Магия грёз 1 и 2

Так вот, с незначительными поправками стиля речь верледи могла сойти за отчёт о проделанной работе, и чем дальше, тем больше я убеждался в том, что её слова предназначены не столько для нас троих, сколько... для кого? Это было не более чем интуитивное заключение, но заключение довольно стойкое. Я не мог его проверить, но не мог и проигнорировать.

Что же до реакции двух других свидетелей красноречия Аны, она казалась мне довольно вялой. (Иначе монолог куда больше напоминал бы диалог — но чего нет, того нет). Бинис и Парс не пытались как-то вклиниться в её логические построения, ввернуть едкую реплику... даже изобразить молчаливую насмешку. Похоже, они копили силы и аргументы для продолжения спора, ожидая, когда верледи "выдохнется", и одновременно пытаясь, как я, понять, какую скрытую цель имеет её многословие. Парс, ко всему прочему, легчайшими касаниями мысли исследовал заклятие Аны. Наверно, искал в нём какие-то скрытые лазейки. Но я бы поставил медяк против золотого, что ничего из его поисков не выйдет: если уж Ана берётся плести интригу, то так просто за руку её не поймаешь.

Между тем верледи продолжала говорить. И хотя я не был свидетелем событий, о которых она говорила, это не мешало мне запоминать каждое слово и каждую интонацию, уделяя особое внимание выводам.

— ...если подозреваешь кого-то, следует рассмотреть его мотивы. Я задумалась: что именно могло обратить подозрения Джарма на вас двоих? Понаблюдав за ващим так называемым боем в "молчащих кольчугах", я многое поняла. Смешно думать, что пара опытных прирождённых боится боли и ран. Следовательно, причины, по которым вы выбрали именно такую форму поединка, лежали глубже. Если отбросить взаимное недоверие, для пары друзей довольно странное, но вполне естественное для пары сообщников, над вами обоими висел страх смерти...

— Да неужто? — оживая, хмыкнул Бинис.

— У Парса он связан прежде всего со старостью, — продолжала Ана невозмутимо. — Дражайший дядюшка моего прадеда старше, чем я, ни много ни мало в десять раз. Понятно, что в его возрасте мысли о старости приходят часто и отличаются настойчивостью. Для прирождённого 178 лет — ещё не предел. Но эта цифра достаточно близка к пределу, чтобы поутру, когда ты подходишь к зеркалу, твои глаза с тревогой искали в волосах признаки седины.

— Что ты знаешь о старости? — Бросил Парс, глядя верледи в спину.

Немедленно, словно только того и ждала, Ана ответила ему — но не словами. Вместо этого она на долю секунды приоткрыла брешь в своей защите, так, чтобы можно было поймать излучаемую ей "волну статуса". На профессиональном жаргоне целителей так называется мысленно-эмоциональный фрейм, несущий информацию о самочувствии живого существа. Однако то, что излучала Ана, было не её собственной "волной", а почти идеальной копией предсмертной "волны" Велаура Скитальца. Когда Парс воспринял её, он впервые утратил самоуверенное спокойствие и отшатнулся, как от удара в лицо... или от обрётшего плоть ночного кошмара. Вернув свою защиту в исходное состояние, верледи продолжала:

— Что до тебя, Бинис, то ты боишься не старости. Ты испытываешь панический ужас перед Паутиной.

— Да неужто? — Повторил верлорд, усмехнувшись старательнее, чем в прошлый раз. Ана вернула ему усмешку и кивнула.

— Да, перед Паутиной... и не просто перед ней, а перед тем, что она собой воплощает. Тем, кто не бывал в ней, этого не понять — но мы-то знаем, что к чему, правда? — Усмешка Аны побледнела и исчезла, а в глазах Биниса всколыхнулся тщательно спрятанный страх. — Быть верлордом — значит быть убийцей. Ты заработал этот титул, убив в Паутине своего младшего брата. Но не дары Паутины победителю интересовали тебя в первую очередь, нет! Прежде всего ты хотел на законных основаниях избавиться от брата — точно так же, как он был непрочь избавиться от тебя! Только тебе повезло больше, если это можно так назвать. А хочешь, я скажу, в чём корень твоих бед?

