Магия грёз 1 и 2

А Джарм, подумав, заблокировал своё устройство связи и полностью сосредоточился на видениях во льду.

Ана Соллей покачнулась, точно от внезапного порыва ветра. Сеть фиолетовой тьмы со страшным, хотя и негромким, треском лопнула, обратясь в рой уже совершенно чёрных точек. Вампир поплыл к верледи Синтара — грациозно, словно с ленцой, но быстрее сокола, падающего на добычу. А та взмахнула руками: тоже как бы неспешно, с видимой натугой. Точки, оставшиеся от сети, исчезли. Внутри овоида появилось чёрное пятно, взорвавшееся пучком острых пронзительно-синих лучей. Вампир снова скорчился, словно от боли, но даже не замедлил рывка. Только когда Ана выхватила свой меч и рубанула по налетавшему овоиду (время сильнее прежнего замедлило смену мгновений, позволив увидеть краткий высверк окутавшей клинок ауры) — только тогда нечисть отпрянула, уходя от верледи и её оружия.

Воспользовавшись этим, Ана Соллей снова приняла одну из поз Повеления, нацеливая остриё своего оружия на вампира, зависшего в дюжине локтей от неё. Губы её зашевелились, призывая аспекты неких Сил увеличить мощь нового заклятия. Но камень в серебре обруча-концентратора не успел вспыхнуть от напора исходящей сквозь него энергии, да и перечисление Имён не было завершено, когда из легчайшей дрожи воздуха, выдающей присутствие нечисти, соткались два человеческих силуэта. Прозрачных, словно нарисованных разведённой акварелью. И сменившихся парой вполне материальных человеческих тел...

ДВУХ тел?!

Джарм Фарни так изумился, что не сразу осознал ещё один ошеломляющий факт. Простенький такой фактик.

Вампир исчез.

Заклятие левитации — один из простейших способов не дать упасть предметам тяжелее воздуха. Но не единственный.

Прервав перечисление, Ана обратила уже накопленную Силу на локальное удвоение реальности, а затем — на её инверсию. "Лицевая" часть мира — то есть вся Вселенная вместе с Фаэрном, ночным Эрдау и ясным звёздным небом полнолуния над городом — исчезла. В восприятии Аны осталась только сотворённая ею мгновением раньше "теневая" часть мира. Маленькая и весьма ограниченная часть, состоящая из накрытого туманным куполом пятачка сухого песка. Кроме создательницы и скудного антуража в теневой реальности присутствовали двое людей, инвертированных в неё по воле мага вместе с некоторым количеством воздуха. Не задумываясь о том, чему её движения соответствуют на "лицевой" части мира (что всё равно не имело ни малейшего практического значения до тех пор, пока новосотворённый мирок сохранял стабильность), верледи бросилась к рухнувшей в песок паре инвертированных.

Оба не шевелились. Один, сражавшийся с вампиром адепт, лежал ничком, едва не уткнувшись носом в песок. Выглядел он, особенно для магического восприятия, весьма скверно. Верледи наверняка тут же вплотную занялась бы его состоянием, прежде чем со всей возможной поспешностью доставить к профессиональному целителю, имеющему опыт реабилитации после нанесённых магией повреждений...да, обязательно занялась бы. Если бы не изменения, происходившие с его соседом.

Этот последний, раскинувшийся на спине и невидяще уставившийся в зенит, таял. Иного слова и не подберёшь. На нормальное разложение трупа, пусть даже и ускоренное в сотни тысяч раз, это не походило никак. Плоть разбухала на глазах, становясь полупрозрачной, и неудержимо растворялась в ничто — в мёртвых вероятностях потенциального бытия. Притом, что (совершенно отчётливо сознавала Ана) это не было эффектом действия какой-то мощной магии, а скорее уж результатом её, магии, внезапного исчезновения.

