечего бояться.

Но! Ты обязан выполнять все требования семьи. Мужчина должен жениться на ком скажут, а женщина — выйти замуж за кого скажут. Нужно также поддерживать главу рода, даже если он на всю голову неправ (но при этом незаметно наставить его на путь истинный и оградить от ошибок, ага!), брать на себя вину того, кого род счёл более полезным, чем ты, и прочее. Да-да, семьи берегут родственников только до появления ситуации, когда необходимо сравнить тебя и ещё кого-то из клана. Если ты проиграл в сравнении, то бери вину на себя и принимай в суде наказание. Семья — важнее всего, и ты должен суметь в любой момент пожертвовать собой ради её благополучия.

Меня этому учили с пелёнок. Особенно отец старался, как глава рода, мать же не особо наседала. Поэтому-то такой жизненный уклад и был для меня естественным — с другим я не была знакома.

Я лет с пяти знала, что выйду замуж за того, за кого скажет отец. И страшно гордилась возложенной на меня миссией. Как же, благодаря мне наша семья Кайто вознесётся до небес! А это было чистой правдой, ведь так говорил не абы кто, так говорил мой папа!

Только вот мне не нравился тот, кого прочили мне в мужья.

— Это скучно, — презрительно сморщив нос, вынес вердикт Рими, когда я попыталась рассказать ему, что же происходит у моих кукол.

— Почему скучно? — обиженно надулась я. — Тебе совсем не интересно?

— Совсем, — подтвердил Рими, пожав плечами.

Ему казались скучными мои игры, а мне казался скучным он сам, ведь он не понимал, как это интересно! И я пыталась взять в толк, как мы будем жить вместе, если ему всё равно, какие страсти кипят в жизни моих игрушек?!

Да-да, я тогда в семь лет думала, что весь свой жизненный путь проведу, играя с куклами, и в упор не понимала, почему мама не играет, ведь это же так здорово!

Наивная была, маленькая.

Росла я ребёнком очень эмоциональным и неуправляемым, если не сказать нервным. Однако отец мог приструнить меня так, что я потом три дня как шёлковая была. Причём до телесных наказаний дело не доходило — всё морально, всё на словах. Папа был в этом мастер. Дознаватель и палач в Храме. Конечно, он мог внушить всё что угодно и кому угодно, чего уж говорить о собственной маленькой дочери.

Я хоть и была тогда ребёнком, но многое видела, чувствовала и понимала. Например, от меня не укрывалась холодность между родителями — я знала, что друг друга они не любят. Правда, уважают и ценят мнение друг друга. Но не скажу, что это прямо сильно меня расстраивало — меня-то они любили, и это было самое главное. Любить-то любили, только вот прохладца пробегала по жилам при взгляде на то, как мама с папой старательно отводят глаза, когда надолго остаются вместе в пределах одной комнаты.

— Знаешь, Ноя, мы с твоим папой не росли вместе, мы друг друга не знали, — терпеливо объясняла мама десятилетней мне такую сложную жизненную ситуацию. — Нас просто поженили наши родители. Тебе повезло — ты знаешь своего жениха. Вы можете полюбить друг друга.

Дааа... мама говорила эти слова чтобы не ранить меня раньше времени жестокой правдой жизни.

А правда жизни такова, что мы с имари Нахарими ни за что не полюбили бы друг друга, хотя, когда мне исполнилось тринадцать, а ему пятнадцать, мы научились взаимному доверию. Он признался, что влюбился в другую девочку. Мне было неприятно, и я обиделась. Я что, хуже этой девочки?! Я законная невеста, между прочим!

Да, мой юный жених начинал мне нравиться. Внешне. Тогда я и начала сравнивать его тёмно-синие томные глаза с озёрами, с Чашами Таэро.

И рассудителен этот парень был не по годам. Он сказал, что мы друг от друга никуда не денемся.

Я долго ещё переваривала и повторяла про себя эту фразу, и в какой-то момент ужаснулась. Никуда не денемся... Да это же кошмар!

Всё, точно не полюбим друг дружку.

Я сидела на качелях и неторопливо болтала ногами. Рядом стоял отец, держался за канат и слегка подталкивал качельки. А я радовалась. Старалась, по крайней мере. Ветерок тёплый, и приходилось жмуриться, когда на подъёме он овевал лицо и откидывал назад мои тёмные длинные кудри.

— Ну и что, что не полюбите? — небрежно сказал он, когда я ему пожаловалась на беспросветное будущее. — Не всем так везёт.

— Я тоже хочу, чтобы мне повезло, — пробурчала я.

— Это не нам решать, родная.

Вот так всегда. С мамой на такую тему проще общаться.

От раскачиваний подол слегка приподнимался, оголяя ноги в белых носочках и плетёных ботинках.

Через какое-то время после этого разговора я стала ловить не себе странно-задумчивые взгляды отца. Он позволял себе такое нечасто, но после того, как он отводил глаза, я всё остававшееся до сна время была как на иголках. Мне не нравились такие взгляды, но понять их я не могла.

Я знала, что и отец, и мать были из семей Таэро, Восточных Садов, но почему-то променяли цветущий рай на серые стены и скупую растительность Шахано. Причём отец дома бывал достаточно редко: заседания Круга проходили в Таэро, и он почти всё время был там. Иногда он брал меня с собой в Восточные Сады и оставлял с бабушкой Алиорой — маминой мамой. Та души во мне не чаяла, и мне было очень весело находиться рядом с ней.

Это в её доме потом скрылись мы с Таданари. В этом доме родились Ронли и все остальные...

А бабушка Алиора перегорела, когда мне месяц остался до пятнадцати лет. Ох и слёз было!.. Истерик, воплей в подушку, депрессий... не счесть. Первая крупная потеря за всю беззаботную жизнь.

Я потом узнала, что отец перевёз нас в Шахано из соображений защиты. Какая опасность нам могла угрожать, я тогда не представляла. Зато потом стала представлять. Всё было просто до безобразия — отец обзавёлся недоброжелателями и завистниками. Прозаично, а что делать.

Да, отец с матерью кое-чему успели меня научить. Так, по мелочи. Научили бы большему, если бы отец меньше пропадал в Круге. Мать же всегда находилась рядом со мной, посему в менталистике я преуспела больше, чем в управлении магией огня. В школу меня отдавать отказались, мотивируя отказ тем, что учёба вместе со всеми недостойна дочери семьи Кайто.

И вот в один прекрасный день отец приглашает мне учителя. Я помню, что застыла от ужаса, увидев эту кошмарную маску, и едва подавила в себе желание закричать, убежать и забиться в какой-нибудь самый далёкий и самый тёмный угол.

Но я достойно держалась.

Этим типом в маске и был Таданари.

Я ещё заметила, что в его приветственном поклоне сквозило что-то похожее на насмешку. Отец, впрочем, держался с ним на равных, и разговаривал с величайшим уважением.

— ...Пусть тьма рассеется перед светом вашей души, — поприветствовали меня с поклоном.

У меня же подогнулись коленки.

Какой он высокий, этот... масочник!

Я пролепетала что-то невнятное — кажется, это было ответное приветствие.

Вот так и произошло наше знакомство с тем, с кем потом моя жизнь окажется крепко связана.

Поначалу я его недолюбливала. Где-то полгода точно. Таданари, однако, был хорошим учителем. Он объяснил мне то, что не могли объяснить родители и по менталистике, и по огню, причём я понимала какие-то сложные вещи почти что сразу. Капризничала, правда, временами, а иногда даже дерзила, как всякий уважающий себя подросток, вступивший в переходный возраст. Хорошо, что Таданари не отличался большой строгостью и ханженством и к моим номерам относился с изрядной долей юмора, не пытаясь особо приструнить меня, а так, обходясь лёгкими воззваниями к совести. Иногда получалось до неё достучаться.

Потом со мной что-то произошло — наверное, шагнула на новую ступеньку взросления — и я перестала вести себя, как маленькое чудовище. Я стала спокойнее и рассудительнее, совесть всё чаще заявляла о себе, и теперь наши отношения с имари Таданари стали напоминать доброе сотрудничество на взаимовыгодных условиях. Я стала усваивать больше материала, да и магия начала охотнее мне подчиняться.

Меня жутко интересовало, как же выглядит имари Таданари и почему он носит маску, да ещё и такую страшную. На мои вопросы, просьбы и мольбы учитель лишь отшучивался и обещал как-нибудь потом рассказать. Я же это "как-нибудь потом" припоминала каждый месяц и из раза в раз слышала это "потом". Смирилась.

Эта таинственность за неизменной маской вкупе с грудным низким голосом и добродушным характером сыграла потом со мной злую, но судьбоносную шутку. Людей же всегда манит загадка, которую до смерти хочется разгадать. Так и я попала в сети нераскрытой тайны, но долгое время не решалась признаться в симпатии не то, что учителю, даже себе самой! Тем более мне было обидно, что мой жених влюбился в другую. Хотелось какого-то протеста, чтобы Рими понял, что я тоже не лыком шита, могу и влюбиться в кого-нибудь!

Очередной переломный момент наступил, когда пришло время наносить родовые магические татуировки. Мне как раз исполнилось четырнадцать. Имари Таданари подошёл к этому делу со всей серьёзностью: взял эскиз лилий из архива семьи Кайто и эскиз зимородков семьи Уэро, тщательно изучил заклинание, намешал специальных красок и, вооружившись деревянной палочкой, едва ощутимым движением коснулся моего плеча.

Он и до этого притрагивался ко мне, когда надо было поправить положение рук, плеч или головы. Я же на такие жесты никак не реагировала, это была часть обучающего процесса, причём совершенно невинная.

Но в этот раз...

Имари Таданари и в этот раз был свободен от всяких задних мыслей — он был полностью поглощён созданием татуировок. Зато внутри меня всё горело, пылало и искрилось. Моя кожа оказалась слишком, чрезмерно чувствительной!

— Не вертитесь, имара Анойя! Сядьте смирно, — потребовал с меня Таданари.

Я покраснела — не заметила, как сильно нервничаю.

Эти краски заговорены магией земли таким образом, что при нанесении на кожу они тут же в неё впитываются и остаются на всю жизнь. Я видела сосредоточенный взгляд имари Таданари в прорезях скалящейся маски, и мне безумно захотелось дёрнуть за завязочку на русом затылке, чтобы маска упала, но этот порыв мне пришлось пока подавить.

Пружиниться от чужих прикосновений я перестала. Почему бы не получить от них удовольствие?

Это был, пожалуй, первый в жизни контакт... с эротическим. С чувственным. Впервые сердце затрепыхалось в изнеможении, воздуха резко стало не хватать, а чужие тонкие изящные пальцы продолжали аккуратно стирать мягкой тряпочкой излишки краски.

После того, как Таданари изукрасил мне руки от плеч до пальцев, по коже ещё долго пробегались волны покалываний. Я знала — это нормально. Рисунок впитывается, и магия его закрепляет.

Учитель в этот день отменил урок, и правильно сделал — настроения заниматься у меня не осталось.

Вечером я заперлась в ванной и, раздевшись, встала перед зеркалом. К сожалению, то, что я увидела там, меня не совсем порадовало. Худощавое жилистое тело, едва наметившаяся грудь, отсутствие талии и тонкие ноги... Ну что за убожество. Из красивого — только волосы. Тёмные с золотым отливом, густые, волнистые, длиной до бёдер. А в остальном... страсть глянуть.

Только недовольство собой не помешало мне влюбиться в собственного учителя. И едва начавшее созревать тело уже упорно требовало поцелуев мужчины.

Теперь я чувствовала себя отмщённой. Правда, думать о браке с Рими с прежним спокойствием уже не выходило. Ну как я могу выйти замуж за такого чопорного и приторно-вежливого мальчишку?! Да, он обещает быть красавцем, ну и что дальше? Тем более что я слышала, будто он порой мог впасть в такой гнев, что всё вокруг оказывалось поломано, разбито и раскрошено. Попасть под горячую руку? Нет уж, спасибо! Не хочу!

А что, если уговорить отца поженить нас с учителем? Ну, позже, конечно, но всё равно?

Кстати, я же ничего не знаю о семье учителя! Зато успела узнать, что он сильнейший маг во всём Круге, настоящий гений! Да и Свет с ним, разве для нашей семьи будет плохо, если я выйду замуж за гения?

Конечно, нет! Будет даже лучше, чем союз с семьёй Сэйдхо!

Правда, перед тем, как идти с такой просьбой к отцу, я поделилась соображениями с подругой, Умисой — рыжеволосой девочкой, которая изрядно переросла меня и из-за этого казалась ещё худее.

— Ноя, ты совсем, что ль? — со священным ужасом выдохнула Уми, когда я рассказала о своём намерении. — Он же... ты его не боишься?!

Я удивилась. Чего мне бояться своего учителя?

— Ни капли! — заявила я.

— И ты думаешь, что имари Хагири разрешит? — недоверчиво спросила Умиса.

— Конечно! После того, как я ему расскажу, как это будет здорово для нашей семьи, он сам захочет нас поженить! — с бахвальством ответила я.

Правда, к отцу я не торопилась. Мне надо было сначала увидеть лицо Таданари.

Решалась я на эту диверсию целых два дня. И вот удобный момент представился — Таданари отвернулся, а я быстрым движением дёрнула за красную ленточку. И отвернулась, мол, я не я, и рука не моя.

Учитель мгновенно среагировал и в панике прижал едва не упавшую маску к лицу. А я оказалась ещё проворнее. Раз! — и маска у меня.

Теперь учитель прижимал ладонь к лицу, а я внимательно смотрела на него, помахивая маской на манер веера и гадая, что он теперь будет делать.

Наконец имари Таданари медленно опустил руку, словно не веря, что теперь может взглянуть на мир напрямую, не через прорези для глаз. Я затаила дыхание и чуть не выронила маску.

Он должен быть моим! И он будет моим!

Мне нравилось в нём всё: и тонко очерченный прямой, чуть длинноватый нос, и острый подбородок, и изящно изогнутые тёмные брови, и полные твёрдые губы, и хищно-золотые глаза с приподнятыми к вискам уголками...

— И почему вы такую красоту под маской скрываете, м? — не удержалась я.

С Таданари словно спало оцепенение.

Он усмехнулся.

— Знаете, как мужчины похищают красивых девушек? Вот так и я боюсь, вдруг какая-нибудь дама захочет меня украсть и запереть в дальних комнатах, чтобы никто чужой не увидел, — со смешинками в глазах поведал учитель.

— Я вообще-то серьёзно, — разочарованно ответила я, поняв, что ничего-то он мне не расскажет.

— Я тоже, — кивнул имари Таданари. — Отдайте маску.

— А вот не отдам! — упрямо заявила я и спрятала маску за спину. — Теперь у нас уроки будут проходить без неё! Она страшная и противная! На вас смотреть приятнее, чем на неё! И я вас красть не собираюсь — вы и так тут со мной!

Учитель не выдержал и весело рассмеялся.

— Ну как хотите. Тем более сюда никто не заходит...

Я была счастлива. Я ведь наконец-то увидела учителя без маски! Тайна оказалась разгаданной, но фигура учителя не лишилась ни капли своей притягательности. Ведь теперь хотелось узнать другое — почему он упорно не показывает своё лицо другим людям? Причина, которую он назвал, не может быть правдой!

Но, тем не менее, он молчал. Продолжал меня обучать, но рассказывать о себе не торопился. Меня же словно что-то останавливало — я только собиралась сделать шаг в сторону комнаты отца и поговорить с ним... но не могла. То ли чувствовала опасность, то ли для этого разговора ещё не пришло время, то ли ещё что-то, но всякий раз я откладывала поход к отцу.

А тем временем я продолжала замечать на себе его странные взгляды. Особенно часто он это себе позволял, когда рядом не было мамы. А вот стоило мне спросить, в чём дело, как он вздрагивал, словно в испуге, и торопливо качал головой, мол, ничего, всё нормально.

Ну-ну.

Меня это не то, чтобы пугало, но настораживало. Что у отца на уме? О чём он думает?

Мы за столом вдвоём, я и отец.

И вот опять. Отец словно завис, так и не донеся вилки до тарелки, и его серые глаза так и буравили меня, причём даже когда я это заметила, он не отвёл взора.

— Пап.

Его плечи вздрогнули.

— Да, родная?

— Скажи... — я замялась. — А разорвать помолвку с имари Нахарими... никак, нет?

Отец с какой-то печалью усмехнулся и покачал головой.

— Это многолетняя договорённость, разорвать её — значит, лишиться добрых отношений между нашими семьями. Мы не можем себе такого позволить.

