Макс Мах
Ее превосходительство адмирал Браге
(Авиатор 5)
Пролог
1. Май, 1938
Оглашение результатов голосования по Холмогорскому избирательному округу должно было состояться около полудня двенадцатого мая, но интуиция подсказывала, что ничего хорошего ожидать не приходится. В тридцать четвертом Лиза победила в этих краях на "ура". Как говорится, даже вспотеть не успела. Однако на этот раз все пошло наперекосяк. Так что уже десятого стало понятно, что выборы она проиграла. Не с треском, — не оглушительный разгром, — но все-таки уступила Перминову, потому что ее "ждали" и "упредили" по всем канонам военного искусства. В общем, устроили ей битву в Тевтобургском лесу, при том, за римлян выступала она, ну а "били" ее германцы.
Впрочем, если не "делать круглые глаза", такой исход легко просчитывался заранее. Слишком многим она мешала жить, не говоря уже о тех, кому успела сделать "больно" или "обидно". Начни считать, список получится длинным, но, видит бог, она ни о чем не жалела. В конце концов, никто — даже "группа патриотически настроенных предпринимателей" — не обещал, что ее изберут сенатором пожизненно. Один раз получилось, — спасибо вам, господа себерские консервативные демократы, — вот и славно. Лично ей всего лишь за державу обидно. К себе, любимой, у Лизы претензий не было, и неспроста. Штаны, в смысле, юбку в сенате не просиживала, работала, как вол, и кое-что у нее даже получалось. Помогла, например, генералу Ефремову довести до ума реформу сухопутных войск. Вместе с либералами и социалистами, разобралась вчерне с рабочим законодательством, — все-таки люди должны получать справедливую плату за свой труд, — и поучаствовала в борьбе за равные права для "женщин, детей и лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией", что было, надо сказать, делом принципа. Заботили ее при этом, разумеется, только женщины и дети, но пришлось согласиться и на гомиков, тем более, что и сама не без греха. Но, по любому, сажать в тюрьму за то, что люди делают в постели по обоюдному согласию, неправильно. Так что вписалась и за них. Но между делом — или лучше сказать, по ходу дела, — нажила себе немало во всех смыслах зачетных врагов, "грохнув" вице-канцлера Сурьмина вместе с его прогрессистами, ущемив притязания "земельного" лобби и помешав князю Ижорскому в третий раз избраться на Новгородский стол. Вот и вызверились на нее родные себерские говнюки, да так, что и друзья не сразу придумали, что сказать, к кому бежать, и что в этой ситуации нужно делать.
Началось еще в марте, всего за два месяца до выборов. Она как раз оправилась после родов и, передав Бориску заботам кормилицы, вернулась "в строй". Единственное, чего, как ей казалось, следовало теперь ожидать, это недовольного бурчания некоторых представителей сильного пола, для которых беременность и роды отличный повод поговорить о женских слабостях и критических днях. И они, разумеется, поговорили. Однако, увы, этим дело не ограничилось. И, как ни странно, первый удар пришел не справа, а слева. Оживились социал-демократы — вот же суки неблагодарные! — и прочие борцы за права трудового народа. У этих господ — женщин среди их бородатого "генералитета" отродясь не бывало, — газетки паршивые, но зато тиражи ого-го какие. И вот из них, из этих подлых "коммунистических листков", пролетарии и трудовое крестьянство с удивлением узнали, что Елизавета Браге-Рощина совсем не тот человек, за которого себя выдает. Газеты писали, что на самом деле, никакая она не героическая авиатрикс, а всего-навсего бесящаяся с жиру "чертова аристократка", гребаная баронесса, княгиня и, "бог знает, кто еще". На такой случай, оказывается, были припасены и компрометирующие Лизу фотографические снимки: "Баронесса фон дер Браге на приеме во дворец короля Нидерландов Морица Нассау разговаривает с боярыней Астафьевой женой главы монархического путча 1923 года", "Баронесса фон дер Браге на балу у князя