Верледи не любила ускользающие от неё загадки. Да и какой достойный своего имени маг их любит? Почти инстинктивно она попыталась удержать от распада хотя бы часть мёртвого тела. Платой за попытку стала резкая судорога боли и хоровод чёрно-синих снежинок в глазах. Бой с нечистью дался ей недёшево, куда дороже, чем казалось ещё секунду назад. Но, несмотря на сильное истощение, усилие всё же принесло свои плоды. Хотя мягкие ткани трупа растворились в невероятности до конца, его кости всего лишь рассыпались горсткой праха. Череп же, за вычетом нижней челюсти, не поддался распаду вовсе — только почернел и приобрёл антрацитовый блеск. Осторожно коснувшись его пальцами свободной левой руки, верледи поморщилась и невольно сильнее сжала пальцами рукоять меча. Но не отступила. Подняла череп, вытряхнула из него песчинки и прах рассыпавшихся костей, повернула так и этак... Вздрогнула, нахмурила брови и повернулась к незнакомому адепту, опуская руку с черепом. Нет, упорное биение Силы ей не почудилось.

Причём Сила эта, в отличие от адепта, была правнучке Каттана знакома очень хорошо.

Вложив меч в ножны и бросив череп обратно на песок — ничего, уж теперь-то никуда не денется! — Ана склонилась над незнакомцем, переворачивая его на спину. При виде артефакта, прилепившегося к его груди, верледи кивнула сама себе. Да и первое впечатление не обмануло: внешне, чертами лица, адепт тоже затрагивал некие глубинные струнки в её памяти. Что-то недавнее... и, кажется, кого-то похожего она видела на гравюре в одном из томов необъятной "Истории" Шедар-Викнейского института фактографии... а может быть, и нет. Ане в данный момент вовсе не улыбалось ворошить глубокие слои своей памяти, выясняя истину. Тем паче под рукой имелся менее трудоёмкий способ извлечения информации, способный к тому же дать куда более интересные результаты.

Без труда подавив слабый шепоток совести, верледи сосредоточилась и выслала мягкий зондирующий импульс в сторону беспомощного адепта, желая узнать, с кем или чем судьба свела её на сей раз.

...сначала, как когда-то, пришли запахи. Только теперь они говорили существу куда больше, чем в прошлый раз.

Свои ноты в палитру запахов вносили лён свежих простынь, крашеные не ранее двух месяцев назад оконные рамы, вощёный паркет и слабый, но чёткий аромат каких-то курений — скорее всего, мульфок-масла с алхимическими добавками, которым в хороших гостиницах три-четыре раза в году травят насекомых. Были в этой палитре и три полосы запахов, стоящих особняком, если о запахах можно так сказать. Во-первых, пахло едой: хорошим обедом из нескольких блюд и всем, что к таковому обеду прилагается, вплоть до ароматизированных салфеток. Во-вторых, пахло находящейся поблизости женщиной или, скорее, девушкой: организм взрослеющий пахнет не так, как вполне зрелый, если ваш нос достаточно чувствителен, чтобы уловить разницу. Девушка была совершенно здорова, но изрядно утомлена и пренебрегала духами, но не мылом. Наконец, существо улавливало свой собственный запах. И запах этот ему не нравился, ибо в нём можно было найти не только пренебрежение мылом, но и усталость, граничащую с истощением, и даже серьёзную болезнь — правда, миновавшую свой пик.

После обоняния вернулись и другие чувства. Однако они лишь добавили красок в уже сложившуюся картину. Льняные простыни, то есть их запах, предвещали кровать, в которой существо лежало в своей верхней одежде (хорошо ещё, что без обуви). Запахи истощения и болезни, в свою очередь, были прологом к звукам неглубокого дыхания и ускоренного, но ослабленного в сравнении с нормой сердцебиения. Кроме них, невдалеке были слышны иное дыхание и иной пульс — ровные, уверенные, хоть и у самой границы слышимости. А вот других звуков не было слышно вовсе, даже очень слабых... и это, определённо, было тревожным знаком.

Существо открыло глаза и село на кровати.

Она с удобством устроилась в кресле рядом с обеденным столом. Я моментально вобрал массу деталей, касающихся неё. Рост, вес, телосложение, цвет волос, глаз, кожи, черты лица, одежда... этих деталей с избытком хватило бы на казённое описание внешности, равно как и на хороший, написанный в реалистической манере портрет.

