Добро пожаловать домой, мама

Мою мать он не подозревал в излишней разговорчивости — ей было опасно распространяться о таком. Мало ли откуда узнала?

Дани угрюмо посмотрел на меня.

— Кто я.

Теперь Таданари с утроенным рвение взялся за поиски. Даже не стал чинить препятствия козням, которые другие мастера ему подстраивали. И я поняла, что Дани собирается надолго покинуть нас. И Круг, и сыновей, и меня.

Разумеется, мне было обидно, но я решила, что ни в коем случае не буду творить Дани преград на этом пути. Просто не посмею. Не имею права. Это для него слишком важно. Он мне не простит, если я как-то помешаю ему.

Однако он медлил. Я со дня на день ждала его исчезновения, но он не торопился уходить.

Больше всего меня убивало то, что я не могу ничем помочь. И в глубине этой беспомощности лежал самый обычный страх. Если на Дани так взъелись, то он наверняка разворошил осиное гнездо, и лезть в него... было страшно.

Очень страшно.

Меня очаровывала сила Таданари. Невыносимо привлекала его гениальность. Даже насмешливый и временами высокомерный нрав не убивали во мне привязанности и восхищения. Теперь же я расстанусь с ним невесть на сколько.

Потом я поняла, почему Дани тянет с уходом.

— Ты знаешь, куда и зачем я иду, — сказал он с печалью в голосе.

Молчание.

Действительно, по мою душу могут прийти и потребовать ответа на вопрос: "Куда делся ваш любовник, имара Анойя?"

Любовник. Не муж.

Всё правильно.

Ну ладно я, Свет со мной. Это же может отразиться на парнях и Нелине!

Эх, мама зачем ты мне рассказала...

Я сначала предложила рассказать всё сыновьям, чтобы тоже были готовы, но Таданари покачал головой с таким выражением лица, что я поняла — плохая идея.

И тут у меня возник в голове план. Я ничем не могла помочь Таданари. Хоть так постараюсь.

Дани смотрел на меня, как на умалишённую.

Да, я предложила экте. Проклятие. Оно лишит меня сознания на целый год и отнимет память после пробуждения, но так, чтобы Таданари смог вернуть её, когда потребуется.

Моя амнезия смогла бы уберечь и Таданари, и наших парней от опасности и расспросов со стороны Круга. Которые, кстати, так и не воспоследовали. Хотя, если считать имари Хагири за представителя Круга, то были. И хорошо, что мимолётные и короткие. И ненастойчивые.

Таданари долго отказывался от такого шага, говорил, что я спятила, что это ухудшит положение, что это бессмыслица...

Я сказала, что полностью доверяю ему. Если он боится причинить мне вред — пусть отгоняет страх. Я не стану его потом винить. И даже ту историю с Уми прощу. И поверю. Только и ты доверься моему плану.

И действительно, Таданари неохотно, но всё же принял мою идею. Я хотела пойти к сыновьям, чтобы всё рассказать, но Таданари удержал меня.

— Они же возненавидят тебя... — нахмурилась я.

— Пусть. Так будет даже лучше.

Да, мы недавно поругались с Дани, только причиной была не ревность, а целительство. Этот временами безрассудный гений в один момент решил всё-таки перейти от теории к практике. А я пообещала себе, что не потерплю этого и в весьма недовольном тоне высказала Таданари своё отношение к его экспериментам. Дани только устало прикрыл глаза и покачал головой.

Парни всё это слышали и чуть ли у виска пальцами не крутили.

Хорошо.

Пусть они считают эту глупую ссору причиной экте. Пусть. Это для их же блага. Меньше знаешь — дольше останешься в живых.

Рука у Таданари дрожала. И была ледяной.

До этого ему не требовалось ни растирать ладони, ни касаться головы человека, чтобы провести ментальное действие.

В этот раз он кончиками пальцев дотронулся до моего лба. И я провалилась в долгое забытье.

Весь этот поток пронёсся в голове за пару-тройку мгновений. А после него — откат. Я успела успокоиться, снова разрыдаться, в отчаянии порвать Таданари воротник, снова успокоиться. Сейчас я лишь изредка вздрагивала, а ладонь Таданари ободряюще похлопывала меня по спине.