— А если... — я не договорила. Сникла.

— У вас с имари Нахарими какие-то разногласия? — деловито осведомился отец. — Что случилось? Вы же хорошо ладили...

— Нет, никаких разногласий! — поспешно возразила я.

Вот так я поняла, что отец не примет никакого другого зятя, кроме имари Нахарими, и надолго замолчала внутри себя про возможность быть с имари Таданари.

Моя беспомощность и невозможность пойти против воли отца безумно раздражали меня. Один раз даже разревелась посреди ночи, обняв подушку. Но горю это не помогло.

Мне казалось, что после этого неудачного разговора отец начал что-то подозревать. Но ни мне, ни учителю он ничего не сказал. Наши занятия шли прежним ходом, имари Таданари вел себя, как обычно. Только заинтересованно и обеспокоенно посматривал на меня, замечая мой мрачнеющий день ото дня вид.

За эти девять месяцев я поправилась и перестала напоминать себе обтянутую кожей несуразицу. Появилась талия, появились грудь и бёдра, и на округлившихся щеках расцвёл румянец. Короче говоря, я стала ещё сильнее походить на красавицу-мать. Более того, в дальнейшем моё тело изменениям не подверглось — я осталась такой же даже после рождения Аливи.

Перегорание бабушки Алиоры застигло меня врасплох. Я впервые испугалась смерти. Точнее, не самой смерти, а её внезапности. И с тех пор я лет десять мучилась паническим страхом перегорания. Тем более что я наслышана о случаях, когда перегорали и в двадцать, и в тридцать лет, причём совершенно неожиданно. Вот меня и потряхивало от одной мысли об этом. И долго ещё я просыпалась в холодном поту и судорожно соображала, жива ли я и осталась ли моя магия при мне.

Смерть бабушки повлияла на меня странным образом. В один момент пиетет перед семьёй как-то резко обвалился. Захотелось личного счастья, а не обязательств перед родом, но через какое-то время я начала осознавать чудовищность своего душевного бунта. Как же я могла думать так? Если я не выполню свой долг, то моим родным, возможно, придётся очень туго! Да и мне, как опозорившей род, тоже ничего доброго не светит...

Потом же, когда всё успокоилось после похорон бабушки Алиоры, безумные мысли снова начали заползать ко мне в голову. Результатом этого стало то, что я умудрилась выяснить, где находится дом имари Таданари в Шахано. Жалованье мастера Круга позволяло ему если не купаться в роскоши, то хотя бы не считать бережливо мелкие монетки, так что жил он посему почти что в центре города. И я совершила доселе немыслимое — предприняла ночную вылазку на улицу в расчёте добраться до места обитания учителя.

Отец как раз был в Таэро, маме было не до меня, ну и я ничтоже сумняшеся взяла накидку и, не мудрствуя лукаво, вылезла в окно. Даже подолом не зацепилась ни за что, о как! Достижение!

Мне просто невероятно повезло, что я осталась незамеченной и нетронутой. У меня кровь стыла в жилах, когда я слышала вдалеке чей-то пьяный гогот или глухие разговоры вполголоса. А вот всякие непотребства, коими были щедро исписаны стены домов в подворотнях, в свете фонарей приобретали какой-то особый смысл!

— Кто там? — раздался за дверью сонный, но напряжённый голос.

— Имари Таданари! Откройте! — я ещё раз вкрадчиво поскреблась в дверь.

Та резко распахнулась. Я от неожиданности отпрянула.

Учитель, прикрывая ладонью лицо, сквозь пальцы потрясённо смотрел на меня.

— Имара Анойя?.. Заходите, быстро! — прошипел он и захлопнул за мной дверь.

В помещении я скинула атласный плащик и незамедлительно повесила его на вешалку.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил учитель. — Почему так поздно? Опасно же юной барышне расхаживать среди ночи по городу!

Я поморщилась. Да, я ожидала нотаций, но всё равно мало приятного.

Но было очень забавно созерцать имари Таданари в таком помятом виде: с взъерошенными волосами, полураскрытыми глазами и бледной физиономией. И тем больше нежности я ощутила в своём сердце.

— Мне надо с вами серьёзно поговорить! — заявила я довольно-таки уверенно, но под удивлённым взглядом учителя отвела глаза.

— Настолько серьёзно, что это не могло потерпеть до утра?

Стало немного стыдно. Но что сделано, то сделано.

— Да, настолько.

Имари Таданари с укоризной вздохнул.

— Ну хорошо. Раз вы здесь, то пойду соображу чай. Всё-таки за ним рассказы идут проще.

Меня завели в гостиную и усадили на диван, веля сидеть и ждать.

Я приятно удивилась, заметив, что в доме одинокого мужчины царит порядок, как будто тут обитает целый штат слуг. Однако что-то мне подсказывало, что он живёт один. Совсем.

Наконец дверь отодвинулась, и в неё плавно влетел поднос с чаем. Следом зашёл учитель, не спуская с подноса глаз. Я впервые позавидовала на такое умение и пожалела, что не владею магией воздуха.

— Ну что ж, имара Анойя, рассказывайте, что не позволило вам уснуть так поздно, — учитель учтиво разлил чай по чашкам и приготовился слушать.

— Не так быстро, — улыбнулась я с невесть откуда взявшейся смелостью.

Имари Таданари удивлённо вскинул брови.

— Не пугайте меня.

— Ничего страшного я говорить не собираюсь! — торопливо замотала я головой.

— Я вам верю.

— Секундочку... соберусь с мыслями...

— А вот теперь не верю.

Я пропустила это замечание мимо ушей и отхлебнула чай. Похрустела овсяной печенькой, пытаясь решиться на такой смелый поступок.

— Имари Таданари... я люблю вас.

Чашка выскользнула из руки учителя.

В ту ночь не произошло ничего фатального.

Однако реакция учителя меня тогда удивила. Вопреки моим ожиданиям он не выгнал меня, хоть и заметно занервничал.

Он не обвинил меня в бесстыдстве, не воззвал к воспитанию, не посмеялся над признанием глупой девчонки — он просто задумался на полминуты, коснувшись губ тыльной стороной ладони.

Я же сидела красная, как рак, и постепенно осознавала, что же натворила.

Учитель решился на ответное признание. Я узнала, что мои чувства взаимны. Вот так.

Меня быстренько перекинули телепортом прямо в мою комнату, чтобы мне не пришлось топать обратно по темноте до дома. Но перед этим я приподнялась на цыпочки и впервые поцеловала мужчину. Целоваться я, разумеется, не умела. Зато учитель умел. И научил. Хорошо научил.

Спустя пару минут я, оказавшись в своей комнате, поняла, что только что произошло.

Губы вспухшие и горячие от первого поцелуя, сердце колотится где-то в горле, а в голове каша.

В моей жизни случилась любовь, как я и мечтала. Только вот не с тем, кто должен быть мне мужем. Я даже не знаю положения моего любимого! И его семьи.

Только вот отказываться от любви я не собиралась, пусть и знала, что будущего у нас нет. Думаю, имари Нахарими легко закроет глаза на моего любовника. Я же не собираюсь запрещать ему видеться с любимой!

В ту ночь я так и не уснула.

Я знала, что мама пьёт особый чай, который мешает забеременеть — она едва сумела выносить и родить меня, и лекарь запретил ей рожать повторно, иначе умрут оба: и мать, и ребёнок. Так как мама была жива и ни разу не делилась новостями о беременности, я сделала вывод, что это пойло неплохо работает.

Я знала, в какой банке этот чай хранится и как выглядит. Припомнила также, в какой пропорции его заваривала мама и сколько раз в день пила.

Сказано — сделано. Пока никто не обращал на меня внимания, быстренько схапала, сколько надо, и заварила, спрятав чайничек у себя в комнате. Не то, чтобы я на что-то надеялась в отношении учителя... но мало ли?

Да, учитель смотрел на меня чуть более нежно, чем раньше, и стал легонько целовать в лоб на прощание, благо никто этого не видел. Его прикосновения мне нравились, но хотелось большего.

Этого самого большего я желала настолько, что повторно совершила вылазку в дом учителя. В этот раз на улицах было тихо.

— Опять вы?! — негодующе воскликнул учитель. — Проходите. Что на этот раз?

Если честно, то я слегка смутилась. В этот раз имари Таданари выглядел рассерженным.

— П-простите, — заикнулась я.

Учитель глубоко вздохнул.

— Пойдёмте со мной.

Он уже успокоился, когда мы расселись в гостиной, и требовательно уставился на меня.

— Слушаю цель визита.

— Я соскучилась.

Таданари даже не нашёлся сразу, что ответить.

— Я тоже скучаю, — признался он наконец. — Только будь осторожнее и пойми, что нам вместе не быть.

— Почему не быть-то? — всплеснула я руками. Не хотелось мне в это верить, хотя умом я понимала, что волю отца не сломить ни при каких обстоятельствах. И разорвать помолвку с семьёй Сэйдхо не выйдет ни у меня, ни у отца.

— Тебе подробно рассказать, почему? — угрюмо поинтересовался Таданари. — По полочкам разложить?

— Не надо.

— Вот. Сама же понимаешь.

Да, понимаю. И если бы учитель начал на эту тему долго и нудно рассуждать, я бы не вынесла.

Я помню, что родители приблизительно год назад начали настоятельно на меня наседать, говоря, чтобы до свадьбы я не вздумала даже связываться с другими мужчинами, окромя мужа (да и то после свадьбы).

Вот кого они хотят обмануть? Чего лицемерят? Моя подружка Уми рассказала, по секрету на ушко, что уже год как не девочка. И это притом, что её родители куда строже моих, и она совершенно не боится расплаты в первую брачную ночь, когда обман вскроется. Она подмигнула и сказала, что знает способ, как обвести мужа вокруг пальца. Надо будет спросить, как же это сделать.

И при этом отец пригласил имари Таданари мне в учителя. Видимо, очень сильно доверял ему, раз решился на такое. И вероятно, что отец мне доверяет меньше, чем учителю — довольно долгое время за нашими занятиями исподволь наблюдали то мать, то Олина, то ещё кто-нибудь из женщин. Ну и что? Они находили что-нибудь... компрометирующее? Нет. Наверное, поэтому в последнее время и перестали присматривать за нами.

Всё равно не хочу, чтобы Таданари лишался доверия отца из-за меня. А это значит, что надо действовать так, чтобы никто ни за что ни о чём не узнал, да-да. А если что... я возьму на себя ответственность. За всё на свете и за всё случившееся. Валить всё на учителя мне совесть не позволит. Но и семью подставлять не хочется.

Значит, нужно, чтобы никто ни о чём не узнал. Так будет лучше для всех.

— Прекрасно понимаю.

Это не помешало мне подойти к Таданари, сесть к нему на колени и обвить руками его шею. И поцеловать.

Чай действовал. Исправно причём. Около четырёх месяцев действовал.

Я продолжала тайком бегать к учителю — вернее, теперь он повадился незаметно, через тихие телепорты, забирать меня прямо из комнаты, чтобы я не бегала по ночам.

Да, я соблазнила человека, который старше меня на шесть лет. Да, вот такая я, влюблённая дурочка.

Имари Таданари в первые две недели мучился совестью и пытался свести наше отношения обратно к учебным, но теперь это было уже невозможно. Дело сделано, и дело продолжается, и по-прежнему уже не будет.

В один прекрасный день учителю вновь пришлось нацепить маску — отец захотел, чтобы мне нанесли ещё одну татуировку, только уже на спину.

Я похолодела. Это означало, что таким образом отец назначил меня наследницей и что старший из наших с имари Нахарими детей должен будет войти в семью Кайто, и замечательно, если это будет сын. Интересно, как род Сэйдхо отреагировал на это? Вряд ли очень хорошо, хотя решение отца в какой-то мере и верно — надо поддержать род. Я последняя из молодых представителей Кайто, и неплохо, если я оставлю кого-то после себя.

Пришлось раздеться, обмотаться простынёй и оставить спину голой. Разумеется, в таком-то виде нас не могли оставить наедине, поэтому за процессом наблюдала мать. Правда, не так уж и внимательно она за нами и следила — так, поглядывала временами, отрываясь от книжки на пару мгновений.

Учитель не делал ничего предосудительного — он просто рисовал, что ему велели, а я сидела и ждала. Мне было приятно.

Ждать пришлось долго. Мама начала зевать, я тоже. Но оно того стоило: нераспустившаяся роза и зимородок были готовы. И нарисованы очень аккуратно.

Всё, я официальная и единственная наследница семьи отца. Это ещё сильнее сковало меня по рукам и ногам. Только вот отказываться от любви к учителю я не собиралась.

А потом... потом случилось страшное. Очень страшное. Настолько страшное, что перевернуло мою жизнь с ног на голову.

В один прекрасный день я слишком поздно поняла, что чай по какой-то причине перестал действовать.

Я забеременела.

Сказать, что я была в ужасе — значит, ничего не сказать. Конечности заледенели так, что чуть не отвалились.

Что делать-то теперь? Как быть? Как объясняться с Дани, с родителями, с роднёй жениха? Как... как можно избавиться от беременности, чтобы и вреда не было, и боли не было?

При мысли о том, что стоит избавиться от ребёнка, я залилась слезами и забилась в тихой истерике. По-хорошему, это единственный правильный выход. А как ввести в заблуждение мужа, Уми подскажет.

Нет.

Не могу.

Я этого не сделаю. Я не прощу себе.

Что же тогда делать?!

Как я могла так вляпаться?! Почему чай не подействовал?

Главное — успокоиться. Слезами и паникой горю не поможешь. Да, именно горю.

Первым делом надо рассказать Дани. Он должен что-нибудь придумать. А пока... пока живот ещё плоский, буду вести себя, как обычно.

И, как назло, отец отменил в тот день урок и зачем-то позвал меня с собой в город. Прогуляться. Там как раз ярмарка. Акробаты выступают, жонглёры, танцовщицы на углях. Всё бы ничего, но до этого отец ни разу не снисходил до такого, даже когда я просила.

Ну ладно, мне несложно ответить на приглашение. Принарядилась, волосы уложила, за щёки себя пощипала, чтобы румянец был. И пошла.

Лучше бы я этого не делала.

— ...Забери меня отсюда! Я так не смогу! Пожалуйста, забери... — во всё горло рыдала я, судорожно вцепившись в рубашку Таданари.

Тогда я выложила всё. Рассказала про нежданную беременность, про то, что не знаю теперь, что делать... и про отца.

Пока я восхищалась акробатами и танцовщицами на канате, пока я с удовольствием поглощала сладости, забыв о горестях, отец тянул время, чтобы во всём сознаться.

Сознаться в любви ко мне. Любви не как к дочери, а как к женщине.

Попросил за эти слова прощения. Сказал, что если бы не признался, то сошёл бы с ума. Сказал также, что не собирается ни на что претендовать, ведь я всё-таки его дочь... И всё в таком роде.

Я предпочла скрыться в толпе, когда мы вышли из оплетённой жимолостью беседки — такое в центре Шахано всё-таки встречается. Отец тогда отвлёкся и поздоровался с кем-то, а я этим воспользовалась.

Слава Свету, Дани оказался дома!..

...В мою комнату зашла мама и торопливым шёпотом сказала, чтобы мы с Дани немедленно перекинулись телепортом в Таэро, в дом бабушки Алиоры — он как раз пустует...

Я не сомневалась, что мама рано или поздно узнала бы о моём положении. Из-за особенностей её ментальной магии она часто срывалась на чтение чужих мыслей и чувств, а отец её удерживал, чтобы не заигралась. И вот наступил момент, когда контроль отца соскочил, и я для мамы стала раскрытой книгой.

Что ж, побег и Дани предложил, когда с горем пополам успокоил меня и успокоился сам — лёгкая истерика случилась и с ним, когда я в слезах и соплях сообщила о своём положении. Только он предложил бежать чуть ли не на край света, мама же велит в Таэро... Надо срочно связаться с Дани.

Он идею воспринял, только по-своему — в Таэро мы так и не попали. Зато мы попали в столицу, Нагаисо — в это время как раз шли разговоры о том, чтобы перенесли заседания Круга из Таэро на новое место, а именно в главный город Сизарии, но потом они поутихли, ибо слишком мало людей выступило за слом традиции. Однако по какой-то причине спустя неделю мы телепортнулись в Таэро. Почему — Дани не объяснил, но я догадывалась, что он почувствовал опасность.

А в Таэро... в Таэро, в доме бабушки Алиоры нас уже поджидали. Отец поджидал.

