|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Время — как треснувшее зеркало
(роман о былом)
Единственная форма вымысла, в которой реальные характеры не кажутся неуместными, это история. В романе они отвратительны.
Оскар Уайльд.
Что сказать мне в начале? Гудит голова,
Разбегаются мысли и тают слова,
Ненароком ломается голос...
Нелегко говорить, чем живу я сейчас —
О банальном, о вечном, забавном подчас —
Но клянусь: не совру ни на волос.
Ллансар. Из сб. "Частная жизнь".
Воздух, земля, вода и огонь — это просто и понятно. Но время — дело иное. Странная это стихия.
Одни говорят: время — точно река, никогда не текущая вспять. Другие уподобляют его великому Змею, кусающему собственный хвост. Стрела, летящая из тёмного прошлого в неизвестное будущее. Пылающее Колесо — и горящий позади Мост. Широкое полотно с узорами судеб, ветер, заметающий следы событий, призрачная плоскость на Тропах Сна... Вектор ветвления последствий...
Но по сути всё это — лишь удобные образы, не больше. Маски времени, говорящие об истинной его природе не лучше и не глубже, чем об истинной природе человека говорят его настроения. Смотри: вот он весел, а вот печален; вот он в недоумении, а вот в ярости. Но что есть человек? И что есть время? С ответом не поспешишь — а поспешишь, так ошибёшься.
Впрочем, маски тоже бывают полезны.
Один мой... хороший знакомый писал: все люди и все миры лишь скользят по краю времени, страшась по-настоящему углубиться в суть самой загадочной из стихий. Ещё он писал, что время едино, но имеет свойство отражать в себе и через себя меньшие проявления первичной Силы. И не любил (да и сейчас не любит) называть четвёртую эпоху истории Новым временем или эпохой Покоя. У него наготове своё, не менее обоснованное название: эпоха Осколков.
Что ж, сделаем последний шаг! Сделаем — и поглядим на время нашей эпохи мира Фаэрн так, как смотрят
на
сквозь
в
разбитое зеркало...
Часть первая. Охота на нечисть, или
История одного города.
1
Первый осколок. Улица. Ночь.
Для глаза, однако, не так уж темно. Над лабиринтом проулков и тупиков, над площадями и крышами задремавшего Эрдау сияет, брошена в звёздную пыль, Большая Луна — Эн'Сайа. Она кругла, как циферблат часов на Сизой башне, ярка, как хорошая лампа.
Отблески голубоватого света лежат на стенах, ставнях, решётках, на чуть выпуклых камнях мостовой, всё ещё немного влажных после вечернего ливня, отражаются в лужицах воды и иногда — в оконных стёклах верхних этажей. Тишина, обнимающая город, в меру тепла и слегка сыровата. Ни духоты, ни вони нет в воздухе, пахнущем недальним морем. В такое время, если не клонит в сон, выйти из дома и прогуляться — самое милое дело.
Вот тишину мягко потеснил негромкий перестук каблучков. Легко одевшаяся — лето! — молодая девушка идёт по мостовой. Лунный свет ласкает стройную фигурку и улыбку беспечного веселья. Цок, цок-цок, взгляд, вздох-взмах — как часть танцевального па. Журчащий голос без особых причин принимается выводить приглушённую быструю мелодию — одну только мелодию, без слов. Поймаешь краем уха — заслушаешься, выглянешь в окно — залюбуешься... Хороша нимма в лёгком платьице и туфлях на тоненьких каблучках. Хороша! Только некому любоваться ею и улыбаться при звуках её голоса некому тоже: кварталы кругом добропорядочные, живущие в них, все как один, видят седьмые сны. А сама нимма не оглядывается и не видит, что шевельнулось у ней за спиной — там, где секундой раньше не было ничего.
Не то полусвет, не то полутень, неверное, расплывчато-бесшумное... Стремительный бросок, влажный звук, шорох...
И холод. Край осколка времени.
На зазубринах его — кровь.
Другой осколок. Та же улица, та же ночь — лишь Эн'Сайа опустилась пониже. У лежащего на камнях неподвижного тела встал патруль, городская стража. Вернее, стоят трое стражников, беспокойно поглядывая по сторонам, а четвёртый склонился над лежащим телом для осмотра.
— Что с ней? — спрашивает самый рослый из тройки стоящих. Голос у него гортанный, звучный. Начальственный.
