В начале пути

Глубоко вдохнув, Ричард одним движением вогнал в ствол пяидюймовки банник.

— Силён, бродяга, — старшина пропустил между пальцами линкольновскую бородку. — На флоте служил?

— Юнгой на "Олимпии" в войну с Испанией, — чернокожий атлет легко орудовал тяжёлым и длинным банником. — Да и потом случалось на торговом флоте повкалывать... Ну, а на берегу, сам, верно, знаешь, чёрных не любят...

— Это да... — вздохнул Эйб. — Как папаша мой всегда говорил — на кой чёрт было воевать, если ни черта не поменялось? Пока Линкольн был жив — ещё туда-сюда, а как убили его — так всё, на негров да на солдат всем плевать стало, ну, может, кроме Гранта... Эй, вы двое! Прицелы готовы?

— Так точно! — хром ответили близнецы Сэм и Дин Джонсоны, два наводчика и самых больших лентяя на корабле во всём, что не касалось стрельбы. — Прицелы готовы!

— Очень хорошо... — старшина прошёлся по каземату, заглядывая в прицелы и стволы. — Молодцы. А тебе, Дик, двойная порция рома — за то, что банником один работаешь... Разрешаю отдохнуть пятнадцать минут.

Ричард стоял на корме, курил и любовался кораблями. Два линкора — "Нью-Йорк" и "Техас", шесть новеньких эсминцев и три транспорта с войсками — это сила. Сила, с которой кайзеру придётся считаться, а ведь это только начало. Америка вступила в войну, и теперь её скорый конец неизбежен... А потом воцарится прочный мир на многие десятилетия — конечно же, под американским покровительством...

Плавное течение мыслей Ричарда перебил пронзительный звук горна, трубившего тревогу. Выбив трубку о борт, матрос развернулся и побежал на свой пост.

— Что случилось?! — спросил он встреченного по дороге Дина.

— Миноносцы! — крикнул тот в ответ, и Ричард понесся ещё быстрее.

Миноносцы. Быстрые, вёрткие, смертельно опасные... Один удачный выстрел — и даже огромный линкор в лучшем случае выйдет из строя, если не отправится на дно. И даже если эта атака станет для эсминца последней -это приемлемая цена.

Отбросив все посторонние мысли, Ричард схватил первый снаряд и загнал его в орудие, а следом втолкнул картуз. Лязгнул затвор, Сэм и Дин яростно закрутили маховики, наводя пятидюймовку на цель, Оскар дёрнул за шнур спуска...

Пушка рявкнула, отлетела назад и вернулась на место, Оскар крутанул рычаг, открывая затвор, а Ричард забросил в казённик новый снаряд — с такой лёгкостью, словно он и не весил полсотни фунтов.

— Огонь! — рявкнул Эйб, как только затвор встал на место, и Оскар снова дёрнул шнур.

Новый снаряд с воем умчался вдаль, и через несколько секунд Сэм радостно заорал.

— Заряжай! — рявкнул Эйб, когда затвор снова открылся.

Ричард снова зарядил пятидюймовку и подхватил новый снаряд.

После трёх залпов "Техас" неожиданно провернул влево, увеличив ход до полного. Близнецы, не дожидаясь команды, закрутили маховики, восстанавливая наводку, Ричард забросил в казённик новый снаряд и тут же взял у подносчика следующий. Думать совершенно некогда, тяжёлые снаряды один за другим уходят в ствол, в каземате повисла белёсая дымка кордитного дыма, от которого щипало глаза...

...Пятидюймовка снова выстрелила, казённик едва не задел Ричарда, он шагнул вперёд, снова заряжая пушку, снова лязгнул затвор и раздался выстрел. Ричард развернулся к подносчику — и замер, услышав резкую трель горна. Отбой...

— Что, уже?! — разочарованно завопили близнецы.

— Вы же слышали, — Эйб опустил в карман секундомер. — Три минуты одна секунда. Одиннадцать выстрелов. Мистер Джонсон, есть ли попадания?

— Одно точно наше, — заявил Сэм. — А может, и два...

— Внимание расчётам противоминной артиллерии! — ожил громкоговоритель по потолком. — Атака отражена, потерь нет. Два вражеских эсминца тяжело повреждены, один из них, возможно, затонет. Личному составу дополнительный отдых и двойная винная порция.