Я знала такое выражение лица: предельно спокойное, но в глазах такой огонь, что впору на месте рассыпаться пеплом.

— Моя бесстыжая дочь с моим внебрачным внуком... — скривив губы, проговорил отец. — Не думал я, что так получится...

Ооо... мне хотелось много чего ему наговорить в ответ, особенно о его словах... любви, которые так шокировали меня!

Да, я бесстыжая дочь! Но ты — бесстыжий отец, раз смог такое мне сказать!

— Имари Таданари, — обратился отец к Дани. — Вы-то, я прошу прощения, чем думали?

А вот всё последующее я предпочла бы не вспоминать.

Помню, что упала в обморок. А когда очнулась, отца уже не было.

В следующий раз я увидела его с чёрной повязкой на правом глазу и ужаснулась. Таданари после моего гневного вопроса скупо пожал плечами и сказал: "Слегка повздорили". Ну ничего себе слегка!

Больше отец со мной не общался. По крайней мере, напрямую. Было одно письмо, в котором он уведомил меня, что все мои дети будут принадлежать роду Кайто. Таданари не возражал.

Я узнала, с кем связалась. Мне довелось соединить свою жизнь вот как раз с человеком, который не знает семьи. Даже её имени не знает.

Сначала я не могла с этим смириться, потом пришлось. Таданари рассказал мне о своём намерении отыскать хоть какие-то крупицы сведений о своей семье.

Я была потрясена, когда узнала, что, оказывается, Дани до десятилетнего возраста совершенно ничего о себе не помнит. Помнит только, что очнулся в доме имари Амиоли, первого мастера воздуха. Когда его начали расспрашивать, кто он, откуда взялся и почему устроил шторм в портовом городе, он понял, что помнит только своё имя, свою магию и что-то отрывочное из глубокого детства. Ещё он откуда-то знал, что означают слова "Круг" и "мастер стихий". А ещё у него были татуировки уже в десятилетнем возрасте, хотя их обычно наносят в четырнадцать. И даже когда человек взрослеет, они не теряют форму, что удивительно. Но растягиваются, да, только красиво растягиваются, как надо.

Ещё Дани припомнил, как впервые надел ученическую робу. Первый мастер воздуха определил мальчишку в магическую школу с общежитием — мастеру отдали руководство этой школой, и она считалась заведением для одарённых.

Однако Дани и там всех переплюнул. Всех одарённых из одарённых. И прыгнул на два класса вперёд. А потом ещё на класс вперёд. Неприязни и зависти он тогда отхватил изрядно, но выстоял. После того, как он отучился, его сразу же определили в наставники малышей.

Малышня своего юного учителя слушалась и даже не думала хулиганить, визжать и бить друг друга, когда он находился поблизости. Таданари это льстило, ведь он ничего особенного не делал, чтобы навести хоть какую-то дисциплину — всё получалось само собой. Хотя вполне возможно, что мелкие боялись его именно из-за маски.

Маска же сия стала эдакой... ммм... епитимьей за разрушение порта Огаиро. Но эту меру наказания избрал для него имари Амиоли, а Таданари потом для себя решил, что не станет показывать лицо другим людям до тех пор, пока не узнает что-либо о своей семье. Однако он своё обещание нарушил, когда я осмелилась дёрнуть за завязочку...

Пожениться нам не позволили — отец позаботился, чтобы во всех Храмах нам отказывали в браке без разрешения старших родственников. Требования Храма были абсолютно справедливы, потому что без участия родителей, старших братьев и сестёр, бабушек и дедушек дела брака не делались никогда. Посему неважно, какие посты занимал Таданари и из какой семьи происходила я — ежели родители не дозволяли, брак не заключался.

Я же не собиралась умолять отца отменить запрет. Гордость играла не на шутку. Как это называется — жить в блуде?! Отлично! Будем жить в блуде! Я слишком люблю этого человека, чтобы обращать внимание на какие-то там запреты!

Беременность моя протекала хорошо. Правда, иногда пугало, что ребёнок в животе начинал так сильно пинаться, что мне казалось, будто он вот-вот вырвется наружу. Однако Олина, которая перебралась со мной в этот дом, заверила, что так бывает.

Наверное, я, как и все мои ровесницы, мечтала сначала о сыне, а потом уже о дочке, чтобы старший братик защищал сестричку. Молодая была, романтичная.

В положенный срок на свет появился Ронли. Я не помню, как рожала. Помню, что легко. А боль... я её забыла. Наверное, и не стоило было её помнить.

Первая мечта сбылась — родился первый сын. Долго гадали, на кого же он похож. Глаза однозначно достались от меня — такие же светло-карие, а вот чёрные как смоль волосы... неизвестно от кого. В моей родне что по матери, что по отцу не было брюнетов. Сделали вывод, что кто-то из предков Таданари был черноволосым. Уж меня-то подозревать в измене было по меньшей мере глупо.

Когда Ронли исполнился год, Таданари исчез на месяц. Конечно, не внезапно — он сказал, что хочет наведаться в Огаиро. Он надеялся найти хоть какую-нибудь зацепку, которая позволила бы ему понять, кто его родители, куда они делись и что тогда произошло.

Сначала мне не хотелось его отпускать, потому что боялась появления отца в его отсутствие. Он, чтобы успокоить меня, оплёл дом такой мощной охранной сетью, что никто, кроме него и Олины, не мог зайти в дом. Ну, исключение он сделал для моей подруги Уми, которая в этот месяц стала для меня чуть ли не единственной связью с внешним миром, так как Дани запретил мне выходить на улицу во избежание, так сказать.

Умиса боялась моего любимого, а вот моего сына просто боготворила. Сама она ещё не успела стать матерью, ибо вышла замуж за три месяца до рождения Ронли. Судя по тому, что до меня не дошло никаких слухов о скандале в их семье, ей всё-таки удалось убедить мужа в своей девственности при отсутствии таковой. Молодец Уми, ничего не скажешь. И ей повезло — муж в ней души не чаял. Влюбился, бедняга, в кудрявую рыжуху с крупными передними зубками. Меня всегда поражала её буйная рыже-красная шевелюра. Как она с ней управляется?

Я была ей благодарна, что она не оставляла меня в этот месяц. Я не могла винить Таданари в том, что он так сильно хочет найти родных или хотя бы узнать о них что-нибудь. Это было бы свинством с моей стороны. Правда, мне было бы очень больно, если бы он вдруг бросил меня ради другой девушки, и я боялась, что он не вернётся именно по этой причине.

Однако Дани возвращался снова и снова. И после возвращения забирал у меня сына и целый день носил его на руках. Даже мне не отдавал.

Настроение его после возвращения чаще всего было подавленным. Ему не удавалось что-либо выяснить о том кораблекрушении, если оно, конечно, было. Не удавалось выяснить о событиях, предшествовавших тому шторму — все говорили, мол, ничто не предвещало беды. А потом ни с того ни с сего раз — и налетело. Потом стало ясно, что это магический шторм.

Ничего нового.

Чай снова не подействовал. В один прекрасный момент я опять забеременела. До этого действовал долго — я узнала более действенный рецепт. И он работал. Целых два года. До поры до времени.

"Ну, теперь-то точно будет девочка!" — с уверенностью думала я.

Только вот судьба надо мной подшутила. Ещё один сын.

Ах, да, нас всё-таки оставили в покое. Вернее, не осмеливались вмешиваться. Таданари был всем нужен, и никто не рисковать припоминать ему этот поступок.

Я слышала, что у отца начались проблемы из-за моей выходки. Крупные проблемы. Вторым мастером огня он так и остался после Таданари, но в месте Центра Круга ему отказали. В Храме также начались неприятности.

Да, мне было стыдно, очень стыдно. По сути, я сломала отцу всю карьеру. Но я не могла не чувствовать лёгкого удовлетворения. Я не забыла его слов, и они до сих пор приводят меня в трепет при малейшем воспоминании о них.

Мама часто навещала нас. Как я догадывалась, втайне от отца. К внукам она отнеслась очень тепло, и я вздохнула с облегчением. Винить она меня ни в чём не собиралась, хотя и довольно жёстко упрекнула в ветрености и излишнем потакании чувствам. Впрочем, после этого она сказала фразу, которая меня потрясла.

— Ты сделала то, на что я когда-то не осмелилась, — сказала мама с улыбкой, полной печали.

Как я ни пыталась добиться от неё подробностей, у меня ничего не вышло, и эта тайна матери не давала мне покоя ещё много лет.

Если честно, то мне хотелось войти в Круг. Таданари говорил, что я не самая слабая, на третьего мастера огня вполне бы потянула. Жаль, что женщинам туда путь закрыт. Каким бы гением женщина ни была, самое большее, что ей светит — это место учителя. Собственно, поэтому многие девушки изо всех сил старались пробиться в учителя.

Мне это не светило — разве можно брать в учительницы женщину с репутацией, как у меня?

По правде говоря, иногда я жалела, что поступила так со своей семьёй и со своей жизнью. Уверена, имари Нахарими, будучи моим мужем, не запретил бы мне стать учителем. Теперь же...

— Ладно, демон с ним, с учительством! — с чувством сказала я. — Буду учить своих, дома!

Правда, сильно поучить Ронли мне не удалось — Дани выявил у него водную магию, а я, как огневик-менталист, ничего не могла поделать. С Адори проще — он проявлял недюжинные способности к менталистике, и я могла со спокойной душой участвовать в его обучении.

Я не знаю, что не так с моими детородными способностями, но их нельзя было заглушить ни отварами, ни порошками, ни особыми благовониями. Я была в шоке, Дани тем более. Нет, я была совершенно не против детей, особенно если это будут дочки, но не в таком же количестве!

После рождения Каони пришлось смириться с тем, что я подобна крольчихе и рано или поздно понесу снова. В удовольствии тоже не хотелось себе отказывать, посему травки пить я не перестала. Они всё-таки помогали, хоть и немного. Они хотя бы позволяли мне не залетать спустя три месяца после родов.

Дани продолжал искать родню. Он подозревал, что кое-кто из Круга может знать или догадываться о том, кто он, но не торопится при этом делиться с ним догадками. Он думал также, что имари Амиоли, который нашёл его в тот злосчастный шторм, тоже что-то разведал, и теперь почему-то молчит.

Я сомневалась в том, что кто-то из Круга (за исключением имари Амиоли) может что-то знать. Я, например, вообще не припомню рода, который бы татуировал свои руки кленовыми листьями. Более того, клён повсеместно считался деревом очень неоднозначным. Полагали, что клён приносит несчастье дому, рядом с которым растёт. Но при этом считалось хорошей приметой, если кленовый лист упадёт на голову. Посему не догадываюсь, какая семья взяла на себя смелость сделать клён своим родовым знаком. И даже не знаю, чего больше стало в моей жизни с появлением Дани, горя или счастья?

Наверное, всё-таки счастья. А горе... его можно пережить.

Мечте о дочери не суждено было сбыться. В двадцать шесть лет я родила последнего сына, Аливи, причём всю эту беременность я вела себя совершенно ненормально. То, что называют "беременным мозгом", настигло меня только в этот последний раз. Я изводила Таданари беспричинными слезами, внезапными взрывами хохота, ревностью и невообразимыми вкусовыми предпочтениями. Ну разве нормально требовать среди ночи с человека, чтобы он прямо сейчас принёс мне десяток змеиных яиц?! Нормально, потому что до смерти хочу змеиных яиц! Именно змеиных и именно сырых!!!

— Свет, Вечное Сияние, если это не дочь, то я не знаю, что сделаю! — в ужасе бормотал Таданари.

В змеиных яйцах мне, разумеется, было отказано.

— Ты меня не любиииииишь!!! — взревела я.

Таданари не придумал ничего лучше, как увернуться от подушки и скрыться за дверью, заперев её снаружи и оставив меня в слезах одну-одинёшеньку.

И да, Таданари действительно не знал, куда деваться, когда на свет появился очередной мальчик!

И вот после этих самых родов, как всегда лёгких и быстрых, забеременеть вновь не удавалось, и это было просто прекрасно! Я уже устала рожать каждые два-три года. Единственное, что меня чуть ли не до слёз расстраивало — это то, что я вся в сыновьях. Без единой дочери. Пятеро мальчишек, таких потрясающе разных и в то же время так похожих друг на друга и на нас с Таданари. Дани был растерян только после рождения Ронли, со всеми последующими он чувствовал себя более уверенно.

Мама с Умисой пребывали в тихом ужасе от нашей неправильной семейки, хотя мама и радовалась такому количеству внуков. У Уми же подрастала дочка возрастом чуть младше Каони, и я страшно завидовала подруге. Я бы с готовностью пережила шестую беременность, если бы знала наверняка, что у меня будет дочь. Но, увы, этого нельзя знать наперёд.

Время шло, сыновья росли. Таданари многого ожидал от Ронли, он взялся его учить в пятилетнем возрасте, и сын показывал высокие результаты, очень высокие. Только вот... он не смог достичь уровня отца, даже когда развил свою магию и усвоил всё, что дал ему Таданари. Обучение завершилось, когда Ронли достиг пятнадцати лет. Он приблизился к отцу, но так и не достиг его.

Таданари с трудом скрывал разочарование, я же на него обижалась за это, мол, как ты можешь так относиться к сыну только из-за того, что он чуть слабее тебя?

К счастью, я перегибала палку. Дани и не думал относиться к Ронли с пренебрежением. Только вот мои метания не остались незамеченными — Ронли утратил часть доверия к отцу, а Адори загорелся идеей догнать и перегнать брата. И это соперничество потом переросло в откровенную вражду, которая длилась приблизительно год. Ронли принял вызов и отвечал Адори тем же. Так как оба не отличались взрывным нравом, их обоюдная неприязнь выражалась в игнорировании друг друга, хмурых взглядах и разговорах только по необходимости. Я пыталась до них обоих достучаться, мол, вы разные, у вас разные магии, как вы можете соперничать? Только вот Адори не хотел спускать брату слабину, и Ронли всячески эту слабину отстаивал.

Неприязнь отступила сама собой, когда Ронли исполнилось семнадцать, а Адори пятнадцать. Просто в один момент я заметила, что прежней холодности в отношениях братьев больше нет. Это заставило меня вздохнуть с облегчением. Всё-таки их вражда подпортила мне нервы.

А ещё моей головной болью стал Каони. Он, так похожий на своего деда, унаследовал и многое из его характера. Меня больше всего беспокоило то, что он так рьяно противопоставлял себя остальным братьям, старшим и младшим. Он изо всех сил старался быть ни на кого из них не похожим, и поэтому внешне не разделял их преданности и заботы друг о друге. Только вот стоило чему случиться — и он в первую очередь бежал на помощь. Ни я, ни Таданари не могли его понять до конца, не могли даже предположить, что же кроется за таким странным поведением. Увы, не особо получилось.

Каони, в отличие от старших братьев, не рвался ни в Круг, ни в учителя, ни в Хранители Света в Храме. Вернее, он бы, думаю, с удовольствием занял какой-нибудь пост, но опять же, раз братья хотят того же, то он этого делать не будет. Вместо этого он выучился готовить, причём потрясающе. Приручил огненного элементаля, назвал его Цуши и подрядил на разогревание плиты. И не беда, что отношения между ними не всегда складывались. Зато всем было иногда весело и всегда вкусно.

А ещё Каони относился к Таданари так же, как относился Адори к Ронли, то есть воспринимал его как соперника, причём во всех сферах жизни. В детстве даже ревновал меня к отцу, но этот заскок быстро прошёл.

Добродушный болтливый Тарри же никого не подкалывал, ни с кем не соперничал и всех одинаково любил. Он часто рассказывал самому себе невероятные выдуманные истории про то, как он нашёл клад возле Южной Чаши, как построил домик на дереве и всех туда переселил, как соорудил фонтан в саду... Я иногда вслушивалась в его звонкое бормотание, и у меня теплело на душе. Бывало, он рассказывал свои выдумки маленькому Аливи, который, разинув рот, смотрел на брата широко распахнутыми тёмными глазами.

Двое младших всегда держались вместе. Тарри нравилось, что хоть кто-то его слушает, а Аливи просто было с кем поиграть. А оба они дружно ходили хвостиком за Ронли, при этом умудряясь не раздражать старшего брата и не мешать ему. Потом потребность в нём у них отпала, правда, Аливи до десяти лет был привязан к Ронли и видел в нём пример для подражания. Только вот подражание всё равно не удалось — они были слишком разными. Мне порой казалось, что они поменялись стихиями: Аливи должен был владеть водой, а Ронли — землёй. Однако вот получилось, как получилось.