— Мертва, — отозвался тот, который осматривает тело. — Причём очень странно мертва, сказал бы я.
— Как именно "странно", Дэльм?
— Слишком холодная. Точно пару часов в ледяной воде остывала.
Тревога во взглядах загустела.
— Магия?
— Не знаю. Не возьмусь судить. Но смерть наступила не от раны и не из-за болезни. В таком возрасте не болеют. А если и болеют... Гляньте только на её одежду, на руки! Нет, она явно росла в зажиточной семье, а значит, частенько наведывалась к целителю. Болезнь как причину смерти можно, таким образом, отбросить. Так, ну-ка поглядим... Точно. Вот тебе раз!
— Что там ещё?
Дэльм осторожно приподнял левую руку мёртвой. На тонком запястье блеснул металлом искусно сработанный браслет.
— Вот это — не просто безделушка. Это щит-амулет... Был.
— Ты уверен?
— Вполне. Как и в том, что теперь амулет мёртв.
Трое стоящих вновь переглянулись. Один из них, невысокий, зато необычно широкоплечий, выдохнул:
— Значит, действительно магия! И сильная!
Дэльм помолчал.
— Возможно, — сказал он. — Возможно, Груан... но — не обязательно. Если амулет был связан с нею, он мог умереть и после гибели своей хозяйки. Только вот я плохо представляю себе подобное. Разве что яд — быстродействующий, очень сильный... много ли мы знаем об ухищрениях Бьющих-из-Тени?
Рослый стражник многозначительно кашлянул, и Дэльм быстро закончил:
— Либо убийца-профессионал, либо магия. Причём магия серьёзная, а не просто направленный удар или заурядное проклятье.
— Ясно, — припечатал рослый. — Груан!
— Да, старший?
— Вызывай дежурного мага.
Вопросом в воздухе повисло непроизнесённое: а почему никто из дежурных магов ничего не почувствовал сам?.. Широкоплечий кивнул, отошёл в сторону и достал жезл связи. Сжав его в кулаке, беззвучно зашевелил губами.
Стражник, осматривавший труп, встал.
— И зачем её понесло на улицу? — Вздохнул он, глядя на мёртвую. — На свидание шла?
— Похоже на то, — глухо откликнулся рослый. — Юная совсем... была. И кому она могла помешать?
— Выясним, — впервые открыл рот четвёртый стражник. Воздух проходил в его горло с трудом, шипя и хрипло присвистывая. — Выясним... и достанем эту мразь!
— Хорошо бы, — снова вздохнул Дэльм. — Только...
— Опять ты за своё! — фыркнул старший патруля. — Кончай туману наводить, и без того на душе косо. Никуда виноватым не деться. Если нимму заколдовал какой-нибудь варл, вставший на тёмный путь, маги стражи его прищучат. Если убийца сам из прирождённых... ну, на этот случай можно просить и получить помощь у лордов. А что касается Бьющих-из-Тени, то тебе ли не знать, что они тоже могут быть пойманы! На худой конец, если даже исполнитель ускользнёт, мы достанем его нанимателя.
Сделав паузу, рослый стражник закончил:
— А если нимме не повезло нарваться на целителя-халтурщика, то с ним без нашего участия разберутся коллеги по гильдии.
— Верно говоришь. Прямо-таки вино в горло льёшь. И был бы я помоложе... или ты, Бартис, постарше...
Старший патруля поёжился и открыл было рот, но его опередил хриплоголосый:
— Боишься, Дэльм.
— Да. Боюсь. И очень хотел бы, чтобы мои догадки остались лишь домыслами. Но тридцать с лишним лет назад я уже видел несколько похожих на эту смертей... поэтому мне страшно.
— Брось, — сказал рослый, Бартис, гоня из голоса постыдную дрожь, — Ведь в тот раз лорд Ниддона...
Дэльм помолчал, не говоря ничего, и Бартис, умолкнув, принялся грызть ногти.
Твёрдая и гладкая грань — край осколка времени.
...И третий осколок рядом с ним.
В залитый лунным светом переулок опускается высокая человеческая фигура. Ноги опираются на пустоту внутри летучего кольца; неподвижные складки долгополого плаща-тапара стекают с высохших, слегка сутулых плеч, а в отставленной руке, узловатой, точно корень горной сосны, белеет тонкий и гладкий посох.