Бинис явно этого не хотел, но Ана была не в настроении щадить противника и не позволила ему вставить ни полслова.

— Ты слишком сильно любишь леди Криссу Рау. Слишком сильно и не так, как сыну подобает любить свою мать. Ты, Бинис, просто живая иллюстрация к учебнику по классической психопатологии; к счастью, на практике такие отклонения в столь яркой форме встречаются редко. Не будь ты членом правящей фамилии, тебя бы давно вылечили, но предполагается, что хэльты сами должны заботиться о своём душевном здоровье. Тезис в целом верный... но "в целом" — ещё не означает "всегда". И потому братоубийство на почве ревности не вызвало у тебя особенных моральных мучений...

— А у тебя, Ана? — вкрадчиво поинтересовался Парс. — Ты ведь и сама совершила такой же грех — почему?

— Не из эгоизма, — огрызнулась Ана через плечо, — и уж точно не ради того, чтобы Соллей Хлан погладил меня по головке. А вот твоему подельнику стр-р-расть как хотелось бы оказаться в объятиях леди Криссы — и чтобы при этом его нежно, сладко и долго-долго... целовали. И потому его с ума сводит мысль о том, что рано или поздно ему придётся встретиться в Паутине с горячо любимой мамочкой, чтобы быть убитым — о ужас! — или убить самому — ещё ужаснее! "Ни за что! Не хочу!" — вопиёт его душа. Но разумом-то он понимает, что уж коли Паутина поставила на нём свою печать, то пути назад нет. Теперь-то он поумнел, теперь он готов примириться с тем, что у его матери могут появиться новые дети, благо она не так давно получила от Паутины физическую молодость. Пусть себе рожает, думает он, пусть рожает, воспитывает и входит в Паутину с ними, новыми младшими; а он, Бинис, станет вечным верлордом с небольшой помощью дорогого друга Парса и ручного вампира. Так ведь, э?

Бинис дико оскалился, сжал руки в кулаки и шагнул к Ане... но мгновенно замер, стоило ей податься навстречу, положа ладонь на рукоять меча.

— Ну-ну, — прошептала верледи ласково, и от этого шёпота волосы на затылке начинали вибрировать в такт, — никак собрался совершить самоубийство? Неплохой выход из положения. Всемерно посодействую, если ты так решил. Ну?!

В поединках прошедших Паутину не играют особой роли ни оружие, ни магический потенциал, ни умение применять то и другое. Победителя определяет исключительно сама Паутина. Бинис, как и Ана, явно не сомневался в том, кому из них достанется победа. Бледнея, он осторожно шагнул назад; верледи убрала руку с эфеса, а я мысленно вздохнул от облегчения. Если бы пара титулованных всё-таки сцепилась, я остался бы в комнате-ячейке один на один с Парсом. На мой невзыскательный вкус — перспектива не из лучших. Конечно, хэльту нет смысла устраивать мне что-то нехорошее, по крайней мере до тех пор, пока он не найдёт какого-то способа нейтрализовать Ану, свидетеля гораздо более опасного. Но маги — тоже люди... и порой поступают вопреки всякой логике.

— Впечатляющий спектакль, Ана, — заметил Парс с прекрасно разыгранной насмешкой. — Но не чувствуешь ли ты в своей логике изъяна? Верней, недостающего звена?

— Ты о чём?

— О Джарме. Присутствующим здесь ты ловко перемыла кости, а вот о нём забыла. Следуешь правилу "за глаза либо хорошо, либо ничего"?

— В том числе и это.

Ана отвернулась от Биниса, словно потеряв к нему интерес, но при этом повернулась к Парсу не лицом, а боком. Глядела она теперь на меня, причём так, как будто вид хэльта и верлорда вызывал у неё отвращение. Хотя — почему "как будто"? Очень даже возможно, что Ана не играла, а воспользовалась случаем продемонстрировать искренние чувства. Только верить в искренность хорошей актрисы... м-да, сложное это дело. Особенно если знаешь о том, что перед тобой именно актриса, меняющая собственные чувства быстрее, чем кокетка — платья.