Не то, чтобы мне было больно от воспоминаний. Слёзы... это не горе. Это — избавление от навалившейся тяжести.

— Как ты? — участливо спросил Дани.

— Плохо, — шмыгнула носом я. — Совсем плохо.

— Ещё бы, — меня прижали к себе. — Поспишь? Боюсь, что ты можешь сознание потерять...

— Нет, — упрямо покачала я головой. — Не до сна. Мне нужно поговорить с отцом.

— Имара Анойя, может, всё-таки поспите? — раздался за спиной обеспокоенный голос Джинтры.

— Сказала же, не могу и не хочу, — едва ворочая языком, возразила я. Хотя голова раскалывалась, да. Как будто в неё молнией шарахнуло.

Тяжко это — уместить в памяти сразу две полноценные жизни! Как тяжело...

Я отодвинулась от Таданари и помассировала виски.

Рядом с кроватью прямо на полу сидела Джин. Рядом с ней и позади неё расположились парни и со страхом, беспокойством и интересом смотрели на меня. Каони слегка привстал и открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не позволила.

— Выйдите все, пожалуйста. Мама, останься.

Думаю, если бы Таданари не встал и не прошёл к двери, мою просьбу бы пропустили мимо ушей. А так следом за Дани потянулись все: сначала он сам, потом сыновья. Аливи при этом опасливо оборачивался раза три, пока не скрылся за дверью. Как будто я на него со спины напасть собираюсь.

Со мной осталась мама.

— Иди сюда, — она протянула руку к моей голове, но я отклонилась.

— Нет, — возразила я. — Сама справлюсь. Я уже всё помню. Ты мне скажи вот что...

Мать заметно напряглась.

— То, что наговорил мне отец, что он чувствовал... это правда?

Мама поджала губы.

— Да, правда. Увы.

Я ощутила холодок в ладонях.

— Думаю, для тебя не станет неожиданностью то, что я от этого не в восторге? — пробормотала я.

— Не станет, — невозмутимо отозвалась мать.

— И как ты к этому отнеслась? И относишься? — спросила я. — Ты вообще любила отца хоть когда-нибудь?

Мать отвернулась. Её пальцы неторопливо теребили вынутую из волос шпильку с перламутровым цветком вишни.

— Глупый вопрос, — изрекла она. — Как я могу к этому относиться? Конечно, плохо. В самом начале, когда я только заметила, у меня была мысль добиться развода и забрать тебя в свою семью, но... я не решилась. Это уже неважно. Я его не любила. Я всю жизнь любила другого человека.

— Кого?! — встрепенулась я.

Мама тяжко вздохнула и сжала в пальцах шпильку.

— Имари Амиоли.

— Что?!

Этого я не ожидала. Совсем. Чего угодно, кого угодно. Но не этого.

Ведь никаких предпосылок не было! Мать ни разу не давала заподозрить себя в изменах или даже во влюблённости не то, что в имари Амиоли, с которым они на людях ни разу не виделась, да вообще ни в кого из мужчин!

Ай да мама...

— А как и где вы познакомились? — решила поинтересоваться я, не особо надеясь на успех.

Мама слегка улыбнулась.

— Он был намного старше меня, — ответила она. — Мне было семнадцать, ему — тридцать. Ты знаешь, какую клятву нарушила твоя тётя Олина? — взгляд матери похолодел.

Я покачала головой.

— Она поклялась, что никому не расскажет о нашей связи, — продолжила имара Тариша. — Но не удержалась и разболтала имари Хагири. Мы ещё тогда не были женаты, но были помолвлены. Я ей этого не простила.

Руки матери сжались в кулаки.

— Ты до сих пор на неё злишься?

— Я злюсь не на неё, а на её поступок. Я знаю, что она не со зла, а просто не уследила за языком. Но за всё в этой жизни нужно платить. Она заплатила. Я думаю, что чувства имари Хагири к тебе — это моя расплата за обман и связь с имари Амиоли. Вот так.