К сожалению, все места в Круге были заняты, и в ближайшее время перестановок и уходов мастеров не предвиделось. Поэтому Ронли и Адори пошли в школу наставниками. Жалованье было приличным, положение — почётным. Хорошо, что шумиха вокруг наших с Дани имён давно утихла, и нашим сыновьям ничто не мешало спокойно делать карьеру.

Каони, Тарри и Аливи не пошли вслед за братьями. Каони — из принципа, а двое младших тогда ещё сами не доучились

И вот на этом моменте начинается история с Нелиной, дочерью моей подруги. Всё было до ужаса прозаично: двое моих парней не смогли поделить девушку. И да, я заняла сторону Ронли, и не потому, что я любила его больше, чем Каони. Просто была уверена, что с Каони Нелина не сможет ужиться, тем более что Ронли нравился ей больше. После того, как я очнулась без памяти, Каони обвинил меня в том, что я никогда не была на его стороне. Он покривил душой — я очень часто выступала в его поддержку, если считала справедливыми какие-либо его требования. Но, видимо, в этот раз поддержка Ронли вышла мне боком и ударила по третьему сыну особенно сильно — так, что он запомнил только это и собрался помнить всю жизнь.

А с подругой мы тогда изрядно разругались. Она, напротив, не хотела видеть свою дочь рядом с моим старшим сыном, но не из-за того, что он не устраивал её как зять, а из-за того, что она умудрилась в него влюбиться.

Безусловно, всякое бывало. И что взрослая тётка влюбляется в парня, годящегося ей в сыновья, тоже бывало. Всё в пределах нормы, только вот меня это не устроило.

Отец Нелины ничего против Ронли не имел и посему без проблем разрешил им пожениться.

Каони был зол. Он даже из дома уходил, не в силах видеть Нелину рядом с Ронли. Я переживала, Таданари же всякий раз находил его и возвращал домой. Мир в доме готов был рухнуть от малейшего дуновения ветерка.

Девочка мне нравилась. Она была не такой взбалмошной, как её мать, но с хитрецой, причём безобидной. От Умисы ей достались каре-зелёные глаза и рыжий цвет волос, а в остальном она пошла в отца, который был человеком весьма и весьма недурным собою.

Только вот мне совсем не по душе было, что Каони ведёт себя совершенно по-детски, холя и лелея обиду на семью и на весь белый свет. Таданари вообще не одобрял, что я вмешалась якобы не в своё дело. Я же на это возмутилась, мол, как это не моё дело? Это моя семья, и я имею право участвовать в её жизни!

Потом спустя пару месяцев всё вроде устаканилось, хотя Каони и продолжал дуться на всех и вся.

Не добавляло спокойствия и намерение Таданари вывести на новый уровень целительную магию, которая перестала работать много веков назад. Он был одержим этой идеей с самого начала нашего совместного жизненного пути, правда, он долгое время не знал, как к ней вообще подступиться. Долгими вечерами он просиживал над книгами, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы помочь ему в возрождении такого полезного направления в магии. Он строго-настрого запретил мне говорить об этом при посторонних, даже при матери. Когда он сочтёт нужным, мол, сам расскажет. И детям запретил об этом болтать.

Я понимала, почему. Целительство из-за своих ставших губительными свойств отнесли к запретным техникам, и будет совсем плохо, если Дани на этом поймают.

Я ни разу не видела, чтобы его действия переходили какую-то черту дозволенного. То есть к практике он не переходил, побаиваясь за нашу безопасность, однако упорно продолжал штудировать всё, что связано с целительством. В этом я ему не препятствовала, однако если бы он вдруг начал экспериментировать, я была бы недовольна. Очень недовольна.

Таданари продолжал исчезать из дома на две недели, на месяц. И всегда возвращался. Правда, несолоно хлебавши.

Он не решался просить кого-либо из менталистов о помощи — сам он, что удивительно, со своим беспамятством совладать не мог. Не получалось у него приоткрыть завесу над собственными детскими воспоминаниями. А просить других... это значило расписаться в полном бессилии, а он не мог себе этого позволить.

А в один прекрасный момент случилось то, из-за чего я утратила доверие и к Умисе, и к Таданари.

Да, я отличалась ревнивостью. Я способна была на пустом месте придумать измену, даже если поводов для подозрений не было вообще. Таданари всегда поражался мне из-за этого.

— Ноя! Ноя, успокойся!..

— Не трогай меня!

— Ладно, не буду. Скажи только, откуда эти домыслы?

— А чем ты ещё занимаешься, когда уходишь родню искать?! — гневно шипела я подобно рассерженной кошке.

— Ты не поверишь, что я тебе сейчас скажу! Я ищу родню, представляешь! — повысил голос Таданари и после нервно рассмеялся.

Да, и до такого доходило. Я не знаю, это были прямо какие-то припадки. Совершенно бесконтрольные. Мне аж пелена глаза застилала, стоило только подумать об измене Дани. Причём это началось после рождения Аливи — до этого я особой ревностью не страдала. Зато потом...

— Ноя, ты слишком быстро делаешь выводы, — холодно ответил Таданари, осторожно усаживая бледную Уми на пуфик.

— Слишком быстро, да?! — рычала я. — Ну ладно она, но ты-то чем думал, а?!

— Где-то я это уже слышал...

А всё из-за того, что я увидела чисто случайно, как Умиса падает в объятия Таданари.

Всё.

Большего мне и не потребовалось.

Сейчас-то я всё это вспомнила после перерыва и поняла, что этот жест Уми был жестом отчаяния, а не страсти. Таданари после пытался мне объяснить, что она просила его помочь её больному отцу, но он отказывался, так как не владеет целительством. При этом упрекнул меня, мол, зачем разболтала, ведь никто, кроме меня, ни о чём не знает и не догадывается, а я же ничего не болтала! Короче, разругались мы знатно. Я обвинила его в измене с моей подругой, а он меня — в болтливости. Вот так.

После этого между нами пробежал холодок. Между мной и Умисой, между мной и Таданари. Хорошо, что сыновья не вполне понимали, о чём речь и что случилось, и предпочитали не вмешиваться. Люблю их.

Только вот как теперь мне смотреть в глаза Уми и Таданари?! Теперь-то я это всё вижу по-другому, и мне так стыдно, так стыдно! Оооо...

Кошмар, а не жизнь. Какой отвратный характер у меня был, господи боже мой. Ни за что бы не подумала. Стыдоба...

А дальше...

Дальше — хуже.

У Таданари начались проблемы в Круге. Большие проблемы. Колоссальные просто.

Имари Амиоли всё-таки перегорел. Я даже не знаю, сколько лет ему было. Много. Но в любом случае ему уже подходил срок.

Таданари попал под неприкрытую неприязнь. Как оказалось, со смертью первого мастера воздуха все маски вежливости оказались сорваны, и мастера показали своё истинное лицо. Зависть, пренебрежение, высокомерие. Со стороны имари Хагири добавилась ещё и ревность.

Я едва не лишилась чувств, когда узнала об этом. Неужели спустя столько лет он не излечился от... этого?! И до сих пор обо мне думает? Что за напасть! Какой-то сумасшедший бред!

Ужас.

Теперь я ни за что не покажусь на глаза отцу.

Ревность...

Мерзко.

Фи.

Дани сказал, что имари Хагири грозил забрать меня обратно домой, причём с полным правом. Мол, ваши дети принадлежат моей семье, а моя дочь так и осталась моей дочерью.

Дани же ответил, что не позволит забрать меня даже моему отцу. Ещё не хватало.

Обмен любезностями произошёл наедине, и никто из посторонних этого не услышал.

После этого весь Круг понемногу начал сплачиваться вокруг имари Хагири, даже Центры, которые должны хранить беспристрастность по отношению ко всем мастерам, заняли его сторону. Таданари оказался в меньшинстве, в подавляющем. Он тревожился всё сильнее, подозревая, что мастера знают, куда он исчезал время от времени. Вроде бы ничего страшного, даже если они узнали, что он ищет родственников, помешать ему или навредить они не могли. Никто не знал, откуда взялся Таданари, поэтому никто не мог его подловить, что же он ищет.

Однако Дани подозревал, что кто-то может что-то о нём знать, но упорно молчит, явно прикидывая, как бы обратить эти знания в свою пользу. Я была уверена, что Таданари не тронули до сих пор именно потому, что он всем нужен со своей силой, а не любить его можно сколько угодно и как угодно. Убирать его явно никто не собирался, а вот заставить что-то делать для их выгоды — это можно. Можно шантажировать его мной, сыновьями, положением, местом, карьерой, да чем угодно. Можно словесно унизить, раздавить, растоптать. Вопрос — удастся ли им всё это?

Лично я была уверена, что нет.

А потом... потом неожиданно пришла моя мать, бледная и напуганная. Попросила Таданари о разговоре. Наедине. Я в тот раз придушила ревность и стала ждать, чем же закончится их беседа.

Увы, не дождалась. В этот раз.

Зато на следующий день мать не выдержала и рассказала мне.

У Таданари есть родственница. Юная девушка семнадцати лет, осталась сиротой в детстве, вынуждена вести довольно беспутную жизнь. Её силы закрыты, но время от времени происходят всплески. Кто-то позаботился, чтобы она не обнаружила собственную магию, и поэтому её саму так было сложно найти.

— Откуда ты всё это знаешь?! — с подозрением спросила я.

Мама внезапно покраснела и покачала головой.

— Не спрашивай, — прошептала она.

Однако сомнения уже закрались. Об этом мог знать только имари Амиоли. Либо он сам ей об этом рассказал перед перегоранием (только вот с чего бы вдруг?), либо она сорвалась и прочитала его мысли. Если последнее, то где они встречались? Мать никогда не говорила, что они знакомы. Случайная встреча? Где и когда?

Ладно, неважно. Не это моя главная забота.

Таданари теперь точно сорвётся с места за родственницей, долгожданной!

Мне было немного досадно, что Дани снова убежит Свет знает куда, но с другой стороны... Одной Нелины мало. Я буду очень рада, если порог нашего дома переступит та, о ком я смогу позаботиться, как о дочери.

А над головой Таданари тем временем нависла угроза. Его положение в Круге стало слишком шатким.

— Теперь я уверен, что они многое знают, — сквозь зубы процедил он. Такой тон не предвещал ничего доброго. — Иначе и быть не может. Я не верю, что имари Амиоли мог им растрепать то, что узнал!

— А что он узнал? — полюбопытствовала я.

Мою мать он не подозревал в излишней разговорчивости — ей было опасно распространяться о таком. Мало ли откуда узнала?

Дани угрюмо посмотрел на меня.

— Кто я.

Теперь Таданари с утроенным рвение взялся за поиски. Даже не стал чинить препятствия козням, которые другие мастера ему подстраивали. И я поняла, что Дани собирается надолго покинуть нас. И Круг, и сыновей, и меня.

Разумеется, мне было обидно, но я решила, что ни в коем случае не буду творить Дани преград на этом пути. Просто не посмею. Не имею права. Это для него слишком важно. Он мне не простит, если я как-то помешаю ему.

Однако он медлил. Я со дня на день ждала его исчезновения, но он не торопился уходить.

Больше всего меня убивало то, что я не могу ничем помочь. И в глубине этой беспомощности лежал самый обычный страх. Если на Дани так взъелись, то он наверняка разворошил осиное гнездо, и лезть в него... было страшно.

Очень страшно.

Меня очаровывала сила Таданари. Невыносимо привлекала его гениальность. Даже насмешливый и временами высокомерный нрав не убивали во мне привязанности и восхищения. Теперь же я расстанусь с ним невесть на сколько.

Потом я поняла, почему Дани тянет с уходом.

— Ты знаешь, куда и зачем я иду, — сказал он с печалью в голосе.

— Да, знаю.

— Я не могу оставить тебя с этим знанием.

Молчание.

Действительно, по мою душу могут прийти и потребовать ответа на вопрос: "Куда делся ваш любовник, имара Анойя?"

Любовник. Не муж.

Всё правильно.

Ну ладно я, Свет со мной. Это же может отразиться на парнях и Нелине!

Эх, мама зачем ты мне рассказала...

Я сначала предложила рассказать всё сыновьям, чтобы тоже были готовы, но Таданари покачал головой с таким выражением лица, что я поняла — плохая идея.

И тут у меня возник в голове план. Я ничем не могла помочь Таданари. Хоть так постараюсь.

Дани смотрел на меня, как на умалишённую.

Да, я предложила экте. Проклятие. Оно лишит меня сознания на целый год и отнимет память после пробуждения, но так, чтобы Таданари смог вернуть её, когда потребуется.

Моя амнезия смогла бы уберечь и Таданари, и наших парней от опасности и расспросов со стороны Круга. Которые, кстати, так и не воспоследовали. Хотя, если считать имари Хагири за представителя Круга, то были. И хорошо, что мимолётные и короткие. И ненастойчивые.

Таданари долго отказывался от такого шага, говорил, что я спятила, что это ухудшит положение, что это бессмыслица...

Я сказала, что полностью доверяю ему. Если он боится причинить мне вред — пусть отгоняет страх. Я не стану его потом винить. И даже ту историю с Уми прощу. И поверю. Только и ты доверься моему плану.

И действительно, Таданари неохотно, но всё же принял мою идею. Я хотела пойти к сыновьям, чтобы всё рассказать, но Таданари удержал меня.

— Они же возненавидят тебя... — нахмурилась я.

— Пусть. Так будет даже лучше.

Да, мы недавно поругались с Дани, только причиной была не ревность, а целительство. Этот временами безрассудный гений в один момент решил всё-таки перейти от теории к практике. А я пообещала себе, что не потерплю этого и в весьма недовольном тоне высказала Таданари своё отношение к его экспериментам. Дани только устало прикрыл глаза и покачал головой.

Парни всё это слышали и чуть ли у виска пальцами не крутили.

Хорошо.

Пусть они считают эту глупую ссору причиной экте. Пусть. Это для их же блага. Меньше знаешь — дольше останешься в живых.

Рука у Таданари дрожала. И была ледяной.

До этого ему не требовалось ни растирать ладони, ни касаться головы человека, чтобы провести ментальное действие.

В этот раз он кончиками пальцев дотронулся до моего лба. И я провалилась в долгое забытье.

Весь этот поток пронёсся в голове за пару-тройку мгновений. А после него — откат. Я успела успокоиться, снова разрыдаться, в отчаянии порвать Таданари воротник, снова успокоиться. Сейчас я лишь изредка вздрагивала, а ладонь Таданари ободряюще похлопывала меня по спине.

Не то, чтобы мне было больно от воспоминаний. Слёзы... это не горе. Это — избавление от навалившейся тяжести.

— Как ты? — участливо спросил Дани.

— Плохо, — шмыгнула носом я. — Совсем плохо.

— Ещё бы, — меня прижали к себе. — Поспишь? Боюсь, что ты можешь сознание потерять...

— Нет, — упрямо покачала я головой. — Не до сна. Мне нужно поговорить с отцом.

— Имара Анойя, может, всё-таки поспите? — раздался за спиной обеспокоенный голос Джинтры.

— Сказала же, не могу и не хочу, — едва ворочая языком, возразила я. Хотя голова раскалывалась, да. Как будто в неё молнией шарахнуло.

Тяжко это — уместить в памяти сразу две полноценные жизни! Как тяжело...

Я отодвинулась от Таданари и помассировала виски.

Рядом с кроватью прямо на полу сидела Джин. Рядом с ней и позади неё расположились парни и со страхом, беспокойством и интересом смотрели на меня. Каони слегка привстал и открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не позволила.

— Выйдите все, пожалуйста. Мама, останься.

Думаю, если бы Таданари не встал и не прошёл к двери, мою просьбу бы пропустили мимо ушей. А так следом за Дани потянулись все: сначала он сам, потом сыновья. Аливи при этом опасливо оборачивался раза три, пока не скрылся за дверью. Как будто я на него со спины напасть собираюсь.

Со мной осталась мама.

— Иди сюда, — она протянула руку к моей голове, но я отклонилась.

— Нет, — возразила я. — Сама справлюсь. Я уже всё помню. Ты мне скажи вот что...

Мать заметно напряглась.

— То, что наговорил мне отец, что он чувствовал... это правда?

Мама поджала губы.

— Да, правда. Увы.

Я ощутила холодок в ладонях.

— Думаю, для тебя не станет неожиданностью то, что я от этого не в восторге? — пробормотала я.

— Не станет, — невозмутимо отозвалась мать.