— Значит, мотивы Джарма, — задумчиво сказала верледи, опуская глаза. — Что ж, их я могу понять ещё лучше, потому что знаю о нём не в пример больше, чем о вас двоих. Несмотря ни на что, он мой близкий родственник: отец моей двоюродной сестры и муж Ламсы Джин...

— Муж? — Выгнул бровь Парс. — То-то Ламса десять лет назад забрала свою дочь и сбежала с нею от Джарма в один из миров Изнанки!

Ана отмела эти слова энергичным движением ладони.

— Чушь! Точнее, лишний пример тому, насколько скользкими могут быть "несомненные факты". Ты ловок в злословии, Парс — но ты не посмеешь утверждать, что Джарм плохо относится к Ламсе и к Шерли. Да он любит их больше собственной жизни! И даже больше чести. Ведь он вошёл в вашу людоедскую компанию именно тогда, десять лет назад, не так ли?

— Не десять, чуть меньше.

— Важное уточнение! — Ана скривилась. — И вообще, Парс, уж тебе-то вряд ли следует судить о чужих браках. Мало того, что ты родился от случайной связи — это обстоятельство внешнее. А вот то, что ни один из четырёх твоих брачных союзов не продолжался и года, плюс то, что все четыре попахивают фиктивностью, ибо ты вступал в них под чужим именем, изменив внешность — это уже смахивает на диагноз.

Замечание верледи ошарашило Парса. Воспитанный в традициях иной культуры на его месте сотворил бы святое знамение и прошептал, а то и выкрикнул: "Ведьма!" Парс не стал призывать высшие силы, в помощь которых не верил, и не стал ничего шептать. Напротив, он сжал губы, словно не давая им разжаться и обронить что-нибудь нежелательное.

— Но диагноз это или нет, а к Джарму это никак не относится. — В позе Аны я заметил что-то надломленное, незалеченное. — Лорд Согаррана поддался искушению не из эгоистических причин. На свою беду, он однолюб, причём настолько, что страсть его граничит с безумием. Мне тяжело говорить это, но ему было бы легче, будь он и в самом деле способен на непостоянство. Будь он более гибок и не настолько верен своей любви.

Парс бледно улыбнулся, а Бинис сказал:

— Раз ты так говоришь, я вынужден заметить, что ты знаешь лорда Джарма не настолько хорошо, как тебе кажется.

— Опять злословие за глаза? Что ж, думайте, как вам угодно. Я же ещё раз повторю: факты — вещь скользкая. Формально Джарм не слишком верен Ламсе. Я это знаю. Но лишь формально можно назвать его "неверность" изменой. Найди Джарм утешение с кем-то ещё, он бы не поступился своей честью, связываясь с вами. Возможно, он нарочно искал замену Ламсе... но если и так, из этого ничего не вышло. Сердцу не прикажешь. Душа Джарма принадлежала и принадлежит сестре моей матери. Ей и только ей.

В этот миг я вспомнил ещё кое-кого помимо Хайяма. Властный умирающий голос...

Мужчине нужна подруга, ты понять никак не могла,

Я платил им всегда чистоганом, но не говорил про дела...

Вспомнил — и дохнуло холодом в спину.

— С Ламсой Джарм зачал своего единственного ребёнка и был бы рад зачать ещё детей. С ней он готов разделить всё, что имеет... вот только среди того, что он имеет и что должна со временем унаследовать Шерли, есть титул лорда Земли Эрдайа — и вся тяжесть, сопутствующая этому. Убивать родню в Паутине — эту необходимость Джарм принял, хотя и с трудом. С этим он смирился; тем более, что у него-то и мысли нет платить за молодость собственными детьми. Но истинный ужас Джарма состоит в том, что это бремя и этот выбор придётся возложить на его потомков. Что Шерли будет вынуждена, как теперь он, носить в душе вину за отцеубийство и хуже того — вручить этот отравленный дар своим собственным детям...