Но куда важнее деталей было общее впечатление.

Левая рука, небрежно лежащая на рукояти меча. Полная неподвижность, словно у хищной птицы, змеи или притаившейся в засаде кошки — а не так-то просто хранить полную неподвижность, даже непринуждённо развалясь в положении "полулёжа". Мнимая отрешённость с примесью благодушия, написанная на худощавом, неуловимо "остром" лице. Взгляд из-под полуприкрытых век — взгляд не просто внимательный, а сосредоточенный на моей скромной персоне с почти пугающей интенсивностью...

Я не знал её. Однако постарался бы ни в коем случае не становиться у неё на пути, даже пребывая в наилучшей физической форме. Эта нимма была опасна. Тот факт, что биологически ей было около семнадцати-восемнадцати лет, ничего не менял. Тот факт, что значительной Силы в ней не чувствовалось — тоже.

— Здравствуй, — сказала она. Голос глубокий, выразительный, спокойный... а точнее, прекрасно контролируемый. Голос, который расскажет не больше, чем лицо, с успехом способное заменить подвижную, "текучую" маску. И который никогда не выдаст того, что хозяйке этого голоса будет угодно утаить.

— Да, здравствуй, — Повторила нимма. — Самое подходящее пожелание в твоём положении, не правда ли?

Киваю.

— Благодарю за доброе слово, госпожа...?

— Ана Соллей. Лучше просто Ана, без "господ". Садись за стол и ешь. Целитель велел тебя накормить, так что я взяла на себя смелость заказать обед в номер. А кормят тут неплохо, сама недавно убедилась.

Особого выбора у меня не было, и я встал, чтобы пересесть. Значит, меня осматривал целитель? Ой, как скверно...

Спрятать эту мысль.

Но ведь я не вымыт и не переодет. Уж не морочит ли мне Ана голову, говоря о целителе? Но если так — зачем?..

Спрятать и эту мысль.

Я осторожно сел, опираясь одной рукой на край стола, а другой — на спинку стула. И задал естественный, просто-таки напрашивающийся вопрос:

— Тут — это где?

— Гостиница "Пилигрим", Гиблый подъём, 27, номер 8-5. Оплачен тоже из моего кармана.

Не много ли упоминаний о деньгах?.. Значит, мы в Парящих Кварталах. Учтём.

— Откуда такая заботливость, Ана?

— В основном — из любопытства.

— Но почему...

— Стоп. Расспросы потом, сначала — обед. То, что доктор прописал.

Я послушно беру ложку, снимаю крышку с тарелки супа и приступаю к еде. Сытость, как известно, не прибавляет ни лёгкости телу, ни живости уму. Ана явно жаждет иметь побольше преимуществ в предстоящей беседе (а что беседа вскоре будет — тут не надо быть пророком). Впрочем, если целитель действительно осматривал меня и сообщил ей перед уходом о...

Стоп. Поразмыслим об ином.

Только сперва...

Нарочно не заботясь о точности и чёткости движений — пусть Ана видит, что я действительно сильно нездоров и не так опасен, как на деле: пара скрытых преимуществ не повредит и мне — я осторожно изучаю атмосферу в комнате с помощью иных чувств. Как я и думал, мёртвая тишина царит здесь неспроста. К обычным заклятьям кто-то недавно (и довольно искусно) добавил новые. Теперь за пределы комнаты 8-5 может вырваться эхо далеко не всякой магии. Нижние и средние уровни Сил перекрыты не хуже, чем в лаборатории Раддайка... почти так же хорошо, как моим неведомым союзником была ограждена к закату площадь Кавиррат. Что же до стац-заклятия, приглушающего идущий с улицы и из соседних номеров шум, то оно изменено так, чтобы не пропускать никаких звуков вообще. Ни в номер, ни из номера. Полная изоляция... тоже, кстати, средство давления на психику, и средство сильное.