— И как ты к этому отнеслась? И относишься? — спросила я. — Ты вообще любила отца хоть когда-нибудь?

Мать отвернулась. Её пальцы неторопливо теребили вынутую из волос шпильку с перламутровым цветком вишни.

— Глупый вопрос, — изрекла она. — Как я могу к этому относиться? Конечно, плохо. В самом начале, когда я только заметила, у меня была мысль добиться развода и забрать тебя в свою семью, но... я не решилась. Это уже неважно. Я его не любила. Я всю жизнь любила другого человека.

— Кого?! — встрепенулась я.

Мама тяжко вздохнула и сжала в пальцах шпильку.

— Имари Амиоли.

— Что?!

Этого я не ожидала. Совсем. Чего угодно, кого угодно. Но не этого.

Ведь никаких предпосылок не было! Мать ни разу не давала заподозрить себя в изменах или даже во влюблённости не то, что в имари Амиоли, с которым они на людях ни разу не виделась, да вообще ни в кого из мужчин!

Ай да мама...

— А как и где вы познакомились? — решила поинтересоваться я, не особо надеясь на успех.

Мама слегка улыбнулась.

— Он был намного старше меня, — ответила она. — Мне было семнадцать, ему — тридцать. Ты знаешь, какую клятву нарушила твоя тётя Олина? — взгляд матери похолодел.

Я покачала головой.

— Она поклялась, что никому не расскажет о нашей связи, — продолжила имара Тариша. — Но не удержалась и разболтала имари Хагири. Мы ещё тогда не были женаты, но были помолвлены. Я ей этого не простила.

Руки матери сжались в кулаки.

— Ты до сих пор на неё злишься?

— Я злюсь не на неё, а на её поступок. Я знаю, что она не со зла, а просто не уследила за языком. Но за всё в этой жизни нужно платить. Она заплатила. Я думаю, что чувства имари Хагири к тебе — это моя расплата за обман и связь с имари Амиоли. Вот так.

Мама, оказывается, фаталистка.

— Это ты же от него узнала про Джинтру? — спросила я.

— Да, — кивнула мама. — Случайно прочитала его мысли. Сорвалась. Уверена, он не хотел, чтобы кто-то, кроме него, об этом знал...

— Если бы не ты, Таданари не узнал бы о ней.

— Узнал бы, — твёрдо возразила мама. — Непременно бы узнал, только чуть позже. Ты же сама теперь это понимаешь.

Я вздохнула.

Ну да, понимаю.

— А можно как-нибудь Олине помочь?

В открывшихся воспоминаниях открылось и моё отношение к Олине. Я знала, что её лишили сил из-за клятвопреступления, но кого именно она предала, я не знала. Я пыталась общаться с ней на равных, ведь она моя тётя, но она эти попытки пресекала.

Вообще я поразилась, сколько недоразумений от меня скрывали ещё тогда. Вот, например, мама не называла мне причину наказания Олины, хотя я и спрашивала и у неё, и у отца. Они отговаривались тем, что её проступок слишком гнусен, чтобы о нём рассказывать. Олина тоже показала себя могилой, из которой ни слова не вытянешь. Потом я утратила интерес к этой тайне.

А тут вон оно что...

С высоты моей жизни как Авиловой Киры многое показалось чудовищным — впрочем, я и до сего момента поражалась многим здешним вещам. Однако с высоты жизни меня как Анойи Кайто... Всё было так, как надо. Хотя даже Анойя Кайто не всегда соглашалась и принимала заведённые устои. Она, то есть я, не отказалась бы от навязанного брака и не пошла против семьи, будь она как все.

— Ты поэтому тогда нам помогла? — спросила я, осенённая догадкой.

— Да. Ты собралась решиться сделать то, на что не решилась в своё время я, — мать изобразила нечто похожее на улыбку.

-Ты хотела убежать?

— Хотела. Но не решилась. Я на многое в жизни не решилась. Ты оказалась смелее, хоть и была младше.

— Скорее глупее, — хмыкнула я.

— Может, и глупее, — не стала спорить мать. — Но тебе удалось, а мне нет.

— Без твоей помощи ничего не вышло бы.

— Вышло. Тебе бы моя помощь не понадобилась, — мама прикрыла глаза.

Голова всё гудела, но уже меньше, чем сразу после воспоминаний.

Надо же, все воспоминания заняли около трёх секунд, а такое чувство, будто я заново прожила целую жизнь. По сути, так оно и было. Пробуждение от забвения — это, считай, второе рождение. Только взросление во сто крат ускоренное.

Таданари говорил, что жизнь Киры я забуду рано или поздно. Останется воспоминание о воспоминаниях. То есть сами события сотрутся, однако я буду помнить, что когда-то у меня была другая жизнь.

Мама помогла мне одеться, потому что меня шатало, и ей приходилось придерживать моё бренное тело, чтобы оно не полетело на пол в изнеможении.

— Мне нужно поговорить с отцом, — пробормотала я, стоя перед зеркалом. — Мне нужно всё с ним решить...

— Да как же ты в таком состоянии разговаривать будешь? — возмутилась мама. Она достала откуда-то украшенную резьбой пудреницу из тёмного дерева, и кисточка запорхала над моим лицом, скрывая бледность и круги под глазами.

Надеюсь, во время разговора с отцом не упаду в обморок.

Так, иду вроде ровно. Уже хорошо.

Нет, сейчас я не могу послушать мать, которая идёт следом и старательно отговаривает меня не мучить себя. Если не сделаю сейчас, буду потом жалеть.

Дорогу в коридоре мне преградил Таданари.

— Где мой отец? — спросила я.

— Я бы не хотел, чтобы этот разговор состоялся.

Я приподняла бровь.

— Я хочу, чтобы он состоялся. Именно сейчас. Пропусти меня. А лучше проводи. Где имари Хагири?

Таданари не ответил. Только в уголках губ затаилась горечь.

— Пошли.

Имари Хагири нашёлся в гостиной. Он неторопливо перелистывал страницы какой-то книги и даже не заметил сразу, что я вошла. Его глаз с интересом воззрился на меня, только когда я встала прямо перед ним.

Отец немного помолчал и спросил:

— Как ты?

— Не очень хорошо, — ответила я. — Нам бы поговорить...

Имари Хагири устало откинулся на спинку дивана.

— Вспомнила всё?

— Вспомнила.

— Жаль.

— Очень.

Я села рядом с отцом.

Тот отложил книгу и посмотрел вдаль.

— Прогуляемся? — внезапно предложил он.

Я удивилась и насторожилась одновременно.

— Не бойся. Мы просто погуляем по Таэро, — усмехнулся отец. — В этих стенах из нашего разговора ничего хорошего не выйдет.

— Ммм... ну пойдём.

Отец встал и протянул мне руку. Я, на миг растерявшись, оперлась на неё и пошла следом.

В дверях нас ждал Таданари. Какими взглядами они обменялись с отцом... брр.

Перед выходом из дома Олина принесла накидку. Отец забрал её и собственноручно покрыл ею мои плечи. От его мимолётного прикосновения кожа покрылась мурашками. Меня передёрнуло.

Иннуи словно бы насмехался — его свет сегодня был слишком, непростительно, неприлично ярок. Для меня. Зато другие жители Таэро радовались, улыбались, весело болтали. Некоторые кланялись, но только мне — на имари Хагири, казалось, никто не обращал внимания.

Что происходит?

— Отец? — с нажимом вопросила я.

— Что такое, родная?

— Почему люди не выказывают тебе уважение, как обычно?

Отец молча предложил мне руку. Я, недолго думая, положила ладонь под его локоть, при этом не сводя испытующего взгляда с его лица.

— Я теперь для них не существую, — отозвался он со смешком.

— То есть?

— То есть на дуэли я атаковал не того, — бесстрастно ответил отец.

— Как не того? А кого? Ты же должен был сражаться с Ронли!

И тут вспомнились слова мамы: "Твой отец — кретин".

— А на кого ты напал? — с подозрением спросила я.

— На имари Таданари.

Мои пальцы крепко сжали его руку.

— Зачем?

— Минутное помешательство.

— Что значит помешательство? Какое ещё помешательство?

— Я не мог простить ему возвращения. Вот и всё. Слухи расползаются быстро... думаю, либо Джинтра, либо имари Онэри постарались, а может, и оба сразу. Но это неважно. Теперь я обесчещен до конца своих дней, и он наступит очень скоро.

— То есть как скоро?

Вопроса, почему обесчещен, я теперь задавать не стала. Теперь я вспомнила дуэльный кодекс.

От свежего воздуха стало немного легче, но голова всё равно болела. На неё свалилась непосильная ноша — удержать воспоминания сразу о двух жизнях. Причём телесно это ощущалось так: воспоминания о жизни здесь были тяжелее, и голова клонилась то вбок, то на грудь, то назад, а воспоминания о жизни там казались куда легче, и шум в ушах отступал. Не знаю, с чем это может быть связано, с эмоциями ли, с объёмом ли, с насыщенностью ли, но что есть, то есть.

Просить Таданари или мать о ментальной помощи не стану. И отклоню все их предложения. Сама справлюсь, тем более что уже сама в состоянии.

Я отпустила руку отца и размяла пальцы. Прикоснулась к виску и глубоко вздохнула, на миг отринув все воспоминания и мысли. Конечно же, я остановилась — на ходу подобное проворачивать сложно.

Пяти секунд внутренней тишины и ручейка магии из пальцев хватило с лихвой — тяжесть ушла, хотя ощущение нереальности происходящего и осталось.

Как здорово, что я теперь могу сама магичить!

Я мотнула головой и открыла глаза. Отец стоял рядом и тактично молчал.

Я снова взяла его под руку.

— Я чувствую, что близится перегорание, — ответил отец, как ни в чём не бывало. — Мои дни действительно сочтены. Думаю, это и есть ещё одна причина помешательства — я стал чрезмерно вспыльчив.

— Чрезмерно? Ты и до этого не отличался кротостью, — заметила я.

Имари Хагири невесело рассмеялся.

— Все боятся смерти, — сказал он. — И я боюсь. Но это та вещь, которую изменить нельзя. Всё можно исправить, а её приход — нет. Отсюда и нервы. Да и состояние магии тоже ухудшилось. И теперь ещё это... но я сам виноват.

Больше мы не говорили.

Теперь Таэро предстал совершенно в другом свете. Всё здесь было знакомым: от главного Храма до последнего виноградного листа. Я вспомнила, что хотела зайти в Храм как-нибудь, посмотреть на внутреннее убранство. Теперь в этом необходимости нет — я вспомнила витражи в окнах, сусальное золото на стенах и алтаре, хрустальные курильницы, дымку от благовоний, тяжёлый душный аромат, пропитавший стены, и несколько огромных окон в куполе — они были так расположены, чтобы свет Иннуи проникал внутрь Храма от самого рассвета до самого заката.

Это был первый Храм, где нам с Таданари отказали в бракосочетании.

А на рынке я как-то раз купила один кулон, который очень мне полюбился потом: янтарная капелька на серебряной цепочке. Ничего особенного, но я была без ума от него. Кажется, я его не теряла. Надо будет найти в шкатулке.

А этот угловой дом обзавёлся изгородью, оплетённой жимолостью. Год назад тут был просто деревянный забор, и ветви разросшейся малины изо всех сил вырывались из-за него. Малина так и осталась, просто теперь её скрывала жимолость.

Я поняла, куда меня ведёт отец.

В парк.

Хоть бы там не было много народу. Я же буду нервничать, отвлекаться, и разговор не склеится.

Мы направились по узкому переулочку. Отец шёл впереди и заботливо приподнимал нависшие ветви, чтобы я могла пройти, не пригибаясь.

Может, это и есть то состояние, которое психиатры на Земле называют "раздвоение личности"? Ведь действительно раздвоение. Кира и Анойя. Две личности теперь делят одно тело. Пока безуспешно, и телу плохо. Надеюсь, они сумеют примириться со временем.

Парк встретил нас тенистыми тропинками, криками иволг и шелестом листвы. Люди ходили по парку, но слава Свету — их немного.

— Пошли!

Отец поудобнее схватил меня за руку и чуть ли не бегом последовал вглубь парка.

Там большой кристально-чистый пруд. В нём водятся огромные зеркальные карпы, иногда можно было увидеть цапель, стоявших на одной ноге. Посередине пруда красовался домик для уток — его обитатели сейчас мирно плавали по зеркальной поверхности воды, а в камышах с задорным писком возились крошечные пушистые утята.

Здесь же рядом есть качели!

Теперь я повела отца к ним. Хочу вспомнить это забытое чувство.

Имари Хагири возражать не стал, когда я уселась на деревянную доску и взялась за толстый канат. Отец молча стоял рядом.

Я тоже не торопилась. Вроде и нужно поговорить, расставить все точки и закорючки над всеми буквами, но что-то мешает.

И как мастерски имари Хагири скрывал свои... чувства! Он ни разу не дал мне повода для подозрений. Напротив, демонстрировал временами крайнее недружелюбие и ко мне, и к внукам.

— Скажи мне вот что, — наконец изрекла я и слегка оттолкнулась ногами от земли. — Мама — красавица, каких поискать. Чего тебе не хватало?

— Красавица, верно, — подтвердил отец.

— Ну и?

— А разве можно объяснить, почему любовь порой выбирает не тех, кого надо? — усмехнулся имари Хагири.

— Не уходи от ответа! — резко потребовала я.

— Я тебе ответил. Я не знаю, почему именно ты. Мне и самому от этого невесело последние лет... эдак двадцать восемь.

— И так и не получилось избавиться? — недоверчиво спросила я.

— Я пытался. К сожалению, удалось добиться лишь спокойного выражения лица в твоём присутствии.

— Ну ты же должен был понимать, что это ни к чему хорошему бы не привело?

— Ты сама не особо противилась чувству к имари Таданари, — парировал отец.

— Да, не противилась! — возмутилась я. — Потому что это было взаимно!

— Но о благе семьи ты не подумала, ведь так? — прищурился имари Хагири.

Ох, не упустил случая припомнить мне это!

Я разозлилась

Шарх! Шарх! Шарх!

Это звук моих плетёных башмаков — я затормозила и остановила качели.

— Да, не подумала! — сердито уставилась я на отца. — А ты, между прочим, мог бы и не напоминать!

Тот прикрыл глаз.

— Прости, — неожиданно изрёк он. — Вряд ли ты звала меня для того, чтобы ругаться.

— Да, не для того, — буркнула я и снова оттолкнулась от земли. Отец помог.

Сильно разгоняться не стала. И так подол приподнимается и оголяет ноги. Только теперь нет белых носочков — теперь башмаки на босу ногу, и видно узенькие лодыжки. И ветер относит за спину волосы.

Как в детстве, которое вот-вот вспомнилось.

Потихоньку мне становилось легче. Негодование отступило, и захотелось продолжить разговор.

Я снова тормознула и, держась правой рукой за канат, обратилась к отцу:

— А как ты потерял глаз?

Имари Хагири перекосило.

— Получил в него сосулькой.

— Что?! Как сосулькой? — ошарашено переспросила я.

— Подарок от имари Таданари. Мы немного повздорили.

Те же слова, что сказал мне когда-то Дани.

— Ты должна помнить этот эпизод, — добавил отец.

— Я помню, как ты нас стыдил. А после этого ты стал ходить с повязкой на глазу. Так что самого эпизода не помню.

— Ну это и неважно, — повёл плечом имари Хагири. — Ни к чему тебе знать про ту ссору.

Я промолчала, про себя соглашаясь с отцом. Раз сосулька угодила в глаз, то ссора была знатная. Но это и неудивительно, если учитывать, что Таданари узнал о чувствах имари Хагири из первых уст, то есть от меня.

— Спасибо, что решила поговорить со мной, — сказал имари Хагири. — Иначе бы я так и умер, не наладив с тобой отношения.

— С чего ты взял, что я хочу налаживать с тобой отношения после... последних событий? — едко заметила я.

— Иначе бы ты не позвала меня.

— А может, я позвала тебя, чтобы высказать всё, что думаю плохого о тебе?

— Тогда бы ты сразу и высказала.

— Если ты так ко мне относишься, то с чего ради решил выдать меня замуж?

— Нужно было вернуть честь семьи. Не забывай, что я, в отличие от тебя, прекрасно осведомлен о своих обязательствах перед родом. И моя любовь к тебе никак не влияет на их выполнение. Я с самого начала знал, что рядом с тобой всегда будет другой мужчина. И как бы мне ни была противна эта мысль, но я должен был выдать тебя замуж.