— Ура! — заорал кто-то, и вся батарея подхватила этот крик.

— Рано радуетесь, — проворчал Оскар. — Ночью эти сволочи вернутся...

— Может, и так, — согласился Эйб, снова потеребив бородку. — Но лично я больше боюсь подлодок. В "Джейнс" писали, что германцы разработали тактику совместных атак эсминцев и подлодок...

— А это уже не наша головная боль, — хмыкнул Дин, уткнувшийся в прицел. — За бошами два наших эсминца погнались, и подранка они добьют...

— Ну и прекрасно, — Ричард принялся набивать трубку. — А я пойду на палубу...

— Иди, — кивнул Эйб. — Заслужил.

Ричард стоял на корме, курил, любовался закатом и смотрел, как занимают своё место в строю вернувшиеся эсминцы.

Что ж, в этот раз повезло им — кайзеровский флот лишился эсминца, а ещё двум понадобится ремонт. Но Оскар прав — миноносцы и подлодки всегда были ночными хищниками... А возможно, что где-то там, за горизонтом, прячутся линкоры кайзера, и на рассвете они явятся к измотанному бессонной ночью конвою...

Докурив, Ричард выбил трубку, бросил еще один взгляд на корабли и спустился в каземат. Скоро ужин, а затем и отбой, но Ричард не сомневался, что ночь спокойной не будет.

Оскар оказался прав — ночью эсминцы вернулись. Не тратя время на то, чтобы нормально одеться, артиллеристы бросились к орудиям, Оскар открыл затвор, и Ричард загнал снаряд в ствол. Выстрел, негр снова заражает пятидюймовку и отпрыгивает в сторону, чтобы его не задело при откате...

Ночной бой куда страшнее дневного — врага удаётся увидеть лишь мельком, попасть по мелькнувшему в луче прожектора силуэту почти невозможно, а сам ты — как на ладони, враг может в любой момент всадить торпеду в твой борт... Или поймать удачно выпущенный снаряд, тут уж как повезёт. Темнота за пределами узкого конуса прожекторного луча особенно непроглядна, и друга она скрывает или врага — кто знает?..

Ричард не знал, да и не особенно хотел знать. Еще двадцать лет назад он убедился, что Экклезиаст было прав, сказав: "Во многом знании многая печаль", и старался как можно меньше знать о том, кто находится с другой стороны ствола... Он просто деталь пушки, такая же, как затвор. Он, как и пушка, не знает, куда упадёт снаряд...

Бой закончился также неожиданно, как и начался. Услышав горн, Ричард вернул снаряд подносчику.

— Пять минут, — сообщил Эйб, щелкнув крышкой секундомера. — Двадцать семь выстрелов на ствол. В среднем... Такими темпами противоминный калибр скоро останется без боеприпасов.

Конечно, это было преувеличением — но "Техас" уже потратил больше десяти процентов боезапаса противоминной артиллерии, а до Бреста оставалось идти еще двое суток... а эта атака уж точно не будет последней.

— Смею надеяться, что до утра нас не побеспокоят, — отчаянно зевнул Ричард. — Даже бошам нужно спать, хотя бы иногда. Кстати, кто-нибудь знает, чем дело кончилось?

— Бошей отогнали, торпеды они выпустить не успели, но по нашим эсминцам отстрелялись, — сообщил тихо подошедший лейтенант. — Мистер Дугал, вы собираетесь банить орудие?

— Так точно, сэр! — Ричард на секунду замер по стойке "смирно", схватил проволочный банник, собрал его и загнал в ствол.

— Это и остальных касается, джентльмены! — повысил голос командир плутонга. — Пробанить стволы, а потом уже отдыхать!

Кто-то у соседней пушки буркнул, что приходится больше чистить, чем стрелять, и лейтенант стремительно развернулся в ту сторону.

— Хотите загадить ствол медью до того, что в нём заклинит снаряд? — осведомился он. — Пожалуйста, но только на другом корабле! И желательно — на немецком. Всё ясно?

— Так точно! — хором отозвались артиллеристы.

Поручик стоял и следил за работой, пока все орудия не были прочищены, и только после этого ушёл, разрешив отдыхать.