А вот кто отвечает за все эти штучки? Ана? Хотя Силы в ней я по-прежнему почти не чувствую, но её самоконтроль ни в чём не уступит моему. Ничего не прочесть у неё в сознании, как ни обостряй чувствительность: всё укрыто за "плотным" и "гладким" экраном, собранным из множества микроблоков. М-да. Такая нимма вполне способна, не меняясь в лице, а сверх того — не выдав себя дрожью ауры, метнуть в глаз своего соседа за столом хлебный нож, подхватив его с того же стола. И притом не успеешь моргнуть, как всё кончится...

Впрочем, я тоже так могу. Легко.

А если того потребует Задача — сделаю.

Первое блюдо кончилось. Отодвинув пустую тарелку, я поставил перед собой второе и продолжил работать челюстями, не забывая усиленно работать головой. Как я вообще угодил в объекты гостеприимства этой опасной молодой ниммы? Я дрался с вампиром, почти умер, потом попытался проникнуть разумом в его суть и, быть может, взять нечисть под контроль... а в итоге пришёл в себя — уже здесь. Дела... В голове не удержалось и тени воспоминаний о происшедшем. Оно, в общем, понятно: если моё тело в событиях никак не участвовало, то и запомнить ничего не могло. Кроме ласковых "присосок" вампира, пивших мою витальную энергию — но, на моё счастье, так и не допивших.

Значит, придётся обращаться к иной памяти. Только, разумеется, не сейчас. Пока обстановка не прояснилась, пока напротив меня сидит эта жутковатая нимма... нет, не сейчас.

Но всё же интересно было бы знать, что именно со мной стряслось. Любопытство в этой области — такая штука, ради которой можно и должно уделить моей собеседнице немного времени. Хотя бы для того, чтобы узнать: где сейчас талисман Каттана? Уж не вернулся ли он к Раддайку, грешной душе? Трудненько будет выцарапать его назад, если так... И туго мне придётся, если этот варл и дальше станет пускать стрелы мне в спину. Так что в любом случае придётся ещё с ним разбираться — только вот как?

...Из напитков на столе были: три сорта лёгкого вина, каждый в бутылке особой формы, графин с сиреневым соком (или не соком?), обычная вода в стакане под маленькой салфеткой и добрый литр кипятка в металлическом термосе. На этом-то изобилии Ана меня и подловила.

— Феак, тизорм, глесс?

— Что-что?

— Феак, тизорм или глесс? Что ты будешь пить?

Я пожал плечами и взял стакан с водой, сбросил салфетку, слегка прилипшую к краям... Не успел я донести его до рта, как "вода" зашипела и начала голубеть; запахло кислым.

— А как же осадок?

— Не понял.

— Раз ты пьёшь глесс, добавь осадка, — Сказала Ана. — Или забыл?

— Вроде того.

Она указала пальцем на штуковину, сначала принятую мной за солонку.

— Возьми на кончик ножа, насыпь в раствор. И побыстрее, или вкус будет уже не тот. Катализ близок к завершению.

Я взял и насыпал. Жидкость взбурлила, мутнея. Секунд через десять на дно начали опускаться крупные хлопья бело-голубого цвета. Запахло кисловато-сладким. Говоря по чести, все эти метаморфозы начисто отбили у меня желание пробовать чёртов глесс, чем бы он там ни был. Равно как и феак с тизормом. Я поставил стакан на стол и уставился на Ану. Она чуть улыбнулась.

— Забыл, как готовят глесс. Ну и ну. Откуда ты взялся, если не помнишь таких вещей?

Я промолчал. А что я мог сказать? Я и сам не знал, откуда взялся.

— Забыл, значит, — Сказала Ана вполне спокойно. — А как насчёт имени? Или ты и своё имя "вроде того"?

— Нет. Я Ларвис.

Иногда неосторожно сказанное слово имеет очень долгие последствия. Да-да. Очень долгие и значительные.

— А дальше?

— Просто Ларвис, без господ и ниров... Ана. Уж раз ты с самого начала взяла такой стиль беседы, не будем его менять.