Мама, оказывается, фаталистка.

— Это ты же от него узнала про Джинтру? — спросила я.

— Да, — кивнула мама. — Случайно прочитала его мысли. Сорвалась. Уверена, он не хотел, чтобы кто-то, кроме него, об этом знал...

— Если бы не ты, Таданари не узнал бы о ней.

— Узнал бы, — твёрдо возразила мама. — Непременно бы узнал, только чуть позже. Ты же сама теперь это понимаешь.

Я вздохнула.

Ну да, понимаю.

— А можно как-нибудь Олине помочь?

В открывшихся воспоминаниях открылось и моё отношение к Олине. Я знала, что её лишили сил из-за клятвопреступления, но кого именно она предала, я не знала. Я пыталась общаться с ней на равных, ведь она моя тётя, но она эти попытки пресекала.

Вообще я поразилась, сколько недоразумений от меня скрывали ещё тогда. Вот, например, мама не называла мне причину наказания Олины, хотя я и спрашивала и у неё, и у отца. Они отговаривались тем, что её проступок слишком гнусен, чтобы о нём рассказывать. Олина тоже показала себя могилой, из которой ни слова не вытянешь. Потом я утратила интерес к этой тайне.

А тут вон оно что...

С высоты моей жизни как Авиловой Киры многое показалось чудовищным — впрочем, я и до сего момента поражалась многим здешним вещам. Однако с высоты жизни меня как Анойи Кайто... Всё было так, как надо. Хотя даже Анойя Кайто не всегда соглашалась и принимала заведённые устои. Она, то есть я, не отказалась бы от навязанного брака и не пошла против семьи, будь она как все.

— Ты поэтому тогда нам помогла? — спросила я, осенённая догадкой.

— Да. Ты собралась решиться сделать то, на что не решилась в своё время я, — мать изобразила нечто похожее на улыбку.

-Ты хотела убежать?

— Хотела. Но не решилась. Я на многое в жизни не решилась. Ты оказалась смелее, хоть и была младше.

— Скорее глупее, — хмыкнула я.

— Может, и глупее, — не стала спорить мать. — Но тебе удалось, а мне нет.

— Без твоей помощи ничего не вышло бы.

— Вышло. Тебе бы моя помощь не понадобилась, — мама прикрыла глаза.

Голова всё гудела, но уже меньше, чем сразу после воспоминаний.

Надо же, все воспоминания заняли около трёх секунд, а такое чувство, будто я заново прожила целую жизнь. По сути, так оно и было. Пробуждение от забвения — это, считай, второе рождение. Только взросление во сто крат ускоренное.

Таданари говорил, что жизнь Киры я забуду рано или поздно. Останется воспоминание о воспоминаниях. То есть сами события сотрутся, однако я буду помнить, что когда-то у меня была другая жизнь.

Мама помогла мне одеться, потому что меня шатало, и ей приходилось придерживать моё бренное тело, чтобы оно не полетело на пол в изнеможении.

— Мне нужно поговорить с отцом, — пробормотала я, стоя перед зеркалом. — Мне нужно всё с ним решить...

— Да как же ты в таком состоянии разговаривать будешь? — возмутилась мама. Она достала откуда-то украшенную резьбой пудреницу из тёмного дерева, и кисточка запорхала над моим лицом, скрывая бледность и круги под глазами.

Надеюсь, во время разговора с отцом не упаду в обморок.

Так, иду вроде ровно. Уже хорошо.

Нет, сейчас я не могу послушать мать, которая идёт следом и старательно отговаривает меня не мучить себя. Если не сделаю сейчас, буду потом жалеть.

Дорогу в коридоре мне преградил Таданари.

— Где мой отец? — спросила я.

— Я бы не хотел, чтобы этот разговор состоялся.

Я приподняла бровь.

— Я хочу, чтобы он состоялся. Именно сейчас. Пропусти меня. А лучше проводи. Где имари Хагири?

Таданари не ответил. Только в уголках губ затаилась горечь.

— Пошли.