— Скучная какая-то война получается... — вздохнул Сэм, забравшись на свою койку.

— Скажи спасибо, что скучная, — проворчал Ричард. — Вот как начнут по нам главным калибром лупить, тогда будет не до скуки... И вообще, заткнитесь и дайте поспать, а то от вас шума больше, чем от бошей!

В верхнем каземате противоминной артиллерии, известном среди моряков как "воздушный замок", воцарилась тишина. Ричард несколько секунд смотрел в потолок, размышляя о войне, но усталость быстро взяла своё, и он спокойно заснул, надеясь, что до побудки его никто не потревожит...

Бенджамин. I

Уоррент-офицер Бенджамин Франк щелчком отправил окукрок прочь. Делать было решительно нечего, и так будет ближайшие пару дней... Неделю назад "Старфиш" вышла из Перл-Харбора, и за эту неделю вся его работа сводилась к двум сеансам связи в день — утром и вечером. Что же до гидрофона, то он пока и вовсе был не нужен — в этой части Тихого океана просто не было врага. Пока не было, поправился Бенджамин, но все могло измениться...

— Дым на горизонте! — закричал с рубки матрос.

Бенджамин, не дожидаясь приказа, поспешно убрался с палубы и почти побежал на свой пост, наплевав на тесноту. Лязгали закрывающиеся люки, бурлила вода в кингстонах, плескали волны, гудели электромоторы... А поверх всего этого — приглушённый толщей воды стук паровых машин и плеск винтов.

— Один... Два... — Бенджамин прижал наушники к ушам. — Два судна, скорость семь -восемь узлов, курсовой угол пятнадцать, дальность пять миль!

— Полный ход! — коммандер Бейли сцепил руки за спиной. — Франк, докладывать дистанцию!

— Есть, сэр! — Бенджамин буквально прирос к пульту, вслушиваясь в шум винтов.

— Дистанция две мили! — доложил Франк.

— Поднять перископ! — распорядился коммандер. — Торпеды готовить!

Перископ остановился, Бейли уткнулся в окуляры, и почти сразу приказал:

— Лево руля, восемьдесят пять градусов! Первый-третий аппараты товьсь! Залп! Лево руля, восемь градусов, второй-четвёртый товьсь! Залп! Убрать перископ! Стоп машина! Тишина в отсеках!

Бенджамин прижал наушники, не отрывая взгляда от секундомера. Пять секунд, шесть... Десять... Одиннадцать... Двойной взрыв, хруст ломающегося металла. Снова двойной взрыв. Шум винтов...

— Шум винтов, быстро приближается! — Бенджамин поднял руку. — Скорость двадцать пять узлов, курс переменный! Слышу взрыв котлов!

Шум винтов прошёл над самой подлодкой, раздалось несколько глухих взрывов — и всё стихло.

— Малый вперёд, право руля, пятнадцать градусов, поднять перископ! — распорядился Бейли. — Вахтенный, запишите в журнал: потоплен транспорт под немецким флагом, ориентировочно пять тысяч тонн. Предположительно повреждён еще один транспорт того же водоизмещения. Франк, подготовьте радиограмму. Всплытие через восемь минут.

Бенджамин облегченно вздохнул, но расслабляться не собирался — эсминец мог и не уйти далеко, а просто остановить турбины и ждать...

Восемь минут показались команде восемью часами, но они закончились... Бенджамин снял наушники, потёр уши и облегченно взохнул. Бой окончился, они не пострадали, потопили вражеское судно, повредили еще одно, открыв счёт американского подводного флота в этой войне... Свист воздуха смолк, остался только лёгкий плеск волн.

— Открыть люки! — распорядился Бейли. — Команде отдыхать. Курс триста, скорость одиннадцать узлов.

Выбравшись на палубу, Бенджамин закурил, уселся, скрестив ноги, рядом с люком, и попытался понять, что же он чувствует. Получалось, что кроме усталости — ничего. Сколько бы ни было людей на потопленом судне, они воспринимались как-то абстрактно. Даже будь у него такое желание, он не смог бы их представить — но как раз желания и не было. Предстоящий через два часа сеанс связи беспокоил его куда больше...