Ижорского танцует с врагом трудового крестьянства графом Кутайцевым", и так далее и тому подобное. Кто-то, оказывается, не поленился и собрал на нее неплохое досье. Так что не приходилось удивляться, что ко всему прочему Елизавета оказалась еще и кокаинисткой, алкоголичкой, шлюхой и лесбиянкой в одном флаконе. Но это уже была подача с правого края поля. В дело включились господа реакционеры и охранители. У этих газеты были куда респектабельнее, тиражи, правда, относительно небольшие, но зато говорили эти господа уже не с заводскими рабочими, а с почтенной публикой и глубоко верующими себерскими традиционалистами. Грязи вылили ведро, гадостей наговорили столько, что на две жизни хватит. Даже о ее немереном героизме не забыли. "Африканское сафари" и экспедиция в Лемурию были представлены, как откровенно грабительские, едва ли не пиратские операции, главным в которых была корысть и сребролюбие, — что отчасти соответствовало действительности, — а не поиск научной истины. К тому же, как указывали "осведомленные источники", временами жажда наживы толкала адмирала Браге на совершение чудовищных преступлений, от которых, в частности, пострадали законопослушные граждане Великобритании, Франкии и других цивилизованных стран. Впрочем, военной преступницей ее называли тоже, рассказывая ужасающие истории о ковровых бомбардировках мирных мексиканских городов. В общем, против Лизы была предпринята хорошо спланированная и безукоризненно скоординированная атака, так что о месте в Сенате можно было забыть. Надолго или навсегда, это уж как сложится, но на данный момент это был однозначный разгром.
Лиза узнала новость в Усть-Пинеге, слетала на геликоптере в Холмогоры, чтобы поздравить конкурента и выступить с короткой прощальной речью в городском собрании, и уже вечером вернулась в Шлиссельбург. Летела на грузовом фрахте — первом попавшемся борте, идущем в нужном направлении без лишних остановок, — и за неимением на люгере пассажирских кают просидела всю дорогу в крошечной кают-компании. Там же, но повернувшись к ней спиной, чтобы не мешать ее "уединению", сидели Лизины пресс-секретарь, референт и телохранитель. Понимая, что "боссу" сейчас не до разговоров, мужчины оставили ее в относительном одиночестве — за столом в дальнем от двери углу наедине с ее невеселыми мыслями. В такой ситуации, стоило бы выпить, но Лиза понимала, что сейчас нельзя. Не при свидетелях. Поэтому думала "всухую" и никак не могла понять, откуда взялась эта "вселенская скорбь". Большое дело — проиграла выборы! А оно ей вообще за каким чертом сдалось это гребаное место в Сенате? Ей что, делать нечего, или денег, не дай бог, не хватает?
Слава Всевышнему, не бедствует. Наследство, доставшееся Лизе от старшего брата ее отца — адмирала Дмитрия Николаевича Браге, не растрачено. А сокровища, вывезенные из Лемурии и страны яруба, сделали ее настоящей миллионщицей. И все это, не считая контр-адмиральской пенсии и многочисленных денежных пожалований, идущих вместе с государственными наградами и титулом. Ну, и муж — не хоть бы кто, а целый генерал-майор с соответствующим окладом содержания. Так что, нет — не обеднеет она без сенатского жалования. И заняться ей есть чем. Муж и двое детей — это семья, а семья требует внимания и заботы. Опять же имения: ее собственное в Кобоне и Рощинское на Печере. Дома сами собой не отремонтируются, удобства на пустом месте не возникнут. Да мало ли есть в жизни важных и интересных дел, которыми ей стоило бы заняться. Благотворительность, например, друзья и подруги, дальние страны, куда можно было бы снарядить очередную экспедицию. В Гиперборею, скажем, или в империю Инков. А еще, давно следовало написать воспоминания о Техасско-Мексиканской войне. Мемуары или военно-исторический очерк о Воздушном бое над Мексиканским заливом 27 июля 1933. Уж сколько лет собиралась, да все времени на "словоблудие" не находилось...
"Зато теперь точно найдется!"