Имари Хагири нашёлся в гостиной. Он неторопливо перелистывал страницы какой-то книги и даже не заметил сразу, что я вошла. Его глаз с интересом воззрился на меня, только когда я встала прямо перед ним.

Отец немного помолчал и спросил:

— Как ты?

— Не очень хорошо, — ответила я. — Нам бы поговорить...

Имари Хагири устало откинулся на спинку дивана.

— Вспомнила всё?

— Вспомнила.

— Жаль.

— Очень.

Я села рядом с отцом.

Тот отложил книгу и посмотрел вдаль.

— Прогуляемся? — внезапно предложил он.

Я удивилась и насторожилась одновременно.

— Не бойся. Мы просто погуляем по Таэро, — усмехнулся отец. — В этих стенах из нашего разговора ничего хорошего не выйдет.

— Ммм... ну пойдём.

Отец встал и протянул мне руку. Я, на миг растерявшись, оперлась на неё и пошла следом.

В дверях нас ждал Таданари. Какими взглядами они обменялись с отцом... брр.

Перед выходом из дома Олина принесла накидку. Отец забрал её и собственноручно покрыл ею мои плечи. От его мимолётного прикосновения кожа покрылась мурашками. Меня передёрнуло.

Иннуи словно бы насмехался — его свет сегодня был слишком, непростительно, неприлично ярок. Для меня. Зато другие жители Таэро радовались, улыбались, весело болтали. Некоторые кланялись, но только мне — на имари Хагири, казалось, никто не обращал внимания.

Что происходит?

— Отец? — с нажимом вопросила я.

— Что такое, родная?

— Почему люди не выказывают тебе уважение, как обычно?

Отец молча предложил мне руку. Я, недолго думая, положила ладонь под его локоть, при этом не сводя испытующего взгляда с его лица.

— Я теперь для них не существую, — отозвался он со смешком.

— То есть?

— То есть на дуэли я атаковал не того, — бесстрастно ответил отец.

— Как не того? А кого? Ты же должен был сражаться с Ронли!

И тут вспомнились слова мамы: "Твой отец — кретин".

— А на кого ты напал? — с подозрением спросила я.

— На имари Таданари.

Мои пальцы крепко сжали его руку.

— Зачем?

— Минутное помешательство.

— Что значит помешательство? Какое ещё помешательство?

— Я не мог простить ему возвращения. Вот и всё. Слухи расползаются быстро... думаю, либо Джинтра, либо имари Онэри постарались, а может, и оба сразу. Но это неважно. Теперь я обесчещен до конца своих дней, и он наступит очень скоро.

— То есть как скоро?

Вопроса, почему обесчещен, я теперь задавать не стала. Теперь я вспомнила дуэльный кодекс.

От свежего воздуха стало немного легче, но голова всё равно болела. На неё свалилась непосильная ноша — удержать воспоминания сразу о двух жизнях. Причём телесно это ощущалось так: воспоминания о жизни здесь были тяжелее, и голова клонилась то вбок, то на грудь, то назад, а воспоминания о жизни там казались куда легче, и шум в ушах отступал. Не знаю, с чем это может быть связано, с эмоциями ли, с объёмом ли, с насыщенностью ли, но что есть, то есть.

Просить Таданари или мать о ментальной помощи не стану. И отклоню все их предложения. Сама справлюсь, тем более что уже сама в состоянии.

Я отпустила руку отца и размяла пальцы. Прикоснулась к виску и глубоко вздохнула, на миг отринув все воспоминания и мысли. Конечно же, я остановилась — на ходу подобное проворачивать сложно.

Пяти секунд внутренней тишины и ручейка магии из пальцев хватило с лихвой — тяжесть ушла, хотя ощущение нереальности происходящего и осталось.

Как здорово, что я теперь могу сама магичить!

Я мотнула головой и открыла глаза. Отец стоял рядом и тактично молчал.

Я снова взяла его под руку.

— Я чувствую, что близится перегорание, — ответил отец, как ни в чём не бывало. — Мои дни действительно сочтены. Думаю, это и есть ещё одна причина помешательства — я стал чрезмерно вспыльчив.