— Эй, Бен, о чём задумался? — из люка появилась рыжая голова моториста О'Коннелли.

— О связи, — ответил Бенджамин. — Сеанс через два часа, а будет ли сигнал — чёрт его знает...

Эта проблема действительно беспокоила Франка больше всего — куда больше, чем погибшие вместе с потопленным судном. Связь в этом районе Тихого океана никогда не отличалась качеством, а гроза над Филиппинами никак не улучшала дела...

— Мы только что пустили ко дну вражеский пароход, а ты думаешь про связь?! — удивился моторист. — Ты что, ничего не чувствуешь?

— А что я должен чувствовать? — осведомился Бенджамин. — Это наши враги, и они получили по заслугам...

— Да я не об этом! Радоваться надо, а ты сидишь с постной рожей!

— Я и радуюсь, только, в отличие от тебя, не вижу смысла бегать и орать. Тем более, бегать и негде...

— Еврей... Ты ещё скажи, что не пьёшь!

— Шеймас, ты кретин? Я тебе не какой-нибудь араб, я еврей, а именно евреи придумали водку!

Последнее утверждение было придумано только что, к реальности отношения не имело, зато звучало хорошо.

— Докажи! — О'Коннелли протянул Бенджамину бутылку.

Парень сделал солидный глоток, судорожно выдохнул, вытер слёзы и вернул бутылку.

— Вот теперь, блондин, я тебе верю, — заявил О'Коннелли, и оба расхохотались.

Напряжение минувшего боя прорывалось немного истеричным весельем не только у двух приятелей — у всей команды... Бенджамин докурил, покосился на боцмана, рисовавшего на рубке кораблик, и спустился вниз. Пора было готовиться к сеансу связи...

Зашифровав донесение, Бенджамин уселся за радиостанцию, проверил напряжение и взялся за ключ. Пронзительный прерывистый писк сливался в причудливую мелодию, уносившую короткие строчки донесения на тысячи миль, так что спустя от силы четверть часа они достигали Вашингтона...

Спустя еще пятнадцать минут в наушниках раздался писк, и Бенджамин зачеркал карандашом по бумаге. Несколько минут — и передача окончена. Бенджамин стянул наушники, посмотрел на исписанный лист и снова взялся за карандаш.

Полчаса спустя бессмысленные ряды цифр превратились в текст, и Бенджамин отправился к командиру.

— Сообщение от штаба, сэр! — доложил он, стоя в дверях крохотной капитанской каюты.

— Изложите, только кратко, — Бейли не потрудился поднять глаза от карты.

— Нас поздравляют с первой победой и подтверждают предыдущие приказы.

— Очень хорошо, — кивнул коммандер. — Подшейте радиограмму в журнал — и можете отдыхать.

— Так точно, сэр! — Бенджамин отдал честь, развернулся и ушёл.

Центральный пост встретил его непривычной пустотой — большая часть вахты была на мостике. Бенджамин убрал радиограмму в папку, запер её в сейф и остановился рядом с гидроакустической станцией.

— Стэнли, доложите обстановку!

— Сэр! — гардемарин вытянулся, но не встал и наушники не снял. — Шумы искусственного происхождения не прослушиваются!

— Вольно. Продолжайте наблюдение, — уоррент-офицер кивнул помощнику и выбрался на палубу.

Волны неторопливо разбегались от носа подлодки, за кормой постепенно выцветал кильватерный след... Бенджамин сидел на палубе, курил, любовался океаном, по какому-то недоразумению названном "Мирным" и размышлял. Сейчас, когда у него было время, он не мог не задаться вопросом — что же он, всё-таки, чувствует? И должен ли он что-нибудь чувствовать? Ответа на последний вопрос он не знал, что же до первого... Несколько часов назад, сразу после боя, не было ничего, кроме усталости. Сейчас не было даже её — потопление транспорта со всеми людьми, сколько бы их там ни было, не вызвало совершенно никаких чувств. И, поразмыслив ещё немного, он понял, почему... Это было честно, вот почему. Окажись немецкие моряки расторопнее или удачливее — и "Старфиш", а не пароход лежал бы сейчас на дне. Вместе со всей командой, тогда как у немцев была возможность спастись. Всё честно...