Черты лица явившегося мага растворялись в бледно-голубых сумерках, но Дэльм и так узнал Велаура Скитальца. А узнав — обрадовался. В обществе Велаура он чувствовал себя свободнее, чем рядом с другими прирождёнными, работавшими в городской страже. В отличие от большинства своих коллег, Скиталец сам избрал нынешнее занятие и видел в нём не только тягостную, нудную, а зачастую и грязную повинность. Эта причина была не единственной, определявшей питаемые Дэльмом чувства, но о других причинах стражник инстинктивно старался думать поменьше.
Кольцо опустилось наземь. Пристукивая по мостовой посохом, маг двинулся в сторону четвёрки стражников, машинально уступивших ему дорогу. В трёх шагах от мёртвого тела Велаур остановился и поприветствовал всех четверых одним кивком.
— Так, — сказал он тихо. — Девушка от пятнадцати до двадцати, из обеспеченных, найдена на этом месте не более десяти минут назад в том же состоянии, что сейчас. Пульса, дыхания и видимых физических повреждений нет, причиной смерти, предположительно, явилось отравление либо магическое воздействие высокого порядка. Особо отмечена необычно низкая температура обнаруженного тела и сломанный щит-амулет. Ещё что-то существенное?
— Нет, вэй, — откликнулся старший патруля. — Больше ничего.
— Кто провёл первичный осмотр?
— Я, вэй Велаур.
— А, Дэльм? Хорошо. Что можешь добавить по поводу этого случая?
Стражник на секунду замялся.
— Да в общем... Меня насторожила температура тела ниммы.
Велаур хмыкнул.
— Осторожничаешь? И правильно. Что ж, поглядим...
Поставив свой посох поближе к мёртвой, маг засветил на его верхушке шар белого огня. Чистый и яркий свет безжалостно вытащил из темноты седину спадающих до плеч волос и густую сеть морщин на лице Велаура — темноглазом, узком, не то чтобы равнодушном, а просто абсолютно спокойном. Отпустив посох, оставшийся стоять и светить как бы сам по себе, маг опустил голову и посмотрел на тело у своих ног.
Просто посмотрел, не более.
Дэльм — единственный в патруле Бартиса, обладавший заметным, хотя и никогда не развивавшимся сознательно магическим талантом — чувствовал полное отсутствие эха творимых заклятий и недоумевал тем сильнее, чем больше затягивалась странная пауза. Почти против воли Дэльм тоже посмотрел вниз, на мёртвую.
Под лучами магического огня она выглядела иначе, чем в бледных лучах Эн'Сайа. Прежде всего потому, что яркий свет вернул ей краски. Теперь было видно, что платье на нимме — с белыми вставками среди светло-зелёной, почти салатного оттенка ткани. Волосы — густой мёд с золотистым отливом, глаза — молодая листва под чернью длинных ресниц. Годами ближе к пятнадцати, чем к двадцати, кожа бархатистая, как у ребёнка...
Кожа? Дэльм вгляделся, боясь поверить — и похолодел, заметив, насколько она бледна. Лёгкая тень румян на щеке ниммы казалась яркой, как трупное пятно. А губы были и вовсе синими.
— Что скажете, вэй? — нарушил молчание Бартис. Велаур покачал головой и начал совершать пассы над лежащим телом и вокруг него, закрыв глаза. Стражники ещё больше подались в стороны, с почтением глядя на таинственное действо, а Дэльм ощутил наконец дрожь потоков энергии, сопровождающую плетение заклятий. Иные из форм попроще он даже смутно узнавал — не так, как узнают ранее виденное, а скорее как знакомый запах или как фактуру предмета, до которого уже случалось дотрагиваться.
Наконец маг вздохнул и открыл глаза, опершись на свой посох. Кашлянув, Бартис спросил:
— Что вы узнали, вэй?
Морщинистое лицо старика повернулось на голос.
— Я узнал, что подозрения Дэльма были справедливы. Это убийство, а не несчастный случай. И убийца — не человек, а существо из разряда высшей нечисти. Говоря точнее — вампир.
Над переулком словно сгустилась тень.
— Но что нам доложить лейтенанту, вэй? — выдавил рослый.
