Добро пожаловать домой, мама

Что делать-то теперь? Как быть? Как объясняться с Дани, с родителями, с роднёй жениха? Как... как можно избавиться от беременности, чтобы и вреда не было, и боли не было?

При мысли о том, что стоит избавиться от ребёнка, я залилась слезами и забилась в тихой истерике. По-хорошему, это единственный правильный выход. А как ввести в заблуждение мужа, Уми подскажет.

Нет.

Не могу.

Я этого не сделаю. Я не прощу себе.

Что же тогда делать?!

Как я могла так вляпаться?! Почему чай не подействовал?

Главное — успокоиться. Слезами и паникой горю не поможешь. Да, именно горю.

Первым делом надо рассказать Дани. Он должен что-нибудь придумать. А пока... пока живот ещё плоский, буду вести себя, как обычно.

И, как назло, отец отменил в тот день урок и зачем-то позвал меня с собой в город. Прогуляться. Там как раз ярмарка. Акробаты выступают, жонглёры, танцовщицы на углях. Всё бы ничего, но до этого отец ни разу не снисходил до такого, даже когда я просила.

Ну ладно, мне несложно ответить на приглашение. Принарядилась, волосы уложила, за щёки себя пощипала, чтобы румянец был. И пошла.

Лучше бы я этого не делала.

— ...Забери меня отсюда! Я так не смогу! Пожалуйста, забери... — во всё горло рыдала я, судорожно вцепившись в рубашку Таданари.

Тогда я выложила всё. Рассказала про нежданную беременность, про то, что не знаю теперь, что делать... и про отца.

Пока я восхищалась акробатами и танцовщицами на канате, пока я с удовольствием поглощала сладости, забыв о горестях, отец тянул время, чтобы во всём сознаться.

Сознаться в любви ко мне. Любви не как к дочери, а как к женщине.

Попросил за эти слова прощения. Сказал, что если бы не признался, то сошёл бы с ума. Сказал также, что не собирается ни на что претендовать, ведь я всё-таки его дочь... И всё в таком роде.

Я предпочла скрыться в толпе, когда мы вышли из оплетённой жимолостью беседки — такое в центре Шахано всё-таки встречается. Отец тогда отвлёкся и поздоровался с кем-то, а я этим воспользовалась.

Слава Свету, Дани оказался дома!..

...В мою комнату зашла мама и торопливым шёпотом сказала, чтобы мы с Дани немедленно перекинулись телепортом в Таэро, в дом бабушки Алиоры — он как раз пустует...

Я не сомневалась, что мама рано или поздно узнала бы о моём положении. Из-за особенностей её ментальной магии она часто срывалась на чтение чужих мыслей и чувств, а отец её удерживал, чтобы не заигралась. И вот наступил момент, когда контроль отца соскочил, и я для мамы стала раскрытой книгой.

Что ж, побег и Дани предложил, когда с горем пополам успокоил меня и успокоился сам — лёгкая истерика случилась и с ним, когда я в слезах и соплях сообщила о своём положении. Только он предложил бежать чуть ли не на край света, мама же велит в Таэро... Надо срочно связаться с Дани.

Он идею воспринял, только по-своему — в Таэро мы так и не попали. Зато мы попали в столицу, Нагаисо — в это время как раз шли разговоры о том, чтобы перенесли заседания Круга из Таэро на новое место, а именно в главный город Сизарии, но потом они поутихли, ибо слишком мало людей выступило за слом традиции. Однако по какой-то причине спустя неделю мы телепортнулись в Таэро. Почему — Дани не объяснил, но я догадывалась, что он почувствовал опасность.

А в Таэро... в Таэро, в доме бабушки Алиоры нас уже поджидали. Отец поджидал.

Я знала такое выражение лица: предельно спокойное, но в глазах такой огонь, что впору на месте рассыпаться пеплом.

— Моя бесстыжая дочь с моим внебрачным внуком... — скривив губы, проговорил отец. — Не думал я, что так получится...

— Имари Таданари, — обратился отец к Дани. — Вы-то, я прошу прощения, чем думали?

А вот всё последующее я предпочла бы не вспоминать.

Помню, что упала в обморок. А когда очнулась, отца уже не было.

В следующий раз я увидела его с чёрной повязкой на правом глазу и ужаснулась. Таданари после моего гневного вопроса скупо пожал плечами и сказал: "Слегка повздорили". Ну ничего себе слегка!

Больше отец со мной не общался. По крайней мере, напрямую. Было одно письмо, в котором он уведомил меня, что все мои дети будут принадлежать роду Кайто. Таданари не возражал.

Я узнала, с кем связалась. Мне довелось соединить свою жизнь вот как раз с человеком, который не знает семьи. Даже её имени не знает.

Сначала я не могла с этим смириться, потом пришлось. Таданари рассказал мне о своём намерении отыскать хоть какие-то крупицы сведений о своей семье.