Мои плечи дёрнулись от омерзительного холодка. Снова слышать это... гадко.

— Пожалуй, нам пора домой, — пробурчала я и остановила качели.

— Подожди! — попросил отец. — Останься.

Что-то в его голосе заставило меня сесть обратно на полированную деревяшку. Вновь оттолкнулась, отец помог.

— Я разрешу вам с Таданари пожениться, — изрёк наконец имари Хагири. — И оставлю вас в покое.

Я в недоумении посмотрела на отца. Право, неожиданно.

— Спустя столько лет... Я не ошибусь, если скажу, что это ты не просто так разрешил?

— Не ошибёшься. Почему — спроси у имари Таданари, он тебе расскажет о своей семье. И ты поймёшь, почему я так решил. Его происхождение поможет нам вернуть честь семьи.

Вот значит как. А когда Таданари ничего не знал ничего о своих родных, он был плохой, очень плохой партией!

Ну да ладно, промолчу, чтобы ещё сильнее не раздувать ссору.

Хм, а ведь ни Таданари, ни Джинтра так и не рассказали ничего о себе вопреки обещанию. На нас всех столько всего навалилось, что, действительно, не до рассказов было.

— Спасибо, — сказала я.

Отец не ответил.

Я снова тормознула качели и задумалась.

Ощутила, как руки имари Хагири ласково перебирают мои волосы, гладят по голове. Ощутила поцелуй на своей макушке.

Непроизвольно подалась вперёд от его прикосновений.

— Не делай так, пожалуйста. Это единственное, что я могу себе позволить.

В принципе, в этих прикосновениях не было ничего такого. Я выпрямилась, но напряжение не спало.

— Пойдём домой? Или ещё погуляем? — спросил отец.

Я на миг задумалась.

— Погуляем.

Вот и поговорили. Ничего особенного не сказали друг другу, а легче стало.

Зато теперь мы с Таданари сможем пожениться. И это прекрасно.

Мы с отцом гуляли по Таэро часа три. Посетили ещё два парка с фонтанами, лавочками и пышными благоухающими цветниками. На одном из прудов плавали яркие утки-мандаринки, рядом с листами водяных лилий выглядывали из воды лягушки, там и сям с плеском взмахивали хвостом крупные рыбы... Красота.

Напряжение от близости отца быстро испарилось.

Пожалуй, единственное, что я никогда не смогу простить ему — это дуэль с Ронли. То, что он так рьяно пытался выдать меня за имари Нахарими, меня не смущает — это для семьи. Он, как глава, обязан был это сделать. Это я прощу. Но дуэль с внуком... никогда.

Таданари ждал нас чуть ли не у самой двери. Он окинул нас обоих тяжёлым взглядом, отметил, что со мной всё в порядке, и, взяв меня за руку, повёл в комнату.

— Как поговорили? — вернув самообладание, спросил Дани.

— Эмм... хорошо поговорили. Отец сказал, что позволит нам пожениться, — я с подозрением посмотрела на него. Чего он так нервничает?

— Пожениться?! Да что ты? — фыркнул Таданари.

— Сам у него спроси! — надулась я. — И повежливее. Он не перестаёт быть моим отцом.

Дани резко выдохнул.

— Нужно стребовать с него клятву, — сказал он и угрюмо глянул на меня.

Я поджала губы и изрекла:

— А ещё он сказал, что ты стал прекрасной партией.

Таданари удивлённо вскинул брови.

— Не хочешь мне ничего рассказать? — спросила я, склонив голову набок. — С чего ты вдруг стал выгодной партией для нашей семьи? Только не надо отсылать меня к Джинтре! — поспешила добавить.

Плечи Таданари дрогнули. Он зажмурился и глубоко-глубоко вдохнул. Медленно-медленно выдохнул.

Открыл глаза, а я зябко поёжилась от его взгляда.

— Значит, всё-таки пришло время... — пробормотал он.

Что-то мне подсказывало, что кому-то будет чудовищно тяжело рассказывать о себе. И о Джинтре.

Таданари сел рядом со мной.

— Что ж, слушай.

Оказывается, мне мама рассказала не всё. Она сказала лишь про само наличие родственницы у Таданари. А ему она поведала куда больше: например, местоположение девушки, участь её матери и странности с магией. Память мне услужливо подкинула сведения, касающиеся ещё одного эксперимента Дани — он одно время пытался настроиться на поиск родственной магии специально для того, чтобы найти родных. И вот ему выпал случай опробовать новую способность.

После моего усыпления Таданари двинулся из Таэро в сторону столицы, Нагаисо — имара Тариша сказала, что девочка находится там. Он не до конца верил моей матери, но всё же счёл необходимым проверить её слова. Зря не верил — Джинтра действительно оказалась в столице. Он нашёл её в каком-то кабаке, где она на спор вызвалась осушить кувшин вина. Дани был слегка шокирован, когда ей это удалось под одобрительные возгласы собутыльников. Сам он пока что сидел в уголке, старательно не привлекая к себе лишнего внимания. Маску он снял, но при этом прикрывал лицо капюшоном. Эти ужимки ни у кого не вызывали подозрений, что, собственно, играло на руку Таданари.

Он продолжал наблюдать, когда весёлое застолье переросло сначала во взаимные наезды, а потом и в потасовку. Джинтра резко вскочила с воплем: "Ответишь за слова?!" и лихо опрокинула стол с выпивкой и закуской на сидевшего напротив обидчика. Завязалась драка. Таданари с удивлением увидел, как пьяная девчонка ловко и со знанием дела раскидывает во все стороны и мутузит кучу здоровых мужиков, которые даже ввиду подпития крепко держались на ногах.

К несчастью для девушки, из кухни для улаживания конфликта вышел здоровенный хмурый мясник с гигантским, внушающим страх наточенным тесаком. Он, не обращая внимания на хмельные проклятия и удары, взял брыкающуюся Джинтру за шкирку и поволок к выходу. Без особых усилий вышвырнул её и ещё придал ускорения в виде пенделя. Та красиво полетела и рухнула прямо в лужу — тогда как раз зарядил ливень. Таданари поспешил покинуть кабак, чтобы увести Джинтру куда-нибудь в безопасное место, пока она под выпивкой не вляпалась в ещё какую-либо переделку.

На улице он торопливо укутал в свой плащ упившуюся до бессознательного состояния Джинтру и на руках понёс до гостиницы, где он остановился. Всё-таки эта компания распивала не только вино, но и кое-что покрепче, а именно настойку магаро.

Пока он её нёс, она судорожно хваталась за ворот его рубахи, бормоча что-то про какого-то Мигари, угрожая в следующий раз непременно оторвать ему бубенчики и затолкать их ему в глотку, если он снова посмеет хоть пальцем её тронуть. Предчувствия становились всё хуже и хуже. Что же пережила его драгоценная племянница?

Пришлось приплатить хозяину гостиницы, чтобы он закрыл глаза на грязное и пьяное нечто, которое приволок с собой постоялец. Таданари заранее знал, что разговор легко не пройдёт. Джинтра показала несговорчивый характер, хотя, может, это из-за выпивки.

Дани кое-как умыл девчонку, расплёл волосы и переодел её в чистое. Уложил на свою кровать, а сам задремал в кресле.

Джинтра спала очень долго. Таданари в какой-то момент забеспокоился, но всё же тихий храп и вздрагивания убедили его, что племянница жива и здорова. Просто уставшая и пьяная.

Когда она проснулась, разговор с ней не склеился. Вернее, склеился, но не сразу.

Сначала Джинтра спросонья не поняла, где находится, но оно и ясно. Потом уставилась во все глаза на незнакомца в лице Таданари. Удивилась, что этот некто так на неё похож и с такими же глазами золотого цвета. У неё ещё не было тогда татуировок, и на вид ей было около семнадцати лет, может, чуть меньше.

Когда Таданари представился и сказал, кем он ей приходится, Джинтра среагировала бешено — замахнулась на дядюшку стулом. Тот увернулся, попутно попросив девочку не дурить, а поставить стул на место и рассказать о себе. На третью минуту увещеваний Джинтра всё-таки опустила стул и резко сказала: "Это ты во всём виноват!"

На просьбу пояснить Джинтра выдала целую гневную тираду по поводу того, как он сломал жизнь её матери, сделал её сиротой, и как мать проклинала своего брата, погубившего их родителей...

Таданари спокойно выслушал обвинения и попросил рассказать подробнее. Он сам тогда не помнил, кто у него был, брат или сестра.

Многое из слов Джин стало для него откровением. Он и сам знал, что стал виновником шторма, но что сестра будет так его ненавидеть за это всю жизнь... хотя он всё понимал.

Джинтра ни в какую не соглашалась признавать родство с Таданари. Вернее, она признавала, потому что при таком внешнем сходстве глупо его отрицать, но признать не значит принять. Однако Таданари сумел через вежливость и безусловное уважение добиться от Джин, чтобы она всё же вышла на разговор. Насмешливый нрав ему пришлось усмирить, ибо он мог подпортить или же вконец разрушить только-только наметившиеся добрые отношения.

Джинтра рассказала про того самого Мигари, которому она в полубреду обещала оторвать самое дорогое. Таданари, выслушав, предложил своими руками избавить мир от этого создания, но девушка, сжав зубы, отказалась — захотела сама со всем разобраться.

Когда она рассказывала, от Таданари не укрылось, с каким трудом даются ей слова, как она едва-едва разжимает челюсти, чтобы дядя узнал всё о её жизни, и как она еле сдерживается, чтобы не сорваться с места и не настигнуть Мигари врасплох с кинжалом в руке. Поэтому он не удивился, когда его племянница в один момент прокралась в гостиницу в полночь, да ещё и с чьим-то мечом, рукоять и клинок которого были заляпаны кровью. Только помрачнел и сжал кулаки.

А утром обнаружил, что Джин упилась вхлам. И уснула прямо на полу в обнимку с кувшином, в котором когда-то была настойка магаро.

С тех пор Дани усердно пытался отучить племянницу от пьянства. Увы, сколько бы он ни вылечивал её, она снова и снова прикладывалась к графинам с пойлом. Просто её тянуло именно через выпивку решать свои проблемы.

Вопрос, почему она так долго терпела такое отношение, не вставал перед Таданари — потому что тому, кто не помнит или не знает своей семьи, тяжело жить без заступника. Только девушкам приходится дорого платить за заступничество...

Джин ещё долго сидела в углу после того, как протрезвела, и думала, думала. Потом угрюмо сказала, что мама оставила какие-то мелкие вещички и бумаги. Она незадолго до перегорания велела Джинтре не прикасаться к ним до поры до времени. Когда придёт время — Джин поймёт. И вот Джин поняла.

"Как звали твою маму?" — спросил тогда Таданари.

"Адая", — ответила Джинтра.

Адая...

Девушка действительно принесла то, что обещала. Где она всё это умудрилась спрятать — не сказала, да это и перестало быть важным. И она добросовестно, следуя совету матери, не заглядывала туда и даже толком не знала, что именно находится там, в длинной плоской шкатулке из тёмного лакированного дерева с квадратной резной вставкой из чёрного агата на крышке.

Первым делом дядя и племянница раскрыли конверты со своими именами. Таданари долго всматривался в почерк забытой сестры. Её рука оказалась немного небрежной, но твёрдой, летящей.

В письме она просила брата позаботиться о её дочери, когда он её найдёт. Попросила также снять покров с её магии и обучить всему, что он сам знает и умеет. Почему-то Адая была уверена, что её брат в отличие от неё многого достиг, и не допускала мысли, что с ним тоже могло что-то произойти. Однако она оказалась права: дядя и племянница всё-таки встретились, причём оба живы и здоровы. Говорят, что на пороге смерти люди часто предчувствуют грядущее и настоящее, которое вершится где-то там, за сотни вёрст...

Что прочитала Джинтра в своём письме, Таданари не знал. Только Джинтра после прочтения ревела весь день и всю ночь. Наутро её удалось успокоить, только потом в течение пары дней в её глазах не прекращали блестеть слёзы.

Я поняла, что Джин слукавила, когда растроганно взяла письмо от Ронли и сказала, что никогда не получала писем. Получала. От матери.

Таданари понял, что остальные бумаги в шкатулке — это семейные документы. Он разрешил Джинтре их изучить, но сам решил не притрагиваться к ним, пока не вернёт себе детские воспоминания. Пресёк также все попытки восторженной племянницы рассказать ему о содержании документов.

Он не понимал, почему у него не получается открыть свою память. Видимо, тогда, в десятилетнем возрасте у него он пережил чрезвычайно сильное потрясение — такое, что даже его менталистика не способна пробиться сквозь него.

Но сначала нужно было уходить из столицы. Джинтра идею поддержала — убийство Мигари могло привлечь к себе внимание.

А скрылись они... в Таэро!

Я выпала в осадок, когда Таданари об этом сказал. В Таэро! Весь. Этот. Год. Они. Были. В Таэро. Совсем рядом. Никому не показываясь. Они жили в Таэро. И Таданари никогда не оставлял нас без присмотра. Он всегда был рядом, тихо и незаметно.

Джинтра была очень благодарна дяде за то, что он снял покров с её магии. Таданари в первую очередь поспешил начать её обучение именно с менталистики, потому что ему нужен менталист, который смог бы помочь ему с раскрытием памяти, которому Дани мог полностью и безоговорочно доверять. К сожалению, ко всем знакомым и незнакомым доверия у него не было, и он пошёл более долгим и трудным путём, лишь бы это никому не навредило. И к моей матери он не мог обратиться, потому что это бы его раскрыло и подвергло бы опасности саму имару Таришу.

Джинтра оказалась поразительно способной ученицей. Буквально за неделю она научилась правильной медитации и контролю мыслей — обычно ученики осваивают эти простейшие навыки в течение примерно года. Таданари остался доволен — когда-то он показывал такие же успехи.

В это же время начались первые серьёзные трения между дядей и племянницей. Джинтра продолжала напиваться, но не это было самым печальным — больше всего Таданари задевали обвинения в том, что он виноват во всех её бедах и в раннем перегорании Адаи. Ему самому осознание этого приносило не меньше боли, и когда ещё и Джинтра в нагрузку проезжалась по этой теме, его сердце готово было разорваться в тот же момент.

Ему приходилось наказывать девушку, а он ненавидел наказания в любом виде. Даже когда он был учителем в школе магии, он всячески избегал необходимости наказывать, в отличие от коллег. Но Джинтра порой переходила всякие границы, и Таданари, скрепя сердце, накидывал покров обратно и запрещал хоть как-нибудь притуплять боль закрытой магии. Джин на время становилась покладистой, но временами на неё вновь накатывала ненависть к дяде — она никак не могла перестать винить его во всех своих несчастьях.

И в один момент он не выдержал — нарушил данное себе слово и после очередной гневной тирады пьяной племянницы открыл шкатулку с семейными документами.

На этом моменте я заметила две слезы, сбежавшие по щекам Таданари.

— Прости, — тихо сказал он. — Мне до сих пор тяжело.

Вздохнул и продолжил рассказ.

После прочтения его горло исторгло такой поток ругательств, сожалений и рыданий, что даже обиженная Джин протрезвела и прибежала утешать расчувствовавшегося дядю. Он проклинал себя, что не отнёсся всерьёз к этой мысли, что не увидел очевидного, что не додумался разрешить все проблемы одной-единственной догадкой...

...Всем было известно, что имари Амиоли весьма отдалённо связан с правящей семьёй — его бабушка была царевной, которая вышла замуж за тогдашнего главу рода Нимино. Этому родству уже давно никто не придаёт особого значения.

Всем также известно, что тогдашний младший царевич Эгами, брат той самой царевны, нарушил все традиции и порядки, пошёл против воли отца и связал свою жизнь с магессой огня и земли, занимавшей какой-то пост в земельном ведомстве. Говорят, та девушка была красавицей, и никто не удивился увлечению царского сына. Но все удивились, когда пара под покровом ночи сбежала и из порта Огаиро уплыла на каком-то корабле в неизвестном направлении. По слухам, царь прогневался и послал им вслед проклятие, которое гласило, что если их потомки вернутся на родину, то не видать им спокойной жизни, пока один из них не переживёт то же самое, что пережили Эгами и его возлюбленная. Правда, что произойдёт в этом случае, никто точно не знает.

Я, разумеется, тоже была в курсе этой истории — ей приписывают изрядную долю мифа. Но как бы то ни было, говорят, что клан той девушки, с которой бежал царевич, стёрли с лица земли, и никто уже не помнит его имени. Ну, или помнят, но предпочитают хранить молчание, чтобы не навлечь на себя беду.