За мыслями о том о сем, Лиза отвлеклась от переживаний по поводу проигранных выборов. Мозг привычно переключился на деловой лад. И, прежде всего, она вернулась к своим давним планам относительно Кобонского Бора. Мыза была старая, построенная в XVIII веке из темного камня и побуревшего от времени кирпича, и представляла собой небольшой двухэтажный особняк на высоком фундаменте, сложенном из довольно крупных валунов. Имелась там так же трехэтажная башня слева от парадного входа и нечто вроде мансардного этажа под крутой черепичной крышей. Дом был порядком запущен, но Лиза его отремонтировала практически сразу после выписки из госпиталя зимой 1931 года. Однако с тех пор прошло много лет, а ее семья значительно разрослась, если считать не только Бергов, но также родных сестер и братьев Рощина, и кроме того у Лизы появилось много новых друзей. И в доме сразу стало тесно. Так что план минимум включал в себя строительство еще одной трехэтажной башни, теперь уже справа от входа, и, возможно, двухэтажного флигеля позади главного здания под прямым углом к новой башне. Нужны дополнительные спальни, уборные и ванные комнаты. Нужен нормальный ледник в цокольном этаже и более мощная антенна на крыше. И, разумеется, на месте каретного двора и дровяного сарая следует построить полноценный гараж для наземного транспорта и ангар для пары геликоптеров. Бетонная посадочная площадка с подсветкой и приводным маяком тоже не помешает.
"Надо бы устроить в доме пару новых гостиных, — сделала она в уме еще одну "зарубку", — чтобы было где разместить африканскую и лимурийскую коллекции..."
Правду сказать, она давно хотела выставить на всеобщее обозрение кое-что из того, что привезла, как законную добычу, из своих прогремевших на весь мир экспедиций. Однако многие экспонаты — например, боевые копья нескольких западноафриканских племен или голова саблезубого тигра, — были великоваты для тех помещений, которыми Лиза располагала сейчас. А ведь у нее в запасе имелись еще и бронзовые "головы" яруба, их украшенные замысловатой резьбой каменные и терракотовые кувшины, череп дракона и шкура пещерного медведя с головой и жуткими когтями на мертвых лапах.
Лиза закурила, перебирая в уме все свои сокровища, включавшие между прочим неплохую коллекцию малых голландцев и немецких символистов из дома доктора Тюрдеева.
"Домом Тюрдеева тоже надо бы заняться, — подумала, пыхнув папиросой. — Продать к черту или сдать в долговременную аренду..."
И в этот момент ее потревожили.
— Прошу прощения, господин адмирал, — Лиза подняла взгляд. Рядом с ее столом мялся старший офицер люгера.
— Слушаю вас, господин лейтенант.
— Вам телеграмма, ваше превосходительство.
— Спасибо! — Лиза взяла у офицера бланк — "надо же, все, как у больших!" — просмотрела текст и невольно улыбнулась.
"Смолянка. Надя. Клава. Полина. Женский клуб. Ждем".
У Нади, — себерского модельера номер один Надежды Вербицкой, — так уж повелось с давних пор, был свой набор ключей от Лизиной квартиры на Смолянке. Брак с Рощиным ничего в этом смысле не изменил, а о том, что оглашение результатов выборов должно состояться в полдень, было известно загодя. И поскольку Лизины дети, — разумеется, с нянькой и кормилицей, — гостили у родителей Рощина в их имении близ Углича, а сам Вадим находился в Гродно, где три месяца назад принял 8-ю гвардейскую штурмовую дивизию, "девушки" по любому устроили бы загул. За здравие или за упокой, — веселую гулянку или печальную тризну, — это другой вопрос, но так уж повелось в Себерии, что люди пьют и с радости, и с горя.
"Ладно, — усмехнулась мысленно Лиза, — утопим горе на дне стакана!"
Ее лишь удивило упоминание о женском клубе.
"А эти-то с какой дури оказались в Шлиссельбурге? И кто конкретно? Не все же разом?"