— Что ты можешь знать о детях? — обронил Парс небрежно.

Ни на иоту не изменив своего тона, Ана сказала:

— Заткнись и не встревай.

Её защита в этот момент поколебалась, и вопреки тону сквозь блоки полыхнуло такое пламя, что на месте Парса я бы дал пятилетний обет молчания. В то же время хэльт мог быть доволен, сумев наконец хотя бы отчасти отплатить за нанесённые удары.

— Мотивы Джарма. Они коренятся в смеси любви и гордыни. Лорд не хочет причинять боль тем, кого любит, предпочитая страдать сам. Мне хорошо понятен такой... вид жертвенности. Хотя мне кажется, что он недооценивает стойкость Шерли, я не возьмусь судить его поступок. Нет, не возьмусь. И не потому, что он мой родственник; не потому, что я вовсе не уверена, какой выбор сделала бы на его месте сама. У меня нет права судить Джарма, поскольку право это принадлежит его совести. А совесть у него есть, и не такая гибкая, как ваша — куда как не такая! Я это знаю точно хотя бы потому, как он отнёсся к гибели Кирны Велаур, по чувствам, с какими он смотрел в глаза её отца. И по тому, с каким упорством он обшаривал Эрдау в поисках улик. Ведь это он уговорил вас обратиться ко мне за помощью в поисках другого, менее щепетильного людоедского сообщества? Он, не так ли?

Парс кивнул, но Ана не очень-то нуждалась в подтверждениях.

— Понятно и то, что вы двое боялись отговаривать его, поскольку отговорки могли бы показать ваше истинное лицо. А Джарм не желал оплачивать свой покой чужой безнаказанностью. Он пошёл на угрозу разоблачения... пусть не такую уж большую, как ему могло показаться. Предоставленные самим себе, вы ещё могли бы оставить действия вампира на совести лордов Эрдау, неспособных изловить его, но Джарм...

В словах Аны мне почудилась какая-то фальшь. Да, в этом деле было мало обычного, и всё же лорды проявили слишком много беспечности. Странно. Почему? Но додумать я не успел, поскольку в монолог верледи раздражённо вклинился Бинис:

— Но-но, не загибай слишком круто! По-твоему, один Джарм был озабочен появлением этого проклятого бандита-одиночки? Даже если бы наша совесть действительно была настолько податлива, чтобы мы спокойно поплёвывали на разбой чужой нечисти, нам бы следовало заниматься этим делом хотя бы из рассудочных соображений. Пока по городу гулял второй вампир, страдала наша безопасность. Ища его, непосвящённые могли случайно раскрыть нас — что и произошло на деле. Так что не идеализируй Джарма и не принижай нашу роль. Я и лорд Согаррана потратили на поиск вампира больше времени, чем остальные титулованные, вместе взятые!

— Верю. Особенно в рассудочные соображения. Однако остаётся одно малоприятное обстоятельство — я имею в виду невозможность сохранения вашей тайны. Она пролежала под спудом много веков, не известная никому. Но стоило ей попасть на плодородную почву подходящего ума, как семя зла проклюнулось и пустило свои побеги во вторую голову, затем в третью... Оно, к счастью, не успело укорениться так, чтобы его невозможно было выполоть уже никакими усилиями, но...

— Красно говоришь! — Перебил Бинис. — Отличные у тебя метафоры. Семена зла, людоедское сообщество, что там ещё?

— Проверка на невинность, — с улыбкой напомнил Парс.

— Ха-ха! Ну да не в том дело. Видишь ли, Ана, никакое красноречие не отменит того факта, что наши позиции непригодны для взаимных атак. Как бы ты ни расписывала наши мотивы к совершению того, что в твоих глазах является преступлением, отбросить выгоды этого якобы преступления ты нас не убедишь. С другой же стороны, будучи, как верно подметил Парс, фанатичкой, ты не прислушаешься к каким бы то ни было доводам за то, чтобы оставить нас в покое, позволив идти своим путём. Плохо, конечно, но это один из классических примеров замкнутой ситуации, не имеющей приемлемого разрешения...