Таданари тоже несколько раз слышал эту историю, но ни разу ему не пришло в голову проверить собственную причастность к ней. И вот теперь... теперь он держал в руке вещественные доказательства связи его и Джинтры с царской семьей.

Ту самую девушку, которую полюбил царевич Эгами... звали Анойя.

Я вздрогнула.

— Знакомое имя, как считаешь? — криво усмехнулся Таданари. — Анойя Гинтаро. Её звали Анойя Гинтаро. Меня зовут не Таданари Маска, как меня все называли. Имя моего рода — Гинтаро. Мою племянницу зовут Джинтра Гинтаро. Мне до сих пор сложно в это поверить...

Продолжил, с трудом заставляя голос не дрожать.

В шкатулке было полно бумаг, но Таданари больше интересовал список предков, написанный женской рукой. Там же стояла печать рода Гинтаро.

Семнадцать поколений глав клана Гинтаро. Таданари не мог поверить, что у него и Джинтры теперь есть семнадцать поколений предков только со стороны прабабушки. Со стороны царственного прадеда и того больше — уж их-то знают все.

Пока Дани мне это говорил, в моё сердце закрались подозрения, что моя тёзка страшно мучилась угрызениями совести и чувством вины, ведь она уплыла, наверняка зная, какая участь постигнет её род за то, что она осмелилась бежать с царевичем невесть куда. Она проявила редкостный эгоизм, и её семья собственной кровью расплатилась за него.

Получается, что если экте царя всё-таки было, то оно уже должно изжить себя — Таданари в какой-то степени повторил судьбу царевича Эгами, да и жизнь его была непростой, как и жизнь Джинтры. Они оба хлебнули трудностей.

Почему потомкам беглецов была дана фамилия Гинтаро, вопросов не вызвало. Однако были ли их знаком кленовые листья?..

— Нет, — уверенно ответил Таданари. — Были гроздья рябины.

В списке предков Анойя также зачем-то указала, кто из них входил в Круг. Таковых оказалось восемь человек, и трое из них в своё время даже занимали место Центра. Это значит, что клан был очень силён, но ни один из них не обладал талантами Таданари и Джинтры, иначе этого бы точно никто не забыл.

Гениальность Дани и Джин так и осталась бы загадкой, если бы Анойя не внесла в список своего рода их с царевичем сына, Илири. Он был первым, кто родился в семье Гинтаро с такими мощными стихиями. Под именем Илири, который приходился Таданари дедом, Анойя записала предположение, что такая сила — побочное последствие царского экте, и она непременно перевернёт порядок в их родной стране.

В шкатулке оказались ещё эскизы гроздьев рябины — старого символа рода Гинтаро — и кленовых листьев. Таданари предположил, что изменение родовых татуировок предпринялось с целью безопасности для детей, тем более что сила рябиновой грозди вполне могла исчезнуть. Но почему именно клён, этот символ беды и несчастья... кто знает?

Да, менять родовые татуировки могут только представители царской семьи, и дозволять подобное могут тоже только они. Происхождение Эгами позволило с лёгкостью утвердить клён новым знаком Гинтаро.

Судя по всему, Эгами и Анойя жили в спокойном месте далеко от Сизарии, куда не распространялась власть нашего царя, раз они смогли сделать такие записи и сохранить определённые документы, скреплённые прихваченными при побеге печатями царского рода и клана Гинтаро. То есть все бумаги из шкатулки являлись подлинными и действительными, если только царским указом того времени не было велено объявить печати Гинтаро и царевича Эгами вне закона. Скорее всего, так и произошло, и Таданари придётся потрудиться, чтобы вернуть клану Гинтаро доброе имя и право на существование. Возможно, это даже будет смертельно опасно...

После того, как Дани ознакомился со всеми документами, он понял, почему Джинтра чуть ли не летала от радости, почему она так счастливо смеялась, когда он разрешил ей вперёд него ознакомиться с ними. Только вот она не осознавала настоящей тяжести их с Таданари положения, но когда осознала, сказала: "Зато у меня теперь есть свой род!"

После того, как Таданари захлопнул шкатулку и отодвинул её в сторону, он до красноты растёр ладони, чего давно не делал — обычно он в этом не нуждался — и на глазах удивлённой Джинтры обхватил ими голову. Он намерен был выяснить, что же произошло в порту Огаиро и что предшествовало этим событиям.

Вообще я сомневаюсь, да и Таданари тоже, что Эгами и Анойю так просто оставили в покое. Убийц вслед не послали, да, но шпиона отправили точно. А это значит, что тогдашний царь и, возможно, следующие правители были в курсе, где и как жили опальные царевич и его любимая. А может, после с его смертью и интерес угас...

Таданари тогда снова не сумел открыть память — борьбу с самим собой он проиграл в очередной раз. Но тут поверх его рук легли тёплые ладони Джинтры. Её магия проникла в его подсознание. Преграды рухнули.

...Остров Саркан. Таданари помнил самшитовые рощи в скалистых ущельях этого клочка суши, который был родным для него, сестрёнки и родителей.

Сюда не доходила власть царя Сизарии, хотя здесь говорили на языке его подданных.

А ещё здесь всегда было очень тепло. Даже зимой морозы не кусали никогда. Здесь зимами всегда царила сырость и проливные дожди. И шторма.

Отец постоянно говорил, что этот остров — самое безопасное место на свете. Мама качала головой и приговаривала, что от судьбы не скрыться.

Сестрёнка Адая, его близняшка, всегда боялась, что мама с папой в любой момент могут собрать вещи и отвести их с Таданари на корабль. Зачем — не говорила. Просто боялась, и всё. Таданари же на это лишь смеялся.

Их обоих с ранних лет учили управляться со стихиями. Отец любил говорить, что Дани и Адая будут самыми-самыми сильными магами и затмят всех своими дарованиями, но чтобы это сбылось, им нужно много трудиться и держать способности под контролем, иначе быть беде. Дети внимательно слушали и запоминали. Конечно же, им очень хотелось стать прославленными магами! Ради такого и поучиться стоит!

Но вот в один прекрасный момент страх сестрёнки оправдался — родители спешно, словно чего-то боясь, повели их на корабль. И взошли на палубу сами.

Таданари заметил, что родители очень взволнованы и даже напуганы. Адая притихла, прижимая к себе куклу, а Таданари в первые часа два всё пытался выйти из каюты, но родители его не выпускали. Потом всё же пришлось всем выйти — до материка плыть около недели. Не сидеть же всё это время в каюте безвылазно.

Что больше всего настораживало детей, так это напряжённые разговоры родителей вполголоса. Таданари и Адая изо всех сил вслушивались, пытаясь различить слова, но не получалось, а стоило приблизиться, как родители прерывали разговор и сразу же натягивали на лица улыбки. Наивные, они полагали, что десятилетний ребёнок ничего не понимает. А мальчик понимал, что мама с папой что-то скрывают. Что-то, что им с сестрёнкой тоже не мешало бы знать.

А потом мама с папой поругались. Папа обвинял маму, что она подвергла опасности его, себя и детей, что это прибытие на материк неизбежно навлечёт на всех неприятности, что прошлое семьи всплывёт наружу, и никому не жить, и прочее. Мама молчала, и только горькая ухмылка кривила её губы.

"Неужели ты трусишь? — недоверчиво вопросила мама. — Ты был готов всю жизнь просидеть на острове, да ещё и детей лишить будущего? Их дом на материке, а не на острове!"

К тому времени на горизонте уже показалась суша. Таданари и Адая безумно радовались, махали руками, кричали приветствия и смеялись. Только вот взрослые не торопились разделять восторг детей. У взрослых был серьёзный разговор, свидетелями которого случайно стали брат с сестрой — родители их не видели, потому что дети спрятались за дверью каюты.

"Будущее? — горько повторил отец. — Какое будущее? Смерть, Тагара! Только смерть! Им не простят того, что они живы! Их убьют!"

"А на что им мы? — резонно заметила мать. — Мы что, не защитим их?.."

И вот тут на Таданари накатило.

Слишком уж страшными оказались слова отца. Только смерть. Убьют. Не простят, что живы.

Как с пальцев сорвался воздух, Таданари так и не вспомнил. Даже помощь Джинтры оказалась бесполезной. Вдвоём они не смогли сдвинуть этот груз.

Я увидела, как потоком катятся слёзы по его щекам. Сильные плечи подрагивали. Он прижимал к губам тыльную сторону ладони.

— Почему ты мне не передал воспоминания? — собственный голос показался мне чужим. — Зачем надо было это всё заново переживать?

Дани покачал головой, не отнимая руки от лица. Всхлипнул и зажмурился. Я услышала тихий стон.

Мне стало не по себе. Мужские слёзы... что делать и как себя вести — я не знаю. До сих пор не знаю. Поэтому мне сейчас тяжело. Когда плачет мужчина — это значит, что всё действительно плохо.

— Так... нужно, — сдавленно пробубнил Таданари и опустил голову.

Понимаю теперь. Если бы не выговорился — сошёл бы с ума. И никакая менталистика не помогла бы против личной драмы и чувства вины.

— Я не знаю, сможет ли Джин меня простить, — проговорил Дани тихо и прикрыл ладонью глаза. — Но я себя простить точно не смогу. За то, что сломал жизнь сестре. И за то, что из-за меня она осталась сиротой. И ей не повезло, в отличие от меня. И не повезло её дочери. Опять же из-за меня.

Прерывисто вдохнул.

А у меня кровь застыла в жилах.

Когда слышишь чьи-то горькие слёзы, когда видишь, как человек ненавидит себя в этих рыданиях, когда чувствуешь, что плач — это единственное, чем человек может себе помочь... становится очень плохо.

— Ты же не нарочно... — прошептала я, понимая, что это не оправдание.

Мне не ответили. Таданари тихо всхлипывал, отвернувшись от меня. А меня не покидало ощущение ужаса. Не моего, но от этого было ещё страшнее. Как будто сначала ужас переживается поверхностно — не успеваешь расчувствовать. А уже потом, по второму, по третьему кругу, по мере осознания, по мере углубления становится всё более жутко, всё более холодно, всё более тяжко.

На меня сейчас навалилась самое сильное осознание проступка Таданари. И это его осознание, не моё.

Я потянула руку к его плечу, но остановилась. Не стоит.

— Не нарочно. Но сделал.

Дани повернулся ко мне боком, но в глаза смотреть не стал. Он успокоился, правда, скорее внешне.

— Даже если я ей сейчас обеспечу карьеру в Круге, сделаю её первой женщиной, вошедшей в Круг, добьюсь для неё уважения со стороны всех семейств, выдам замуж за достойного человека... это не сделает её детство счастливым, — покачал головой Таданари.

— Ну, Дани... — я тщательно подбирала слова. — Ты же понимаешь, что детство её уже в прошлом? Да, счастливым оно не станет. Но будущее может стать.

Дани запрокинул голову и зажмурился.

— И если уж ты чувствуешь себя виноватым, — продолжила я, — то помоги ей стать счастливой сейчас и потом. Думаю, твоя сестра на том свете перестанет тебя винить.

Дани всё молчал.

— А хамить мы её все быстренько отучим! — сказала я бодро. — И тебе больше не придётся в воспитательных целях накидывать покров на её магию.

Наконец-то я увидела слабую, но улыбку.

— Имара Анойя?.. — донеслось из-за двери вместе с негромким стуком.

— Заходи! — разрешила я.

Дани подобрался и сделал спокойную физиономию, но красные после слёз глаза никуда не денешь.

Отодвинулась дверь, и в комнату зашла Джинтра. Я едва сдержала усмешку — как говорится, вспомнишь солнце, вот и лучик. Она открыла рот, чтобы что-то мне сказать, но глянула на Таданари и нахмурилась — заметила, что он немного не в себе.

— Дядя? Дядя, ты чего? — обеспокоенно спросила она и быстро подошла к нам. Опустилась на колени рядом с Таданари и требовательным взглядом уставилась на него. Она знала, как себя вести в этом случае.

Таданари покачал головой и натянуто улыбнулся.

— Всё хорошо, родная.

— Не ври! — грозно потребовала Джинтра. Но тон её голоса не вязался с жестом: она крепко сжала руку дяди, непроизвольно поглаживая большим пальцем его запястье.

Тот, кто ненавидит, не делает так. И не смотрит с таким беспокойством.

Чувствую, я тут лишняя. Им есть, что обсудить, если Таданари решит, что Джинтре стоит знать о его чувствах.

Я встала и направилась к двери.

— О, имара Анойя! — встрепенулась Джин. Я остановилась и глянула на неё. — Чуть не забыла! К вам пришла девушка, дочка имари Нахарими. Говорит, что хочет вас увидеть. Я её усадила в гостиной, которая рядом с кухней. Попросила Каони, чтобы чай сделал.

— Эээ... — я удивилась.

Иньяра? Неожиданно! И чего она от меня захотела?

Ладно, сейчас выясним.

— Спасибо, Джин, — улыбнулась я.

— Пожалуйста! — усмехнулись мне в ответ.

Я вышла. Пусть побеседуют.

По мере того, как я приближалась к гостиной, любопытство всё нарастало и нарастало. Удивительно, как я не перешла на бег.

Иньяра сидела в указанном Джинтрой месте и пила чай. Почему-то мне показалось, что она нервничает.

— Пусть тьма рассеется перед светом твоей души, — я прикрыла за собой дверь.

Девочка тут же вскочила и поклонилась мне.

— Да озарит ваш день Вечное Сияние, — произнесла она.

Я невольно залюбовалась. Ну до чего же красива!

— Рада тебя видеть, — сказала я. — Правда, твой визит очень уж неожиданный.

Посмотрим, чего же от меня хочет эта маленькая интриганка.

— Для меня тоже, — смущённо улыбнулась Иньяра. Синие глаза смотрели тепло и дружелюбно. Ну надо же, а в прошлый раз они казались двумя ледышками, а сама Иньяра была готова чуть ли не вцепиться мне в горло, хотя и вела себя как аленький цветочек.

— Вот даже как, — протянула я. Интересно, интересно. — Не против, если мы выйдем в сад?

— Да, конечно! — покладисто кивнула Иньяра и пошла за мной.

Проходя мимо кухни, я быстренько туда заглянула. Пусто там, нет Каони. И хорошо.

— Итак, Иньяра, о чём ты хотела поговорить? И почему ты в Таэро, а не в Шахано?

Мы неторопливо шли по мощёной тропинке, ведущей вглубь сада. Когда-то недавно под покровом ночной темноты и тусклого света Улы-Кадары мы с Аливи искали здесь лавочку.

Это было недавно. Но почему мне кажется, что прошло несколько лет?

Иньяра заметно заволновалась. Её пальчики беспокойно теребили длинную прядку пепельных волос.

— Я хотела извиниться, — ответила наконец она.

— За что? — приподняла я бровь.

— За своё поведение тогда, на ужине, — потупилась Иньяра. — Вы мне не понравились, я и не сдержалась.

Я хмыкнула.

— Не понравилась как человек? Или как возможная мачеха? — решила уточнить я.

— Как мачеха. А из этого вытекло, что и как человек, — Иньяра заметно смутилась. — Знаете, всё-таки неприятно, когда другая женщина занимает место матери...

— Прекрасно понимаю, — согласно закивала я. — Ты же здесь с отцом, да?

— Да, — подтвердила Иньяра. — И... я ещё хотела спросить. Правда, что имари Таданари больше не носит маску?

— Да, правда, — я прищурилась. — Я так полагаю, ты в числе тех, кто всю жизнь мечтал увидеть его лицо?

— Кхм... — щёки девушки вспыхнули жарким румянцем. — Да, хотела бы. Простите за откровенность, но я всегда восхищалась имари Таданари. Даже в маске.

Я усмехнулась. Так и думала, что девочка неравнодушна к Дани. Хотя, думаю, не к нему самому, а к нарисованному в воображении образу. Они ни разу не общались, насколько я помню.

— Думаю, у тебя будет много возможностей его увидеть, — ответила я.

Иньяра удивлённо воззрилась на меня своими невероятными синими глазищами.

Чего она ожидала? Что я начну ревновать? Что выкажу высокомерие, мол, думай, что говоришь, девчонка?

Может, когда-то у меня и были припадки ревности, но экте явно пошло мне на пользу. Былых ошибок я не повторю.

— Ну, теперь тебе легче? — спросила я. — Что я не собираюсь становиться женой твоего отца? Ты же проделала путь от Шахано до Таэро, чтобы убедиться в этом?

Иньяра замялась. Неудобный вопрос я задала.