Женским клубом на "Звезде Севера" прозвали группу женщин-старших офицеров крейсера: навигатора Анфису Варзугину, первого трюмного инженера Рейчел Вайнштейн и командира наземной группы Анну Монтанелли. Кто из них — и по какому случаю, — оказался сегодня в Шлиссельбурге, можно было только гадать. Но это явно была приятная неожиданность. Поэтому, едва высадились на Самсоновском поле, Лиза распрощалась со своими помощниками и, взяв извозчика, отправилась домой, в свою квартиру на двенадцатом этаже дома Корзухина на Смолянке. Квартира эта, занимавшая весь этаж, досталась Лизе, как и Кобонский Бор, по наследству. И надо сказать, предыдущий адмирал Браге был человеком со вкусом, так что Лизе даже переделывать ничего толком не пришлось. Добавила тут и там кое-что по мелочам — например, повесила в кабинете портрет себя любимой работы Серебряковой, — и все, собственно. Не стала менять и позже, когда вышла замуж и родила Рощину одного за другим двух сыновей — Аркадия и Бориса. Только переделала одну из гостевых комнат в детскую, и все, собственно.
Извозчик оказался тот еще лихач. Домчал Лизу до дома Корзухина за рекордных пятьдесят пять минут. А там уж и вовсе — рукой подать. Вошла в фойе, привычно улыбнулась управляющему Федору Емельяновичу, отмахнулась от мальчика, сунувшегося было "помочь с багажом", и, подхватив свой дорожный баул, вошла в лифт. Но сюрприза не получилось, — сдал кто-то из двоих, или Федор Емельянович, или его мальчик, — и на этаже ее уже ожидал комитет по встрече. Встав плечом к плечу, три грации — Надя, Клава и Полина, — перегородили, почитай, весь проем коридора, и пока не "облобызали" "нашего любимого адмирала", из объятий не выпустили. А тут, глядишь, и шарада про женский клуб разъяснилась сама собой, потому что на квартире Лизу поджидали два совершенно неожиданных гостя: Рейчел приехала не одна, а с Ианом Райтом, хозяином и шкипером "Звезды Севера". Лиза была искренно рада видеть обоих, но что-то "эдакое" в выражении их глаз заставило ее насторожиться.
— Ты, Ваня, покури пока там на балконе, — улыбнулась она Райту, привычно назвав его на русский манер Иваном. — А мне надо обменяться с Рейчел парой дамских секретов.
— Да, хоть всю ночь сплетничайте! — ожидаемо развеселился Райт и ушел курить на балкон, с которого открывался чарующий вид на ночную Ладогу.
— Давай, инженер, — предложила Лиза, когда они остались вдвоем, — телись!
— В двух словах не объяснишь...
— А ты выдай мне конспективно самую суть, а подробности обсудим завтра на свежую голову.
— Конспективно? — задумалась на мгновение инженер. — Ладно, держи первый тезис. Мы с Ианом поженились.
— Вот и молодцы! — обняла ее Лиза. — Поздравляю! Завтра отметим, как надо. А сейчас гони второй тезис.
— Мы хотим эмигрировать в Себерию.
— Ну, не хрена себе! — опешила от этой новости Лиза. — Именно эмигрировать?
— Хотим со временем натурализоваться.
— Но у тебя же в Балтиморе своя верфь!
— Вот из-за нее мы и хотим переехать. Я тебе потом объясню. Но мы предполагаем не только сами уехать, но и оборудование вывезти...
— Да, — кивнула Лиза. — Мы это решим. Думаю, что смогу помочь, но это действительно разговор не на пять минут.
На этой ноте они прервались, и Лиза вернулась к гостям. Их с каждой минутой становилось все больше. Люди приходили, принося с собой, — что было необычно для это среды, — пироги и пирожные, водку и коньяк. О выборах никто с Лизой не говорил. Эту тему даже между собой никто не обсуждал. Ее игнорировали, и, если не знать, контекста, можно было подумать, что это обычная столичная вечеринка. Однако, как вскоре выяснилось, были здесь и те, кто твердо знал, что конец одной истории это всего лишь начало новой. Один из таких людей возник вдруг рядом с Лизой, вежливо поздоровался и попросил уделить ему "одну минуту ее драгоценного времени ровно". Это был небезызвестный Егор Петрович Иванов — бессменный представитель группы патриотически настроенных себерских предпринимателей. Он появлялся в ее жизни регулярно, начиная с 1932 года. Всегда был сдержан в словах и в проявлении эмоций и никогда не бросал обещаний на ветер. Именно он, к слову, озвучил Лизе предложение стать сенатором от Холмогорского избирательного круга. И сделал это не где-нибудь, а на ее собственной свадьбе.