Я была потрясена, когда узнала, что, оказывается, Дани до десятилетнего возраста совершенно ничего о себе не помнит. Помнит только, что очнулся в доме имари Амиоли, первого мастера воздуха. Когда его начали расспрашивать, кто он, откуда взялся и почему устроил шторм в портовом городе, он понял, что помнит только своё имя, свою магию и что-то отрывочное из глубокого детства. Ещё он откуда-то знал, что означают слова "Круг" и "мастер стихий". А ещё у него были татуировки уже в десятилетнем возрасте, хотя их обычно наносят в четырнадцать. И даже когда человек взрослеет, они не теряют форму, что удивительно. Но растягиваются, да, только красиво растягиваются, как надо.

Ещё Дани припомнил, как впервые надел ученическую робу. Первый мастер воздуха определил мальчишку в магическую школу с общежитием — мастеру отдали руководство этой школой, и она считалась заведением для одарённых.

Однако Дани и там всех переплюнул. Всех одарённых из одарённых. И прыгнул на два класса вперёд. А потом ещё на класс вперёд. Неприязни и зависти он тогда отхватил изрядно, но выстоял. После того, как он отучился, его сразу же определили в наставники малышей.

Малышня своего юного учителя слушалась и даже не думала хулиганить, визжать и бить друг друга, когда он находился поблизости. Таданари это льстило, ведь он ничего особенного не делал, чтобы навести хоть какую-то дисциплину — всё получалось само собой. Хотя вполне возможно, что мелкие боялись его именно из-за маски.

Маска же сия стала эдакой... ммм... епитимьей за разрушение порта Огаиро. Но эту меру наказания избрал для него имари Амиоли, а Таданари потом для себя решил, что не станет показывать лицо другим людям до тех пор, пока не узнает что-либо о своей семье. Однако он своё обещание нарушил, когда я осмелилась дёрнуть за завязочку...

Пожениться нам не позволили — отец позаботился, чтобы во всех Храмах нам отказывали в браке без разрешения старших родственников. Требования Храма были абсолютно справедливы, потому что без участия родителей, старших братьев и сестёр, бабушек и дедушек дела брака не делались никогда. Посему неважно, какие посты занимал Таданари и из какой семьи происходила я — ежели родители не дозволяли, брак не заключался.

Я же не собиралась умолять отца отменить запрет. Гордость играла не на шутку. Как это называется — жить в блуде?! Отлично! Будем жить в блуде! Я слишком люблю этого человека, чтобы обращать внимание на какие-то там запреты!

Беременность моя протекала хорошо. Правда, иногда пугало, что ребёнок в животе начинал так сильно пинаться, что мне казалось, будто он вот-вот вырвется наружу. Однако Олина, которая перебралась со мной в этот дом, заверила, что так бывает.

Наверное, я, как и все мои ровесницы, мечтала сначала о сыне, а потом уже о дочке, чтобы старший братик защищал сестричку. Молодая была, романтичная.

В положенный срок на свет появился Ронли. Я не помню, как рожала. Помню, что легко. А боль... я её забыла. Наверное, и не стоило было её помнить.

Первая мечта сбылась — родился первый сын. Долго гадали, на кого же он похож. Глаза однозначно достались от меня — такие же светло-карие, а вот чёрные как смоль волосы... неизвестно от кого. В моей родне что по матери, что по отцу не было брюнетов. Сделали вывод, что кто-то из предков Таданари был черноволосым. Уж меня-то подозревать в измене было по меньшей мере глупо.

Когда Ронли исполнился год, Таданари исчез на месяц. Конечно, не внезапно — он сказал, что хочет наведаться в Огаиро. Он надеялся найти хоть какую-нибудь зацепку, которая позволила бы ему понять, кто его родители, куда они делись и что тогда произошло.

Сначала мне не хотелось его отпускать, потому что боялась появления отца в его отсутствие. Он, чтобы успокоить меня, оплёл дом такой мощной охранной сетью, что никто, кроме него и Олины, не мог зайти в дом. Ну, исключение он сделал для моей подруги Уми, которая в этот месяц стала для меня чуть ли не единственной связью с внешним миром, так как Дани запретил мне выходить на улицу во избежание, так сказать.

Умиса боялась моего любимого, а вот моего сына просто боготворила. Сама она ещё не успела стать матерью, ибо вышла замуж за три месяца до рождения Ронли. Судя по тому, что до меня не дошло никаких слухов о скандале в их семье, ей всё-таки удалось убедить мужа в своей девственности при отсутствии таковой. Молодец Уми, ничего не скажешь. И ей повезло — муж в ней души не чаял. Влюбился, бедняга, в кудрявую рыжуху с крупными передними зубками. Меня всегда поражала её буйная рыже-красная шевелюра. Как она с ней управляется?

Я была ей благодарна, что она не оставляла меня в этот месяц. Я не могла винить Таданари в том, что он так сильно хочет найти родных или хотя бы узнать о них что-нибудь. Это было бы свинством с моей стороны. Правда, мне было бы очень больно, если бы он вдруг бросил меня ради другой девушки, и я боялась, что он не вернётся именно по этой причине.

Однако Дани возвращался снова и снова. И после возвращения забирал у меня сына и целый день носил его на руках. Даже мне не отдавал.