— Да. Кагари было всё равно, а мне нет. Простите, но я бы не смогла вас принять.

— Это было ясно с самого начала. Знаешь, я сама переживала, что не смогу подружиться с тобой, и я рада, что теперь могу оставить этот страх в покое.

Пока мы шли, девушка заинтересованно поглядывала по сторонам. Пару раз остановилась, чтобы понюхать цветы или коснуться листиков какого-нибудь дерева. А я поняла, какой же Аливи молодец.

И так незаметно мы дошли до внутреннего двора, где находится тренировочная площадка. Оттуда как раз доносились голоса, смех и стук деревянных мечей. Ах да, я же тоже умею с ним обращаться! С мечом, в смысле. Надо бы повторить всё и привлечь к помощи парней.

— ...А ну-ка, Джин, давай, против Аливи становись! — восклицал Каони, утираясь рукавом. Лицо его блестело от пота.

О, тут и Джинтра! Они уже поговорили с Таданари? Быстро. Хотя мы с Иньярой минут двадцать по саду гуляли...

Становись против Аливи, говорит. Да, остальным братьям всегда стоит определённых неудобств поединок с младшим — он левша, и подстроиться под него не всегда получается.

Джин была одета, как и парни — в свободные песочного цвета брюки и серую рубашку, на спине уже промокшую. Судя по тому, что Каони и Ронли тяжело дышали и обливались потом, она их хорошенько погоняла. Такой довольной физиономии я у неё ещё не видела.

Адори, кстати, не видно. Наверное, отсыпается опять.

Мы с Иньярой остановились возле старой яблони и принялись украдкой наблюдать за происходящим. Девушка во все глаза смотрела на Джинтру.

— Эта девушка... — тихо проговорила она. — Кто она? Она меня встретила, когда я пришла...

— Это Джинтра, — ответила я. — Племянница Таданари.

— Племянница? — переспросила Иньяра. — Так это тот его родственник, о котором все говорят?

— Да, — подтвердила я.

— А она... так же сильна, как и имари Таданари? — глазки Иньяры заблестели.

— Да. И она тоже владеет целительством. Не знаю, насколько совершенны её навыки, но она уже многое умеет.

Иньяра завистливо вздохнула. Что-то мне подсказывает, что она захочет подружиться с Джинтрой. А уж что из этого выйдет — время покажет. Что самое забавное, Иньяра как раз относилась к тому типу женщин, которых Джинтра терпеть не могла — холёные, высокомерные и высокородные. Только вот она сама теперь тоже высокородная.

Тем временем Джин нас заметила. Хищно оскалилась — и перехватила меч в левую руку.

Аливи, уже показавший полную расслабленность и уверенность, отшатнулся. Остальные братья замерли и жадно уставились на сестру. Такого от неё явно никто не ожидал.

Чего греха таить, я тоже поразилась.

Владеет обеими руками? Этот, как его, амбидекстр? И левой, и правой?

— А имари Таданари узнал что-нибудь о своей семье? — спросила Иньяра, наблюдая за поединком Джинтры и Аливи.

Последний не растерялся — он давал достойный отпор, хотя и было видно, что его обескуражило умение новообретённой сестры управляться левой рукой так же хорошо, как и правой.

— Ооо, думаю, вскоре до тебя дойдут такие слухи, что волосы дыбом встанут, — хихикнула я.

Иньяра с непониманием воззрилась на меня.

Да-да, я уже предчувствую ажиотаж вокруг имён Таданари и Джинтры. Род Гинтаро, давно истреблённый по царскому указу... Хорошо, что наши сыновья принадлежат к Кайто. Их не должен коснуться скандал, который наверняка разразится в скором времени.

Но всё же хорошо, что Таданари удалось всколыхнуть уже давно похороненную историю. Пусть будет нелегко с этим жить, но жить в неведении ещё сложнее.

И тут Каони нас заметил. Он тронул за плечо Ронли, и оба поспешили к нам. Тарри тоже присоединился к братьям. А Джинтра и Аливи были слишком поглощены поединком, чтобы обращать внимание на остальных.

Насколько я помню, Каони и Ронли не знакомы с Иньярой. Это Тарри и Аливи успели засвидетельствовать ей почтение на том ужине.

Тарри разулыбался и тут же отвесил поклон Иньяре. Та растаяла, улыбнулась в ответ, и они обменялись приветствиями.

— Ронли, Каони, позвольте вам представить — имара Иньяра, дочь имари Нахарими, — любезно сказала я.

Заметила при этом, как завис Каони.

Снова пошёл обмен приветствиями, при этом Иньяра явно смущалась от пристального, неподвижного взгляда моего третьего сына. Я с ней согласна — это невежливо, в конце концов. Однако мне кажется, или в душе Каони что-то происходит?

Ронли же держался спокойно и вежливо.

— Что вас привело к нам? — учтиво спросил он.

— У нас с имарой Анойей был незаконченный разговор, — с очаровательной приятностью ответила Иньяра. — Теперь мы его закончили.

— Мама, может, присоединишься к нам? — воодушевлённо спросил Тарри и кивнул на площадку.

— Ой, нет, только не сейчас, — замотала я головой. — Чуть позже.

— Пожалуй, мне пора. Имари, — Иньяра поклонилась парням. — Спасибо, что выслушали меня, — теперь поклон мне. Щёки девушки снова порозовели.

— Надеюсь, наши семьи сохранят добрые отношения, — ответила я с улыбкой. — Я жду тебя, брата и отца в гости.

— Благодарю. Мы тоже будем рады вас видеть.

— Каони, проводи имару Иньяру...

— О, не стоит, я запомнила дорогу...

После того, как девушка скрылась между деревьями, Каони ещё с полминуты пристально смотрел ей вслед. Ронли с подозрением косился на брата.

— Как она похожа на Нелину... — выдохнул наконец Каони.

Ронли прищурился и тоже посмотрел туда, где проходила Иньяра.

— Ничего общего, — бесстрастно сказал он, прислонившись плечом к яблоне.

Я была согласна со старшим. Я ведь уже вспомнила Нелину, её внешность, характер. Не похожи они с Иньярой. Ну совсем.

Каони раздражённо глянул на брата.

— Всё-таки провожу, — буркнул он и побежал в сад. Догонять Иньяру.

Ронли покачал головой.

С площадки донёсся разочарованный возглас Аливи и смех Джинтры. Кажется, кое-кто потерпел поражение.

ЭПИЛОГ

— ...Дая, котёнок мой, иди ко мне!.. Не хочешь?.. У сестрёнки на коленках лучше?..

Джинтра показала мне язык, когда Адая отвернулась от меня, и погладила малышку по тёмным длинным кудрям.

Моей долгожданной девочке, Адае, исполнилось уже два года. Мы назвали её в честь сестры Таданари, этой вне всякого сомнения достойной женщины. У дочки золотые глаза отца и мои каштановые волосы. Она вырастет красавицей. Мы устанем отбиваться от предложений брака, когда ей исполнится семнадцать.

А я... я стала бабушкой. А Дани — дедушкой.

"Внучка... дайте подержать внучку! Дани, отойди... дайте подержать..."

Тамея родила. Роды убили бы её, если бы не вмешательство Джинтры — её магия исцеления спасла и дочку, и Тамею. Тарри за время родов обзавёлся седой прядью — так боялся за жизнь жены и дочки. Слишком долго и слишком тяжело добивался он этого брака, чтобы вот так потерять Тамею.

Интересно получилось: племянница младше тёти всего на год! Нидарине сейчас годик, Адае два. Настала пора девочек в нашей семье!

Каони удалось сойтись с Иньярой Сэйдхо. Мечта моего отца и имари Нахарими сбылась — наши семьи объединились. Только уже через наших детей, и что самое важное — их никто не неволил. Они сами решили быть вместе. В итоге наши с имари Нахарими намерения совпали — дети поженились по любви, а мой несостоявшийся жених всё-таки занял место третьего мастера воды в Круге. Карьера Кагари была спасена.

Адори и Шалира тоже готовились к свадьбе, которая должна состояться через месяц. Однако в один момент, когда всем стало известно, из какой семьи произошёл Таданари, родственники Шалиры чуть не отказали нам, но, когда все улеглось, дали добро.

Ронли вернулся в школу и продолжил преподавание — там как раз не хватало учителя-водника, и Ронли пришёлся как раз ко двору. Аливи тоже изъявил желание стать учителем, но для этого ему нужно сдать экзамен, и теперь он усиленно готовится, а Таданари с Джин ему помогают.

Джинтра, кстати, стала первой женщиной в Круге. Более того, стала первым мастером целительства — это место ей любезно уступил Таданари. Не хочу вспоминать, сколько нападок им пришлось вытерпеть за эти три года. Разумеется, никто не хотел принимать женщину в Круг. Сразу же потребовали смещения Таданари с поста Центра — он его занял сразу, как только окончательно вернулся в Круг. После продвижения Джин его стали обвинять сначала в кумовстве, потом в интригах против существующего порядка, а потом и в заговоре против царской власти. Последнее особенно всколыхнулось, когда все узнали, что они с Джинтрой принадлежат к роду Гинтаро, некогда впавшему в немилость и стёртому с лица земли. Сразу же подняли старые записи, нашли упоминания, вспомнили ту историю с царевичем и его любимой — и сделали вывод, что Таданари захотел устроить всем тёмную и отомстить за предков. Конечно, хорошей жизни нельзя было ждать ни ему, ни Джинтре.

Я, честно, поразилась силе их характера. Таданари откровенно веселился, наблюдая за вознёй мастеров, а Джинтра кривила губы. Царь поначалу был насторожен тем, что вернувшиеся с острова Сакран представители забытого рода будут мстить за устроенную его прадедом резню, но Таданари удалось убедить царя в своих добрых намерениях и безусловной преданности. Конечно, было бы наивным полагать, что его и Джинтру оставят без присмотра. За ними наблюдали, за каждым их шагом, но их не в чем было упрекнуть. И я не сомневаюсь, что с ними расправятся по первому же приказу монарха, стоит Дани или Джинтре вызвать хоть какое-то сомнение в своей честности.

Таданари также спросил сыновей, готовы ли они вступить в возрождённый клан. По правде говоря, парни сначала сомневались, ибо всё это было слишком неожиданно. Потом на сторону Таданари перешёл сначала Ронли, а потом Адори и Тарри. Каони решил остаться в семье Кайто — как обычно, в противоположность братьям. Как ни странно, Аливи тоже решил остаться в моем клане. Теперь у обеих семей есть будущее, тем более что имари Хагири перегорел спустя месяц после возвращения Таданари. Здесь тоже действовала традиция: "О покойных либо хорошо, либо ничего". Если честно, с утратой отца мне даже и не захотелось плохое вспоминать. В памяти остались только добрые воспоминания. За исключением дуэли с Ронли.

А вот за разрешение на брак благодарна. Наконец-то мы с Дани чисты перед ликом Света.

Кстати, Умиса сразу же после нашей свадьбы переехала с мужем обратно в Шахано. Как она объяснила, муж просто захотел вернуться в родные места. Сентиментальность, свойственная этому возрасту. Что поделать.

Навалилась ещё одна проблема, только уже на весь Круг — протест гильдии лекарей против целительства. Ведь развитие целительства и обучение ему всех желающих менталистов означало потерю заработка и влияния для лекарей. Теперь Круг занимается урегулированием этого вопроса. Я так чувствую, что дело обернётся жёстким ограничением деятельности целителей, но ведь это только начало пути. Доверия к новой магии пока мало как со стороны магов, так и со стороны простых людей. Новшества никогда не приживались быстро.

Как и предрекал Таданари, я начала потихоньку забывать свою жизнь в другом мире. Своего тамошнего детства я уже почти не помню, и мне от этого больно. В связи с этим золотые глаза Таданари с недавних пор загорелись новой жаждой исследования. Он подключил Джин к поиску пути в другой мир, и они много времени проводили над книгами и обсуждениями возможного портала. Разумеется, эти идеи не покидали стен нашего дома, но безумными их никто уже не называл. Получилось же у Таданари с целительством! Значит, не стоит теперь говорить, что у него не выйдет с межмировым порталом. Мало ли?

К исследованию также подключились Ронли с Адори. Я тоже планирую поучаствовать в этом, но боюсь, что от меня будет мало пользы. Ну, зато хоть какой-то вклад внесу.

Джинтра, кстати, так и не задумалась о замужестве, что неудивительно. Правда, второй мастер земли сначала попытался как-то поухаживать за девушкой, но, не встретив ни тени взаимности, обратился напрямую к Таданари, мол, не планирует ли тот выдать замуж племянницу. Дани разулыбался и сказал, что он с распростёртыми объятиями встретит достойного зятя, если Джинтра сочтёт его таковым. "Знаете, если я буду её неволить, как это принято, то боюсь, что не останусь в живых", — со смешком сказал он. А если учесть, что Джин остаётся равнодушной как к мужчинам, так и к женщинам, влюблённому придётся здорово постараться, чтобы связать свою жизнь с такой сильной барышней.

Таданари не беспокоился насчёт будущего Джинтры. Он ждал её собственного выбора, даже если этот выбор — гордое одиночество.

— Адая, а ко мне на ручки хочешь?

— Аливи! — восторженно пискнула дочка и начала слезать с колен Джинтры.

Брат подхватил сестрёнку на руки и слегка подкинул.

— Осторожнее! Аливи! — выдохнула я.

— Мам, всё хорошо! — он с улыбкой прижал прижал к себе Адаю.

Почему-то Аливи сильнее всех привязался к Адае, хотя остальные братья тоже души не чаяли в сестрёнке. Он был готов целыми днями играть с ней, укладывать спать, кормить и гулять. Мне кажется, что из него получится прекрасный отец, когда он женится.

За эти три года женственные черты почти исчезли из облика Аливи. Теперь это очень красивый юноша из рода Кайто, на которого засматриваются все девушки: и магессы, и простые. Осталось только дождаться его свадьбы.

Ронли, кстати, пора бы последовать примеру Каони и избавиться наконец-то от ярма вдовца. Двадцать восемь лет уже парню. Впрочем, я не настаиваю и не надоедаю ему.

— Джин, родная, пора в Круг.

В гостиную заглянул Таданари.

За эти три года он отпустил волосы, и теперь они достигали пояса. Ему очень шло. Адая очень любила дёргать папу за косу, а папа в ответ начинал щекотать дочку. В такие моменты в доме становилось очень весело.

Джинтра со стоном завалилась набок.

— Не хочуууу... — протянула она.

— Первый мастер целительства должен быть в Круге, даже если на дворе конец света! Будущего второго мастера это тоже касается!

Эти слова предназначались мне.

Да, Таданари задался целью сделать из меня второго мастера целительства. Говорит, что моей магии вполне на это хватит. Ох, боюсь, что Круг погонит Таданари взашей, если при таком Центре места всех трёх мастеров достанутся женщинам!

Я пискнула — меня подхватили и закинули на плечо.

— А ну поставь меня на ноги! — возмутилась я. Хорошо, что тут только Аливи с Адаей и Джинтра!

— Джин, у тебя полчаса! — сказал Таданари и пошёл со мной к двери.

— Нет, лучше час! — донеслось задорное вслед.

— Ну опусти меняяя! — взмолилась я.

— Неа.

Его ладонь со всей силы и с громким хлопком встретилась с моей попой.

— Ай!

Подло! Больно! Чтоб тебя!

Ну ничего, у меня есть возможность отомстить...

— Ш-ш-ш-ш... ааааууу...

Да, я ответила тем же!

— Чтооо?! Тебе можно, а мне нельзя? У тебя, между прочим, так здорово пружинит, что удержаться невозможно! Да опусти же ты меня!

— Пружинит, говоришь?..

Я так чувствую, что кое-кто опоздает на заседание Круга. А ведь невежливо заставлять мастеров ждать, даже если ты Центр!

Сейчас в моей жизни всё слишком хорошо, чтобы так просто позволить кому-то это разрушить. И я верю, что все вместе мы преодолеем какие угодно трудности и напасти: и пристальное внимание царя, и недовольство лекарей, и возможный провал в исследовании... Мы преодолеем.

* * *

Проснулась я оттого, что подушка какая-то слишком жёсткая. Я поёрзала на кровати, повернулась так, эдак, а потом, разлепив глаза, додумалась сунуть руку под подушку. Она ведь жёсткая, а не вся кровать!

Достоевский Ф.М. "Игрок".

Что?! Откуда?!

Резко села, тупо глядя на книгу в руке.

Неужели...

Таданари добился успеха?!

КОНЕЦ