— Что доложить? Этой ночью, через два с четвертью часа после заката, на улице Трёх Палок района Склонов произошло убийство девушки, тело которой было обнаружено вами тогда-то и при таких-то обстоятельствах, вынудивших вас вызвать дежурного мага, засвидетельствовавшего то-то и то-то. По окончании патрулирования доложите лейтенанту ночной смены именно так. И добавите, что своим решением и на законном основании я, Велаур Скиталец, изымаю это дело из ведения городской стражи. Сообщение о случившемся вместе с телом жертвы я доставлю непосредственно лорду Согаррана.
Повинуясь жесту Велаура, убитая девушка всплыла над мостовой и опустилась на его протянутые руки. В этот миг она ещё сильнее походила на большую сломанную куклу.
— Постойте, вэй! — спохватился Бартис, когда маг уже поворачивался к летучему кольцу. — А как её звали? Откуда она родом, где жила?
— Зачем тебе знать это?
— Как — зачем? А родственники? Надо же сообщить...
— Сообщать никому не нужно, — бросил Велаур, двинувшись дальше.
— Почему? — крикнул Бартис в спину уходящему магу — не пытаясь, впрочем, ему помешать. — Кто она такая?
Тут Дэльма осенило — да так, что волосы на голове встали дыбом.
— Заткнись! — прошипел он старшему патруля. — Оставь его!
— Да почему, провалиться мне на месте? — повторил рослый тише и гораздо злее, обратив на Дэльма далеко не кроткий взгляд. Но Дэльм, упорно глядевший на мыски своих сапог, промолчал.
Меж тем Велаур Скиталец встал в центр летучего кольца и вместе со своей ношей взлетел вверх, быстро затерявшись в ночном небе. А на плечо Дэльма опустилась тяжёлая мозолистая рука.
— Давай, не томи, — проникновенно сказал Груан, придвигаясь ближе. — В чём тут дело? Кто была та нимма?
— Кирна, — сказал Дэльм, продолжая глядеть в землю.
Трое других стражников поверх его головы обменялись недоумёнными взглядами. Имя как имя, не частое и не редкое...
— Кирна?
— Полное имя — Кирна Велаур. Дочь Скитальца. Его дочь, ясно?
...Улица. Ночь. Лунный свет и тишина.
Край третьего осколка.
2
То было безмерно тоскливое и мерзкое место. Но я был обречён оставаться в нём.
...Бесцветное, полностью вылинявшее небо. Ни облачка, ни солнца, ни лун, ни звёзд — и никаких отличий дня от ночи. Вечные фиолетовые сумерки. На земле — сушь и смерть. Полные и безраздельные. Ни зверя, ни птицы, ни единой живой былинки. Даже насекомых, каких-нибудь мух или тараканов — и тех не найти, хоть землю рой от усердия. Правда, местами из серой крошащейся почвы торчат скелеты деревьев и кустов с облезающей корой, а под ними валяются скрюченные трупики листьев. Реже встречаются скелеты животных, птиц и людей. Особенно людей. Когда почти целые, когда — фрагментарные, в виде рёбер, черепов, позвонков, фаланг пальцев и прочих элементов. Все эти детали как бы призваны напоминать, что жизнь здесь была, причём не так уж давно. Была... да только вся вышла. Даже я присутствую здесь не вживе, а как лишённая тела тень, как бесконечно одинокий призрак. Мои чувства и моя душа прикованы к этому жалкому огрызку существования, куда более отвратительному, чем честное небытиё. Я брожу, бессильный и неуязвимый для царствующего вокруг запустения, между осыпающихся холмов, между разваливающихся домов, между унылых берегов пересохших рек, проплывая над белыми костяками издохших рыб и бурыми клоками хрупких даже на вид водорослей — мёртвых, мёртвых, мёртвых, как и всё остальное. Нет ни дня, ни ночи, ни света, ни тени. Только бесцветное небо сопровождает меня всюду, куда бы я ни двинулся. Небо — да ещё давно знакомый запах. Он один стократ хуже всего остального в этих владениях тихого распада, ему даже трудно подобрать достаточно сильное определение. И он колом застрял во мне, как тухлятина в горле, этот навеки проклятый запах... вернее, вонь. Будь у меня желудок, меня бы стошнило от неё. Но желудка у меня нет. Хуже того: у меня нет даже рассудка, который мог бы помешаться, нет разума, который мог бы спятить — и сбежать из реальности в бредовые иллюзии. Но такой путь для меня закрыт. Всё, что я имею — чувства, обладание которыми не доставляет мне ни малейшей радости, да ещё куцее, способное только мучиться сумеречное сознание...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