Настроение его после возвращения чаще всего было подавленным. Ему не удавалось что-либо выяснить о том кораблекрушении, если оно, конечно, было. Не удавалось выяснить о событиях, предшествовавших тому шторму — все говорили, мол, ничто не предвещало беды. А потом ни с того ни с сего раз — и налетело. Потом стало ясно, что это магический шторм.

Ничего нового.

Чай снова не подействовал. В один прекрасный момент я опять забеременела. До этого действовал долго — я узнала более действенный рецепт. И он работал. Целых два года. До поры до времени.

"Ну, теперь-то точно будет девочка!" — с уверенностью думала я.

Только вот судьба надо мной подшутила. Ещё один сын.

Ах, да, нас всё-таки оставили в покое. Вернее, не осмеливались вмешиваться. Таданари был всем нужен, и никто не рисковать припоминать ему этот поступок.

Я слышала, что у отца начались проблемы из-за моей выходки. Крупные проблемы. Вторым мастером огня он так и остался после Таданари, но в месте Центра Круга ему отказали. В Храме также начались неприятности.

Да, мне было стыдно, очень стыдно. По сути, я сломала отцу всю карьеру. Но я не могла не чувствовать лёгкого удовлетворения. Я не забыла его слов, и они до сих пор приводят меня в трепет при малейшем воспоминании о них.

Мама часто навещала нас. Как я догадывалась, втайне от отца. К внукам она отнеслась очень тепло, и я вздохнула с облегчением. Винить она меня ни в чём не собиралась, хотя и довольно жёстко упрекнула в ветрености и излишнем потакании чувствам. Впрочем, после этого она сказала фразу, которая меня потрясла.

— Ты сделала то, на что я когда-то не осмелилась, — сказала мама с улыбкой, полной печали.

Как я ни пыталась добиться от неё подробностей, у меня ничего не вышло, и эта тайна матери не давала мне покоя ещё много лет.

Если честно, то мне хотелось войти в Круг. Таданари говорил, что я не самая слабая, на третьего мастера огня вполне бы потянула. Жаль, что женщинам туда путь закрыт. Каким бы гением женщина ни была, самое большее, что ей светит — это место учителя. Собственно, поэтому многие девушки изо всех сил старались пробиться в учителя.

Мне это не светило — разве можно брать в учительницы женщину с репутацией, как у меня?

По правде говоря, иногда я жалела, что поступила так со своей семьёй и со своей жизнью. Уверена, имари Нахарими, будучи моим мужем, не запретил бы мне стать учителем. Теперь же...

— Ладно, демон с ним, с учительством! — с чувством сказала я. — Буду учить своих, дома!

Правда, сильно поучить Ронли мне не удалось — Дани выявил у него водную магию, а я, как огневик-менталист, ничего не могла поделать. С Адори проще — он проявлял недюжинные способности к менталистике, и я могла со спокойной душой участвовать в его обучении.

Я не знаю, что не так с моими детородными способностями, но их нельзя было заглушить ни отварами, ни порошками, ни особыми благовониями. Я была в шоке, Дани тем более. Нет, я была совершенно не против детей, особенно если это будут дочки, но не в таком же количестве!

После рождения Каони пришлось смириться с тем, что я подобна крольчихе и рано или поздно понесу снова. В удовольствии тоже не хотелось себе отказывать, посему травки пить я не перестала. Они всё-таки помогали, хоть и немного. Они хотя бы позволяли мне не залетать спустя три месяца после родов.

Дани продолжал искать родню. Он подозревал, что кое-кто из Круга может знать или догадываться о том, кто он, но не торопится при этом делиться с ним догадками. Он думал также, что имари Амиоли, который нашёл его в тот злосчастный шторм, тоже что-то разведал, и теперь почему-то молчит.

Я сомневалась в том, что кто-то из Круга (за исключением имари Амиоли) может что-то знать. Я, например, вообще не припомню рода, который бы татуировал свои руки кленовыми листьями. Более того, клён повсеместно считался деревом очень неоднозначным. Полагали, что клён приносит несчастье дому, рядом с которым растёт. Но при этом считалось хорошей приметой, если кленовый лист упадёт на голову. Посему не догадываюсь, какая семья взяла на себя смелость сделать клён своим родовым знаком. И даже не знаю, чего больше стало в моей жизни с появлением Дани, горя или счастья?

Наверное, всё-таки счастья. А горе... его можно пережить.

Мечте о дочери не суждено было сбыться. В двадцать шесть лет я родила последнего сына, Аливи, причём всю эту беременность я вела себя совершенно ненормально. То, что называют "беременным мозгом", настигло меня только в этот последний раз. Я изводила Таданари беспричинными слезами, внезапными взрывами хохота, ревностью и невообразимыми вкусовыми предпочтениями. Ну разве нормально требовать среди ночи с человека, чтобы он прямо сейчас принёс мне десяток змеиных яиц?! Нормально, потому что до смерти хочу змеиных яиц! Именно змеиных и именно сырых!!!

— Свет, Вечное Сияние, если это не дочь, то я не знаю, что сделаю! — в ужасе бормотал Таданари.

Таданари не придумал ничего лучше, как увернуться от подушки и скрыться за дверью, заперев её снаружи и оставив меня в слезах одну-одинёшеньку.